***
Холодная. Темная. Беспощадная. Таковым было первое впечатление Яойорозу о воде. Она отчаянно отталкивалась ногами, погружаясь все дальше и дальше в бездну. Цую уже была далеко впереди нее, ее причуда играла ей на пользу, и Яойорозу прищурила глаза, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь черную, мутную воду. Они были глубоко. Очень глубоко. Настолько глубоко, что это по факту казалось невозможным, и Яойорозу уже потеряла счет времени. Прошла минута? Или две? Она не знала, да и ей было все равно. Затем она заметила их: злодей, одетый в респиратор, не сильно отличающийся от такого на Яойорозу, тащил неподвижного Мидорию все дальше и дальше в черноту. Цую неуклонно приближалась к ним. — Я позабочусь о том, чтобы вытащить Мидорию! — крикнула Цую Яойорозу, ее голос был приглушен водой, но Яойорозу каким-то образом удалось разобрать, что она сказала. — Я оставляю злодея на тебя! Это был лучший вариант действий, и Яойорозу лишь кивнула своей однокласснице, прежде чем снова прищурить глаза на злодея. Злодей целился в Джиро; Мидория просто заметил это и прыгнул, чтобы спасти ее, но тот факт, что злодей вообще целился в одного из ее одноклассников, вызвал жгучую ненависть у Яойорозу. Она позаботится о злодее. Охх, она точно позаботится о нем. Вскоре они добрались до Мидории, Цую рванулась вперед. Она обвила языком живот Мидории и дернула, но его крепко держали цепи вокруг груди и горла. И самое ужасное во всем этом было то, что Мидория не сопротивлялся. В темной воде было трудно что-либо разглядеть, но Яойорозу была почти уверена, что его глаза закрыты… Мы должны разобраться со злодеем, прежде чем сможем освободить Мидорию, — сообщила Яойорозу её разумная и решающая проблемы часть мозга, и с пламенной решимостью, заполнившей ее разум, сердце и душу, она дернула ногами и помчалась вперед. Она могла видеть злодея, простой силуэт в темной воде, но это не было проблемой. Неважно, насколько это будет тяжело; Яойорозу собиралась победить его, она собиралась заставить его заплатить за то, что он сделал. (Однако в глубине души, под этой пылающей яростью, она паниковала, потому что теперь она убедилась, что Мидория определенно не двигался.) Яойорозу взмахнула своим металлическим посохом и замахнулась на промежуток между неподвижной фигурой Мидории и силуэтом злодея. Металл звякнул о металл; она попала по цепи. Она снова замахнулась, на этот раз на злодея, и он увернулся, поэтому она снова замахнулась на цепи. Холод воды ослаблял их, да и с самого начала они не выглядели очень крепкими; Яойорозу снова замахнулась, ее ненависть к злодею на мгновение сменилась страхом потерять друга. Освобождение Мидории было главным приоритетом. Главным приоритетом. Она снова замахнулась. Металл ударился о металл. Как долго они были здесь, внизу? Она снова замахнулась. Прошло не менее пяти минут. Металл ударился о металл. Она снова замахнулась. Почему Мидория не борется? Металл ударился о металл. Конечно, он должен был двигаться, сопротивляться. Она снова замахнулась. Металл ударился о металл. Мидория был бойцом, он был сильным, так почему же он ничего не делает? Она снова замахнулась. Как долго они находились под водой? Как долго Мидория был под водой, не в состоянии дышать? Металл ударился о металл. А затем раздался очень приятный щелк, и цепи были разорваны. В мгновении ока Цую обвила языком среднюю часть Мидории и снова умчалась, на этот раз вверх, к поверхности воды. Яойорозу смотрела, пока она не исчезла, а затем повернулась к злодею, крепче сжимая свой посох. Теперь, когда Цую и Мидория ушли, Яойорозу могла сосредоточить все свое внимание на злодее. Она укрепила свою решимость, приготовилась и сильно взмахнула посохом.***
Они все еще были под водой, но Цую могла сказать, что Мидория был без сознания. Когда она вытащила его на поверхность так быстро, как только было возможно по-человечески (или, скорее, по-лягушачьи), она могла сказать, насколько он обессилел, каким безжизненным он казался, не двигаясь, не дергаясь и не возражая против внезапного рывка. Она не хотела думать об этом, но… …Что, если они опоздали…? Она лихорадочно покачала головой и вынырнула на поверхность воды, языком вытащила Мидорию и осторожно опустила его на холодную твердую землю. Сразу же ее одноклассники окружили его, все одновременно и кричали, и говорили. И теперь Цую могла ясно видеть это. Несмотря на то, что небо было темным, даже несмотря на то, что облака закрывали луну и звезды, теперь она могла видеть это, и у нее перехватило дыхание, сердце пропустило удар, прежде чем забиться сильнее, чем когда-либо. Мидория не дышал.***
— ВСЕ, ОТОЙДИТЕ! — проревел Иида, проталкиваясь сквозь толпу, которая была его одноклассниками, и, наконец, рухнул рядом с Мидорией. Мидория был неподвижен, как смерть, его лицо побледнело (кроме губ, которые посинели), и Иида, не теряя времени, наклонился и прижал ухо к неподвижной груди своего друга. Тишина. Ничего, кроме тишины. Сердцебиения Мидории просто… не было. — НЕТ! — крикнул Иида, отпрыгивая назад. Он знал, что его одноклассники кричат, плачут, но он не мог заставить себя волноваться. Его руки двигались сами по себе, сцепляясь и несколько раз нажимая на грудь Мидории. По правде говоря, он был неквалифицирован; он прошел базовый курс первой помощи, когда учился в средней школе, но он никогда не думал, что ему действительно придется использовать эти знания на ком-то, не говоря уже о близком друге. — ...Три, четыре, пять, шесть, семь... Он был уверен, что давит слишком сильно. — ...Десять, одиннадцать, двенадцать... Уже двенадцать? Неужели он сказал это? Он не мог вспомнить. — ...Т-Тринадцать, четырнадцать, п-пятнадцать... Ничего. Ничего. Ничего. Он почувствовал, как что-то треснуло под его руками, но, как бы ему ни было противно, он не остановился. Он не мог остановиться. — ...С-семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, д-д-двадцать... Бесполезно. Бесполезно. Бесполезно. — ...Д-Двадцать один, д-двадцать два, двадцать три... Реальность, наконец, начала доходить до него. — ..