След раненого сердца

Как назло первым был урок истории, а историк давно невзлюбил Ван Ибо и хотел его оставить на второй год за неуспеваемость. — Слишком дерзкий, слишком своевольный, всегда идёт наперекор, на уроках чёрт-те что делает, — часто возмущался толстяк в учительской, и многие, соглашаясь, кивали. — Чо Сынёна подбивает гадости вытворять. Надо бы прекратить эту дружбу, поговорить с родителями Сынёна, чтобы повлияли. — Да, да, — гудел хор голосов в ответ. А в подтверждение его слов, недавно сказанных коллегам, Ван Ибо и Чо Сынён снова завалились без стука посреди урока. — Куда? — срываясь на фальцет, завопил историк, — Кто разрешал? Вы спросили? — он пыхтел, как паровоз, задыхаясь от возмущения. Ван Ибо скривился в усмешке: — Можно? — промычал он, безразлично рассматривая разъярённого мужчину. — Нет! Через кабинет директора! — выпучив маленькие заплывшие глазки, взорвался учитель, покраснев, как помидор. — Хорошо, — Ибо согласился без спора и даже, как показалось, обрадовался, чем ещё больше разозлил преподавателя. — Пошли, Сынён, — он для себя решил, что разговор окончен, и развернулся на выход, потащив за собой друга. — Чо Сынён! Останься, садись на место, — историк пытался хоть как-то реабилитироваться, чтобы окончательно не потерять авторитет в глазах учеников. Ребята остановились. Чо Сынён растерялся, не зная, как поступить. Не хотелось бросать Ибо, но и перечить преподавателю было опасно. — Идёшь? — исподлобья зыркнул Ван Ибо. Сынён извиняюще мялся на месте. — Ладно, давай, позже встретимся, — он дружески слегка толкнул Сынёна кулаком в плечо и вышел за дверь. Внутри разливалось какое-то неконтролируемое чувство тревоги, точно не связанное с уроком, на историка Ибо было совершено плевать. Мысли не отпускал людоед, он всплывал в воображении снова и снова. Его высокая фигура, лукавая улыбка, маленькая родинка под нижней губой, изящные руки с длинными пальцами и… чёртова бумажка на собственном лбу. «Издевался, посмеяться хотел?» — при воспоминании о болтающемся клочке бумаги на лице, который он даже сорвать не мог, лишь сдувал собственным дыханием, и она взвивалась вверх, снова падая на нос, в душе неуклюже ворочалось ощущение неловкости и унижения, хотелось скрыться, забыть неожиданную встречу. «А людоед смотрел и улыбался этой своей бесячей улыбкой…» — Ибо поёжился от отвратительных, позорных воспоминаний. «Теперь ничего не исправить», — пришлось спрятаться в тайном месте, чтобы дождаться окончания урока. Устроившись на железной крыше бойлерной, он кинул рюкзак и лёг на спину. Помяв неудобную «подушку» с тетрадками и книгами внутри, всё же подложил руки под голову. «А это ощущение, когда онемели конечности, как такое можно сделать? Может, он правда людоед?», — Ибо прикрыл глаза, и снова яркая ироничная улыбка осветила темноту. — Да ёлки, дай поспать! — повернувшись на бок, он смахнул видение рукой, будто это могло сработать, и сильнее зажмурился до блестящих мух в глазах, пытаясь заснуть. Но сон не шёл, лишь на секунду пригрезилось что-то непонятное. Ибо показалось, что вокруг темно и сыро. Свет тусклой свечи освещает пещеру, а он лежит в холодном каменном углублении, где вокруг стелется чёрный дым, обволакивая тело. — Оу! — Ван Ибо вскочил, озираясь — по-прежнему светило солнце, он стоял на крыше бойлерной в тени ветвей старого клёна. — Поспал, блядь! — вздохнув, Ибо спустился по узкой лестнице вниз и побрёл к школе, быть одному почему-то стало неуютно.

