***
Каминари не мог поверить, что это происходит на самом деле. Это было невозможно. Это, черт возьми, не могло происходить на самом деле. Он смотрел, затаив дыхание и без единой мысли в голове, как Иида отчаянно пытался вернуть Мидорию, но безуспешно. — Это правда? — Прошептал Каминари, его глаза горели от слез, которые, как он знал, могли пролиться в любую секунду. — Н-Нет… черт…черт побери. Этого не может быть… чтобы это, вашу ж мать, было реально… — МИДОРИЯ, ТЫ ДОЛЖЕН ДЫШАТЬ! — взревел Иида, но мозг Каминари уже знал то, что его сердце отказывалось принимать. Попытки Ииды…теперь все было напрасно. Мидория… …Мидория не вернется.***
Киришима не хотел в это верить. Он просто… не мог. Мидория был его приятелем, его братаном, так как… как это могло произойти? Почему это произошло? Это на самом деле происходило? В этом он был на стороне Каминари. Это было слишком ужасно, чтобы быть реальностью. Это же никак не могло произойти на самом деле, верно? Просто не было никакого способа… не было… не было… — Ни за что, — Прошептал Киришима, качая головой взад-вперед и пятясь назад, его глаза были прикованы к бледной, безжизненной, неподвижной фигуре Мидории. — Э-Эй, ребята… м-может кто-нибудь из вас… п-просто ударить меня? Мне… мне нужно проснуться. Прямо сейчас. Никто не двигался и не говорил. Казалось, будто он даже не говорил. Все глаза были широко раскрыты, блестели и были прикованы к неподвижной фигуре Мидории. Иида все еще кричал на него, все еще отчаянно пытаясь вернуть их друга и одноклассника, но… …Но… — Ну же, Мидория, — Прошептал Киришима, качая головой. — Н-Не делай этого со мной, мужик. Не делай… не делай этого с нами. Т-Ты не можешь… ты не можешь быть… Мидория, ты не можешь… Иида издал внезапный крик разочарования, бросился назад и безрезультатно ударил кулаком по земле, каждый сантиметр его тела дрожал. — Ты бесполезен! — Кричал Иида на самого себя, снова ударив кулаком по земле. — ТЫ БЕСПОЛЕЗЕН! — И-Иида… — Промолвила тихо Яойорозу, ее голос задыхался от слез. — Н-Не… не говори так… — Этого не может быть, — все еще повторял Каминари, лихорадочно качая головой. — Нет никакого способа, ни какого, чтобы это, вашу ж мать, было реально… — М-М-Мидория, ты можешь прекратить шутить сейчас, — Серо издал дрожащий смешок, который быстро перешел в рыдание. — Э-Это уже давно перестало быть смешным, Мидория… т-ты можешь уже прекратить… Киришима стиснул зубы, его слезы, наконец, начали литься. Серьезность ситуации внезапно обрушилась на него, и он пришел к внезапному, ужасающему осознанию, слишком неожиданно, прежде чем он был готов к этому. Мидория ушел. И он никогда не вернется.***
Яойорозу почувствовала, что ее сейчас стошнит. В ее горле застрял неподвижный комок, который она не могла проглотить, как бы сильно ни старалась, и рваные рыдания вырывались из ее стиснутых зубов. С ее волос все еще капала вода после того, как она ушла под воду после Мидории и злодея, но ей было все равно. Ее кожа была похожа на кубики льда, а мокрая одежда прилипла к коже, но она не потрудилась надеть себе новую. Хагакурэ рыдала рядом с ней, и Яойорозу хотела утешить ее, но не могла, потому что, честно говоря, Яойорозу не была уверена, что сможет утешить хоть кого-то прямо сейчас. Какой бы сильной ни была ее воля, она просто… не могла этого сделать. