И мои слёзы становятся морем

      — Вот так, Вик. Прости, что напугал тебя. Я и засыпать-то из-за этого боялся…       Трепет: Серое склизкое ноябрьское утро неторопливо расползается за окном. Жители Ревашоля сонно тянутся по протёртым плиткам улиц, сливаясь в густую чёрно-серую массу курток и пальто. Лейтенанту РГМ Киму Кицураги с трудом удалось урвать пару часов зыбкого сна, прервавшихся неумолимым звоном будильника. Раздражённый, он с силой вцепляется в руль Кинемы, пытаясь не уснуть прямо в дороге.       Ты выложил Жану всё как было. Сил что-то скрывать и придумывать у тебя нет, да и пару часов назад твой друг и так сам всё видел. Вы сидите на кухне в твоей квартире, пьёте кофе с полузасохшим печеньем. Жан закуривает уже третью сигарету, ты пока держишься на одной.       — М-да, Гарри, — многозначительно протягивает Жан, уставившись в окно позади тебя, — ты просто бесконечный источник охуительных историй. Одна комедия, блядь, божественней другой.       Он переводит взгляд на тебя. В серо-голубых глазах плещутся переживание и сочувствие, а за ними вспыхивают искорки гнева.       — Слушай, я не знаю, как это там принято у *вас*, но мой совет: иди и поговори с Кицураги. Если тебе окончательно сорвёт крышак из-за него, я ни тебе, ни ему этого не прощу. Понял?       Ты уныло киваешь в ответ. Интересно, у *вас*, это у кого: у членов гомосексуального подполья, или у тебе подобных психов? Или всё вместе и сразу? Легко сказать: “поговори с Кицураги!” Но более рационального выхода придумать и правда нельзя.       — Ну и славно. — Жан дотягивается рукой до твоего плеча и с силой сжимает его. — А твои кошмары - это совсем не дело. Я спрошу у своего врача, может, он подскажет, кто мог бы заняться тобой.       — Спасибо, Вик.       На самом деле, ты не хочешь ни к каким врачам. Что ты там скажешь? Что говоришь с городом? Что можешь ощущать события, происходящие в километрах от тебя? Что твоё сознание — это адская машина и, вполне возможно, единственный шанс на спасение для всех? ОНИ ОТНИМУТ ЭТО. СНАЧАЛА УСЫПЯТ ТАБЛЕТКАМИ, А ПОТОМ РАСКРОЯТ ТВОЙ МОЗГ НА ТЫСЯЧУ ЛОСКУТОВ ВО ИМЯ НАУКИ. МОЖЕТ, ХОТЬ ТАК ТЫ СМОЖЕШЬ СТАТЬ ПОЛЕЗНЫМ ЭТОМУ МИРУ?       — Ладно, мне надо идти. Если станет совсем дерьмово, я всегда на связи. — Жан грубо похлопывает тебя по плечу. Чувство благодарности к этому человеку переполняет тебя и на глазах снова встают слёзы, но Жан в это время уже выходит одеваться в прихожую и, к твоему счастью, этого не видит.       После ухода Жана тебе удалось крепко уснуть без надоевших игр подсознания. Ты просыпаешься ближе к вечеру, за окном почти стемнело. Голова всё ещё тяжелая, как обычно после дневного сна, мысли тягуче плавают по черепной коробке. Их у тебя всегда много: одни обрываются и теряются в нейронном море, другие прочно нарастают на извилинах, от чего тебе часто кажется, что однажды твоя голова просто взорвётся.       Ты хотел бы проснуться сейчас рядом с ним. Повернуться, обнять, прижать. Уткнуться в его тонкую шею. Промурчать: “Доброе утро”. Или, “Добрый вечер”. “Я люблю тебя”. “Я хочу тебя”.       Трепет: Город накрывают сумерки. Под бледным светом уличных фонарей мельтешат фигурки уставших людей. Нарастающий ледяной ветер беспощадно разбрасывает их по домам. Лейтенант Ким Кицураги нервно отсчитывает минуты до окончания смены. Раздражение искрящимся облаком концентрируется вокруг него. Огнеопасно. Не подходить.       Жан прав, ты должен поговорить с ним. В твоей голове одновременно разворачиваются десятки вариантов возможного диалога, но какому из них последует Ким вычленить сложно. Сколько ты знаешь о нём? А сколько не знаешь? В кого влюбился ты?       Мысли о Киме раззадоривают сознание. Иногда ты задаешься вопросом о верности своих представлений о сексе. Последний раз это было практически в прошлой жизни, которая четко отсечена событиями весны 51-го. Но остановить разгулявшееся воображение тебе никогда не было под силу. Картинки, встающие перед внутренним взором, иногда даже пугали тебя — где ты этого мог набраться? Может, кроме Доры там было что-то ещё? Стоит ли спрашивать такое у Жана?       В тот вечер у вас ничего и не было, кроме объятий, но твоё тело трепетно хранит память о *его* прикосновениях. На некоторое время ты словно перестал чувствовать себя разбитым. В *его* руках фигурка Гарри Дюбуа, такая неловкая, слепленная чьими-то неумелыми, но в высшей степени гениальными пальцами, обрела целостность. Бушующее море успокоилось вместе с монстрами в его тёмных глубинах. Тебе нужен тот, кто будет ждать на берегу. Твой маяк. Твой свет.       “Ким…”       Тихий всхлип растворяется в мрачной тишине комнаты. Рука проскальзывает под одеяло, ты начинаешь гладить себя. Твоя самая любимая фантазия — та, где ты стоишь перед ним на коленях, руки связаны сзади, ты предвкушаешь, ты благоговеешь, ты томишься, пока он запускает пальцы в твои волосы, а другой рукой ловко, практически в одно движение, расстёгивает ремень на штанах. С лёгким звоном они падают на пол. Твой рот переполняется вязкой слюной, но ты послушно ждёшь, пока он поглаживает себя сквозь бельё и, одновременно, тебя по голове, от чего ты уже готов кончить.       Ты не видел, конечно, его член, но так ли важно, как он выглядит, если всё, о чём ты мечтаешь и чего вожделеешь — это чтобы он оказался у тебя во рту, а потом и в заднице. Рука наращивает темп, мысли путаются, складная картинка рушится, вместо неё белым пламенем вспыхивают фрагменты: ты жарко отсасываешь Киму, горячая смесь твоей слюны и его спермы стекает по подбородку, его длинные тонкие пальцы гладят тебя по груди, по полному животу, он входит в тебя, он аккуратен и медленен вначале, но становится всё яростнее к середине, хищный ферал, которому ты готов отдаться целиком…       Фантазии обрываются вместе с оргазмом. Хриплый стон срывается в ладонь, зажимающую рот. Ты опустошен, белый шум заслоняет сознание. Когда ты восстановишь дыхание, тебе станет грустно. Ты снова заплачешь под горячими струями душа. Бросишь взгляд на сверкающее лезвие бритвы. Была не была, ты расскажешь Киму всё, как есть.       Трепет: Горечь от белой таблетки обезболивающего оседает на языке. Ему едва хватает сил, чтобы наконец-то упасть на диван и закрыть глаза. Ревашоль дрожит под порывами северного ветра. Первые снежинки робко срываются со свинцовых небес и растворяются в умирающих огнях города.