В свете лиловом, под землей холодной

      Лив вернулась через несколько недель странствий практически под покровом ночи. Хотя по приезде в Свартальвхейм трудно сказать точное время суток, но судя по немногочисленным прохожим, время было явно около полуночи, если не больше. А потому смертельно уставшая, валькирия надеялась по-тихому проскользнуть домой, чтобы не разбудить ненароком мужа и дочь.       Впрочем, опасения не оправдались, когда к ней навстречу с радостным визгом вылетела Астрид, едва не сшибив опешившую мать с ног — благо, скорость реакции воительницы позволила вовремя среагировать и поймать буйную дочку на руки прежде, чем та запрыгнет и повалит их обеих.       — Мама! Мама вернулась!       Как ни странно, но сейчас довольное верещание с переходом на фальцет, наконец, успокоило душу Лив. Плевать, что чуть не оглохла от столь громкого крика прямо в ухо — это мелочи, когда спустя столько месяцев разлуки, наконец, можешь обнять любимую дочь, почувствовать в смоляных волосах едва различимый нежный аромат сирени… все-таки как бы ни манили другие миры и опасные приключения, а ощущение возвращения в родную гавань ни с чем не сравнимо. Пестрящие краски Альвхейма, пылающие источники Муспельхейма — все не то. И лишь оказавшись у дома своего мастера, зная наперед, что встречать выскочит, едва ли ни повалив на радостях, Астрид…       Когда-то Лив думала, что ее дом — Мидгард. Там у нее была своя жизнь до злополучного заказа на таинственный ключ. Но отныне там она чужая, забытая всеми. Да и как может думать о прошлой жизни, зная, что именно здесь ее всегда любят и ждут, сколько и где бы ни пропадала?       — Я тоже соскучилась, родная, — сипло произнесла валькирия, потершись кончиком носа о прохладную щеку дочери — та вся замерла, чуть дрожа как осенний лист от волнения и распирающего счастья. — Но теперь я дома.       — Ты никуда не уедешь больше? — с едва различимой строгостью поинтересовалась Астрид, чуть хмурясь. Заслуженно, впрочем.       Вместо ответа Лив крепче прижала дочку в объятия. Чуть помедлив, она все же обхватила тонкими ручонками материнскую сильную шею и положила голову ей на грудь. Словно столь родное сердцебиение могло подтвердить — это не сон, мама снова с ними, она наконец-то вернулась.       — Пока нет.       Злополучное «пока» судя по всему Астрид решила красноречиво проигнорировать — сейчас мама здесь, наконец-то дома. Потом можно будет беспокоиться, когда та снова получит через ворона весть от Всеотца. Астрид терпеть не могла проклятых воронов и уже откровенно возненавидела их карканье — ведь когда они призывно стучали массивными клювами в окна их дома, значит, зовут верную валькирию с собой. Отнимают у ребенка мать в очередной раз на неизвестный срок.       — Главное, что сейчас госпожа дома, — бархатный голос Андвари раздался совсем близко, из-за чего сердце Лив особенно затрепетало. Цверг неслышимой тенью прошествовал к супруге и дочери — на лице спокойная вежливость, но теплый взгляд подобен солнечным лучам.       Астрид сдержанно хихикнула, зарываясь в мамины волосы носом в попытке скрыть усмешку — ее всегда забавляло на грани смущения, когда отец так называл маму, словно она была не больше не меньше, но невероятно важной богиней, а не рядовой валькирией. Однако усмешка не осталась незамеченной. Закатив глаза, Андвари нарочито деловито поправил дочке выбившийся локон за ухо, попутно слабо и совершенно не больно дернув. Тем не менее, Астрид пискнула — больше от обиды — и крепче прижалась к материнской шее:       — Мам, он меня обижает!       — Кто? Я? — цверг фыркнул, но в глазах плясали задорные искорки. Впрочем, судя по расслабленной позе девочки и озорному взгляду из-под нахмуренных бровей, Астрид больше для вида капризничала. — Да никогда в жизни.       — Ты меня за ухо дернул, — сощурившись, проворчала та. Лив закатила глаза, помотав головой — все-таки истосковалась по вот таким нелепым домашним перепалкам. Теперь она чувствовала себя дома — держа на руках любимую дочку и чувствуя близко-близко дорогого мужа.       — В назидание, а не потехи ради, — Андвари протяжно вздохнул, несколько помедлив, но в конечном итоге сгребая своих женщин в объятия. Самых прекрасных и лучших во всех девяти мирах.       