В свете лиловом, под землей холодной

      Лив показалось, что земля разверзлась и она, задыхаясь, падает куда-то вниз, в самые глубины мировой бездны. Ее колотила дрожь, горло саднило от подступающих слёз, но гордая валькирия сдержалась — когда увидела равнодушный ко всему происходящему взгляд капитана. Даже не верится, что кто-либо может быть настолько безучастным к чужому горю — не верится, что столь жестокие слова сорвались с этих тонких губ. Которые, на удивление, не тронула злорадная усмешка, как тогда, на пиру.       Рид застыла мраморным изваяниям, изящно сложив руки за спиной, в то время как Лив пыталась совладать с собой и перестать дрожать, пыталась подняться на подкашивающиеся ноги и не сорваться на слезы. Ну уж нет, не при этой…       — Госпожа, я с вами, все хорошо…       Лишь знакомый бархатный голос у самого уха не позволил окончательно провалиться на самое дно отчаяния, однако в глазах любимого супруга мидгардка видела отражение собственной, порванной в клочья души — смятение и топящая с головой боль. Суровое условие капитана набатом отдавалось внутри черепа, накатила адская тошнота, нос предупреждающе защекотал витающий в воздухе металлический аромат крови, а хладные пальцы смерти плотным кольцом сомкнулись на ее шее.       — Я… я не буду. Я не согласна, — еле слышно прошипела валькирия, чья серые глаза полыхнули гневом. Мелкая дрожь усиливалась, она будто намеренно пыталась вывести лидера клана — эту своенравную и беспринципную женщину — на эмоции. Чтобы понять: та не чертова бесчувственная машина. Но Рид безразлично взирала перед собой, оградившись от вспышек агрессии стеной ледяного равнодушия. Словно была — или же хотела быть — мыслями далеко от полутемного кабинета, освещаемого лишь камином за отсветами уличных фонарей-кристаллов.       — Дело ваше, — безэмоциональный тихий тон звучал громче любого выстрела, яростнее любого боевого клича. — Вы можете отказаться, но тогда вы никогда не найдете дочь.       Упоминание Астрид ножом полоснуло по сердцу, из-за чего лицо воительницы перекосила невыносимая мука. Ее приводило в бешенство, что эта капитан Рид возомнила себя невесть кем — видимо, богом, способным вершить судьбы людей. Уверенно держала в руках заветный туз, готовая скинуть карты, победить в игре, где нет победителей и проигравших. Тем не менее, по глазам видно — не лжет, вот что ужасало сильнее всего.       Капитан действительно знает, где их дочь.       И скажет при условии, что один из них умрет — более того, они сами должны договориться, кто падет жертвой, а кто продолжит путь к намеченной цели.       Хотелось рвать и метать. Вцепиться в несносно прекрасное бледное лицо, вырвать серьги-шипы, чтоб острые хитрые уши кровоточили безостановочно… чтоб эта бессердечная тварь ощутила хотя бы мизерную толику боли, терзавшей все эти годы безутешную мать. Кроваво-алая пелена ярости спала, когда перед взором валькирии возникло печальное серое лицо мужа — только сейчас Лив ощутила на щеках прохладу темных перчаток и дрожащие на ресницах, так и застывшие крошками хрусталя слезы.       — Мы не можем согласиться, — в отчаянии прохрипела она, с затаенной надеждой смотря в родные аметистовые очи. Каменный пол кабинета морозил острые колени, воздух казался мрачным и спертым, словно Лив тонула в темных водах хладного Йотунхейма. И чтобы не утонуть окончательно, вцепилась в тонкие запястья цверга, как утопающий хватается за спасательный круг. — Андвари, это… я не…       «Я не хочу еще и тебя потерять», — хотелось прокричать, но слова так и застыли болезненным комом в горле. Еще больнее видеть всепрощающее и понимающее выражение в отблеске фиалковой радужки. Видеть слабую улыбку, напрасно обещающую, что все будет хорошо.       Нет. Ничего хорошего не будет. Уже три года как не может быть.       — Лив, — она вздрогнула, в мыслях на секунды что-то прояснилось. Не привычно-нежное «госпожа», но спокойно-обреченное «Лив». С каждой минутой страх сгущался свинцовыми тучами в душе. И все невыносимее смотреть — и одновременно с тем не могла отвести взгляд — на спокойную улыбку уголками губ. Словно дело решенное. Он уже все решил (а ей хотелось выть и кричать, что это не так). — Глупо отступать, когда мы уже почти нашли ее. Ты должна увидеть Астрид.       Она не сразу осознала двусмысленность последней фразы — внутри запоздало похолодело.       — Нет… нет, я не…       — Я не смог ее уберечь, какой из меня отец? — Лив хотела яро запротестовать, но умолкла, так и не сказав ни слова, под решительным взглядом цверга, полным невысказанного сожаления, груз которого камнем лежал на сердце три долгих года. — Но хотя бы как муж… я сделаю все, чтобы твое сердце, наконец, нашло покой.       Никто — ни всеведающие боги Асгарда, ни могущественные правители девяти миров — не смог отыскать ее девочку. Никто не смог утешить разбитое материнское сердце, которое теперь воедино собрать невозможно. Все проклятые годы Андвари был рядом — утешал, как мог, надеялся и верил вместе с ней вновь услышать знакомый смех в их опустевшем доме. И именно он, тот, кто всегда был рядом, чувствует невыносимую горечь вины — какая ирония.       Прохладный поцелуй в лоб обжигал сильнее пламени из самых недр Муспельхейма. Валькирия только сейчас ощутила очерченные влажные дорожки слез на щеках — практически идеально ровные будто рассеченные искусным клинком, имя которому Отчаяние. Ей хотелось так много сказать, кричать, рвать, метать, вцепиться и не отпускать…       …но лишь могла обессиленно наблюдать, как Андвари отстранился от нее и направился прямиком к капитану Рид, — та оказалась ниже прославленного мастера — покорно склоняя колени пред своим палачом. Палачом и спасителем. Цверг покорно опустил голову, не проронив ни слова — некогда острый на язык мастер Андвари, теперь он лишь тень былого величия себя. В лиловом отсвете кристаллов пепельные локоны переливались перламутровым блеском особенно красиво.       Ничем не удивленная, Рид вытащила из-за пояса тонкий острый клинок. У Лив все слова застряли в глотке — Андвари сделал выбор за нее, и теперь по уговору она должна видеть его смерть. Видеть, как хлынет из тонкой шеи цверга кровь, слышать, как захлебываясь собственной кровью тот прошепчет последнюю в своей жизни молитву, заключенную в одном лишь имени.       Астрид.       У кого-то жизнь проносится перед глазами, а мастер до последнего пытался воссоздать образ дочери — пытался вспомнить ее звонкий смех, бойкую улыбку до ушей. Сквозь пелену тумана прорывались воспоминания, как маленькая Астрид засиживалась допоздна в папиной мастерской, наблюдая, а порой и помогая создавать дивные украшения. Как с яростью берсерка лупила палкой жгучую траву, пока вдалеке сокрушался и смачно ругался целитель-ван. Как вымаливала каждый раз хотя бы плитку заветной шоколадки, а получив ее лишь от сердобольной Ванадис, неистово чесалась — страшно довольная, явно ни о чем не жалея.       У их малышки — вся жизнь впереди.       Он свою уже прожил.       Мимолетный испуг колючим ужом зашевелился в груди, когда ювелир почувствовал прохладу острого кончика металла на шее — чуть надави сильнее, вспорешь артерию, призовешь на запах крови старуху-костлявую. Сердце глухо загрохотало о рёбра пойманной птицей, но он упрямо продолжал вспоминать — напоминать себе, ради кого это делает. Ради своей госпожи. Ради своей дочери.       Ради своих любимых женщин, коих не смог уберечь от беды.       Как ни странно, Рид не торопилась приводить приговор в исполнение, лезвие недвижимо застыло у самой кожи. Капитан сверху вниз взирала на преклонившего колени цверга, ни дать ни взять разгневанный бог проклинает покаявшегося грешника. Бледное точеное лицо в обрамлении смоляных волос не выражало абсолютно ничего.       Внезапный вопрос пронзил повисшую тишину:       — Перед ликом смерти… о чем вы жалеете больше всего, мастер Андвари?       Ответом — громкий взрыв призрачного смеха в острых ушах. Полные тепла и искренней любви крепкие объятия с тихим «я люблю тебя, папа». Всё это росой на траве таяло, оставляя обреченную реальность, где беспринципный капитан ассасинов крепкой хваткой держит у шеи клинок. Всего одно неловкое движение отделяет его от мучительной гибели — его, но не Лив и не Астрид. Они будут счастливы… вместе, наконец. Пусть и без него.       Цверг нашел в себе силы поднять голову и встретиться взглядом со своим убийцей. Казалось, сама смерть взирала на него глазами предводителя клана ассасинов — также безразлично, но на нее он смотрел бесстрашно. Видя собственное отражение в пурпурной радужке.       — О том, что никогда не увижу свою дочь, — бесцветным тоном прошелестел он и, глухо сглотнув, заставил себя уточнить, вслух произнести давно позабытое, но такое важное имя: — …мою Астрид.       