***
Смардный запах слышно даже через маску; перчатки по самый локоть, бывшие когда-то белыми, теперь в крови; периодически слышаться истошные крики и рыдания навзрыд, мольбы позвать врачей, убеждения, что уже не помочь; равнодушные требования медсестер назвать имя погибшего; глаза болят от пролитых слез; на сердце скребут кошки; но ноги неизменно несут туда, где Адэна в последний раз видела Марко. Бессердечней, чем решение отправить совсем ещё детей на поле боя в качестве пушечного мяса, был только приказ все тем же детям проводить зачистку трупов. Искалеченные физически и морально кадеты то и дело припадали на колени подле трупов своих товарищей, с которыми они ещё утром обменивались глупыми шутками и строили планы на великое будущее. Врачи, оказавшиеся фактически бесполезными, не допускали проявления эмоций, то и дело трясли детей за плечи, приказывая им сосредоточиться и назвать наконец фамилию несчастного, внося их в переполненную от имен тетрадь. Адэна, фактически сбежав с места службы, завернула за угол. Вот её бракованный баллон для глаза. Лежит нетронутый. Замедлив шаг, Адэна больше всего на свете хотела обнаружить на месте ее последней встречи с Марко ровным счётом ничего. Ей удалось заявить Мари о своих опасениях насчёт Марко, которого она не могла найти среди прочих кадетов. Старший лейтенант вряд-ли ее слушала, параллельно разговаривая с солдатом разведки, Оруо, так его кажется зовут. Ниманд пришлось напрячься, чтобы звучать достаточно убедительно. Заявила, что все найдутся, всё хорошо и главное не паниковать. Наверняка не впервые произносила уже заученную речь перепуганным ребятам. Дала пустое обещание и скрылась с все тем же разведчиком. Марко. Ноги Адэны подкосились. Девушка не смогла сдержать крика, упав на колени, она еле дыша подползла к бездыханному телу Марко. Снова сорвавшись на истошный вопль, она уронила голову прямо на брусчатку. — Нет, нет, нет! — сквозь туман раздался голос Жана, топот ног. Адэне подумалось, что ей чудится, пока пара сильных рук не схватила ее поперек туловища, оттащив от погибшего. Кирштайн, заметив, как рыжая украдкой улизнула от своей группы и понеслась со всех ног в неизвестном направлении, кинулся за ней. На всякий случай. Жана, старавшегося изо всех сил сохранит самообладание, пробила дрожь. Обезумев от горя, он в слепой надежде схватил друга за плечо, глупо полагая, что ещё есть надежда спасти его. Осмелившись ещё раз поднять глаза на представшую картину, Адэна принялась перебирать в голове все возможные и не самые реальные варианты произошедшего. Марко сидел, облокотившись спиной к стене покинутого дома. Ни ссадин, ни видимых признаков борьбы. Лишь два его собственных клинка наискось торчат из его живота. Руки безвольно повисли по бокам, зубы сжаты намертво, губы оттопырены, открывая вид на предсмертный оскал. Распахнутые глаза не выражают ни страха, ни злобы, лишь тихое смирение. Словно он сам себя прикончил. Приглядевшись к кейсам для лезвий, Адэна обнаружила, что отсутствует только одна пара, та, которую он обнажил, когда встретил Адэну, та, которая и погубила его. Он даже не пытался бороться. Что же, черт возьми, произошло. Ползком добравшись до Жана, девушка, обливаясь горькими слезами, крепко прижала голову Кирштайн к груди, сама пытаясь найти в этих объятиях успокоение. Жан скрипел зубами, стараясь мужественно сдержать рыдания. Завопив от разрывающей внутренности боли, Жан резким движением руки проломил дверь дома, около которого и остался навсегда Марко. Дерево треснуло, согнулось напополам, и Кирштайн заскулил, прижимая к себе кулак с разбитыми в кровь костяшками. Но оказавшись в объятиях Адэны, он разразился рыданиями, теснее припадая к рыжей, пряча свои слезы. Пачкая блузку девушки своей кровью, Жан вдруг понял что значит «разбитое сердце». Никогда, никогда ещё он не чувствовал себя таким жалким.***
Мари хотела бы многое изменить. Все бы, наверное, хотели бы. Хотела бы обойтись без жертв. Хотела бы игнорировать бесчеловечное решение верхушки и обойтись без медвежьей услуги желторотиков. Хотела бы справиться с обезумевшим Армином, чтобы пришедший на помощь коротышка — капитан не требовал теперь судить парня за оказание сопротивления начальству. Хотела бы быть хоть чуточку полезной и спасти своих товарищей. Но больше всего она хотела бы вернуть брата. Он всегда находил выход даже из самой запутанной и, казалось бы, тупиковой ситуации. И сейчас бы он точно подсказал Мари, как ей быть. Не проходило и дня, чтобы рыжая не размышляла над тем, что бы сказал, как бы поступил брат на ее месте. Мари нуждается в нем, катастрофически нуждается. Старший лейтенант крепко зажмурила глаза, приложив два пальца к правому виску. Девушке почудилось, что он пульсирует от напряжения. Голова бурлила, кипела от напряжения, казалось, что она вот-вот лопнет от внутричерепного давления, а прежде мозг сварится в одну густую кашу. Сегодня она собрала настоящее бинго! Сначала ей «посчастливилось» повести за собой отряд малолетних кадетов. Следом ее придушил самый тихий и покладистый из всех кадетов сто четвертого набора, чуть не прикончив. Не сумев справиться с ним, его теперь будут судить. Зато познакомилась с легендой местного масштаба: капитаном Леви. Да произвела только не самое лучшее впечатление на него, корчась в эпилептическом припадке с руками ребенка на своей шее. Чтобы Мари не скучала, в перерыве между кромсанием титанов, ей пришлось решать вопросы с кадетами, например, что один из них оказался титаном. А вишенкой на торте явилось непосредственное участие в операции с Эреном, что оказался человеком-в-коже-титана. Или титаном-с-человеком-внутри. Черт. Именно в этом и придется разобраться в ходе экстренного совещания ветеранов. Спокойствия ничуть не прибавляло зудящее чувство тревожности, вызванное скорой встречей с солдатами. Давненько она не участвовала в подобных совещаниях. Наверняка, капитан — злюка не побрезгует пустить пару колких шуток в сторону Мари, например, насчёт того, что она не сумела совладать с Армином. Ну а как же, капитан видит-соринку-в-чужом-глазу Леви упустит такую чудную возможность принизить коллегу публично. Что ж, когда Мари одинокими ночами мечтала вернуться на службу, она не имела ввиду что-то подобное. Святые три сестры, верните, пожалуйста, на круги своя. Не представляла она в своих вымышленных сценариях, что в первый же служебный день ей придется устранять брешь в стене посредством кадета, который выродился титаном с какого-то перепугу. Вывод: будь осторожен с тем, чего желаешь. Теперь все кажется не более чем горячечным лихорадочным сном. Вот-вот Мари проснется в своей жёсткой кровати в стратегическом корпусе, улыбнется новому дню и пойдет жить свой день сурка, так ведь? И когда Мари почувствовала, как сильная рука схватила ее поперек туловища, оттащив назад, а второй рукой неизвестный со спины закрыл ей глаза, девушка рефлекторно попыталась вывернуться из крепкой хватки. Укусив обидчика за руку и ударив локтем в живот, или куда пришлось бить вслепую, Мари отскочила назад крупными шагами. Майк, который заметил свою старую знакомую в коридоре и решивший, что это будет чудесный сюрприз, завыл от боли, прожигая шокированную Мари