***

В Илин Вей Усянь прибыл уже после обеда, буря почти утихла, лишь мелкий дождик немного моросил, напоминая о недавнем урагане. Хотя мрачные тучи двигались на Восток, и магистр был уверен, что прибудет в горы вместе с непогодой, но свинцовая тьма растеряла свою мощь по дороге, обильно разразившись шквалом ветра и потоками воды, не дотянув до Илина. «Ничего, ночью обещают грозу», — Вей Ин оставил машину в городе на стоянке и отправился в горы пешком. Теперь спешить было некуда, осталось лишь добраться в храм до темноты. Воздух горы Луаньцзан всегда был особенным, даже спустя шесть столетий он источал запах, наполненный предчувствием смерти. Когда-то эта гора вся была покрыта трупами воинов после жестокой битвы: их сбрасывали сюда тысячами, не удосужившись похоронить. Реки крови впитались в каменистую бесплодную почву, а человеческие кости валялись повсюду, истлевая и превращаясь в прах, источающий злую искажённую Ци. Редкие кривые деревья с полузасохшими листьями и чахлый кустарник — это всё, что могло встретиться на пути. Даже природа здесь казалась мёртвой. Погребальные холмы, покрытые пеплом мук и страданий погибших людей, холодили душу. Обычный человек, случайно попавший сюда, мог запросто сойти с ума от давящей мёртвой тишины и тяжёлого воздуха, пропитанного тёмной зловещей энергией. Но не Вей Ин, для него гора Луаньцзан была домом, здесь сила магистра дьявольского культа возрастала многократно. Никто в этом месте не смог бы противостоять или помешать ему, что бы он ни задумал. Вей Ин добрался до храма к вечеру, как и рассчитывал. Он поднялся по заросшим мхом ступеням и огляделся вокруг, унылое серое запустение с витающим привкусом смерти — вечный местный пейзаж. «Всё по-прежнему», — отметил про себя Вей Усянь. В горах быстро темнеет; он вошёл в храм, развёл на каменном полу костёр и зажёг пару десятков больших восковых свечей, запас которых непременно пополнялся с каждым визитом. Лишь сегодня магистр приехал с пустыми руками, потому что поездка была вынужденной и спонтанной. Вскоре раздались первые, далёкие раскаты грома, Вей Ин прислушался: — Пора, — он подошёл к грубо сколоченному деревянному столу, взял старинный клинок и сделал глубокий надрез на левой ладони. Кровь потекла тонкой струйкой из сжатого кулака, магистр сосредоточенно начал рисовать на каменном полу круг и символы, необходимые для ритуала. — Стой! — запыхавшись, с прилипшими от пота ко лбу прядями волос, в храм вбежал Юй Бинь. — Остановись! — он упал на колени, схватив Вей Ина за ноги. — Пожалуйста, ты убьёшь его, он же совсем ребёнок. Прошу, опомнись! — генерал клещом вцепился в Вей Усяня, смотря на него снизу вверх умоляющими глазами, наполненными влагой. — Прочь! Я должен попробовать, — магистр попытался откинуть Юй Биня, но тот как приклеился, и не сдвинулся с места. — Вей Усянь! — генерал впервые назвал своего господина фамильярно и нисколько не раскаялся. Он вдруг поднялся, выпрямившись во весь рост и, сравнявшись с хозяином, теперь уже прямо смотрел ему в глаза: — Ты однажды хотел провести ритуал подношения тела, но душа Хуаньгуан-Цзюня не появилась, а парень, выбранный жертвой, погиб. У несчастного не осталось даже возможности переродиться, ты сжёг его душу. Слышишь? — генерал встряхнул Вей Ина за плечи: — Смотри на меня, не прячь глаза. Этот мальчишка похож на господина Ланя, как две капли воды, а ты сейчас его погубишь. Единственного человека, который может подарить хотя бы образ. Да слушай же! Вей Ин ничего не ответил, он медленно продолжил своё дело: достал из кармана скомканный талисман, развернул бумажку и аккуратно выложил в центр круга два длинных светлых волоса, добытых с головы Ван Ибо. В этот момент молния прошила небо и, казалось, ударила в гору, сотрясая всё вокруг. Кровавый круг засветился, выпуская по краям языки пламени. У Юй Биня осталось пару секунд, чтобы прервать ритуал, но он не знал, как это сделать и в отчаянии выкрикнул: — А если ты ошибся, и в мальчишке душа Лань Ванцзы? Он сейчас исчезнет навсегда! Ты своими руками уничтожишь его, — больше аргументов не было, генерал без сил опустился на каменный пол и закрыл глаза, понимая, что всё кончено.