Д-Двадцать четыре, двадцать пять, д-д-двадцать шесть… Все перед его глазами поплыло, он быстро вдыхал сквозь стиснутые зубы. На тридцатом ударе он как можно скорее сделал рот в рот и сразу же вернулся к компрессии грудной клетки. — ...Раз, д-два, три, четыре…ну же, Мидория, ответь… пожалуйста… десять, одиннадцать, д-двенадцать… давай, давай… Он был в отчаянии. Он был в таком отчаянии, и теперь у него начинало кружиться голова, кислота обжигала горло. И несмотря на это, Мидория не пошевелился. Он не двигался. Он не дышал. Раньше все кричали и суетились; теперь же они хранили молчание, гробовую тишину, и могли лишь в ужасе смотреть на это. Иида проигнорировал их, все его внимание сосредоточилось на одном человеке, только лишь на одном. — Черт возьми, Мидория, дыши! — наконец не выдержал Иида, и первая из многих слез потекла по его лицу. — Дыши, Мидория! Мидория! Кто-то — или, скорее, несколько человек — рыдал. Черт возьми, он рыдал, и он не мог этого сделать, он не мог этого сделать, он не мог этого сделать, но он продолжал, продолжал сжимать грудную клетку, продолжал делать искусственное дыхание, потому что жизнь его друга была в опасности, и он скорее умрет, чем сдастся. Так что он этого не сделал. Он плакал, его зрение затуманивалось, в голове стучало, но он не сдавался. Он не мог сдаться сейчас. Он не мог — просто не мог — позволить Мидории умереть. Ни сейчас, ни когда-либо. Это занимает слишком много времени, — внезапно осознал Иида, когда он начал то, что должно было стать шестым раундом компрессии грудной клетки. Это не должно занимать так много времени. Почему на это уходит столько времени? У него уже должна была быть хоть какая-то реакция… Иида сделал паузу, всего на секунду, и прижал два пальца к точке пульса на запястье Мидории. Его руки дрожали — нет, на самом деле, все его тело дрожало. Ничего. Он списал это на свои трясущиеся пальцы и на этот раз прижал голову к груди Мидории, прислушиваясь. По-прежнему ничего. Иида издал короткий крик разочарования и вернулся к сжиманию грудной клетки, слепой ужас охватил его сердце. Как-будто издалека он слышал рыдания своих друзей, слышал разбитые, шепчущие мольбы и молитвы: — Нет… не может быть… э-это не по-настоящему… — Пожалуйста, пусть это будет сон… — Нет, нетнетнетнет, этого н-не… не может быть… — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, н-не… не дай ему умереть… — Я пойду за помощью! — И, спотыкаясь и падая на нетвердых ногах, Мина вырвалась из толпы, бешено мчась вниз по склону горы. Иида едва осознавал все это, его разум и тело были заняты попытками перезапустить сердце Мидории, пытаясь заставить его снова дышать. Это занимает слишком много времени, — снова подумал он, но на этот раз эта мысль оказала более глубокое воздействие, воздействие, которое только усилило страх в охваченном паникой разуме Ииды. Это занимает слишком много времени. Это занимает слишком много времени. Это занимает слишком много времени. А потом стало еще страшнее. Это не должно занимать столько времени. Было ли слишком поздно? Нет, нет, нет, Иида не собирался так думать, не собирался, не собирался, не мог, он не мог, потому что надежда на то, что он сможет спасти Мидорию, была единственной, что удерживало его от полного безумия. — ...Десять, одиннадцать, двенадцать, т-тринадцать... Это не должно занимать так много времени. — ...Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…ч-черт возьми, Мидория, п-пожалуйста… Это не должно занимать так много времени. — ...В-Восемь, д-девятнадцать… д-дыши, Мидория, просто дыши… Уже слишком поздно? Нет, нет, нет, нет, нет, пожалуйста… — ...Д-Д-Двадцать один, двадцать два, д-двадцать три... …Пожалуйста, пусть не будет слишком поздно. Ещё не слишком поздно. Еще не слишком поздно. Нет, нет, нет, нет, нет, нет… Рыдания; тихие мольбы; отчаянные молитвы; все надеялись на одно и то же, все боялись по одной и той же причине. Пожалуйста… … Не надо… …Не забирайте Мидорию. Не забирайте его у нас. Паника Ииды прорвалась наружу, несмотря на то, как сильно он пытался ее сдержать, но внезапно он больше не знал, что делать, потому что почему он долго это делал, и почему Мидория так долго не реагировал на это? — МИДОРИЯ! ДЫШИ! — наконец закричал Иида, выполнив последний удар по грудной клетке в последней отчаянной попытке спасти его. А потом — каким-то чудесным образом — Мидория закашлял. Он кашлял и хрипел, его легкие выталкивали воду, которой там не должно было быть, и Иида, все еще работающий на адреналине и ничего больше, перевернул Мидорию на бок, чтобы он снова не задохнулся. Ошеломляющее облегчение внезапно охватило все тело Ииды, и он почувствовал головокружение сильнее, чем когда-либо, черные точки заполонили его зрение. Он пару раз хлопнул Мидорию по спине, но в остальном испытал слишком сильное облегчение, чтобы пошевелиться. Вокруг него его друзья издали коллективный вздох облегчения; Хагакурэ упала навзничь, и перед самой землей её подхватил Оджиро, а несколько других, казалось, были готовы упасть в обморок, и где-то рядом Серо издал резкий крик «Мидория!», Но на самом деле внимание Ииды не было приковано к ним. Кашель и хрипы Мидории продолжались еще какое-то время, а затем Иида обнял своего друга и притянул его в крепкие объятия, давая Мидории отдохнуть у него на груди. Он знал, что сломал по крайней мере одно из ребер Мидории, и поэтому ему было бы легче дышать, если бы он не лежал плашмя. Мидория к тому же дрожал, невероятно сильно, и Иида пытался использовать тепло собственного тела, дабы согреть друга. Последнее, что им было нужно, это чтобы Мидория получил переохлаждение. Но была и другая причина, по которой Иида обнял Мидорию, причина, которая казалась более реальной и правдивой, чем остальные. Он нуждался в этом. Ему нужно было подтверждение, что Мидория дышит, что его сердце снова бьется, что с ним все в порядке. Хоть и раненный и холодный, но в порядке. Со временем Мидория стал кем-то вроде младшего брата для Ииды, а Иида… Иида почти что потерял его. Мидория снова кашлянул, звук был резким и влажным, и Иида внутренне поморщился. — Все в порядке, Мидория, — пробормотал Иида, — Все в порядке, просто дыши… продолжай дышать… Мидория снова дышал. Он дышал. Ииде хотелось кричать, хотелось бегать по полю, хотелось воскликнуть об этом всему миру, потому что Мидория был жив, но пока он довольствовался тем, что просто крепко держал своего друга и не отпускал. — И-И-Иида, — выдохнул Изуку; его зубы стучали, его голос был не более чем хриплым карканьем, и Иида крепче сжал объятия, совсем чуть-чуть. — Теперь все хорошо, Мидория, — успокоил Иида, — Все в порядке. Теперь с тобой все хорошо, ты в безопасности… — он не знал, кого успокаивал, себя или Мидорию, но решил, что это не имеет значения. Все, что сейчас имело значение, это тот факт, что Мидория был жив.***