осуждающим взглядом. — Меня, конечно, весьма заводили твои укусы, но в других обстоятельствах, — Майк не нашел ничего лучше сказать спустя месяцы разлуки, игриво подмигнув девушке, за что получил в ответ яростный прожигающий взгляд. О черт. Он тут совсем не кстати. Нельзя было представить более неудачное время для встречи с человеком, с которым вас объединят гораздо больше, чем с кем либо другим. — Прекрати, — Мари зашипела на Майка, боясь, что его неформальный монолог достигнет чужих ушей. Схватив Захариуса за покусанную руку, Мари вытерла капли своей слюны вокруг отпечатка зубов рукавом своей рубашки. К чему сейчас его ностальгические воспоминая их прошлой интимной жизни. — Ты что, даже не рада меня видеть? Раньше ты реагировала по-другому, — Майк пустил в ход свою совершенно очаровательно-обворожительную улыбку, глядя на Мари сверху вниз. И Мари угораздило глянуть исподлобья на него именно в этот момент. Девушка поспешила спрятать смущённый взгляд, мысленно переносясь во времена, когда именно эта чертовски манящая улыбка и сбила девушку с ног, заставила ее сердце сжиматься каждый раз, как фигура высоченного Майка показывалась на горизонте. И он ведь прав. Мари, когда загремела в стратегический корпус, жила лишь в долгожданные редкие дни визита Майка. В промежутках она существовала, пытаясь не сойти с ума, страдая от одиночества. Когда Захариус вырывал редкие отгулы для визита в богом забытый корпус, Мари не могла оторваться от него, и это было взаимно. Ниманд молила святые силы смочь поскорее встать на ноги и находится с Майком рядом каждый день. Словно находя потерянный ещё в юношестве дом в «медвежьих» объятиях Майка, она могла чувствовать себя счастливой только под его крылом. И когда Майку приходилось уезжать, то все физические и моральные силы Мари мысленно направляла на восстановление, чтобы вернуться на службу, где ее обязательно ждёт Майк, отчаянно выбивающий у верхушки двухместную кровать в свою спальню. (А ещё Мари было чрезвычайно стыдно смотреть в глаза Джулиану, живущему в смежной комнате. Ненасытные Майк и Мари лишали несчастного сна на целые недели, производя слишком много шума по ночам.) Но со временем Майка повысили до звания майора, ведь вечный день сурка пришел лишь только для Мари. Захариуса завалили работой и дней для визитов к любимой стало все меньше и меньше. Сами не заметили, как стали придумывать отмазки, лишь бы не видеть друг друга. Расстояние сделало свое чёрное дело. И Мари с Майком проверку не прошли. Чувства погибли, не стоит пытаться эксгумировать их, вернуть к жизни философским камнем. — Я просто… Все мы устали, — Мари прикоснулась двумя пальцами к переносице, зачем-то пытаясь придумать оправдание заявлению Майку. Хотя прекрасно ощущала, что видеть его не рада вовсе. Ведь надеялась забыть его, как пройденный этап в жизни. Приятный безусловно, но стоит оставить его в прошлом, перелистнув страницу. Но время циклично. Стена снова рухнула, Майк снова пытается добиться расположения рыжей. Единственный плюс в появлении бывшего: тревога из-за грядущего собрания отступала потихоньку, — пошли. — Встретил тебя и усталость будто рукой сняло. Всегда знал, что ты колдунья, — мужчина рассмеялся бархатисто, протянул огромную ладонь в сторону Мари, собираясь, наверное, потрепать ее по голове, как любил делать когда-то, но Ниманд вовремя увернулся, быстро зашагала к кабинету Эрвина, сделав вид, будто не заметила, что конкретно хочет предпринять Захариус. Зачем он это делает, черт возьми. Зачем сыплет комплиментами, вновь вспоминая их совместное прошлое, будто и не было месяцев разлуки, негласного расставания. На что он рассчитывает, чего хочет добиться?***
— Заклай назначил слушание суда, — заявил Эрвин. На повестке дня не «одна хорошая, другая плохая новость». На повестке дня только отвратительные новости, — гарнизон доложил ему. — Мне казалось, Пиксис играет на нашей стороне, — нахмурио брови Элд, ведь именно Пискис спас Эрена от верной смерти, направив его неизведанную, но без сомнения необходимую в момент, силу в правильное русло. — Не недооцениваете старика Дота. Он не играет ни на чей стороне. Он сам по себе. Сделал правильно, мальца бы убить по-хорошему, пока чего другого не выкинул, — высказался Майк. На что Мари недовольно насупилась, не понимая, как могла уживаться с таким негуманным человеком. — Давайте обойдемся без импульсивного публичного повешения. Наш малец не подавал никаких поводов подозревать. Он первее всех хотел вступить в разведку. Я жила с ними некоторое… — не успела Мари закончить свою оправдательную речь в пользу Йегера, как раздался голос. Ниманд хотела было заставить заткнуться того, кто так бесцеремонно перебивает коллег. Но Аккерман, что все это время сидел чернее тучи, сложив руки на коленях, даже не собирался давать слово обратно той, у кого его отобрал. — Вы, старший лейтенант, если я не ошибаюсь, не разбираетесь в людях, в частности в детях, — отчеканил Леви. На лице его не проскользнула и тень какой-либо эмоции, — судя по тому, что не смогли сегодня обуздать некого Арлерта, — да, именно то, чего боялась Мари. Как же, великий и ужасный, не ставящий окружающих и в грош, Леви Аккерман промолчит, не выставив на общее обозрение косяки своих коллег. — Без личностей, господа, — приказал оставить бессмысленный спор Эрвин, замечая, что Мари уже было открыла рот, собирая желчь по всему организму, чтобы высказать что-нибудь обличающе-противное в ответ, — сосредоточьтесь на проблемах насущных, у нас полный подвал детей, — заметил Эрвин, намекая, что Эрена и Микасу пришлось закрыть в темнице за отказ исполнять приказы. Армина заперли за нападение на старшего лейтенанта, а Адэну, что собиралась рапортовать, отвела в общую «кучу» Ханджи, отдав должное ей, не посадив ее на замок. — Живых, к сожалению, — не смог промолчать Леви. Глаза Мари поползли на лоб, ибо как Аккерман может предпочитать целым и невредимым кадетам не переживших бой. — Почему же, — хихикнула совсем не кстати Ханджи, — и неживые есть. Представьте, мальчика прикончили. Человеческими руками. Прямо на поле боя, — разделила слова Зое, пытаясь возвать свои коллег ко вниманию. — Спиши на самоубийство, Ханджи. И так проблем выше крыше, — выдохнул Майк, потирая переносицу. — Бодт, так, кажется, юнца звали, — ответила на вопрос Мари о имени несчастного Зое без малейшего угрызения совести. — Никакое это не самоубийство, Майк. Он не мог. Правда не мог., — снова вступилась за кадетов сто четвертого Мари, — я беру расследование его убийства под свою ответственность. — Не стоит, дорогуша, — обратилась к Ниманд Ханджи. Мари знала учёную заочно, она единственная, кто поддерживал в стратегическом корпусе слово «стратегический» в живых, время от времени нагружая служащих там калек научно-исследовательской работой, ожидая результатов, несмотря на их совершенную необразованность, — я займусь этим. Обещаю, найдем гада. — Леви, завтра с Элдом напраляйтесь в Стохесс рапортовать. Ханджи, прими доклад у девчонки. Мари, насчёт нападения Арлерта поговорим завтра. Всем готовиться к суду. Вольно, — раздал последние приказы Эрвин, понимая, что его подчинённые еле как поддерживают себя в «функционирующей фазе». Солдаты то и дело зевали, потирали конечности, мечтая лишь о том, чтобы этот день наконец кончился.***