Чувствовать материнское тепло с одной стороны и легкую прохладу от отцовской кожи с другой всегда непривычно, но Астрид затаив дыхание замерла, боясь спугнуть столь краткий миг блаженства. Казалось, время замерло в этом моменте — когда она аккуратно сжалась на сильных руках мамы, едва ли ни мурлыча и жмурясь от удовольствия. В объятиях родителей всегда спокойно и так… хорошо. Вот бы так было всегда, и мама никуда не ездила больше. Хотя слишком надеяться на это не приходилось — не будь та бессмертной вечно молодой валькирией, уже давно доживала последние годы глубокой старости в Мидгарде.       Краем острого уха слышала давным-давно от тетушки Ванадис, что если бы не Астрид, Всеотец еще тогда отправил ее домой после завершения миссии по спасению Бальдра и предотвращению Рагнарока. В подробности не вдавалась, но факт остается фактом — не будь ее, Лив не взяли на постоянную службу среди асгардских дев-воительниц.       Тем же вечером Лив познакомилась с новым жильцом их дома — правда, ее никто не удосужился предупредить об этом. А потому войдя в гостиную, валькирия испуганно вскрикнула, инстинктивно прижав к себе Астрид, которую до сих пор не спустила с рук. Сработал треклятый материнский инстинкт, чтоб его.       — Это что еще такое?! — настороженно практически прорычала женщина, опасливо делая шаг назад не глядя. Андвари удалось ловко извернуться и пройти в гостиную, куда Лив категорически отказывалась заходить.       Однако предмет ее испуга насмешливо фыркнула, скидывая на пол игрушечные, будто бы нарисованные наспех карты с неведомыми мастями в виде рунической связки, и отряхивая подолы пышного сиреневого платья в атласных оборках:       — Не стоит так кричать, госпожа Лив, как будто впервые видите играющую в пасьянс куклу.       Валькирия обожгла незваную гостью враждебным свирепым взглядом, раздраженно поджав губы до тонкой белой полоски. В типичных земных ужастиках такие вот миловидные ожившие куколки и являются сущим злом во плоти, которое в ночи всю семью зарежет. Бледное фарфоровое лицо в полумраке гостиной отливало неестественным бликом подобно луне, а васильковые большие глаза в обрамлении пышных ресниц сияли двумя звездами. Каждое движение отдавало едва различимым, но слышным звуком двигающихся шарнир, хотя шорох богато украшенного платья скрывал этот неприятный, пусть и тихий звук.       Кукла, будто чувствуя враждебность валькирии, присела на диванную бархатную подушку — возможно, и хотела бы приблизиться к хозяйке, да вот только та сидела у матери на руках. А знакомство их, судя по всему, не слишком задалось.       — Андвари, — раздраженной кошкой прошипела Лив, бросая колючий взгляд на мужа — тот слегка вздрогнул, не ожидая такой яростной реакции супруги. — Какого Сурта здесь происходит?       Астрид слабо пискнула, пытаясь вырваться из крепкой материнской хватки, однако на удивление валькирия слишком сильно вцепилась в дочь — словно готовая в любой момент сорваться с места и бежать, лишь бы увести ту подальше от опасности.       — Это Тресс, — валькирия не сразу осознала, что ответила вместо отца Астрид. Та, сипло хрипя, уперлась тонкими ручонками в сильную грудь воительницы и рвано вздохнула. — Мам, больно. Пусти, пожалуйста.       Только сейчас Лив со зреющим чувством вины поняла, что слишком сильно в панике сдавила сидевшую у нее на руках дочь, и ослабила хватку, из-за чего та практически осязаемо и с облегчением выдохнула. Встряхнув головой, Астрид перевела дыхание и посмотрела на замершую куклу — та по-прежнему робко улыбалась, теряясь среди диванных подушек.       — Ее зовут Мисстресс. Ну, или я называю ее Тресс. Это моя кукла, — сбивчиво буркнула девочка, однако словив растерянный взгляд матери с протяжным стоном закатила глаза. До сего момента молчавший Андвари прокашлялся, привлекая внимание супруги на себя, и пояснил (читай: перевел сбивчивые объяснения практически задушенной в сильных объятиях Астрид):       — В ваше отсутствие, госпожа, Астрид сшила себе куклу и дала ей имя. Бояться нечего абсолютно, — однако валькирия подозрительно сузила глаза цвета грозового неба, мастер невозмутимо продолжил: — Каюсь, сам был крайне удивлен, что способности к наследному ремеслу цвергов проснулись так рано.       «Однако она наполовину цверг и моя дочь, а значит такой исход вполне ожидаем», — Лив без лишних комментариев поняла невысказанное продолжение фразы. На невозмутимом лице Андвари лишь сверкающие аметистовые глаза выдавали его с головой — первыми успехами дочери он невероятно гордился. Впервые она что-то сотворила своими руками самостоятельно, без малейшей помощи с его стороны.       