— Мы связали злодея, он без сознания! — прокричал Киришима всему классу, хотя злодей казался теперь далеким существом после ужаса неподвижного тела Мидории. — Бакуго охраняет его! Яойорозу появилась одновременно с возвращением дыхания Мидории, волоча за собой неподвижного, окровавленного злодея, туго закованного в цепи. Она почти сразу убежала, чтобы проверить Мидорию, и с тех пор Бакуго стоял на страже злодея, ни разу не пошевелившись, ни разу не отведя взгляд. — Мина побежала за помощью, она скоро вернется! — сообщил Каминари, хотя это звучало больше так, как будто он успокаивал себя. Честно говоря, Киришима был так напуган всем этим, что не знал, что и думать. Тот факт, что Мидория так долго пробыл под водой, а затем тот факт, что он не дышал даже после того, как снова оказался на поверхности, а затем отчаяние Ииды, когда он пытался сделать искусственное дыхание, ещё вдобавок, что Мидория не реагировал на это… как долго? Десять минут? Пятнадцать? Киришима не имел никакого понятия. — Ты сдохнешь, злодей, — внезапно раздался голос Бакуго, и Киришима в шоке обернулся. Даже после того, как он так долго был одноклассником Бакуго, даже после всех тех случаев, когда он слышал, как Бакуго сердится, он никогда, никогда не слышал, чтобы голос Бакуго звучал так угрожающе, как сейчас. — Ты умрешь, — прорычал Бакуго, его руки сжались в трясущиеся кулаки по бокам. Он дрожал. Дрожал от гнева. — Если закон не убьет тебя, клянусь, я сам это сделаю. На самом деле было страшно видеть Бакуго в таком состоянии, а он и так был достаточно пугающим с самого начала. И самым страшным во всем этом было то, что Киришима не сомневался, что Бакуго выполнит эту угрозу. Если бы правосудие не приговорило злодея к смертной казни… Бакуго определенно так и сделал бы. — … Бакуго, — начал Киришима, протягивая руку и хватая Бакуго за плечо; Бакуго мгновенно отдернулся. — Мужик… — Он должен умереть, — прорычал Бакуго, искры вылетали из-под его кулаков. — Он должен страдать. Киришима лишь кивнул. Он не мог отрицать, что чувствовал то же самое. — Я понимаю, мужик, я понимаю, — сказал Киришима. — Поверь мне, злодею это с рук не сойдет. Несмотря ни на что. Бакуго уставился на бессознательного, неподвижного злодея. Он не проронил ни слова.***
Сато редко чувствовал гнев, и под «гневом» подразумевалась раскаленная докрасна ярость, которая охватила разумную часть его ума и заставила его хотеть вдарить по что-нибудь — поведение, которое можно сравнить только с Бакуго. Но на этот раз Сато был уверен, что его гнев был оправдан, потому что его одноклассник, его товарищ, его друг был ранен и чуть не убит этим злодеем, и если ненависть Сато не была оправдана, тогда он без понятия, что это такое. Он пытался вести себя так, словно это ничего не значило, но это было трудно сделать. Только когда Кода положил руку ему на плечо и молча покачал головой, Сато успокоился — совсем немного, конечно, потому что спокойствие — это последнее, что у него может быть. У него не было возможности что-либо сказать; Очако пробежала мимо него с громким криком «Деку!» на губах, и Сато вспомнил, что злодей — это не то, о чем им сейчас следует волноваться.***
Очако была так напугана, что, казалось, не могла дышать. Ее сердце колотилось так неистово, как дикое животное в клетке, пытающееся вырваться наружу, и от адреналина у нее закружилась голова. Она побежала, наконец, упав на колени рядом с Иидой. Деку был бледным. Он был таким, таким, таким бледным, и это напугало ее еще больше. Его грудь поднималась и опускалась, а дыхание оставалось коротким, прерывистым. И болезненным. — Д-Деку, я-я так… Я так испугалась, — захныкала Очако, ее голос жалобно дрогнул, но она ничего не могла с этим поделать. Даже несмотря на то, что теперь она чувствовала облегчение, даже несмотря на то, что он был жив и снова дышал, она не могла избавиться от ужаса, который ощутила, когда Цую появилась с определенно не дышащим Деку. Деку взглянул на нее, его глаза были глубоко пронизаны болью и усталостью, но, несмотря на это, он улыбнулся ей. Слабой, надломленной улыбкой, но искренней, от всего сердца. — П-Прости, — пробормотал он, а затем его дыхание сбилось, и он зашелся в очень болезненно звучащем приступе кашля. Очако протянула руку, но на самом деле не коснулась его, не имея понятия, что делать. Иида, тем временем, усилил хватку вокруг Деку, проведя рукой по спине своего друга. В конце концов — а казалось, что это заняло целую вечность — Деку перестал кашлять, но теперь его дыхание звучало хуже, что-то дребезжало в груди всякий раз, когда он выдыхал. — Не говори сейчас, Мидория, — приказал ему Иида, как будто прочитав мысли Очако. — Просто сосредоточься на дыхании, хорошо? Мы позаботимся обо всем остальном. Деку неуверенно кивнул, закрыв глаза и безвольно привалившись к Ииде. — Вот, я сделала термометр, — внезапно произнесла Яойорозу, опускаясь на колени рядом с Очако с указанным устройством (Очако заметила, что она сменила мокрую одежду на сухую). Это был термометр для сканирования виска, который Яойорозу прижала ко лбу Деку. Устройство подало звуковой сигнал, и Яойорозу отдернула его, проверяя показания. — Тридцать три градуса по Цельсию, — такова была текущая температура Деку, по словам Яойорозу, и Очако мгновенно поняла, что это нехорошо. Это было намного ниже, чем должно было быть, и теперь Очако заметила, как сильно Деку дрожал, его зубы постоянно стучали. — У него синие губы, — прокомментировал Иида, его голос слегка дрожал (Очако сделала мысленную заметку поблагодарить его позже, за то, что он не сдался, даже когда это казалось