• «The loneliest» — Maneskin Колоссальный титан. Паника. Эвакуация. Гибель Томаса. Титаны. Поцелуй Жана. Безликий. Марко. Эрен-титан. Марко с клинками в животе. Его смиреннный взгляд. Марко погиб. Адэна вздрогнула всем телом. Холодно. И пусто на душе. Девушка лежала, свернувшись калачиком, на холодной кровати в темной комнате казармы, куда расселили кадетов на эту ночь. Криста куда-то ушла, наверное, к Имир, не хочет ночевать с законной соседкой — Адэной. Но и рыжей это на руку: хочет побыть в одиночестве. В распахнутое окно задувает по-летнему прохладный воздух. Черт с ним, нет сил его закрывать. Свалившись на койку без сил, Адэна только и могла о том думать, как о Марко. Он погиб, ее защищая. Мысль грызла изнутри, не давая покоя. Если бы Адэна осталась с ним, он бы остался жив. Если бы. Возможно, оставившись с ним, она хотя бы узнала, что с ним произошло. Бедный Макро. Адэна отрапортовала. Сделала все, что может сейчас, чтобы отдать почести Макро. Кажется, сумасшедшая Зое ей поверила. Адэна расслышала, как скрипнула дверь. Криста, наверное. Девушка не повернулась: нет сил. И желания видеть соболезнующие глаза Ленц тоже нет. Не хочет, чтобы ей жалели. Заунывно завыли половицы, прогибаясь под весом вошедшего. Через мгновение Адэна почувствовала, как кто-то лег на край кровати со спины девушки. Жан. Рыжая поняла это на подсознательном уровне, уяснила, даже не обеонувшись. Парень держал дистанцию, молчал, едва дышал, стараясь не шуметь. — Обними, раз посмел явиться, — прохрипела Адэна, пялясь пустыми стеклянными глазами в стену напротив. Она все ещё злилась на Жана за то, что он посчитал ее чокнутой. Но Адэне сейчас жизненно необходимы были объятия. Теплые, уютные, родные. И ему тоже. Рыжая понимала, что Жану, может быть, даже больнее. Но он прячет эмоции за маской мужественности, стараясь поддержать и Адэну. Рыжей просто хотелось, чтобы вся боль исчезла из ее сердца. Мечтала не чувствовать ничего. — Думал, ты спишь, — прошептал Жан, — хотел просто удостовериться, что ты с собой ничего не сделаешь. Кровать снова жалобно заскрипела под весом Жана. Пара крепких рук сгребла Адэну, прижимая к контрастно теплому телу. Горячее дыхание парня опалило ухо девушки. Кирштайн снова зарылся носом в ее волосы, вдыхая привычный аромат. До коликов в сердце нежно поглаживая руки Адэны от запястий до локтей, Жан снова заговорил. — Нам надо жить. Во чтобы то ни стало жить, — сжимая плотнее кольцо объятий, Жан судорожно выдохнул в волосы Адэны, — раз судьба распорядилась так, что нам положен ещё один день, то позволь нам его прожить. — Это моя вина, что все так произошло, — нашла в себе силы исповедаться Адэна, горячие слезы снова покатились по щекам. — Перестань, пожалуйста, — Жан, расслышав хлюпания Адэны, провел мозолистыми пальцами по ее щеке, вслепую утирая горькие слезы. Кирштайн хотел было сказать, что он фактически пригрозил своему лучшему другу, строго настрого наказывая ему защищать рыжую любой ценой, но вместо слов из глотки вырывался лишь глухой хрип. Жан чувствовал себя ответственным за смерть друга. Стоило ожидать, что Марко, дорожащий снисхождением Кирштайна чрезвычайно, из кожи вон лезть будет, чтобы исполнить его приказ. Не стоило быть с ним таким жестоким, — тебе надо спать, — на прощание сжав ладонь Адэны в своей, Жан хотел было оставить девушку в покое и удалиться в свою спальню, как вдруг холодные пальцы девушки отчаянно вцепились в предплечье парня. — Останься, — Адэна побоялся оставаться одна. Боялась, что правда может с собой что-нибудь сделать, убиваясь от горя, — послезавтра еду в столицу. Ханджи, ну та чокнутая в очках, заинтересована в моей истории. Эрена, кажется, будут судить. — Доигрался, — прошипел сквозь зубы Жан, — у нас все будет хорошо, у нас всех. Помнишь: «ночь пройдет, наступит утро ясное»? Рыжую вдруг как разрядом молнии прошибло. Ведь только сутки назад они вместе выпивали и веселились в кадетском корпусе, мечтая о великом. Осознание надвигающейся бури всколыхнуло сердце Адэны. Но сейчас хотелось забыться, утонуть в объятиях Жана, забрать у него всю его тщательно скрытую боль. Жизнь уже не будет прежней: беззаботной и радужной. Они уже не дети. Но если Судьба великодушно предоставила им ещё один шанс, не стоит его упускать.***
Ошибка. Мари, прекрасно осознавая жалкими остатками здравого смысла глупость принятого решения, преднамеренно идёт на ошибку. Голова окончательно отключилась, когда Мари наконец смогла ополоснуться под теплым, успокаивающим душем, смывая с себя куски запекшейся крови, невесомо кончиками пальцев очерчивая контуры «растекшихся» на коже кроводтеков. Подставляя лицо журчащим каплям, Мари невольно вспомнила их с Майком встречу спустя долгие месяцы разлуки, отмечая, что к счастью или к сожалению, появление бывшего мужчины не тронуло ее душу, хоть сердце и сжалось болезненно, возрождая воспоминания о чудесных днях, что ей когда-то подарил Захариус. Закусывая щеки изнутри почти что до крови, Мари не могла не жалеть, что встретила его сегодня. Ещё бы чуть-чуть и она бы окончательно вырвалась из сковывающих оков прошлых чувств и воспоминаний, но Майк явился как раз «вовремя», расковыривая почти что затянувшуюся рану. Но теперь, когда мозг превратился в одну склизкую кашу от ужасно тяжкого дня, Мари оставалось полагаться лишь на сердце, что в таких вопросах крайне некомпетентно. Ужасное решение. Ноги сами несли ее по направлению к спальне майора Захариуса. Темная, холодная комната, куда еле проникает лунный свет, заставила Мари дрожать каждой клеткой, точь в точь напоминая ей ее спальню в стратегическом корпусе. Страх остаться одной, снова и снова слышать голос погибшего брата в голове, усталость и апатия оказались в разы сильнее чувства рациональности. Мари занесла кулак над деревянной поверхностью двери, собираясь оповестить Майка о своем визите. Он, должно быть, будет весьма рад лицезреть плоды своих трудов. Не он ли сегодня из кожи вон лез, лишь бы снова возродить в сердце Мари нежные чувства к нему. Что ж, на что боролся, на то и напоролся. Придется ему теперь принимать тревожную соседку, расстилая для нее матрас на полу. Ошибка. Очевидно. Заведомо. Три раза коротко стукнув по двери кулачком, Мари проглотила вставший поперек горла ком, невольно ежась от холода. По ту сторону двери послышались тяжёлые шаги мужчины, через секунду щёлкнул засов. — Доброй ночи, — прошептала виноватым тоном Мари, поджав губы. Это то ли ее воспитание говорило в ней, порицая за ночной визит, то ли подсознание начало жалеть о будущее ошибке заранее. — Все хорошо? — поначалу, как Майк открыл дверь, выглядел он довольно рузраженным. Ещё бы, собирался лечь спать, а тут невесть кого принесло. Но взгляд его тут же смягчился, когда он увидел на пороге Мари. Растрепанную, с мокрыми пятнами на плечах (вода капала с плохо выжатых волос), в одной ночной рубашке, крайне расстерянную, смущенную и дрожащую то ли от холода, то ли от страха. Мари показалось, что в его взгляде промелькнула победная нотка, выражавшая что-то вроде «я знал, что ты приедешь. Я победил». Но не стала придавать этому особого