Время замерло в гробовом молчании. Как вдруг Рид спустя несколько мучительно долгих мгновений нахмурилась, сведя тонкие темные брови на переносице — маска холодного равнодушия треснула. Долго-долго смотрела прямо в глаза цвергу, ища в их глубине тайный умысел… или же что-то иное. Недоступное никому, сокрытое в потемках ее затаенных мыслей.       Лив поперхнулась воздухом, не веря своим глазам — мучительно медленно, тем не менее, капитан отвела изящную ладонь с клинком в сторону, практически распрямив руку и по-прежнему не отрывая взгляда от посеревшего лица мастера. Они вздрогнули от звука упавшего с характерным звоном металла. Ладони ассасина опустели.       Рид сделала шаг назад, — по-военному отточенный, словно вынуждена признать поражение и уйти в отступление — прикрыв глаза. Практически не глядя, обессиленной тенью прошествовала к письменному столу, за которым получила когда-то не одно послание, не одну просьбу, и оперлась на него обеими руками. Задыхаясь от пережитого ужаса, валькирия рухнула подле шокированного цверга, стиснув того в объятиях. Ее руки дрожали от напряжения — не отпустит, только с ним умрет — и колотящей дрожи. И только потом закралась подозрительная мысль.       Почему она остановилась? Почему не убила одного из них, как и обещала?       На всякий случай, Лив прикинула расстояние до оброненного клинка: мизерное, успеет выхватить его, если капитан вдруг решит напасть исподтишка. Валькирия враждебно посмотрела на застывшую спиной к ним фигуру — и удивилась внезапной перемене. Безразличная ко всему суровая капитан, внушающая непритворный ужас даже асам, сейчас казалась неимоверно уставшей, будто груз ответственности с хрустом поломал сильные плечи. Вонзи сейчас ей нож в спину, даже не попытается сопротивляться.       — Мне не нужна смерть никого из вас, чтобы помочь, — слова давались Рид с ощутимым трудом, словно ей приходилось их из себя выдавливать. Мучительный вздох эхом прокатился от стен. — Ваша дочь здесь… в клане.       Лив как обухом огрело по голове, что даже ослабила объятия, Андвари также застыл громом пораженный. Нет, конечно, Тресс говорила, что ответы они найдут в Ца-Кхаме; что, возможно, Астрид где-то здесь, но чтобы она была в клане… мидгардка мотнула головой, отгоняя прочь непрошеные мысли, что ее малышка может быть пленницей ассасинов. Ведь для того, чтобы стать частью Мастеров Тени, та по возрасту не подходила, ей всего лишь девять. Она совсем ребенок.       Цверг поднялся на дрожащих ногах, помогая встать и супруге — капитан по-прежнему хранила угрюмое молчание и не собиралась оборачиваться к гостям. Их обоих потряхивало — уже не столько от пережитого ужаса и возможной гибели, сколько от предвкушения встречи с дочерью, которую они ждали долгие три года. И вот, спустя столько лет бесплотных поисков, бессонных ночей и бессмысленных дней, они как никогда оказались близки к развязке их затянувшейся трагичной истории.       — Вы… вы можете проводить нас к ней? — с затаенной надеждой попросил ювелир и отшатнулся, когда Рид кинула на него пылающий взор через плечо, практически прорычав:       — Я и так вам помогла больше, чем нужно. Я что, похожа на Мать Терезу? — по удивленно вскинутым бровям валькирии запоздало поняла, что ляпнула лишнего — капитан смертельно побледнела, кровь отлила от пурпурных губ.       Лив поперхнулась, внезапно вспомнив одну мелкую деталь, о которой как-то вскользь упомянула Вивьен на пиру — их предводитель побывала в разных мирах, собственными руками приблизила погибель самых разных существ: от морозных турсов до светлых ванов. И все же в одном она никогда не бывала. А значит и знать такую фразу не могла.       Лицо валькирии помрачнело, его черты резко ожесточились. Серые глаза метали молнии, а ледяная сталь в голосе вынудила Рид обреченно закатить глаза — нехотя признавала допущенную оплошность:       — Для той, что никогда не бывала в Мидгарде, вы подозрительно много знаете, капитан.       Стоявший к ней вплотную Андвари нахмурился, предостерегающе взяв супругу за локоть, но та с тихим рыком вырвала руку, безотрывно взирая на ассасина перед собой, словно та открылась с иной стороны. Внутри закипала необузданная ярость, хотелось вцепиться в идеально хмурое лицо — отчего-то незнакомое и знакомое, что пугало и сердило одновременно. Хладнокровная и расчетливая Рид с достоинством и непоколебимостью готова принять поражение, вызывающе хмуря брови и выжидающе смотря на воительницу Одина. Ждала ее реакции? Какой именно?       — Госпожа, не стоит… — начал цверг, но Лив отказывалась его слушать:       — Кто ты такая? — сдавленно прорычала та, враждебно сверкая исподлобья на капитана. Она продолжала хранить молчание и сохранять спокойствие, что не могло не раздражать. Мало того, что эта мерзавка едва не убила ее мужа, отказывается проводить их к дочери, так еще и внезапно заговорила людскими поговорками. — Кто ты нахрен такая?!       Гневный окрик, казалось, потряс до самого основания весь, погруженный в блаженную полудрему Ца-Кхам, а валькирия угрожающе пошла прямо на капитана, но та вместо того, чтобы дать отпор, понемногу отступала, неторопливо произнеся:       — Вы не понимаете…       — Возможно, изъясняйся вы яснее, и поняла бы! — рявкнула мидгардка. Видят боги Асгарда, как хотелось накинуться на Рид, в беспощадной драке с прославленным капитаном ассасинов выплеснуть скопившуюся злость и отчаяние, что ядовитым аконитом отравляли ее жизнь, безжалостно лишили смысла.       Однако она сдержанно пятилась, явно не намереваясь атаковать в ответ и как-либо реагировать на яростные выпады гостьи. Маска равнодушия трещала по швам, поскольку в аметистовом взгляде Лив увидела проблески невыразимой… что это? Боль? Сожаление? Что бы это ни было, а предводительница клана держалась стойко, отдать должное.       — Госпожа Лив, стойте!       Она удивленно обернулась — на пороге кабинета стояла запыхавшаяся Мисстресс, опирающаяся мелкими фарфоровыми ладошками на коленные шарниры. Вместо того, чтобы воспользоваться чужой заминкой, капитан Рид скупо хмыкнула, поведя бровью и проворчав:       — Ты как раз вовремя, Тресс.       Андвари шокированно воззрился на девушку, что так спокойно обращалась к кукле — и самое удивительное, знала ее имя. Он переглянулся с не менее растерянной Лив. Возможно, конечно, до ушей капитана донесли вести, но все же Мисстресс не покидала покоев. Да и обращалась Рид к ней так, словно они были старыми приятелями, но никак не незнакомые друг другу личности.       С каждым мгновением происходящее все больше казалось крайней степенью абсурда или максимально бредовым сном.       Кукла решительно распрямилась, вызывающе сверкая васильковым взглядом на хмурую воительницу Одина, на чьем лице читала самую гремучую смесь эмоций: от недоумения до ярости. После чего, сипло выдохнув, направилась, скрепя шарнирами, прямиком к капитану и встала подле нее. По сравнении с ней Мисстресс казалась миниатюрной, доставая суровой Рид до колен, может, чуть выше.       — Госпожа Лив, присмотритесь, — мрачно отозвалась Тресс, недвижимо застыв, словно лишнее движение могло нарушить столь важный миг и помешать валькирии сосредоточиться.       Поначалу не происходило ничего. Полумрак просторного кабинета неохотно отзывался на просьбу куклы — в лиловом отсвете кристаллов фарфоровое лицо застыло в болезненном ожидании, вместо лишних слов говоря насколько важно сейчас, чтобы валькирия поняла всё. Лив замялась, все еще не зная, как реагировать на столь неоднозначную ситуацию, однако сощурилась, напрягая силы, пыталась уловить в этом колючем полумраке нечто затаенное от посторонних глаз.       Спустя мучительные мгновения ожидания приложенные усилия дали плоды, и валькирия увидела — как когда-то давно в их путешествии по девяти мирам. И видение схоже с тем, как блуждавший во тьме слепец, наконец, обрел зрение и возвратился к свету. На тонком уровне непоколебимую Рид опутывали, переплетаясь, мириады искрящихся пурпурных нитей — тусклые, не такие яркие, как у ванов или асов, сведущих в магии. В ней внутренней силы оказалось не так много, но удивительно другое.       В хрупком искусственном теле куклы такие же нити. И сейчас, когда Мисстресс находилась поблизости с капитаном, они тянулись к ней, подобно цветам, поворачивающимся к живительному свету солнца. Словно, наконец, нашли давно утраченный источник.       Всё встало на места.       Мозаика сложилась искусно ровно.       Напряженные плечи опустились сами собой, хмурое лицо разгладилось, от бывалой ярости не осталось и следа — зародилось на ее месте подозрение и смутная тень узнавания. Ошибки не было и быть не могло, и все же, после стольких лет…       — Астрид?..       