безнадежным). Яойорозу прикусила губу, в ее глазах смешались беспокойство и страх. — Да это практически гипотермия, — тихо указала она, больше для себя, чем для чего-либо, хотя Иида и Очако оба услышали ее. Очако снова протянула руку, на этот раз коснувшись пальцами бледной щеки Деку. Мгновенно она отдернула руку с резким криком шока. Его кожа была как лед. — О-о мой бог, — выдохнула она в ужасе, глядя на свою руку, — О-Он замерзает… И это было так. Он абсолютно точно замерзал, и это было страшно. Яойорозу упоминала о переохлаждении; что, если Деку заболеет вдобавок ко всему этому? И переохлаждение тоже было серьезным. Плохо. Это было плохо. Все это было очень, очень плохо— — Мидория, что-то не так? — внезапно раздался голос Ииды, в его тоне была настойчивость, которой раньше не было. — Мидория? Взгляд Очако переместился с ее руки на Ииду, а затем на Деку. Он плакал. Плакал, пока слезы текли по его бледному лицу, и что-то в груди Очако сжалось и разбилось — ее сердце, заключила она. — Я-я-я вернулся, — пробормотал Деку сквозь стучащие зубы, и это могло быть просто ее воображением, но Очако была почти уверена, что увидела маленькую, хрупкую улыбку на его лице. — Я в-в-вернулся… — Да, ты дома, — быстро заверил его Иида, без сомнения, пытаясь удержать Деку от истерики. — Теперь ты дома, с нами. Теперь все в порядке. Деку больше ничего не сказал и лишь просто закрыл глаза, но на его лице теперь застыло выражение радости.***
— Дай мне его, — сказал Тодороки, его голос был низким, но требовательным одновременно, и он опустился на колени рядом с Очако, протягивая руки к Ииде. Иида быстро понял, и он нежно — очень, очень нежно — передал Мидорию ему. Мгновенно Тодороки обнял своего дрожащего друга и осторожно активировал свою причуду, связанную с огнем, достаточно, чтобы нагреть его кожу, но не настолько, чтобы поджечь что-либо. Измученный и растерянный Мидория пошевелился и приоткрыл глаза. — Т-Т-Тодороки, — прохрипел он. Тодороки действительно не понравилось, как Мидория дрожал, поэтому он прижался крепче, отчаянно пытаясь вернуть немного тепла бледной коже своего друга. — Дай мне знать, если станет слишком жарко, хорошо? — попросил его Тодороки. Он все еще пытался справиться со своей левой стороной, и он возненавидел бы себя, если бы в итоге сжег Мидорию после всего, через что он только что прошел. Мидория неуверенно кивнул ему и снова закрыл глаза. Тодороки испустил долгий вздох и тоже закрыл глаза, пока его мысли лихорадочно метались в его голове. Когда Цую вытащила неподвижное тело Мидории со дна, честно говоря, разум Тодороки просто…погас. Он не знал, что делать, что думать, что чувствовать; он мог только наблюдать, как Иида начал делать искусственное дыхание, как рыдала Очако, как Яойорозу вынырнула с бессознательным злодеем, как Мидория наконец — к счастью — снова начал дышать. И теперь, реальность того, что только что произошло, доходила до него, и он крепче сжал Мидорию. До сих пор у Тодороки не было друзей. Люди, которых он встречал, когда был маленьким и учился в начальной школе, хотели быть его друзьями только потому, что его отец был «супер крутым героем», и всякий раз, когда Тодороки спрашивал своего отца, может ли он встречаться с кем-нибудь по выходным, ответ его отца всегда оставался одним и тем же. — Это пустая трата времени времени. У тебя есть долг, Шото. У тебя нет времени на такие обычные дела. Но теперь у Тодороки были друзья, настоящие, честные друзья, и, ну… … Он чуть не потерял одного из них. Он чуть не потерял друга, который так много сделал для него во время Спортивного Фестиваля. Он чуть не потерял друга, который спас Тодороки от него самого. Это серьезно напугало его. Это серьезно, очень серьезно напугало его. Теперь он заметил — и он был слишком увлечен своими мыслями, чтобы заметить раньше, — что дрожь Мидории прекратилась и что его зубы перестали стучать. Тодороки вздохнул с облегчением. По крайней мере, Мидории не пришлось бы вдобавок ко всему еще и страдать от переохлаждения… — Теперь он должен быть в порядке, — сообщил Тодороки Ииде, Яойорозу и Очако, которые до сих пор стояли на коленях рядом с ними. — Он перестал дрожать некоторое время назад. Яойорозу внезапно оживилась и провела рукой по своему предплечью. — Вот! — воскликнула она, используя свою причуду и быстро создавая толстое одеяло, которым она затем накрыла Мидорию. После этого она взяла ранее брошенный термометр, и провела им по его лбу. — У него снова поднимается температура, — выдохнула она, на мгновение закрыв глаза и испустив долгий, прерывистый вздох. — Какое облегчение… — Боже, это было…это было ужасно, — вздрогнул Серо; только сейчас Тодороки заметил его и еще нескольких человек, стоящих поблизости. — Срань господня, Мидория, — сказал Киришима, опускаясь на колени и нежно ероша влажные волосы Мидории (его волосы и одежда значительно высохли благодаря причуде Тодороки). — Ты больше так не делай, ладно, мужик? — продолжал Киришима, и, хотя он улыбался, Тодороки мог сказать, что он был серьезно потрясен всем этим. — Это было действительно ужасно. На этот раз Мидория не ответил, но он слегка улыбнулся.***
Мина бегала быстро. Иида, конечно, был побыстрее, но когда она вызвалась бежать за помощью, Иида был занят. Итак, Мина побежала, спотыкаясь и падая о собственные ноги больше раз, чем она хотела сосчитать. Холодный воздух обжигал каждый дюйм ее кожи, который не был прикрыт одеждой, но ей было все равно. Ей было все равно, не тогда, когда ее одноклассник так остро нуждался в помощи. Они поднялись на гору для обучения выживанию, чтобы посмотреть, насколько хорошо каждый ученик адаптируется к холодной высокогорной среде. Два других учителя, а именно Айзава и Всемогущий, остались в большой бревенчатой хижине у подножия горы. Вот куда она и бежала. Ее телефон не ловил никакую сеть всю дорогу сюда, иначе она бы просто позвонила, но поскольку это было невозможно, бег был лучшим вариантом, что она могла сделать, и она делала это, вкладывая каждый грамм своей силы в следующий шаг. Ей нужно поторопиться. Ей нужно было поторопиться, иначе будет слишком поздно. Когда она добралась до домика, у нее не было возможности