значения: красные от лопнувших капилляр глаза могли подвести, да и спать хотелось больше. Где угодно и у кого угодно. Захариус живо втащил девушка за предплечье к себе в комнату, глядя на нее не на шутку обеспокоено. — Можно у тебя поспать? — покрываясь стыдливым румянцем произнесла рыжая, наблюдая за бегающими глаза Майка, что внимательно разглядывали Мари. Только оказавшись так близко к нему, она поняла, что он ничуть не изменился за все это время. Русые волосы чуть ли не до плеч, усы и щетина стрижены так же, как он предпочитал тогда, внимательные глаза все так же блестят озорным огоньком. Единственное кажется, что он стал ещё больше. Раньше Мари ему и так в пупок дышала, а теперь он ещё пуще прежнего оброс мышцами, которые выделялись рельефно через ткань тонкой майки. Или это, вполне вероятно, это Мари просто сдулась. Потеряла форму. — Время идёт, а кошмары все ещё с тобой? — ухмыльнулся по-доброму Майк. И правда. Раньше Мари тоже мучили вьедливые плохие сны. Не проходило и пары дней, чтобы она, что-то пища себе под нос, не прижимались к груди Захариуса во сне, обливаясь холодным потом. Но тогда это была фантазия больного разума, уставшего от бумажной работы, истощенного задачей залечить раны, пустыми мечтаниями быть с Майком. Теперь все кажется до больного реальным, — мои двери всегда открыты для тебя, запомни. Сколько бы времени ни прошло, — добавил с грустной ноткой в голосе Майк, — располагайся. Трогать не буду, обещаю. Если только ты не попросишь, — рассмеялся Захариус, пытаясь разрядить обстановку, но скорее ввел Мари в ступор и глубокие пространные размышления о том, дойдет ли до того, что она станет молить Майка на коленях прикоснуться к себе, раз уж она добровольно пришла к нему. Захариус мигом приготовил Мари кровать, сам разложившись на холодном полу, несмотря на предложение Мари поменяться местами для приличия. Девушка лежала с широко распахнутыми глазами несколько минут, размышляя над уходящим днём. Сон не приходил, хотя тело давно молило об отдыхе. Отчего-то она была уверена, что Майк не спит тоже. — Майк, — шепнула наугад Мари, но ответное вопросительное мычание послышалось немедленно, — как ты? — дёрнул черт поинтересоваться Мари о жизни бывшего. С чего-то ей правда стала интересна жизнь Захариуса, что он вел в одиночестве (а может и нет, кто его знает. Мужчина он симпатичный), пока Мари не было рядом. — Один. Нет у меня никого, если ты хочешь это знать, — Мари хотела бы возразить, что ей все равно, кого Захариус водил в спальню, но язык не повернулся заявить, что она безучастна, — слушай, давай завтра прогуляемся. Расскажу тебе, как, например, Леви по трущоба выслеживали. Если ты, конечно, не против… — внезапно предложил Захариус. — А я расскажу тебе, как занималась ровным счётом ничем, — хихикнула в ответ Мари, разрываясь между положительным и отрицательным ответом на предложение, — ты знаком с капитаном Леви? — поспешила перевести тему Мари, чтобы избежать неловких отказов, — расскажи мне про него. — Расскажу завтра. Променад по местному полисаднику в четыре вечера. Буду ждать тебя у главного входа в штаб. Спокойной ночи, — выдал решительным тоном Майк. Мари хотела было швырнуть в него подушкой, но она только одна, да и то жесткая. Хотела было прикрикнуть за излишнюю инициативность, да не была бы рада пробуждению начальства от ее криков. А может быть прогулка со старым приятелем это не так страшно.***
— Да где же носит эту вашу курицу — наседку? — процедил сквозь зубы Леви, гигантскими шагами, почти что прыжками, передвигаясь по коридорам штаба. А за спиной у него семенил перепуганный Элд Джин. Глубокой ночью, ещё до восхода солнца, Леви принял решение заменить свою «правую руку» Джина на старшего лейтенанта Ниманд, посчитав, что так будет рациональней. Ей же отчитываться по ситуации с Арлертом, и, посчитал Леви, взять ее будет верным решением, ведь, судя по ее близости с кадетами сто четвертого, несчастным малолетним подсудимым будет немногим легче принять решение о смертной казни, если в толпе недоброжелательных седых мужей найдется хоть одно знакомое им. Но теперь Леви уже жалел о своем «правильном решении». Мари не смогли отыскать ни с кадетами в подвале, ни у себя в спальне. Кроме того, судя по чистоте постельного белья, она вовсе не ложилась спать. Схватив негодующего Элда за шкирку, который честно не понимал, чем Мари заслужила поездку в столицу больше, чем Элд, выслуживший как верный пёс пять лет к ряду. Оказавшись у двери Майка Захариуса, перепуганный Элд решился спросить у майора. Может быть он знает что-нибудь о местонахождении разыскиваемой днём с огнём Ниманд ввиду их некогда близких отношений. — Брат, ты не знаешь, где Мари? — протараторил Джин Майку, что открыл дверь. Тот в мгновение расправил плечи, раздулся весь, сделался ещё больше, загораживая собой весь дверной проем, пытаясь закрыть вид на Мари, мирно дремлющую на кровати прямо напротив входа. Но от зорких глаз Элда не угла незамеченной рыжая макушка Ниманд, — о нет, — усмехнувшись истерично, Элд фактически оттолкнул крупного товарища с порога, пробиваясь в комнату, — ради всего святого, не говори, что вы… — состроил такую физиономию, что сразу понятно, что он имел ввиду, Элд, когда убедился, что на кровати правда старший лейтенант. — Не торопи события, Элд, — тряхнул головой Майк, так что локоны спали на глаза, — в планах и перспективе, конечно, есть. Но, кажется, придется пройти тернистый путь с начала, — Захариус длинными пальцами перекинул спутавшиеся пряди на правую сторону лица. Тем временем Элд в преистерическом припадке растряс Мари с приказами мигом явится к Леви. Та подскочила на кровати, побоявшись, что это Майк к ней лезет, несколько мгновений обменивалась с Джином вопросительными восклицаниями, пытаясь уяснить, почему капитан не оповестил ее, что она едет, на что Элд кричал на нее в ответ, допытываясь, что такого она предложила Леви, что тот решил поставить ее на замену Элду, которому критически важно было отправиться в столицу за покупками. Наконец оставив перепуганную Мари в непонятках переодеваться, Элд вышел из спальни Майка, закрыв за собой дверь. — Не говори, что снова ищешь ее любви, — Элд посмотрел на товарища снизу вверх проницательно, пытаясь проглядеть в его вечно каменном выражении лица хоть какие-то намеки на его дальнейшие планы. Не вышло: Майк смотрел на него все так же, — большой брат наблюдает за тобой, помни, друг. — Большой брат не против быть шафером на нашем бракосочетании, — рассмеялся утробно Майк, намекая на Эрвина, что одно время являлся главной свахой — и это не мои слова, что ищу ее любви, — Захариус подмигнул игриво Элду. — Не надейся, старпер, что она выберет тебя снова, — Джин по-дружески ударил Захариуса в грудь, рассмеявшись. — Я-то старпер? — наигранно оскорблено произнес Майк, нахмурив густые брови, — посмотрим, дружище, — майор хотел было сказать что-то ещё, но двери спальни с грохотом распахнулись, из комнаты вылетела Мари с криком: «где капитан?». Коротко пожав парням руку, она улетела в сторону центральных ворот на встречу внезапной миссии и угрюмому капитану.***
