* * *
когда ворота перед ним отворились, скарамучча обернулся в последний раз взглянуть на свой дом. теперь он действительно прощается с тем, что когда-то казалось таким родным — детство, юношество, обилие обязанностей и долг. долг, извечный долг, под тяжестью которого тяжело было мыслить здраво, ведь был долг, он рос и воспитывался ради одной цели. довольно странно выйти из этого мира в тот, где от него ничего не ждали и никого не заботило, кто он, откуда и зачем. ему понравилось не быть «особенным». и здесь, в стенах этого замка, он никогда не узнал бы, что совсем не особенный. — не, ты и вправду сумасшедший. — казуха хохотнул, двигаясь ближе к рулю, чтобы скар мог сесть к нему на скутер. за время порознь он совсем не изменился — всё также полон жизни и любви к миру. — знаю. — не каждый день встретишь долбаеба, который между всеми благами с гарантированной стабильностью и жизнью в толпе со своими проблемами, налогами и делами выберет последнее. — куда едем? ответ не заставил себя долго ждать. — за данго.* * *
скарамучча помнил этот пляж: именно здесь он объявил казухе о своей влюбленности в мону и намерениях покинуть родину. ничего не изменилось, разве что прибрежный ветер был уже прохладным, и обувь в этот раз никто из них снимать не решился. в их руках болтались пакеты с национальными сладостями. перед тем, как приехать на пляж, парни проехали через столицу, где они купили скару обычную одежду и еду, делая упор на национальную, «чтобы знал, от чего отказываешься», — как сказал каэдэхара. ещё на въезде в город ребята видели баннеры и плакаты с лицом наследника, отказавшегося от власти. на улицах его или порицали, объясняя это тем, что он молод, глуп и ещё пожалеет о своих решениях, да и вообще предатель, а кто-то наоборот одобрял это решение, романтизируя его поступок и называя это «волей свободного человека». мнений было слишком много, как и споров, и за час нахождения в городе парень узнал много интересного о себе. — дерьмо, — скарамучча стянул маску с лица, — в инадзуме я никогда не стану простым никому не нужным человеком. — ага, — друг присел на край скамьи и начал раскладывать еду по её центру, — раньше тебя стерегли власти, а теперь журналисты. даже не знаю, что лучше. — лучше будет просто свалить отсюда. жизнь здесь напоминает дверь, за которой ждёт стена. — а там, за морем, как оно? — очень интересно, — скар поднял рукав свитера и показал шрам от удара бутылкой, — и немного травмоопасно. — что? — казуха взял его руку и притянул к себе. лицо его говорило больше слов, — это ещё что такое? — перешёл дорогу одному не очень уравновешенному человеку, — смутившись от чувства тревоги друга за себя, скарамучча вырвал руку из его хватки и спрятал раны под одеждой, — на самом деле, эти шрамы ни о чем не говорят. важно то, что я получил бесценный опыт, встретил новых людей, как хороших, так и не очень, поработал такелажником, разнорабочим и барменом, пожил на улице и в полуразваленном общежитии, узнал, что такое любовь. не могу сказать, что ожидания во всём сходятся с реальностью, но могу сказать точно, что я был счастлив. друг улыбнулся, и когда скарамучча перевёл на него взгляд, склонил голову набок. — рад знать, что ты научился понимать эмоцию «счастье». ты, как никто другой, заслуживаешь его. теперь тебе предстоит открыть в себе новое «я» и доказать этому «я», что ты не просто «дитя сёгуната» или «псих, совершивший абдикацию», а отдельная личность. — …и это самое сложное. в мире я — никто, только в этой стране мой статус что-то решал. а в мондштадте моё прошлое не имеет никакого значения, и вся жизнь начинается с нуля. — клянусь, я по твоей биографии книгу напишу. — никогда её не куплю, — скарамучча закатил глаза и посмотрел на манящие сладости под его носом, — тронешь данго — убью.* * *