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не закричать. — ДЕКУ! — Очако внезапно бросилась мимо нее и упала на землю рядом с Мидорией. Иида уже давно отвернулся, закрыв лицо руками, между его пальцами текли слезы. Он не смотрел ни на Очако, ни на кого другого. — Деку, нет! — Закричала Очако, протянув руку и схватив его за плечи. — Давай, Д-Деку! Ты не можешь… ты не можешь этого сделать! Мы же собирались… собирались стать героями, помнишь? П-Помнишь? Т-Ты сказал… т-ты сказал, что мы будем героями, вместе, Деку! Р-Разве… разве ты не помнишь? Ты обещал! Ты обещал, и т-ты… Она прервалась с резким и неровным всхлипом, вырвавшийся из горла, и Яойорозу прикрыла рот ладонями, ужас и неверие охватили все ее тело. — Деку, ты не можешь… — Очако снова всхлипнула, ее слезы брызгали на бледные щеки Мидории. — Т-Ты не можешь… ты не можешь быть… н-не… н-н-не делай этого… п-пожалуйста, ты ни в коем случае… н-не можешь… И она склонилась над ним, положив голову ему на грудь, и издала громкий, долгий, гортанный крик. Яойорозу отвела взгляд, не в силах больше смотреть на свою подругу и одноклассницу, страдающей от такой боли, не говоря уже о том, чтобы смотреть на неподвижное тело Мидории. Я не смогла победить злодея вовремя. Мысль поразила ее так быстро, как удар молнии, и она фактически подпрыгнула, ее слезы остановились на долю секунды, прежде чем возобновиться. Это… …Это моя вина.***
Тодороки был прикован к месту. Он чувствовал, что его ноги были прибиты гвоздями к земле, и он не мог пошевелиться, как бы сильно он ни старался или как бы сильно он этого хотел. Это было неправильно. Это просто… было неправильно. Это было неправильно. Это было так, так, так, так, так, так неправильно, и это просто… просто не могло быть никакой вероятности, что что-то настолько неправильное когда-либо могло случиться. Никакой. Как бы сильно он ни хотел двигаться, как бы сильно он ни хотел сделать что-нибудь, он обнаружил, что он просто… не мог. Мидория был первым настоящим другом, который когда-либо был у Тодороки, первым человеком, который смотрел на него не просто как на «сына героя номер два», и не только это, но он ещё отказался от победы на Спортивном фестивале только ради Тодороки. Он был первым другом, который когда-либо был у Тодороки, первым человеком, который, как почувствовал Тодороки, действительно заботился о нем. И теперь тот же самый человек лежал, неподвижный, бездыханный, безжизненный, на земле перед ним, и теперь… Тодороки просто не мог пошевелиться. Он просто был…настолько потрясен и напуган всем этим, что буквально не мог пошевелить ни единым мускулом. Он едва мог дышать. — …Мидория… — удалось прошептать ему, его голос полностью утонул в рыданиях и криках его одноклассников вокруг него. — М-Мидория…? И это было все, что он смог сказать, прежде чем его разум захлестнуло пустое, неизбежное ничто. Мидория был мертв. Мертв. Первый настоящий друг Тодороки, первый человек, который действительно заботился о нем, первым человек, который правда пытался помочь Тодороки… .....Ушел. Тодороки стиснул зубы, его глаза горели, а кулаки сжались по бокам. Раньше он не мог пошевелиться, но теперь он дрожал, его плечи тряслись при каждом вдохе и выдохе. И он проклял мир. Он проклял мир, который позволил Мидории умереть, проклял мир, который позволил этому случиться, проклял мир, который забрал у Тодороки первого и самого близкого друга. Не в первый и определенно не в последний раз Тодороки молился, чтобы все это было каким-то ужасным кошмаром. (Но он уже слишком хорошо знал, что эта горькая реальность была кошмаром, от которого он никогда не проснется.)***