Мари и Леви забились в тесную карету, вряд-ли рассчитанную для двух пассажиров, отчего сидеть пришлось напротив друг друга, неловко касаясь коленями каждый раз, когда повозка подскакивала на разбитой брусчатке. До столицы дорога лежала длинная: если обойдется без разбойного нападения где-нибудь в чаще леса, то ехать придется до самого заката без возможности размять или вытянуть ноги. Леви оказался отвратительным собеседником, что, впрочем, и стоило ожидать. С поддержанием диалогов у него оказалось все так паршиво, что он даже не снизошёл объяснить Мари причину замены, лишь сухо отчитав лейтенанта за утренний переполох. Та попыталась парировать его претензии аргументом, что ее даже не поставили в курс дела. Но капитан приказал ей закрыть рот и не раздражать его пустым бубнежом. Дружелюбно. Когда Леви закрыл глаза, кажется заснув, Мари выдохнула облегчённо, ибо не придется более чувствовать на себе проницательный взгляд капитана, смотрящий, кажется, прямо в душу. Словно стеклянный, но острый с ноткой осуждения, взгляд доставлял Мари колоссальное неудобство. Та ежилась невольно, мысленно представляя, как выкалывает глаза уже ненавистному капитану, с которым, к ее величайшему сожалению, пришлось вместе ехать целый день в карете два на два метра. Мари старалась непоколебимо заниматься бумажной работой, которую она по-хорошему должна была закончить ещё вчера, но непременно ловила на себе изучающий взгляд капитана. Но даже когда Леви закрыл глаза, несмотря на легкое облегчение, Мари все равно ощущала странное психологическое давление с его стороны. На его лице то и дело мелькала тень беспокойства: капитан едва заметно хмурил брови, морщил нос, почти что неуловимо вздрагивая всем телом. Другой бы, наверное, не заметил, если бы не разглядывал Леви так же пристально, как Мари сейчас. Решив отомстить за пронзающий взгляд, Мари воспользовалась случаем, желая поближе разглядеть Леви, о котором чуть ли не легенды ходили, поближе. Острые черты лица, такие же резкие, как и сам капитан; напряжённые плечи, что не находятся в состоянии покоя ни минуты; и глаза, от которых хочется спрятаться, скрыться, убежать от его взгляда. Такие проницательный, словно в самую душу заглядывают и все грязные мысли читают. Позволив себе минутную слабость, Мари, стыдливо закусывая губу, поняла, почему девчонки возбуждённо визжат, чуть ли не в обморок падая, когда разведка, в их числе Леви, едет через город. Мужчина не вписывался в всеобщие стандарты красоты, как, например, Эрвин, что соответствовал почти на сто процентов предпочтениям принцесс из детских сказок, но капитан чем-то цеплял, заставляя, испугавшись собственных мыслей, трясти головой, пытаясь выкинуть неприличные помыслы из извращённого разума. Вдруг Леви заговорил. Мари чуть ли не на месте подпрыгнула. — Спите с начальством? — как ни в чем не бывало произнес Леви, все так же не размыкая глаз. Он слегка поерзал на месте, скрипя зубами, пытаясь найти лучшую позу. Ограничившись тем, что сложил руки на груди, капитан понял, что попытки пошевелиться в наитеснейшей карете абсолютно тщетны, особенно, если не хочешь испинать мысками сапог свою спутницу. Этот фактор подлил ещё больше масла в огонь скептицизма, направленного на Мари. Капитан блаженно представил, как выкидывает Ниманд из кареты, растягивая затёкшие ноги и руки. — Сплю у́ начальства, — ответила Мари, стараясь сохранить самообладание. Сердце, подпрыгнувшее в груди от внезапной реплики Леви, билось все ещё часто-часто, отчего голос предательски дрожал. Рыжая негодовала. Ему, видимо, донесли, где нашли Мари по утру. Какое ему дело? Строит из себя хорошего капитана, заботящегося о своих подчинённых? Да Мари, в рамках юрисдикции, ему и не подчиняется. Она вообще сама по себе. Такое себе независимое государство, которое Эрвин ещё не успел никуда пристроить. — В вашей комнате не топят? — усмехнулся Леви, наконец открыв глаза. Снова этот пронзительный взгляд. А он шутник. Или просто дурак, забывший, что в казармах вообще не топят. Никогда. Даже в самые лютые морозы, — полагаю, что в страстных объятиях Захариуса не приходится дрожать от холода? — капитан задал вопрос, не ожидая ответа на него. — Не делайте вид, что вас интересует, кто с кем спит, — буркнула Мари, еле сдерживая себя, чтобы не брякнуть сгоряча, мол, а что, Майку завидуете? Хорошей мотивацией к молчаниь послужила совершенно ничтожная удаленность кулака Леви от лица Мари, что может прилететь звонкой оплеухой в любой момент. — Ни капли, — Леви встряхнул головой. Прядь черных смоляных волос спала на глаза. Остроумный ответ, сгенерированный мозгом Леви, не заставил себя ждать. На языке так и вертелось: «а Майк тебе не великоват?», безусловно намекая на броскую разницу в габаритах между Захариусом и Ниманд. Но решив, что обсуждать интимную жизнь с посредственной лейтенантом, не его полета птица, Леви предпочел «оказаться умнее», что говорится, прекратив спор первым, — поговорим лучше о бешеном кадете. — Я не собираюсь писать рапорт, пусть живет, — наконец смогла изъявить свое пожелание Мари. Поведение Армина в тот день она великодушно объясняла сильным моральным ударом, вызванным потерей лучшего друга, который, впрочем, позже вернулся к жизни. Мольбами Армина, видимо. Да и ко всему прочему на Мари и так куча проблем свалилась: суд, поездка в столицу, возвращение на службу, тот же Майк, черт возьми, жаждущий внимания девушки. Слишком много пищи для размышлений, чтобы маяться ещё и с Армином лишь для чувства внутреннего удовлетворения и равновесия во вселенной. — Я напишу. Представлю раз в жизни, что я джентльмен: встпулюсь за даму, — кажется, злорадный капитан был настроен решительно. Уговорить его поменять решение и оставить Армина в покое будет крайне сложно, почти что невозможно. Тут даже все женское обаяние не поможет: капитан, кажется, вовсе бессердечный и дела ему до женских юбок нет, — юнец чокнулся: жалуется на голоса в голове, что приказали ему это сделать. Что ж, жаль его. Не прошел боевое крещение, — Леви развел руками в сожалеющим жесте, но ни голос его, ни мимика не выдавала ни капли скорби. Словно выходящие из строя солдаты для него были чем-то совершенно обыденным, а людские жизни — лишь ресурсом. — Ему нужна помощь, а не суд. Предоставьте это мне, капитан, — Мари старалась звучать убедительно, но Леви все так же смотрел на нее взглядом, полным цинизма и скептицизма. И усмешки. — Боюсь представить, как собираешься ему помогать. Разбирайся с мальцом сама, — Леви внезапно перешёл на «ты», выражающее естественно не степень доверия, а обозначающее четкую границу между чинами Леви и Мари. Мужчина снова закрыл глаза, оставив Ниманд судорожно перебирать мысли в голове, пытаясь расставить их по полочкам. Больше всего ее беспокоила судьба Армина: правда ли Леви переложил ответственность на Мари, что казалось фактически невозможным, даже несмотря на довольно лёгкую «капитуляцию», или все же отдаст юноша на растерзание справедливому суду, за спиной лейтенанта начиркав заявление. Остаток дороги Леви и Мари преодолели молча, каждый погруженный в собственные мысли.***