замедлиться, и инерция понесла ее вперед, впечатав прямо в закрытую дверь. Она упала на землю в кучу, держась за голову от боли. Дверь распахнулась. — Ашидо? Что ты здесь делаешь? — раздался задумчивый голос Айзавы над ней, и Мина внезапно вспомнила, почему она здесь, почему она потратила столько сил на то, чтобы пробежать весь этот путь вниз с горы. Она вскочила на ноги, паника сменила боль. — Н-Н-На нас напал з-злодей! — закричала она срывающимся голосом. Глаза Айзавы расширились, и за его спиной Всемогущий сделал то же самое, — И-и, м-мы н-не могли… Я…я… Паника поглотила ее. Она больше не могла ясно мыслить. — Ашидо, что случилось? — Требовательно спросил ее Айзава, но в его голосе была легкая напряженность, которая и выдала его страх. — Э-Это Мидори! — пронзительно вскрикнула Мина. — Я-я-я имею в виду, Мидория! О-Он… ох, господи… е-его…е-его у-утащили под воду, и-и-и, и-и-и в-в п-последний раз, когда я проверяла, о-он… о-он… он не дышал!.. У нее перехватило дыхание, и она ничего не могла с этим поделать, потому что Мидория был таким неподвижным, безжизненным, безмолвным, бледным и… Руки Всемогущего опустились ей на плечи, и она посмотрела ему в глаза. — Юная Ашидо, — произнес он, его голос был на удивление ровным, и она была уверена, что это было только ради нее. — Успокойся. Отведи нас туда. И Мина лихорадочно закивала, уже разворачиваясь и мчась обратно к тому месту, откуда она пришла, ее учителя бежали за ней.***
Айзава с самого начала был против всего этого обучения выживанию по ряду причин. Во-первых, он думал, что это слишком рано, и что они должны быть, по крайней мере, второкурсниками, прежде чем пытаться сделать что-то подобное, во-вторых, потому что в горах не было телефонной сети, радио или какой-либо формы связи (что означало, что у учителей не было возможности следить за прогрессом учеников), и в-третьих, потому что, зачем? Но, по-видимому, директор не разделял его мнения и считал, что для учеников будет лучше научиться выживать самостоятельно как можно быстрее. Айзаве следовало добавить потенциальную смерть ученика в качестве одного из своих доводов. Возможно, директор отменил бы всю эту глупость, если бы он это сделал. Но теперь его ученик был ранен, или, скорее, не дышал, судя по словам Ашидо, и Айзава ненавидел себя за то, что не довел свою точку зрения до директора. Айзава, как правило, доставлял своим ученикам неприятности, но на самом деле он заботился о каждом из них в отдельности, как отец, хотя он, вероятно, не признался бы в этом никому (включая себя). Все они были хорошими детьми, и каким-то образом они стали дороги Айзаве, у каждого из них было особое место в его сердце, отведенное специально для них, и теперь… … И теперь Мидория… Он побежал быстрее, так быстро, как только мог, не опережая Ашидо, которая шла впереди них. Несмотря на все это, он только надеялся, что как-нибудь, каким-то образом с Мидорией все в порядке. Потому что Айзава не был до конца уверен, что бы он сделал, если бы это было не так.***
Всемогущий не знал, что и думать обо всем этом. Его разум был совершенно пуст, и его ноги двигались сами по себе, как будто уже находились на пределе, хотя у него не было сознательного контроля над ними. Мидория. Что-то случилось с Мидорией. Он не хотел думать об этом, но юная Ашидо так сказала, и она была в полной истерике, когда пыталась объяснить, что произошло, и это не было хорошим знаком. Ашидо обычно была очень уравновешенной и сговорчивой; чтобы что-то так сильно напугало её, будто… Они взобрались на гору, ни разу не сбившись с темпа, и Всемогущий мог видеть темные фигуры прямо впереди. На самом деле их было много, да и это были не фигуры, а люди. Ученики класса 1-A. — Я привела помощь! — закричала Ашидо, ее страх и паника все еще были очень заметны в ее голосе. — Как Мидория?! Это был стоящий вопрос: был ли Мидория в порядке? Каминари перехватил их, выглядя потрясенным, но не обескураженным. — Иида заставил его снова дышать, — ответил им Каминари, его голос лишь слегка дрожал. — Теперь с ним все в порядке. Это было облегчением, но все же этого было недостаточно. Пока Мина осталась позади, чтобы отдышаться, Айзава и Всемогущий помчались вперед, к центру суматохи. На коленях на земле в небольшом полукруге стояли Очако, Яойорозу, Иида и Тодороки. Яойорозу накидывала одеяло на плечи Ииды, а Тодороки обнимал бледного, неподвижного Мидорию. Всемогущий резко втянул воздух из-за зрелища, к которому он не был готов. Дыхание Мидории болезненно вырывалось из груди, а его кожа была ужасно бледной, хотя, казалось, к его щекам возвращался небольшой румянец. По словам Ашидо, Мидория не дышал, и, по словам Каминари, именно Иида спас его, именно Иида должен был заставить Мидорию снова дышать, и это было так неправильно и ужасно, что Всемогущий не хотел думать об этом, ни сейчас, ни когда-либо. — Все, обратно в хижину, — отдал команду Айзава с наигранным профессионализмом, и Всемогущий был рад уравновешенности Айзавы в такие моменты. — Мы должны доставить Мидорию туда, где за ним можно будет как следует присмотреть. Мы не можем оставаться здесь, — а затем он повернулся к Бакуго, стоящему немного поодаль. — Оставь злодея мне, я позабочусь о нем… Остальные ученики, потрясенные и напуганные, как они считал себя сами, прислушались к словам своего учителя и собрались вместе, готовые спуститься обратно с горы. Единственными исключениями из этого были Очако, Тодороки, Иида, Яойорозу и, конечно, Мидория. Всемогущий опустился на колени перед Тодороки и протянул к нему руки. — Я заберу его отсюда, — сказал Всемогущий. — Спасибо тебе, Юный Тодороки. Тодороки, казалось, не был уверен, но он без колебаний передал Мидорию. Одежда Мидории была сухой, отметил Всемогущий, вероятно, благодаря причуде Тодороки, и как только Всемогущий надежно обнял своего ученика, он поднялся на ноги. — Его ребра, — внезапно выдохнул Иида из ниоткуда, его глаза наполнились тревогой. — Д-Думаю, я-я сломал ему несколько ребер. — Я буду осторожен, Юный Иида, — ответил ему Всемогущий, глядя старосте класса прямо в глаза. — Ты был очень храбр сегодня. Благодарю тебя. Иида тяжело сглотнул. Ничего не говоря. Очако помогла ему подняться на ноги, и они вместе с Яойорозу и Тодороки присоединились к остальным. Всемогущий последовал за ним, соблюдая крайнюю осторожность, чтобы не травмировать своего ученика больше, чем нужно. Несмотря на это, Мидория слегка пошевелился и приоткрыл глаза, глядя со смесью замешательства и облегчения. — В-Всем-могущий… — Пробормотал Мидория, а затем резко и прерывисто закашлял. Всемогущий внутренне поморщился, сжимая его так сильно, насколько он осмелился. Ему действительно не нравился звук этого кашля… — Все хорошо, юный Мидория, — заверил Всемогущий не только Мидорию, но и самого себя. — Теперь ты в безопасности. Все хорошо. Мидория ошеломленно смотрел на него еще мгновение или два, а затем его глаза закрылись, и его дыхание, хотя и поверхностное, выровнялось. Как только все были готовы, они начали спускаться по склону горы к своему убежищу.***