***

— Вот не задался день с утра. Сначала этот людоед с дьявольской улыбкой, брр, мурашки по спине. Потом историк, капец идиот, бля. Директор отчитал по первое число, сказал, что отчислит, если не исправлюсь. Что им всем надо? Живу, никого не трогаю, — Ван Ибо и Сынён шли домой после занятий и привычно завернули к подъезду Ибо. — Зайдёшь? Сынён утвердительно кивнул. — Я тебе говорил, что людоед до усрачки пугает. Вроде бы ничего не делает, а смотрит, и страшно. Да? — Ага, жуткий чел, но красивый. — Чего? — Сынён взорвался хохотом. — Не влюбись. Вот это будет номер! — Заткнись, дебил, — Ибо залепил другу звонкий подзатыльник, и тот замолчал, но ненадолго, через минуту начал, как ни в чём не бывало: — На директора с историком наплюй, что они могут? Просто давай не опаздывать, и всё наладится. — Без тебя знаю, умный нашёлся. Они зашли, Ибо по привычке раскидал кроссовки, Сынён поставил обувь в шкаф и подвинул так, чтобы обе пяточки стояли ровно. Потом вдвоём полвечера валяли дурака, смотрели в двадцатый раз «Человека паука», ели чипсы с колой и играли в любимые гонки, пока не пришли родители Ибо. Мама вежливо напомнила, что уже поздно, и Сынёну пора, а Ибо надо учить уроки. Ребята заговорчески переглянулись, зная наверняка, что никто никаких уроков делать не будет. Чо Сынён всё же нехотя отправился домой, а Ибо закрылся в своей комнате, собираясь прилечь и вздремнуть с учебником истории в руках. Он с разбега плюхнулся на мягкую кровать, в мыслях снова проигрывая прошедший день, но как бы он не пытался избегать людоеда, тот настырно лез в голову, по-прежнему улыбаясь завораживающей улыбкой. — Какое-то безумие, — прошептал Ибо, надавливая пальцами на глаза. — Чего он мне сдался? Мужик и мужик, много таких, — но подсознание ехидно хихикало: «Не ври, ты таких никогда не встречал, он особенный, необыкновенно красивый, сексуальный. Хотелось прикоснуться к его лицу, губам, маленькой родинке под губой? Ведь хотелось? Хотелось поцеловать? Или может, чтобы он поцеловал, обнял, дотронулся до волос? Ведь ты помнишь то ощущение, когда он провёл рукой по волосам, то тепло, что разлилось внутри от мимолетного касания…» — Чушь собачья, слово-то какое — «сексуальный». Вот это я завернул шубу в трусы, — Ибо улыбнулся собственным мыслям. — Ничего мне не хотелось, ещё не хватало мужика целовать, придумал же, — Ибо, полежав пару минут, глупо пялясь в потолок, решил взять для приличия книгу. Но поднявшись, резко почувствовал головокружение и тошноту. Его сильно штормило, всё нутро безжалостно скрутило жгутом и вывернуло содержимое желудка на прикроватный коврик. — Ма-а, — Ибо ослабевшим голосом хотел позвать маму, но не вышло, какая-то неведомая сила отняла его способность говорить и двигаться. Он сполз на пол, ощущая могильный холод, пробирающий до костей, повеяло сладким запахом трупного разложения, а следом пришло удушье. Пытаясь вздохнуть, Ибо хватал густой воздух ртом, чувствуя металлический привкус, будто пространство заполнилось кровавой жижей. Он задыхался, перед глазами плыли красные пятна, то ярко вспыхивая, то исчезая. Неожиданно вокруг начали расти скалистые стены, они давили со всех сторон, заключая тело в каменный мешок. Ибо не выдержал и потерял сознание. Где-то далеко, за сотни километров бушевала гроза, её отблески всполохами пронизывали чёрное ночное небо, заставляя торопиться домой запоздавших прохожих. Комнату Ван Ибо освещала настольная лампа, в свете которой он неподвижно лежал мертвенно-бледный с синими губами. — Сынок! — мама приоткрыла дверь, чтобы позвать его на ужин, но от увиденного паника накрыла её. Плача и тряся Ибо за плечи, она пыталась привести его в чувства, пока отец не прибежал и силой не оттащил её от сына. — Я вызвал скорую. Не плачь, у него есть пульс, пусть слабый, но есть. Всё будет хорошо, — успокаивал отец обезумевшую от горя маму. Врачи скорой помощи приехали через десять минут. Ибо положили на носилки, надев кислородную маску и сделав укол адреналина. Молодой доктор подключил его к мобильному аппарату искусственного дыхания и запросил по телефону разрешение на экстренную реанимацию. Ещё в пути, не доехав до больницы, медицинские приборы реанимобиля зафиксировали клиническую смерть пациента.