• «На вынос» — Нервы Мари не пьет. Запах перегара вызывает рвотные позывы. А пьяных мудаков и вовсе хочется придушить за их поведение. Когда после вылазок за стены, солдаты устраивали пьянки по поводу возвращения домой той небольшой группы, что оказалась достаточно проворна, чтобы не стать закуской для титанов, даже самые милые из сослуживцев, напившись, становились буйными, громкими, неприятно въедливыми. Некоторые отливались горькими слезами в пьяном угаре, поминая погибших друзей, кто-то лез в драку, оскорбленный шуткой пьяного в стельку товарища, а редкостные придурки и вовсе распускали руки, приставая к молодым девушкам в кабаках. Мари ненавидела это. Ненавидила, что одежда пропитывалась смердящим запахом дешёвого вина. Ненавидела тащить бессознательных товарищей по спальням. Ненавидила подставлять им ведра, чтобы не загадить пол. Ненавидила пьяные истерики и следующие из них драки. Не понимала, что за способ это такой убежать от проблем, если утром все вернётся на круги своя, но теперь ещё и с раскалывающей голову болью. Точнее, Мари не пила. До сегодняшнего дня. Сначала напряженная поездка в молчаливо — давящей компании. Мари отбила себе все тазовые косточки, то и дело подскакивая на кочках. Потом Ниманд пришлось часа три к ряду писать рапорт о событиях прошлого дня все в той же не уютной компании. Под конец дня Мари вступила в одиночку в неравную схватку с начальством, ведь Леви и слова ни проронил при встрече с бюрократами из Гарнизона. Мари пришлось чуть ли не в восьмёрку свернуться, чтобы донести до служащих, что превращение Эрена никакая не массовая галлюцинация. А потом, кажется даже против воли Леви, вбивала в черепные коробки мысль о том, что Йегера убить нельзя, помиловать. Скопившиеся за длинный день усталость, раздражительность, скорбь и чувство безысходности вылились в итоге в зудящее желание напиться до беспамятства, забыться и не думать хотя бы пару часов о риске того, что Леви все же напишет рапорт на Армин «в крысу». С задачей Мари справилась успешно: нашла кабак, в котором каждый табурет уже пропах сигарами, вытрясла карманы, заказав пива сразу на все сбережения. Повезло с компанией в пивнушке чуть больше, чем в повозке: два миловидных солдата Гарнизона на пару лет младше Мари прицепились к ней, разбрасываясь шутками и деньгами, оплачивая ей новые и новые пинты хмельного. А когда Луна взошла высоко на небе, парни великодушно предложили Мари проводить ее до казармы, ведь «мало ли что случится с такой привлекательной дамочкой». Мари, у которой от алкоголя атрофировался мозг, инстинкт самосохранения и прочие органы чувств, охотно согласилась на проводы ее новых приятелей, даже в ус не дуя, что что-то может пойти не так. Больше не была такой же внимательной, как с Леви в карете: не видела игривого огонька в глазах парней, не слышала их ехидных перешептываний, а лёгкие прикосновения они умело объясняли страхом за Мари. Вдруг она поскользнется, бедняжка. Чем ближе компания подходила к казарме, тем настойчивей становились прикосновения, а смех напряжённей. С каждым новым глотком свежего воздуха мозг Мари словно очищаясь от алкоголя, бил тревогу все эсктреней. Сложившаяся ситуация уже не напоминала милые прогулки по ночному городу, коими были наполнены слащавые романы. Парни, смеясь самым противным образом, принялись «исследовать» Мари даже не дойдя до спален. Когда девушка забила тревогу, попытавшись ретироваться, те схватили ее под руки с обоих сторон, любезно попросив ее остаться: — Бестия, ты куда? — один из солдатов скорчил рожу сожаления, — разве мы тебе не нравимся? — пропустил рыжие локоны Ниманд через пальцы. — Дорогая, ты же понимаешь, что разрядка нужна нам всем, — усмехнулся второй, обнимая Мари со спины, прижимая к себе. Девушка что есть мочи ударила локтем в живот, вывернув солдату руку. Бросилась бежать, жадно глотая ртом воздух. Мари закричала. Тщетно. Ночью старый архив пуст. Ни огонька в окнах. Девушка уже было успела оторваться от обидчиков, как второй схватил ее за плечо, резко дёрнув на себя. Мари упала на колени, разразившись воплем. Грудную клетку разорвало от боли. Когда нагнавший ее солдат пинком в грудь повалил Мари на землю, а первый, кому досталось от Ниманд, кривясь в злобной улыбке и шепча проклятия всему женскому роду, присел рядом, расстегивая ремень с металлической бляшкой, Мари поняла: все кончено.***
Выстояв битву с противными офисными жуками, что себя солдатами называть право не имеют, Леви удалился в богом забытый архив, по которому пыль клоками летает. Рука человека не прикасалась к пожелтевшим бумагам, что проела моль, десятки лет, отчего те грозились рассыпаться от малейшего прикосновения. Сносили в столичный архив все, что не нужно было. Формальные отчёты о потерях во время вылазки; бланки, на которых указано количество УПМ, что следовало закупить; личные дела погибших солдат; амбициозные планы на следующий квартал. Бумаги отсюда можно было лопатой выгребать и отправлять без зазрения совести в топку. Никто ни за что не вспомнит, например, о заявлении о выдаче трехсот единиц сухого пайка солдатам военной полиции. Леви наверняка первый посетитель архива впервые за много лет. Капитан хотел развлечь себя, а в военном городке мало возможность занять руки и голову. Выпивкой он брезговал, женскими компаниями не меньше. Прогулки приелись, а обитающих здесь солдатов он находил выльгарными и до смешного недалёкими. Капитан хотел было найти личное дело Эрена. Шадис уже должен был отправить папки лучших кадетов, что могли претендовать на место в рядах полиции, в столицу для повторной проверки. Но, кажется, отставал по срокам ввиду недавних событий. Сам не понял, как вытащил из глубокой полки личное дело пол номером четыреста двадцать семь. На папке, в которую были аккуратно сложены бумаги, красовалась фамилия: Ниманд. Его новая знакомая возбудила любопытство в Леви, что случается крайне редко. Появилась из ниоткуда уже в звании «старшего лейтенанта», знакома с Эреном и даже, кажется, Эрвином. По его наблюдениям имеет неформальные отношения с Майком, водит дружбу с Элдом. Все успела. За последние сутки побывала в эпицентре всевозможных событий, сумев при этом не светиться нигде в течении нескольких лет. Вопрос «кто она» весь день преследовал Леви, щекоча внутренности. И вот теперь он, дорвавшись до официальных бумаг с подписями Эрвина и Шадиса (именно он был командором разведки во времена, когда Мари поступила на службу), он мог удовлетворить свое любопытство. Держа в одной руке одинокую свечу, горящую тусклым племенем, он перелистнул первую страницу личного дела. Тут же его встретила огромная красная печать. Глаза Леви медленно полезли на лоб, а вопрос «кто она?» стал ещё более актуальным. — Сколько же у тебя скелетов в шкафу, Мари Ниманд, — прошептал Леви себе под нос, вчитываясь в строки личного дела. Такие подробности он точно не мог себе представить. Вдруг под окнами архива раздался истошный женский крик. Леви подумал было, что это девушки лёгкого поведения, напившись, хохочут истерически, и вернулся к своей «исследовательской» работе. Но вопль снова пронзил тихий ночной воздух. Нет, это клич боли, взывающий спасти душу. Варварски вырвав из личного дела особо интересные страницы, Леви выскочил на улицу, загасив свечу, сжав фитиль пальцами. Один мужчина сидел на коленях, прижимая руками тело брыкающейся девушки, голос которой срывался на