То, что Айзава сказал Бакуго, о том что он позаботится о злодее, не означало, что Бакуго мог спустить глаза со злодея, потому что он уже занимался этим. Он наблюдал за этим монстром, как чертов ястреб, почти провоцируя его на какие-нибудь забавные выходки. Бакуго был зол. Очень, очень, очень зол. Ему хотелось врезать кому-нибудь (или, более того, врезать этому чертову злодею по его тупой морде), но, очевидно, как бы сильно он ни хотел, он не мог этого сделать. По крайней мере, пока Айзава был рядом. — Бакуго, тебе нужно успокоиться, — сказал ему Айзава, таща злодея за одну из цепей Яойорозу. — Злодей заплатит за это. Бакуго стиснул зубы, его ногти впились в ладони. — Мне все равно, — прорычал Бакуго. — Просто «попасть в камеру смертников» недостаточно. Айзава взглянул на Бакуго через плечо, а затем вздохнул. — Я понимаю, к чему ты клонишь, — проговорил Айзава. — Я чувствую то же самое. Но, к сожалению… — Да, закон, я понял, — прорычал Бакуго, хотя ему это не понравилось. Деку был идиотом, конечно, беспомощным, никчемным идиотом, но он был беспомощным, никчемным идиотом, с которым Бакуго вырос, и вероятно был самым близким к «другу», который был у Бакуго (хотя он не признался бы в этом никому, включая самого себя). Он будет отрицать это до конца света, но да, он заботился о Деку, так же, как он заботился о других своих одноклассниках-неудачниках. И любой, кто свяжется с любым из них, заплатит. Бакуго поклялся в этом.***
Шоджи не очень хорошо знал Мидорию, но он был членом класса 1-А достаточно долго, чтобы знать характер Мидории (как и всех остальных). Одной из первых вещей, которые Шоджи узнал о Мидории, было то, что он был самоотверженным, самоотверженным почти до крайности, и это предположение стало еще более очевидным после сегодняшних событий. И хотя Шоджи плохо знал Мидорию, он внезапно почувствовал желание защитить его, как старший брат, всякий раз, когда он замечал, насколько обмяк Мидория в руках Всемогущего. Шоджи мог сказать, что Бакуго и Сато разделяли этот праведный гнев, и он знал, просто оглядевшись, что любой, кто свяжется с Мидорией после этого, чертовски дорого заплатит.***
Бревенчатая хижина представляла собой большое, прочное строение со свободной сводчатой крышей с камином и диванами и двумя отдельными комнатами на верхнем этаже, в одной из которых спали девочки, а в другой — мальчики. Как только они прибыли в хижину, Мидорию положили на диван, ближайший к камину, где он все ещё оставался мертвым для мира. — Я пойду за одеялами! — предложил немедленно Серо, и он побежал наверх, прежде чем кто-либо смог его остановить. — Эй, подожди! Я помогу! — воскликнул Киришима, бросаясь за ним, и вскоре за ним последовал Каминари, хотя на самом деле потребовался бы всего один ученик, чтобы захватить несколько запасных одеял. Звучит так, будто это может быть началом шутки или чего-то в этом роде, подумал Оджиро, совершенно против его собственной воли. Сколько нужно студентов UA, чтобы взять пару одеял сверху? Только один, но все настоят на помощи в любом случае. Конечно, это было глупо, но Оджиро нужно было что-то беззаботное, чтобы отвлечься от того, чему он и остальные его одноклассники только что стали свидетелями. Он и Мидория не были супер близкими друзьями или что-то в этом роде, но они узнали друг друга немного лучше на Спортивном Фестивале, и Оджиро мог честно назвать Мидорию хорошим другом, человеком, которого он уважал и которому безоговорочно доверял. И видеть Мидорию, неподвижного и безжизненного, было просто… … Это было слишком. Оджиро никогда не хотел видеть кого-либо из своих одноклассников в таком состоянии, ни сейчас, ни когда-либо еще. Он был уверен, что никогда не забудет это, и что это будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. — МЫ ПРИНЕСЛИ ОДЕЯЛА! — хором воскликнули Киришима, Каминари и Серо, в спешке спотыкаясь и скатываясь с лестницы, а затем они накинули одно, два, три, четыре, пять одеял на дремлющего Мидорию. Оджиро сделал глубокий, прерывистый вдох и медленно выдохнул. Мидория был жив. Это было все, что имело значение.***
— Я собираюсь попытаться связаться со школой, — сообщил Айзава Всемогущему, но Каминари и остальные ученики слышали его ясно, как день. — Однако погода ухудшается, так что нам, возможно, придется подождать до утра. После этого Айзава ушел, оставив позади Всемогущего и остальных учеников 1А. Всемогущий постоял минуту или две, ничего не делая, а затем хлопнул в ладоши и повернулся к оставшимся ученикам. — Ну… Я считаю, что для всех вас лучше пойти спать, — посоветовал он наконец. — Я пока присмотрю за юным Мидорией… Рука Каминари немедленно взлетела в воздух. — Сенсей! Всемогущий повернулся к нему. — Да? — Е-Если все в порядке… — Каминари на мгновение замолчал, пытаясь подобрать слова. Когда он нашел их, он гордо поднял голову и объявил их, чтобы все слышали. — Я хотел бы остаться и помочь вам присматривать за Мидорией! Всемогущий, казалось, совсем не удивился этому; однако это не означало, что он согласился. — Я понимаю, почему ты так решил, — сказал он, — но ты через многое прошел сегодня. Может быть, будет лучше, если… — Хм, не хотел прерывать, — извинился Сато, тоже поднимая руку, — Но я бы тоже хотел остаться с Мидорией! — Я поддерживаю это! — воскликнул