Нехотя валькирия опустила дочь на пол, искренне пытаясь подавить в себе бушующую ярость — в прошлой жизни Лив не считала себя чересчур эмоциональным человеком, но с рождением дочери в подобные моменты чувствовала себя оголенным проводом под напряжением, на который в любой момент могут упасть капли воды. Малейшие признаки опасности для ее девочки пробуждали животный страх и первобытный гнев матери, что за ребенка любого в клочья растерзает.       Кукла — Тресс, учтиво напомнила себе воительница — неторопливо подошла к маленькой хозяйке. Вытянутые тонкие конечности создавали иллюзию грациозности вкупе с неестественностью — словно в насмешку, словно напоминая: пред тобой не человек, не альв, не ас… всего лишь одушевленная по мановению детской ладошки форменная глина в оборке дорогих тканей. Мисстресс едва ли доставала Астрид до пояса, а потому ненавязчиво протянула хрупкие, похожие на белесые кости пальцы к руке цвергини — на удивление та с готовностью отозвалась, моментально воссияв и удаляясь следом за куклой вглубь дома.       — Тебе нет смысла беспокоиться, Лив.       Валькирия встряхнула головой и перевела встревоженный взгляд на мужа — Андвари сохранял завидное спокойствие, что казалось ей особенно иррациональным. Она, значит, рвать и метать готова, чтобы защитить их дитя, а он…       Словно подслушав ее мысли, цверг слабо, с легкой толикой печали улыбнулся уголками губ.       — Тресс — ее первое творение. Сотканное из боли одиночества и тоски. Призванное оберегать и защищать любой ценой. Быть близким другом, — едва ни ляпнул «единственным», но вовремя удержался. Еще чего худого, госпожа начнет себя корить за то, что якобы мало времени уделяет дому и семье, пропадая на заданиях, раз не знает, что у дочери практически нет друзей.       — Уверен? — одними губами прохрипела валькирия, смотря с обреченной болью в глубине серых глаз. Волны тревоги постепенно схлынули, но окончательно не ушли. Ювелир твердо кивнул:       — В Тресс часть энергии Астрид, — на удивленно вскинутые брови моментально пояснил: — Мы создаем предметы, вкладывая в них часть своей силы — помните? Астрид отдала ее чуть больше положенного, тем самым вдохнув в простую куклу некое подобие жизни. На деле же Тресс попросту копирует манеру поведения Астрид и отзывается на ее сокровенные желания и мечты.       Он не стал упоминать, что девочка — намеренно иль по незнанию — использовала для прически куклы собственные волосы. Симпатическую магию цверги используют не так уж и часто, но и она имеет место быть в свартальвхеймских подземельях, ежели мастер желает привязать творение к себе — чтобы оно с готовностью отзывалось на его приказы. Нередко такая магия используется из эгоистичных побуждений и жажды власти, но здесь…       Здесь ребенок просто захотел, чтобы ему было с кем играть и дружить — не более. Никаких претензионных замашек с манией величия — исключительная боль и нехватка общения.       До чуткого слуха валькирии донесся звонкий смех дочери, из-за чего сердце сдавило по непонятной причине стальными тисками. С одной стороны — облегчение, что ее опасения не оправдались, но с другой… тонкие веревки вины опутали горло. Если бы она чаще бывала дома, возможно, ее девочка не чувствовала себя столь одиноко.       — Лив, — звук собственного имени казался чем-то нереальным, однако она тихо вздохнула, почувствовав совсем близко прохладное дыхание супруга, который оставил аккуратный поцелуй на напряженном плече воительницы. По телу волной прошла мелкая дрожь подобно ряби на ровной водной глади — постепенно напряжение отпускало, с каждым прикосновением цверга, с каждым легким поцелуем в ключицу, шею, щеку… валькирия чуть ли ни простонала от обиды, когда тот отстранился, кивая в сторону мастерской. — Пойдем. Расскажешь все по порядку.       Просторная мастерская была исключительно территорией Андвари — когда требовалось уединение и полное сосредоточение на работе, даже буйный ураган Астрид не всегда решался тревожить отцовский покой и лишний раз забегать в ту комнату. Впрочем, аналогичным образом она пыталась отстоять независимость своей спальни, где не всегда даже родителей рада видеть — как выяснилось, цверги невероятно ревнивы что касается личного пространства.       