хриплый вопль вновь и вновь, к земле. Второй стягивал свои армейские штаны на бедра, хватая несчастную за ноги. — Будешь хвастаться своим крошечным достоинством не лейтенанту разведки, — Леви вышел из тени, пытаясь угрозами спугнуть парней, замыслявших недоброе. Те остались непоколебимы в своих намерениях, лишь рассмеявшись, завидев выходящую из темноту невысокую тощую фигуру капитана Леви, не внушающую с первого взгляда никакого страха. В девушке, тщетно пытающейся сбежать от мужчин, он распознал свою новую знакомую. — Свали! Или хочешь присоединиться? Тогда придется ждать, — расхохотался по-лошадиному солдат. Мари, воспользовавшись минутной заминкой, брыкнула ногой, заехав каблуком сапога мужчине прямо в нос. Тот завыл от боли, схватившись за шнобель, закинув голову назад. Второй, кажется, пришел от этого в бешенство, трясся девушка за вывихнутую руку. Мари сжала зубы крепче, еле удерживая себя на грани перед тем, чтобы не провалиться в болевой шок. Капитан Леви, в два прыжка достигший похотливых солдат, вложив всю свою дюжую силу в кулак, впечатал его в черепную коробку солдата. Так, что он аж отлетел, упав навзничь. Схватив другого мужчину, по лицу которого струйками поползла кровь от удара Мари, за ворот рубахи, он встряхнул его, процедив ему в лицо сквозь зубы: — Найду — кастрирую, — прошипел Леви перед тем, как пнуть солдата в живот коленом. Не успела Мари прошептать скупые слова благодарности, приправив это все, конечно, заверениями, что справилась бы самостоятельно, хотя сама в это не особо верила, как Леви рывком за руку поднял ее на ноги. Девушка вскрикнула тоненько, кивая головой в качестве немой благодарности, рассчитывая, что на этом их с капитаном неловкие стычки закончатся и она наконец-то сможет перестать краснеть, а отправиться спать, но, заглянув в глаза Леви, она сразу уяснила: это не к добру. Глаза капитана бегали, а он в мертвой хватке сжимал запястье Мари до посинения. Взгляд Леви выражал бурную токсичную смесь злости, недоверия, отвращения. Примешал и каплю искреннего удивления. Ниманд попыталась отделаться от капитана, прошептав, что ей пора идти спать, но Леви лишь крепко сжал ее руку, предотвращая ее побег. Капитан хотел бы найти ответ на свой вопрос: «кто она и что скрывает?», но без подробных объяснений Мари ему, кажется, не справится. Выражение лица Леви переменилось по щелчку пальцев. Он заломал брови, на переносице проступила глубокая морщина. Тяжело выдохнув, он дёрнул Мари на себя, не говоря ни слова. Волоча периодически вскрикивающую девушку за собой, Леви решительным шагом фактически бежал по направлению к казармам. Игнорировал распросы Мари, что старалась допытаться до причины агрессии капитана. Запястье девушки противно жгло, она еле успевала за капитаном, не прекращая попытки вырваться из его лап. Ногой растворив перед собой дверь, ведущую в спальню Мари, Леви затолкал девушку внутрь. Та испуганно отскочила к стене, забившись в угол. Ее сковал самый настоящий ужас: Леви шипел, бранился, глаза его горели в темноте, и Мари ни на секунду не сомневалась, что он в эту минуту правда способен убить. Хлопнула дверь. Бежать некуда. Мари, пытавшаяся сохранить остатки самообладания, что итак пострадало при стычке с солдатами, не теряла надежды прийти к консенсусу посредством мирных дипломатическиэ переговоров. Но Леви ее не слышал, полностью поглощенный своей злобой. Или просто игнорировал. — Кто ты такая? — сорвался на крик Леви, наблюдая за темным дрожащим силуэтом Мари в углу комнаты. — Старший лейтенант Мари Ниманд, мы с вами знакомы, капитан, — девушка истерично хохотнула, не понимая, в чем дело. Какой ответ Леви ожидает на этот вопрос. — Ты смеешь со мной шутить, дрянь! — крик Леви сотрясал воздух. Сердце Мари сжалось до размера грецкого ореха, — кто ты такая, я повторяю? — Леви достал из-за пазухи скомканные листы, украденные из архива. Что-то с шелестом упало у ног Мари. Та стремглав подняла бумаги, разворачивая их. Напрягая глаза, вглядываясь в рукописи в скудном дуном свете, она обомлела от ужаса. Сердце ушло в пятки, грозясь остановиться навсегда. Дыхание перехватило, а голова пошла кругом. Он знает. Промелькнула единственная мысль в голове. Он все знает. Знает то, что Мари годами старалась скрыть, спрятать, закопать навсегда, придумывая себе фиктивные истории, обманывая всех ее окружающих, сама утопая во лжи. Врала ежесекундно, даже кадетом, уверяя их, что шрам на лице — проделки титанов. — За что тебя судили, крыса подвальная? — клеймо на личном деле Мари горело красным цветом. «Осуждена» — гласило оно, — отвечай! Или придушу собственными руками, — снова громыхнул голос Леви. Вместо слов из глотки Мари вырывался лишь тихий хрип. Словно язык вырезали. Девушка молчала, не в силах промолвить и слово, Леви все больше и больше закипал. Ниманд пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы начать говорить. Что-то ей подсказывало, что если она продолжит отмалчиваться, то утром в этом комнате найдут ее охладевший труп. Воспоминания царапали душу, разрывая душу. Каждую ночь она терпеливо молилась больше никогда не вспоминать эти роковые дни. Святые силы ее не услышали. Пришлось выложить все. Все, что могла вспомнить о событиях пятнадцатилетней давности. Леви не прекращал тяжело дышать и сверкать глазами в темноте. Мари бы не удивилась, если бы в какой-то момент ощутила кожей шеи холод металла.***
• «Way down we go» — Kaleo Она не предавала родину, нет. И не думала никогда связываться с антимонархическими группировками. Ей-то было всего пятнадцать. Пустые обвинения, клевета чистой воды, основанная на одной лишь косвенной улике. Ошибка. Ужасное совпадение, чуть не погубившее Мари. С детства девчонка вела личный дневник. Ее два брата обучили ее выдуманному шифру, который понимали только они. Обмениваться засекреченными записками о коварных планах на выходные, чтобы мама не узнала и не поймала с поличным, было весьма увлекательно. Свое тайное пристрастие к таинственности Мари, немного повзрослев, перенесла и на свои личные записи, ведь очень не хотела, чтобы другие девчонки из кадетского корпуса лезли к ней в дневник, а соответственно и в душу, копаясь в ее секретах. И ведь сработало. Ровесники диву давались, что за каракули выводит Мари, но прочитать не могли. Мари до сих пор отчётливо помнит то утро. Кажется, за две недели до выпуска из кадетского корпуса. Тогда она претендовала на первенство в топе Инструктора. Едкий дух конкуренции словно в воздухе витал, щипля глаза. Каждый из кожи вон лез, чтобы устранить мешавшего кадета. Кто-то злобно подрезал ремни на УПМ, некоторые сжигали конспекты, чтобы не было возможности подготовиться к теоретической части экзамена, те, что были поумнее давили морально, выбивая из колеи тех, у кого психика ещё не окрепла. Ниманд эта участь не прошла стороной. В ее случае все зашло слишком далеко. Мари собиралась выйти на утреннее построение. Дневник в кожаной обложке лежал на своем привычном месте. Все произошло оперативно. Трое в форме военной полиции ворвались в женскую казарму, прокричав что-то по кодексу, мол, Мари обвиняется в измене королю, скрутили несчастную девчонку. Прихватив как главную улику дневник и картонную