Киришима, размахивая рукой высоко над головой, выглядя при этом полным идиотом. — Мидория — мой приятель, понимаете? Как я могу называть себя его другом, если я не забочусь о нем? — Я буду бегуном! — предложил Серо, его рука взлетела в воздух. — Если что-нибудь случится или что-нибудь понадобится, я это принесу! Я тоже хочу внести свой вклад и помочь! — Я пригляжу за гребаным злодеем, — прорычал Бакуго. — Мидория — наш друг! — промолвила Хагакурэ, ее голос дрогнул. — Если я могу помочь ему, я хочу! Кода ничего не сказал, но кивнул в знак согласия, застенчиво подняв руку. Каминари чувствовал то же самое. Он не считал себя очень храбрым человеком, поэтому он так восхищался Мидорией. Мидорией, прыгнувшим вперед, чтобы спасти Джиро, даже когда он знал, что это дорого ему обойдется… честно говоря, Каминари завидовал его мужеству, его храбрости. Он хотел быть похожим на Мидорию, хотел быть таким человеком, который не колебался бы, когда дело доходило до спасения друга, одноклассника или даже незнакомца. Это, и, как сказал Киришима. Мидория также был другом Каминари. Не близким, но, тем не менее, другом. Всемогущий посмотрел на каждого ученика по очереди и затем вздохнул в поражении. — Я должен был предугадать это, — сказал он. — Ну, хорошо. Вы можете присматривать за Мидорией, но вам придется делать это посменно. Те, кто в данный момент не на своей смене, будут спать. Понятно? Каминари вскинул руку в качестве ответа, как и несколько других. Они могли это сделать. Они могли бы позаботиться о своем друге. В конце концов, Мидория всегда заботился о них.***
В ту ночь никто не спал. Это был распространенный, хорошо известный, хотя и негласный факт среди учеников. Хоть никто и не спал, никто и не разговаривал друг с другом. Они просто лежали в тишине, уставившись в дубовый потолок. Аояма всегда считал Мидорию безумным. Честно, по-настоящему безумным, и он не имел в виду это как оскорбление. В конце концов, нужно было быть особенным человеком, чтобы пойти на такие жертвы, на которые пошел Мидория, пойти на все, чтобы спасти кого-то. Мидория был сумасшедшим, да, но это не значит, что он не вызывал восхищения, потому что так оно и было. Безумное мужество и отвага Мидории, его самоотверженность и сострадание были чем-то, чего Аояма на самом деле не видел до того, как начал учиться в UA. Но, хотя он восхищался характером Мидории, золотым сердцем, которым он обладал, Аояма поймал себя на том, что хотел бы, чтобы Мидория был немного менее самоотверженным. Не сильно, но ровно настолько, чтобы он не расставался со своей жизнью так охотно. Потому что в этом и была проблема: если злодей буквально скажет ему, что я собираюсь застрелить твоего друга, у тебя есть пять секунд, чтобы заслонить их, Мидория ни за что не сделал бы ничего другого. И это было страшно. Его самоотверженность пугала. Восхищала, но пугала. Дверь со скрипом отворилась; вернулся Каминари, а Токоями ушел на свою смену.***
Такого необузданного ужаса Токоями не испытывал с тех пор, как… ну… с тех пор, как никогда. Он и раньше испытывал ужас, например, при нападении на USJ, но это даже отдаленно не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который он испытал, увидев Мидорию бледным, не дышащим и неподвижным, когда Иида боролся, чтобы спасти его. Это было не то, что можно легко опустить или забыть. Токоями занял третью смену (Очако первую, Каминари вторую), в то время как остальные ученики были наверху, пытаясь (и, вероятно, безуспешно) заснуть. Всемогущий сказал что-то о приготовлении чая на случай, если Мидория проснется, и ушел на кухню, оставив Токоями наедине с Мидорией. Темная Тень была так же расстроена, как и Токоями, всем этим испытанием, и призрачный оборотень периодически появлялся и успокаивающе похлопывал Токоями по голове (жест, который Токоями возвращал обратно) или же утыкался носом в плечо Мидории. За все это время Мидория ни разу не пошевелился. Иида, Очако и Тодороки пытались занять первые смены, но первые и вторые были довольно быстро забиты их одноклассниками. — Иида, перестань, — сказал Киришима, качая головой. — Я понимаю, что ты волнуешься, но тебе нужно отдохнуть, чувак. Ты делал искусственное дыхание… мгм, я не знаю, как долго, но это было долго. Ты в конечном итоге навредишь себе, если будешь продолжать в том же духе. И Тодороки тоже выглядел не совсем по-своему, что имело смысл (в это время никто не был похож на себя), и, хотя это потребовало некоторого убеждения, Тодороки в конце концов согласился смениться чуть позже вечером. Токоями некоторое время сидел в тишине, слушая потрескивание камина на заднем плане, прежде чем тяжело вздохнул, глядя на своего одноклассника. Мидория ни разу не проснулся с тех пор, как его привезли сюда, и Токоями совсем не был удивлен или поражен этим. Он не хотел представлять, какой стресс испытало тело Мидории сегодня. Если кто-то и заслужил право на сон, то это был он.***
Мидория был таким крутым! Это было единственное, о чем Минета мог думать. Конечно, он был так же напуган, как и любой другой человек, когда Цую появилась с практически мертвым Мидорией, и только когда Иида реанимировал его, Минета снова смог по-настоящему свободно дышать. И вывод, к которому он пришел относительно сегодняшнего дня, всегда был одним и тем же: Мидория был потрясающим. Все это видели; он прыгнул, чтобы спасти Джиро, когда заметил злодея в воде. Минета попытался поставить себя на место Мидории и задал себе вопрос: Стал бы я спасать кого-то, если бы знал, что это может стоить мне жизни? Конечно, другим он, вероятно, похвастался бы, что Да, конечно, я бы сделал то же самое! но когда он подумал об этом, когда был честен с самим собой, он знал, что нет, он этого не сделает. Почему ты должен быть таким крутым, Мидория? Молча размышлял Минета, пока он и его одноклассники тщетно пытались заснуть. Минета, конечно, не получил ответа, и через некоторое время вернулся Токоями, а Серо ушел на свою смену.***