как ни странно, скар ожидал народ в аэропорте — журналистов и все такое, но никого, к его счастью, не было. вероятно, его сочли патриотом, который выберет мирную жизнь в какой-нибудь провинциальной деревеньке или женится на местной простушке. отчасти они правы — одну простушку он бы хотел взять в жены, но совсем не отсюда. казуха, стоящий рядом у паспортного контроля, хитро прищурился, когда заглянул в поддельный паспорт друга. — а ты время зря не терял. — выбора не было, крутился, как мог. — скарамучча пожал плечами и тоже опустил взгляд на документ. вроде книжечка, а столько воспоминаний, связанных с ней. теперь же ему можно будет оформить официальный паспорт и претендовать на гражданство… ли юэ? мондштадт? с одной стороны, мона учится в школе последний год, и потом собирается поступать в ли юэ, насколько он помнит… с другой стороны, он не знает, как она себя поведёт после новости о фальшивой свадьбе. зная её характер, строить какие-то прогнозы невозможно — в любом случае ошибётся. быть может, она вообще пошлёт его, а там уже черт знает, что делать дальше. этот вариант тоже надо продумать… боги, как же заебало думать. — эй, скар, ты чего? — сквозь пелену мыслей наконец пробился голос казухи. и то лишь тогда, когда он щелкнул своего друга по носу. — каэдэхара, — скарамучча поднял на него взгляд, — мы больше не увидим друг друга. — знаю, — тот наоборот опустил глаза и шаркнул носком кроссовка по полу, сложив руки за спиной, — но, думаю, мы можем время от времени перекидываться смсками. «мы ведь не будем этого делать». — да, и то верно. «нет, не верно, мы играем на порванных струнах». их молчание прервало объявление о начале посадки на рейс инадзума - мондштадт. и вот здесь у скарамуччи, как говорит тарталья, «сжалось очко». начинается новый этап его жизни, а он даже не знает, возьмут ли его обратно в общагу, примут ли вновь на те же рабочие места и как отнесется мона к его возвращению. всё вновь придётся начинать с нуля, прямо как в свой первый побег. видимо, так на свободе и живут — один промах, и ты уже без работы, без дома и без любимой девушки.* * *
когда скарамучча, не зная, куда податься, объявился на пороге квартиры тартальи, тот растерялся. из-за этого он подумал, что пришел не в то время, и уже собирался уходить, но рыжий остановил его. сначала он заключил его в крепкие объятия, потом резко оторвал от себя. — тут это... в гостевой комнате отсыпается мона, — тарталья почесал затылок и повернул голову в сторону, пытаясь избежать взгляда парня, — ты ничего не подумай… но там какой-то пиздец, а не обстоятельства. — чего? — скар резко обернулся к другу. сначала ему подумалось, что он ослышался, либо друг напутал какие-то имена. что она могла забыть здесь? почему она здесь? что за глупости? что за пиздец вместо обстоятельств? нет, здесь точно что-то напутано. — бля… тут очень странная история, вот серьезно, я хуй знает, как это объяснить. не нервничай. — ну… — парень опустил полупустой рюкзак на пол и сложил руки на груди. невольно он напрягся всем телом, ожидая подвоха, — попробуй уж как-нибудь. — давай ты просто посмотришь и сам сделаешь выводы? — чувак, ты меня пугаешь. — скар понял, что тарталья ничего не скажет, поэтому бросил быстрый взгляд на свой рюкзак, пнул его к стене, чтоб не мешался, и пошел дальше по коридору, заглядывая в каждую комнату. судя по стихшим за спиной шагам, рыжий оставил свои попытки хоть что-то объяснить. и правильно — достаточно увидеть всё самому. наконец в одной из многочисленных комнат он увидел кокон из одеяла на кровати. «и что дальше делать?», — парень замялся, но в итоге решился и зашел. в нос ударил мощный запах перегара, который не вызывал ничего, кроме раздражения и ещё одного чувства, которое он не хотел признавать. тем не менее, он взял себя в руки и подошел ближе, присев на край кровати. мона мирно спала. в солнечных лучах её расслабленное лицо казалось таким невинным и по-своему очаровательным. не в силах отвести от