коробку с письмами от братьев, написанными ещё до их гибели, все в том же шифре. Мари не понимала, что произошло дальше. Зато очень хорошо в память вьелось ощущение крепких рук, заламывающих конечности Мари; смрадный запах подземелья, куда ее кинули; пробирающий до мозга кости голос полицая, что предъявлял ей всевозможные обвинения; беспомощность, страх и отчаяние. Особенно хорошо Мари помнила боль, что ей причинили за неделю, когда она ожидала слушание суда (она только потом узнала, что провела в заключении всего семь дней. Чувствовалось как бесконечность). Они почти убили ее. Сделали все, чтобы изничтожить в ней человека, извести людское начало до тла, причинили ей столько боли, что она потерялась в пространстве и во времени, а органы чувств в конце концов притупились. Полиция хотела выпытать у несчастной имена остальных участников антимонархической группировки (такая оппозиция тогда правда существовала, против нее чуть ли не войну объявили. Но Мари ни слухом, ни духом в ней не относилась), применяя все более и более извращённые методы, чем упорнее Ниманд кричала, что ничего не знает. И не врала. Полиция с удовольствием вырывала ей ногти. Один за другим, медленно. Оставила на ее руках причудливую сеть белесых порезов. Мари утопала в собственной крови, до сих пор поражаясь, как вообще смола выжить. Они клеймили ее: шрам через все лицо их рук дело, что теперь на всю оставшуюся жизнь будет напоминать ей о тех ужасных событий. Ей грозила смерть. Рано или поздно. От пыток ли, от решения суда ли. Она обречена. Все из-за глупых дневников, из-за желания устранить главную конкурентку. Ее стравили, как загнанную дичь, одичавшим, озверевшим судьям, что гонятся лишь за результатами, желая похвалиться ради повышения в чинах очередным вытравленным врагом, на задворках сознания сами осознавая, что прикончили не того. Но какое до этого дело, до жизни пролетариата, если оклад возрос в геометрической прогрессии, как и пузо их выросло от выпитого вина и съеденных деликатесах. Уничтоженная и психически, и морально Мари еле сохранила рассеянные частички разума, с каждой секундой теряя все больше и больше возможность мыслить. Силы стремительно покидали ее. Надежда на спасение, которой она питалась и благодаря которой существовала в начале, совсем иссякла. Ее не помилуют. Ни за что не упустят шанс публично повесить на центральной площади, восхваляя вместе с тем систему и, конечно, короля. Только ангел хранитель может прийти ей на помощь. За ночь до слушание, когда пятнадцатилетняя Мари тихо шептала себе под нос импровизированные молитва, вымаливая прощение о погибших братьев и матери, дверь подземелья растворилась. Девочка даже не обернулась на звук. Наверняка пришли полицейские. Хотят, может быть, напоследок удовлетворить свое либидо, Мари все равно превратилась в безвольное тело, годное только на это. Но вдруг послышался голос. Другой. Ласковый, успокаивающий, вкрадчивый. Мари тряхнула головой из последних сил. Галлюцинации. Вот она сходит с ума. Но голос прозвучал снова: — Вот ты какая, главный оппозиционер короля, — голос, словно мед на уши. Ниспосланный ангел хранитель, — мне описывали тебя по-другому. Мари, которую внезапно пронзила надежда, посмотрела сквозь решетку. Сердце подпрыгнуло в груди счастливо. На холодном полу (ни один из полицейских даже под угрозой смерти не опустился на заплесневелый пол) у самой решетки сидел молодой человек. Мари показалось, что вокруг него вырос световой ореол. Ангел хранитель, точно решила она тогда. Белокурые волосы лежали ровным пробором, ясно-голубые глаза, как небо, что Мари так долго не видела, искрились нежностью и так и излучали тепло и доброту, движения юноши были плавные, словно боялся спугнуть Мари. — Эрвин Смит, из разведки, — парень улыбнулся лучезарно, протянув большую ладонь сквозь прутья решетки. Мари, правда как затравленный зверь, колебалась с пару минут, но потом недоверчиво, пугливо, протянула исполосованную ладонь в ответ. Парень пожал ей руку, совсем не брезгуя ее гнойных ран, — Мари, — он вкрадчиво произнес ее имя, отогревая ее сердце, — разведка верит тебе. Я вытащу тебя отсюда. Чего бы мне это ни стоило. Мари не верила своим ушам. Ей казалось, что ее снова обведут вокруг пальца. Как, например, полицейские, которые обещали перестать бить розгами Мари, если она подпишет бумагу, прочитать которую у нее не было сил. Она подписывала ее, моля о пощаде. Но побои не прекращались, а обвинения сыпались бесконечным потоком. — Перетерпи эту ночь, пожалуйста. Я знаю, как тебе тяжело, но держись. Завтра на суде ничего не бойся. Разведка все сделает сама. Когда ты выйдешь отсюда, — он произнес это так, словно оправданию Мари уже была гарантия, — можешь пойти со мной служить. Я наслышан от твоих успехах. Хочешь? — Эрвин снова нежно провел по руке Мари, не переставая улыбаться и смотреть ей в глаза. Самые добрый взгляд на свете, решила девушка. Мари слабо кивнула. Она хотела когда-то стать разведчиком. Когда-то. Словно это было тысячу лет назад. Прежде чем загремела в это ужасное место. Она отчего-то верила Смиту. Не могла не верить. Просто бы умерла, потеряв последнюю надежду. Образ Эрвина, обещавшего уже, казалось было, потерянную свободу, плотно впечатался в воспалённую память Мари. Добрые его глаза преследовали девушку всю ночь. На утро на суд, скованная по рукам и ногам, она шла не как мученица, а как победительница. Она свято верила в обещание данное Эрвином. И Смит не подвёл. Проявив на заседании суда навыки дипломатии, стратегическое мышление и небывалую мужественность, ведь не побоялся ещё совсем юношей пойти против учёных мужей, чья грудь была сплошь и рядом увешана орденами, парень смог вырвать Мари из лап чинуш. Мари не до конца понимала умные термины и эпитеты, которыми сыпали Эрвин и судьи, но в конце концов суду страшному и «справедливому» пришлось отступить, отдав Мари в распоряжение разведки под ответственность уже тогда перспективного Смита. (Кстати, именно тогда Шадис уже приметил себе преемника в лице Эрвина.) Когда с Мари сняли наручники, ей хотелось припасть перед Смитом на колени, плача, благодарить его за подаренную жизнь. С того дня Эрвин навсегда стал для Мари авторитетом, она фактически возвела ему в ранг святых. В глазах Ниманд Смит прошел через апофеоз. Две сироты быстро сошлись, цепляясь друг за друга. Мари уважала Эрвина, как брата, Смит души не чаял в Ниманд, любил, как сестру. Двое преодолели рука об руку длинный путь, взявший истоки к темной темнице военной полиции.***
— Я держусь лишь потому, что уважаю решение Эрвина, — когда Мари закончила повествование, повисла тяжелая тишина. Девушка изо всех сил старалась не плакать. Наконец Леви заговорил, — раз он подарил тебе жизнь, я не в праве отобрать ее у тебя, несмотря на то, что руки чешутся придушить такую крысу, как ты. Мари снова содрогнулась. Послышались шаги, Леви отошёл к двери, и Мари уже было облегчённо выдохнула, наконец отделавшись от него. — Но намотай на ус, лейтенант, если я замечу за тобой подозрительное поведение, не побрезгую обойти решение Эрвина. До завтрашнего заседания суда. Ты точно знаешь, куда идти. Дверь хлопнула. Мари осталась одна. Одна со своими демонами в голове.