Я опоздала. Это была мысль, к которой Тсую постоянно возвращалась, когда она смотрела на безжизненную, неподвижную фигуру Мидории, все еще пропитанную с головы до ног соленой водой. Тсую не принимала реальность, не хотела принимать реальность, потому что как она могла принять реальность, в которой один из ее самых близких друзей был убит прямо у нее на глазах? Я опоздала. Очако снова закричала, выкрикивая имя Мидории (или, скорее, милое прозвище, под которым она его знала) все чаще и чаще. Я опоздала. — Я никчемен, — хрипло прошептал Иида, его кулаки уперлись в землю, а по лицу текли слезы. — Я н-не смог… Я бесполезен…! Я опоздала. — Ты чертов злодей, Я УБЬЮ ТЕБЯ! — заорал Бакуго, бросаясь на бессознательного злодея. — КЕМ ТЫ СЕБЯ ВОЗОМНИЛ?! — Бакуго, остановись! — закричал Серо, размахивая своей лентой, и, хватая Бакуго за грудь, дернул его назад, чтобы помешать ему убить злодея (в чем Тсую не сомневалась). — С-Сейчас… сейчас не время! Я опоздала. — ЧТО ТЫ ИМЕЕШЬ В ВИДУ?! — взревел Бакуго, пытаясь вырваться из хватки Серо. — НЕ ГОВОРИ МНЕ, ЧТО ТЕБЕ НРАВИТСЯ, ЧТО ОН СДЕЛАЛ! Я опоздала. — Нет, ни в коем случае нет! — прокричал Серо, снова отдергивая его. — Но ты не можешь сделать это прямо сейчас! Ты… ты не сделаешь это лучше! Я опоздала. И, что совершенно нехарактерно, Бакуго действительно остановился, хотя выглядел не менее разъяренным, его руки сжались в крепкие, трясущиеся кулаки по бокам. Тсую не была уверена, но ей показалось, что по лицу Бакуго скатилось что-то, что определенно не было потом. Я опоздала. Реальность, наконец, настигла ее, и слезы Тсую потекли рекой. Мидория… …Мне жаль. …Мне очень, очень жаль…***
— Я привела помощь! — кричала Мина, когда мчалась в гору, спотыкаясь дюжину раз на нетвердых, дрожащих ногах. — Как Мидори? Она резко остановилась, как будто врезалась в невидимую стену. Она уже чувствовала это, чувствовала что-то в воздухе, что-то ужасное. Ей даже не нужно было ничего видеть, прежде чем она уже точно знала, что произошло. — … Нет, — прошептала она, ее глаза расширились от ужаса. — Нет, нет, нет, нет, нетнетнетнетнет, нет, этого не может быть, нет … нет… Она видела, как Всемогущий и Айзава пробежали мимо нее к месту происшествия, но сама она была прикована к месту, неспособная двигаться или чувствовать, кроме страха и ужаса, которые внезапно охватили каждую клеточку ее существа. Оджиро шагнул к ней, глубокая печаль исчезла в его глазах вместе со слезами, которые блестели в лунном свете и катились по его щекам. У Мины перехватило дыхание, во рту появился кислый привкус. — Н-Не говори мне… — умоляла она, качая головой. — Т-Ты же не хочешь сказать… Мидори, он… он… о-о-он не мог… он не у-ум… Она не могла этого сказать. Она просто не могла этого сказать, потому что это означало, что это правда. Произнесение этого одного слова сейчас означало реальность, и нет, нет, нет, нет, нет, она не собиралась принимать эту реальность. Это была та реальность, которую она просто не собиралась принимать. — Ашидо… — Оджиро отвел взгляд, крепко стиснув зубы за губами. — Т-Ты… ты сделал все, что могла, приведя помощь… — Нет, — прошептала Мина, отрицательно качая головой. — Н-Не говори так, Оджиро. М-Мидори в порядке, н-не так ли? С-с ним все в порядке, верно? Оджиро ничего не сказал, и его отсутствия ответа было достаточно, чтобы сказать ей все, что ей нужно было знать. Мина смотрела на него долгое, долгое мгновение, а затем опустилась на землю, ее колени царапали твердую, холодную грязь внизу. — Нет, — умоляла она, опустив голову. — Нет, нет, нет, нет, это не могло случиться…это не могло случиться… Оджиро по-прежнему ничего не сказал, и Мина не знала, хочет она этого или нет. — М-Мы…м-мы собирались… м-мы собирались встретиться для учебных занятий, — прошептала Мина, слезы текли по ее лицу, а рыдания прерывали ее голос. — О-Он обещал… п-помочь мне с экзаменами, когда М-Момо была бы занята…о-он обещал, что поможет мне… Оджиро резко вдохнул, но по-прежнему ничего не сказал. Мина поняла, что он был в таком же шоке, как и она, и, вероятно, не мог найти правильных слов, чтобы выразить все это. И, конечно же, Мина тоже не могла. И, честно говоря, как она могла? Мидори… самый милый, сострадательный и самоотверженный мальчик, которого знала Мина, просто… ушел. Просто так. Ушел навсегда, и ничто и никогда не вернет его.***