неё взгляд, скарамучча громко сглотнул. всё таки, он и вправду по ней очень сильно скучал. ладонь нежно скользнула по её макушке, и это было лучшим ощущением в жизни — его рука в её волосах. правда, где-то в груди неприятно щекотала тревога: что-то не так. своей интуиции он верил безоговорочно, и от этого становилось только хуже. пока он думал, веки девушки затрепетали, и юноша придвинулся поближе к ней, потому что уловил легкое шевеление её губ. когда своей головой он перекрыл ей слепящий свет солнца за окном, она приоткрыла глаза. какое-то время они молчали: она рассматривала его лицо, а он ждал её первые слова. и, пожалуй, пытался понять, о каких обстоятельствах говорил тарталья. он бы точно не стал делать что-то с моной, но касательно неё... — ты вернулся в мои сны… — её рука приподнялась, дрожащими пальцами очертив угол его челюсти, — совсем как настоящий. тело отказалось шевелиться. рука на макушке застыла, а уголки губ слегка поднялись. ему льстило знать, что мона видит его в своих снах, особенно когда он и сам видит только её перед глазами. — ты уже проснулась, мона. — он продолжил гладить её макушку, внимательно наблюдая за её реакцией. она ещё не совсем пришла в себя, поэтому какое-то время они снова ничего друг другу не говорили. между ними витали много несказанных слов и убойный перегар. — что? — девушка поднялась на локтях и посмотрела на парня, — ты так не шути. — я похож на клоуна? — скар приподнял одну бровь, и мегистус очнулась окончательно. глаза её широко распахнулись и она тут же села в кровати, уперевшись в скара. — ты вернулся. — её руки обвили его шею, а лицо уткнулось в грудь. она быстро и тяжело задышала, и скарамучча, растерявшись, обнял её в ответ. видимо, он слишком плохо думал о моне, если ожидал совсем другой реакции. но сейчас это все не должно иметь значения: исполнилось его заветное желание — оказаться в её объятиях. но почему же он всё так же мрачен? почему не уходит тревога? уткнувшись носом в её макушку и вдыхая естественный аромат волос, почти перебитый запахами табака, алкоголя и ещё какого-то дерьма, он, кажется, понял, что за эмоцию так надеется подавить. разочарование? но почему он разочарован? потому что надеялся, что любимый человек перестанет уничтожать себя? потому что верил, что именно в ней найдет решение всех своих проблем? потому что сам не знает, чего хочет? ему казалось, что встреча с ней развеет тучи, но всё стало лишь сложнее. и только дыша в её затылок, он понял, что ничего не изменилось. ту же пустоту он чувствовал после смерти сумико. ту же пустоту он чувствовал на собственной фальшивой свадьбе. ту же пустоту он чувствует в объятиях единственного человека, которого любил. — ты напряжён. — пробурчала мона. судя по голосу, ей тоже было не по себе. руки расцепили кольцо вокруг его талии и упали в одеяло. — устал, — уклончиво ответил он, смотря в стену. это казалось неправильным — не ощущать желаемой радости от долгожданной встречи, — как провела месяц? — бухала, как проклятая, потому что пыталась залить мысли о твоём ебаном предательстве. — хмурясь и кривя губы, она отстранилась и посмотрела ему в глаза. вот оно — то, что его тревожило. — предательстве? — он вскинул брови. конечно, он мог предполагать, что она сочла его брак предательством. это же мона. но он так надеялся, что она сопоставит факты и поймет очевидную вещь — ведь он не просто так признавался ей в любви и целовал перед отъездом… — да, скар! ты, блять, женился! — она ударила кулаком по кровати, — для тебя абсолютно нормально признаваться в любви одной, но прыгать под алтарь с другой? — мона, какого хуя? — скарамучча поднялся с кровати, — ты даже примерно не представляешь, через что мне пришлось пройти за это время, чтобы бросаться такими громкими словами! — да ты что? — мегистус поднялась следом, но не так уверенно держалась на ногах, как он. её голос сорвался