— Он выглядит так, как будто ему больно, — нахмурившись, пробормотал Серо; он и Всемогущий сидели на диване напротив Мидории. — Вы думаете, это из-за ребер? Иида говорил, что сломал некоторые из них… По общему признанию, Серо немного беспокоился за душевное состояние Ииды. В конце концов, не каждый день ты тратишь больше десяти минут, пытаясь привести в чувство своего друга с помощью СЛР. Серо даже не хотел думать о том, что чувствовал Иида сейчас. Всемогущий коротко кивнул. — Не удивлюсь, если это так, — сказал он, а затем поднялся на ноги. — Я принесу пакет со льдом с кухни. Серо кивнул, и Всемогущий ушел. Это было другое дело; Всемогущий был на грани, серьезно на грани, и хотя Серо мог сказать, что он пытался быть сильным для остальных студентов, он был так же потрясен, как и все остальные. Если быть до конца честным, Серо чувствовал себя как бы… ошеломленным из-за всего этого. Как будто этого на самом деле не было. Он был так напуган и напряжен раньше, почти до невозможной степени, и теперь, хотя он принял реальность, он все еще чувствовал себя… отстраненным. И он знал, что это глупо, потому что события, очевидно, произошли, но все же. — Мидория… — Серо тяжело вздохнул, качая головой. — …Я понимаю, что ты хочешь защитить нас, но, черт возьми, чувак, не мог бы ты время от времени думать и о себе? Мидория, конечно, не ответил, и Серо действительно не ожидал, что он ответит.***
— Лед? — спросила Хагакуре, когда заступила на смену. — В-Вы… Вы уверены, что это хорошая идея? Все говорили о переохлаждении… — В этом отношении он вне опасности, — последовал ответ Всемогущего; он осторожно прижал пакет со льдом к грудной клетке Мидории. — Он просто поможет заглушить боль, чтобы он мог спать немного крепче. Хагакуре лихорадочно закивала, чувствуя себя немного глупо из-за того, что задала этот вопрос. Она действительно падала в обморок раньше один или два раза, в первый раз, когда осознала, что Мидория не дышит, и во второй раз, когда Мидория, наконец, снова начал дышать. Это было ужасно. Абсолютно ужасно. И мучительно. Действительно, невероятно мучительно. Она была напугана, по-настоящему напугана, напугана больше, чем когда-либо за всю свою жизнь. Даже битва в USJ не сравнится с этим. — В-Вам… Вам нужна какая-нибудь помощь? — предложила Хагакурэ. Через мгновение или два Всемогущий кивнул. — Вот, — сказал он, передавая ей пакет со льдом. — Не могла бы положить в него еще немного льда? Хагакурэ нетерпеливо кивнула, взяла его и убежала. Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь своему однокласснику.***
В конце концов — и это действительно было в конце концов — все ученики были наверху и (он надеялся) спали, Айзава же, наконец, отказался от попыток связаться со школой. Погода здесь была непредсказуемой, и телефонные линии в настоящее время не работали; ему придется ждать до утра, прежде чем он сможет вызвать помощь. Айзава вошел в главную комнату с планшетом в руке (в данный момент он составлял отчет о случившемся для полиции) и нахмурился, скрестив руки на груди и лениво прислонившись к дверному косяку. — Иди спать, — произнес Айзава. Всемогущий даже не взглянул на него. — Нет. Я бы хотел присмотреть за ним. — У тебя не осталось времени, — отметил Айзава, и Всемогущий слегка вздрогнул — достаточно, чтобы подтвердить подозрения Айзавы. — Иди. Я позабочусь о Мидории. Всемогущий посмотрел на него, затем перевел взгляд на своего ученика и, наконец, поднялся на ноги. — Если что-то случится… — Я позабочусь об этом, — непоколебимо ответил Айзава. — Иди. И Всемогущий подчинился, хотя и очень неохотно, и Айзава пересек комнату, присев на край дивана рядом со спящим Мидорией. Мальчик все еще не шевелился, не то чтобы Айзаву это сильно удивило. Человеческое тело может выдержать многое, но буквально утопление — это то, после чего потребуется немного больше времени, чтобы оправиться. Прошел еще час или два, прежде чем Мидория пошевелился, но он не проснулся полностью; просто начался приступ резкого и сильного кашля. Айзава отложил планшет в сторону и помог ему сесть, поддерживая его, пока это не прошло. Надеюсь, он не заболеет легочной инфекцией… Айзава нахмурился, затем тяжело вздохнул, обнял дрожащие плечи Мидории и позволил ему положить голову на плечо Айзавы. Как эти дети нашли путь к его сердцу, было выше его понимания, но Айзава решил, что это не имеет никакого значения. Так или иначе, все двадцать из них это сделали, и Айзава решил присматривать за ними, как отец присматривает за своими детьми. Может быть, он размяк. Он решил, что это тоже не имеет значения.***
К следующему утру ветер стих, и Айзава, наконец, смог связаться со службами экстренной помощи. Он объяснил ситуацию, попросил вызвать врача и повесил трубку, через минуту позвонив в школу, чтобы сообщить директору. Ученики проснулись до восхода солнца, и поскольку у них не было причин пытаться снова заснуть, они остались внизу, собравшись в главной комнате, где все еще спал Мидория. — Парамедики скоро должны быть здесь, — сообщил им Айзава. — Они отвезут Мидорию в машине скорой помощи. Остальные из нас поедут домой на автобусе. Ученики коротко переглянулись, ничего не сказав. После всего, через что они прошли вчера, паника просто… утихла. Это было странно, как они могли быть так напуганы и в ужасе в один момент, а в следующий быть… в порядке. Потому что теперь все было хорошо. Медики прибыли раньше, чем кто-либо думал, и как только они погрузили Мидорию в машину скорой помощи и отправились обратно в город, класс 1-А и их учителя сделали то же самое, загрузившись в автобус, на котором они приехали, и отправились в долгий путь. Естественно, их первой остановкой была больница, и они прибыли намного позже скорой помощи. Врач объяснил, что да, у Мидории сломано несколько ребер, но они хорошо заживали, врачи с целительными причудами дали толчок к выздоровлению. Он также объяснил, что это было довольно странно и воистину чудо; несмотря на то, что Мидория чуть не утонул, сломанные ребра были всем, на что мог пожаловаться Мидория. В остальном с ним все было в порядке. Но это никого не волновало. Странная вещь, необъяснимая аномалия, «странно», «чудо»… ничто из этого не имело значения. Не имело значения, пока Мидория был в порядке. Важно было только то, что с ним все в порядке. Потому что, пока он был в порядке, его друзья тоже были в порядке.