Всемогущий подумал, что это шутка. Это должно было быть шуткой, потому что не было никакого способа, чтобы что-то подобное могло произойти на самом деле. Мидория никак не мог… умереть в окружении своих рыдающих, отчаявшихся одноклассников. Никакого способа. Этот мир был испорчен, это Всемогущий хорошо знал, но не до такой степени жестокости. Это не могло быть. Этого просто не могло быть. Это было не по-настоящему. Это было не по-настоящему, этого не могло быть, Всемогущий не принял бы этого. Мидория не двигался. Это было первое, что заметил Всемогущий. Айзава был позади него, разбираясь со злодеем (возможно, жестче, чем было необходимо), но Всемогущий не мог заставить себя беспокоиться. Все, что имело значение прямо сейчас, это его ученик, неподвижный, бледный и совершенно определенно не дышащий. Это было второе, что он понял. Мидория не дышал. Его ноги двигались сами по себе, а колени коснулись земли, прежде чем он осознал, что стоит на коленях. Очако склонилась над Мидорией, рыдая открыто и рьяно, и не нужно быть гением, чтобы понять, что произошло. Это было слишком извращенно и неправильно, чтобы когда-либо быть реальным. — … Юная Урарака, — произнес Всемогущий, протягивая руку и нежно касаясь ее плеча. Она вздрогнула и подпрыгнула, развернувшись, чтобы посмотреть на него. Ее глаза были широко раскрыты, опухли и налились кровью, а слезы продолжали течь по ее лицу. Это не реально. Это просто сон. Сон. Вот и все, так и есть. Все будет хорошо. Мидория в порядке. Со всеми все хорошо… — … Дай мне на секунду посмотреть на него, — хрипло сказал Всемогущий, и слова были действительно тяжелыми, чтобы вырваться из его горла, потому что, честно говоря, Всемогущий не хотел этого видеть. Потому что, если он увидел бы это своими собственными глазами, это означало, что это было реально, а Всемогущий не был готов к этому. Очако неуверенно кивнула и села спиной, издав еще один сдавленный всхлип. Яойорозу подошла и присела на корточки рядом с ней, и Очако немедленно бросилась в объятия своей подруги, ее рыдания превратились в крики. И, честно говоря, Всемогущему тоже хотелось кричать. Теперь в этом не было никаких сомнений. Мидория был неподвижен, молчалив, бледен как смерть (и слово «смерть» казалось таким, таким, таким неправильным), и Всемогущий мог видеть это сейчас. Грудь мальчика не поднималась и не опускалась. Он не дышал. Мидория не дышал. И разум Всемогущего опустел. Этот мальчик, его мальчик, в котором он начал видеть сына с того дня, как выбрал Мидорию своим преемником, больше не дышал. Не двигался, не улыбался, не смеялся, не плакал, не был живым. Жизнь просто… ушла. — Простите, — прошептал Иида напряженным, резким и сдавленным голосом, и Всемогущий на мгновение оторвал взгляд от Мидории, чтобы посмотреть на Ииду. Иида не встретился с ним глазами, уставившись в никуда отстраненным, испуганным взглядом в своих красных, опухших глазах. — Я-я пытался, но не смог… Я не смог… Черт возьми, я н-не смог… — …Это не твоя вина, — хрипло сказал Всемогущий. — Ты сделал все, что мог, Юный Иида. Это… это не твоя вина. Иида опустил голову, его слезы капали на землю, и все это время Всемогущий просто … не мог поверить, что это происходит на самом деле. Его разум был затуманен отрицанием, и хотя он принимал факты, хотя все доказательства были налицо, он просто не мог заставить себя поверить в это. Этого не может быть на самом деле. Это было слишком ужасно, извращенно и неправильно, чтобы когда-либо быть реальностью. И все же… И все же… Когда Всемогущий протянул руку и положил ее на предплечье Мидории, кожа мальчика была холодна. Мидория тоже не отреагировал на прикосновение. Просто оставался неподвижным, недвигающимся, недышащим и… И… Ох, не было никакого способа… Этого просто… этого просто не могло случиться. Не так. Не так. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Это было не по-настоящему. Этого не может быть на самом деле. После этого Всемогущий больше ни о чем не думал. Он слышал, как Айзава говорил, казалось, издалека, что-то о возвращении в хижину, и хотя Всемогущий заметил, как голос Айзавы дрожал и надломился, он просто не мог заставить себя признать это. Что было важно прямо сейчас, так это Мидория. Мертвый. Это слово поразило Всемогущего, как ледяная стрела, прямо в сердце. Мертвый. Мертвый. Мертвый. Мертвый. Мертвый. Его преемник. Мертвый. Один из студентов, которых он поклялся защищать. Мертвый. Мальчик, которого он видел как сына. Мертвый. И эту реальность невозможно было изменить. Это была единственная вещь, которую Всемогущий не мог изменить, как бы сильно, как бы отчаянно он этого ни желал. Когда пришло время уходить, Всемогущий осторожно — ох, так осторожно — подхватил неподвижное, безжизненное тело Мидории на руки, внутренне (и внешне, вероятно) морщась от того, насколько безвольным был мальчик. Нет. Это больше не Мидория. Это было… тело. Мидория ушел. Той жизни и тепла, которые были у Мидории, больше не было. И когда его ученики не смотрели — когда Всемогущему не нужно было изображать храбрость ради них — он прижал Мидорию ближе и, наконец, позволил слезам пролиться.***
Смерть была тем, что Айзава часто встречал. Частью того, чтобы быть героем, была готовность пожертвовать своей жизнью по мановению волшебной палочки. Если дело касалось твоей жизни или жизни кого-то другого, это всегда была твоя жизнь, которая была потеряна. Это было частью работы. Ты практически подписывался на это. Но не в этот раз. Нет. Нет. Нет. Это было не то, от чего Айзава мог просто отмахнуться как от части «работы». Это было другое. Ох, очень другое. Мидория. Его ученик. Мертв. Убит. От рук злодея. Впервые в жизни Айзаве захотелось кого-нибудь убить. Он хотел прикончить злодея, он желал увидеть злодея мертвым. В конце концов, он это заслужил. Он заслужил смерть после того, что он сделал с одним из драгоценных учеников Айзавы. Конечно, его ученики иногда были сопляками, но независимо от того, сколько раз они облажались или сделали что-то безрассудное, Айзава все равно заботился о них, как о своих собственных детях. Эта группа сумасшедших подростков стала так много значить для него, и теперь… И теперь один из них был мертв. Ушел. Навсегда. Просто так. Как по мановению волшебной палочки. И Айзаве не хотелось думать об этом. Он не хотел думать об этом, не сейчас и не когда-либо, но когда он это сделает…когда он подумал об этом, было намного сложнее скрывать свою последующую печаль. Потому что Мидория был убит. Убит. И Айзава ничего не мог с этим поделать. ... Каким же героем я оказался… ... Я даже не смог спасти своего собственного ученика... И если, когда он оставался один, Айзава плакал до хрипоты в горле, что ж… …Это было его личное дело.***