на крик, — пердеть в твои футоны, или как их там называют, в замке сёгуна со всеми удобствами тебе кажется сложнее, чем жить с бесконечной болью из-за твоего ебаного равнодушия? ты даже не писал! — как я тебе должен был писать, мона? — скарамучча чуть ли не начал повышать голос, но вовремя себя остановил, — как, если после моего побега ко мне применяли строгие санкции? — блять, да разговаривай ты, как нормальный человек, санкции к нему применили, видите ли! — она топнула ногой и сжала руки в кулаки, — ты творишь какую-то хуйню, ты даже не понимаешь, как больно сделал мне своим поступком. — настолько, что ты вновь беспробудно бухала? тебе же это нравится, ты упиваешься жалостью к себе и бухлом. — зря он это сказал. — не тебе решать, как мне переживать предательство! — девушка подошла к нему ближе и ткнула пальцем в грудь, — жёнушку свою ты тоже сюда приволок? — да что ты несёшь? — скарамучча отшатнулся от неё и сделал несколько шагов назад. перед глазами заплясали вспышки света, — какую жёнушку? какого хуя я тебя предал? что тебе было непонятно в словах «я хочу жить рядом с тобой и видеть в отражении себя настоящего, но если ради этого мне придётся пойти ва-банк, то я сделаю это»? — всё! — вскрикнула мона и вновь в два шага сократила расстояние между ними, — ты пошел ва-банк, поставив на кон ещё и мои ебаные чувства к тебе! — неужели ты действительно думаешь, что я шутки ради говорил тебе о том, что люблю тебя? с аякой у меня изначально была конкретная договоренность, и я даже не мог смотреть в её сторону как-то иначе, потому что думать мог только о тебе! — что же такой довольный был на фотографиях со свадьбы? что-то мне не казалось, что здесь была фальшь. — на последних словах голос моны стал тише, и она сложила руки на груди. глаза её потемнели от злости, и скарамучча в ужасе смотрел на неё, пытаясь разглядеть в ней того человека, которого так полюбил. — ты хоть знаешь, каких усилий стоила эта улыбка? знаешь, что за ней стояло и что я испытывал во время этой свадьбы? — там много знать и не надо. и так всё видно было. и не надо мне рассказывать, как плохо тебе там было — плохо было мне, когда я всё это узнала. — забавно, — он медленно выдохнул, пытаясь вернуть себе самообладание, — мной замечено, что в любой ситуации у тебя фигурирует лишь одно местоимение. «я». «я страдала», «я устала», «я», «я», «я». из произошедшего ты выцепила только факт свадьбы, и тот факт, что я стою перед тобой, а не сижу в кабинете сёгуна, видимо, тебе ни о чём не говорит. мне… — вот как. да пошел ты нахуй, скарамучча. — мегистус, видимо, не желая больше его слушать, отвернулась от него. — как скажешь, мона. — скар понимал, что кричит в стену, поэтому тут же покинул комнату, где тут же врезался в тарталью. подслушивал, гаденыш. — она сейчас не в себе, это последствия… — в себе, не в себе, но донесла свои мысли она понятно, — парень пошел дальше по коридору в сторону своего брошенного рюкзака, но на полпути замер и прислонился к стене: распирающая в голове боль появилась так резко, что он чуть не упал. зажмурившись, он уже менее стремительно пошел дальше. в квартире рыжего было слишком светло, и солнечный свет, бьющий в глаза со всех сторон, вызывал только новые волны боли. — эй, бро, ты чего? — друг был уже тут как тут. — мне надо договориться с прорабом, — прохрипел скарамучча, всеми силами пытаясь звучать и выглядеть менее жалко, — пожалуйста, отвези меня на стройку. — ты куда в таком виде поедешь? ты себя вообще видел? — да мне похуй, — парень оторвал руку от головы и вновь сморщился, — я хочу своё место в общаге. — а у меня пожить? — тарталья шёл за ним хвостиком, видимо, не понимая, что вообще происходит. — я хочу своё место в общаге, — скар уже дошёл до рюкзака. закинув его на плечо, он наспех натянул свои кроссовки и посмотрел на рыжего, — че уставился? собирайся. — ладно, — друг сдался, — понял.