Собственный голос прозвучал устало и хрипло, с толикой недоверия и все же тихой надеждой. Имя, давно забытое устами, но бережно хранимое сердцем. Валькирия жадно вглядывалась в изящные черты капитана, скрестившей руки под грудью — та смотрела в ответ с толикой боли. Их разделяли несколько шагов — и утраченные годы.       Жесткие черты Рид смягчились. Та прикрыла глаза в тщетной попытке скрыть от окружающих топящую с головой боль и застывшие в них слезы.       Кивнула.       Лив вытаращилась на девушку перед собой, разом потеряв дар речи. И как только сразу не поняла… вихрящийся темный шторм в груди утих, уступив место блаженному штилю.       — Я… собиралась вам сказать, но вы бы не поверили, — хрипло усмехнулась Рид, старательно избегая смотреть на валькирию и цверга, слова ей давались с ощутимым трудом. Едкая горечь разочарования к себе самой обжигала горло, в каждой фразе слышалась невыносимая печаль. — Вы искали девятилетнюю девочку… но никак не предводителя ассасинов, которого все боятся. Я… я просто…       Стремительным шагом мидгардка преодолела разделявшее их расстояние, опасаясь, что призрачный мираж растает. Крепко взяла точеное бледное лицо в сильные ладони, не позволяя ей отвести взгляд — любому другому такая дерзость вряд ли сошла бы с рук, но вот она… За образом сурового капитана — потерянная маленькая девочка. В фиолетовых глазах которой откровенный страх. Лив жадно вглядывалась в них, дрожащими пальцами оглаживала острые скулы и впалые бледные щеки, убирая с идеального лица упавшие темные пряди.       Рид (Астрид?) замерла загнанным в угол зверем. Ожидала любой реакции, чего угодно… и вместе с тем иррационально боялась.       — Я всегда верила, что найду тебя, — дрожащий шепот пробил брешь в щите невозмутимого спокойствия, равнодушный взгляд приобрел знакомые, живые нотки эмоций. Непрошеные слезы потекли, затрагивая тонкие пальцы валькирии. Тихое, но такое болезненно-нужное «мама» сорвалось с бледно-лиловых губ.       Пряча вздох облегчения, Лив притянула дочь, крепко стиснув в объятиях и зарываясь носом в темные локоны на макушке. Та уязвимо всхлипнула, положив дрожащие руки на сильную чужую спину, словно, наконец, нашла тот самый постамент, что не позволит утонуть в пучине отчаяния и одиночества. Ее личный островок безопасности, где она, наконец, может быть не беспощадной капитаном Рид — но может стать той самой потерянной малышкой Астрид.       Лив сдавленно рассмеялась, тоже заплакав, но теперь то были слезы облегчения и радости. После долгих лет разлуки ее душа, наконец, успокоилась и нашла то, что давно утратила. Она поймала подкосившуюся Астрид — не маленькая девочка, но уже взрослая девушка, что всегда была и будет ее единственной и самой любимой дочерью — и не заметила, как сама мягко опустилась на колени вместе с ней под грузом нахлынувших и переполнявших чувств.       Не верящий своему счастью, Андвари молниеносно подскочил под бок к Лив, что успокаивающе поглаживала не Рид, но дрожащую в рыданиях Астрид по смоляным волосам и шептала слова утешения. Цверг вымученно улыбнулся в ответ на косой аметистовый взгляд, когда девушка оторвалась от материнской груди и виновато посмотрела на отца.       Без лишних слов обнял ее, как только та отстранилась от валькирии, чье лицо озаряло невероятное счастье.       — Прости, пап, я… клянусь, я бы не убила, я бы не сделала этого, — сдавленно воя от накатившей истерики, просипела Астрид, на что Андвари помотал головой и покрыл нежными поцелуями холодный лоб и макушку. Словно пытался унять колотящую ее дрожь. В голосе цверга — исключительная теплота:       — Я знаю, сокровище моё. Знаю.       И только Мисстресс завороженно смотрела на открывшуюся ей картину с благоговением и легкой улыбкой, застывшей на акриловых губах. Не решаясь тревожить и портить блаженный миг, кукла примостилась в углу и наблюдала за встречей, которую эти трое ждали мучительно долго. Вынужденная разлука и такое болезненно-приятное воссоединение родителей, что утратили всякую надежду, с внезапно взрослой дочерью.       Им определенно стоило многое обсудить и о многом узнать, а пока…       Пока пусть наслаждаются всепоглощающим счастьем. Они его заслужили, как никто другой.