Тем не менее, именно в мастерской им изредка удавалось уединиться, особенно когда Астрид покоя не давала. Только дурак не догадается, что не только распитием альвхеймского вина и обсуждением повседневных дел занимались там валькирия и цверг. Но сегодня, увы, планировались именно разговоры за порцией полусухого красного.       — Так что за помощь Одину опять потребовалась? Тролли? Йотуны на границе с Мидгардом? — скупо поинтересовался мастер, выжидающе смотря на сидевшую в кресле напротив валькирию. Та отрешенно смотрела перед собой, изредка встряхивая в руке бокал вина, после чего вздохнула и отпила. В голову едва ощутимо вдарил дурман.       — Будь все так просто, я бы не задержалась надолго, — горько усмехнулась Лив, по-странному дернув уголком губ, будто лицо свело секундной судорогой. Она безотрывно пялилась на плескавшийся в гранениях стекла багряный напиток, отдающий терпкостью. Продолжила спустя несколько секунд затяжного молчания: — Я искала следы пропавших.       Андвари удивленно вскинул густые брови, практически не глядя отставив бокал в сторону. Привык уже к обычным потасовкам дев-воительниц с теми же морозными турсами или особо буйными никсами, но такая миссия выбивалась из привычных будней валькирий.       — Кто пропал? — Лив равнодушно дернула плечами, залпом выпивая все вино. Головокружение усилилось, но ей было все равно — хотелось забыться в дурманящем пьяном бреду и страстных объятиях возлюбленного, а не вспоминать весь тот кошмар.       — По всем мирам пропадают разные существа. Альвы, муспелы, йотуны… Один забил тревогу, когда одна из валькирий больше недели не выходила на связь — потянув за одну ниточку, нашли целый клубок пропаж, — она развела руками, — Но расследование зашло в тупик. Пропадали самые разные существа, разного возраста и пола. Мотив похитителей неизвестен — если кто-то пропал, то безвозвратно. Попытаешься ухватиться за малейшие свежие следы, а их будто кто-то моментально — и весьма успешно, должна заметить — поспешно заметает. Словно пропавшего и не существовало никогда. Никаких следов. Борьбы, крови, смерти… никаких.       Цверг в ужасе вытаращился на поникшую супругу — так вот, где она пропадала столько времени. Обычно разборки с буйными существами проходят быстро, за месяц-другой, но раз сам Всеотец отправил своих воительниц на поиски пропавших и даже это не дало результат… старательно прогоняя скользкие щупальца страха, Андвари аккуратно опустился на колени перед госпожой и, взяв ее теплые тонкие ладони в свои, нежно поцеловал запястья. По телу валькирии едва заметно пробежали мурашки, а сама она — то ли спьяну, то ли истосковавшись по родным касаниям — сдавленно охнула, расслабленно прикрыв глаза.       — Ты сделала все, что могла. Теперь ты дома, — Лив из последних сил подавила порыв раздраженно вырвать ладонь из чутких рук мужа.       — А если бы на их месте был ты? Или Астрид? — звонкие нотки истерики едва заметно прорезались в обычно спокойном голосе женщины. Она сдавленно задышала, прогоняя непрошенные слезы, и покачала головой: — Я от кошмаров просыпалась в ледяном поту. И каждый раз у меня неизменно забирают вас. Я… Андвари, я не переживу этого.       В походах соратницы старались не бередить душевные раны, но с каждым днем надежда отыскать хотя бы малейшую зацепку таяла росой на рассвете. Каждую чертову ночь Лив вскакивала с криками, когда остатки тени сна отступали — и будто тавром на изнанке черепа выжигались мольбы о помощи, в которых слились два самых родных голоса: нежный бархат и перезвон весенних колокольчиков.       Она почувствовала, как цверг крепче сжал ее ладони в своих, словно пытаясь передать часть собственной уверенности. Даже если случившееся встревожило его, виду не подал — всегда прячется за кривой самоуверенной ухмылкой и нарочито-прохладной вежливостью.       — Ты не потеряешь нас. Клянусь жизнью. Костьми лягу, но никому не дам навредить ни тебе, ни нашей девочке, — привстав, цверг попутно оставил нежный поцелуй на теплой щеке, смазавший дорожку одиноко очерченной слезы воительницы. — Тебе нужно отдохнуть с дороги, и даже не спорь.       И только вездесущие норны слышали самую сильную из существующих клятву, хрипло смеясь и спутывая нити судьбы, как ведомо исключительно им.