У Инко возникло ощущение, что что-то не так, когда Изуку не пришел домой в назначенный день. Согласно тому, что сказал ей директор, ученики класса 1-А ушли в горы для обучения по выживанию и вернутся через три дня, но сейчас уже шел четвертый день, а от ее сына все еще не было никаких вестей. Она не знала, что это было, но… что-то в ее сердце подсказывало ей, что произошло что-то ужасное. Конечно, она отмахнулась от этого, потому что Изуку, очевидно, был в порядке. Она просто снова стала параноиком из-за его безопасности. Но с ним все было в порядке. Несмотря ни на что, он всегда возвращался домой к ней, и этот раз не будет исключением. Она была в самом разгаре приготовления кацудона, позже тем же вечером, во время ужина, когда раздался стук в дверь, и она улыбнулась, зная, что это должно быть Изуку, и побежала открывать. В то время она не обратила внимания на тот факт, что он постучал вместо того, чтобы просто использовать свой запасной ключ, чтобы открыть дверь. Она отперла дверь и открыла ее, но там стоял не ее сын. Это был Шота Айзава (и Инко потребовалась секунда, чтобы вспомнить его имя), классный руководитель ее сына в UA, а также профессиональный герой. Она помнила его глаза измученными и усталыми, но на этот раз они были налиты кровью. — …Что это значит? — Инко едва могла говорить, что-то в ее сердце сжималось от страха. — Г-Где Изуку…? Мужчина перед ней тяжело сглотнул. — Вы Инко Мидория, верно? — спросил он, хотя по тону его голоса он уже знал ответ. — Мать Изуку Мидории? Инко резко втянула воздух. Это было не хорошо. Было не хорошо. Не хорошо. — Г-Г-Где мой сын? — спросила она вместо ответа, глядя за спину Айзавы, ожидая увидеть где-нибудь Изуку. -Г-Где… где он…? Айзава снова сглотнул. — …Мне жаль говорить вам это, — начал он, — и… и никакие слова никогда не смогут описать, как мне искренне, от всего сердца жаль. И сердце самой Инко остановилось. Когда стук возобновился, оно стучало сильнее, чем когда-либо. Она почувствовала, как её голова закружилась. — …Ваш сын, Изуку… он… Инко лихорадочно замотала головой, поднося руки ко рту. — …Он был убит. Мне… Мне очень жаль. Инко потеряла способность стоять и рухнула на колени, убрав руки от лица и схватившись за сердце. Она давно потеряла способность думать, подавленная этим страхом, печалью и ужасом, которые она даже не могла описать. — Ты шутишь, — тихо сказала Инко, глядя на Айзаву и отчаянно нуждаясь в ответе. Она засмеялась, дрожащим и легкомысленным смехом, у нее потекли слезы. — Ты, должно быть, шутишь. Это шутка, да? Изуку… он не мог… Один взгляд на лицо Айзавы сказал ей все, что ей нужно было знать. Серьезность того, что это означало, внезапно обрушилась на Инко, и она закрыла лицо руками с долгим, гортанным воплем, ее рыдания срывали голос. Это было невозможно. Нет, нет, нет, это было невозможно. Ее мальчик, ее драгоценный, незаменимый ребенок, он был… Он был… …Нет, это было невозможно. Этого не могло случиться. Этого просто … не могло случиться. И все же, как бы она ни пыталась отрицать это, реальность была прямо перед ней, и она не могла отрицать правду.***
День похорон Мидории был худшим днем в жизни Токоями. Его одноклассники скорбели вокруг него. Темная Тень тоже была не в себе, она парила над головой Токоями на протяжении похорон и тоже плакала. Токоями не хотел верить ни во что из этого, но… это были похороны. Это было реально. Все это, весь этот ужасный кошмар был реальностью. После Спортивного фестиваля Мидория стал другом, которого, как мог сказать Токоями, он искренне и сильно уважал, а Токоями не мог сказать этого о многих людях. Мидория был невероятным человеком с золотым сердцем, и он уважал и доверял Токоями так же, как Токоями уважал и доверял ему. Никто не говорил речей. Когда похороны закончились, все разошлись, не сказав друг другу ни слова. Казалось неправильным ничего не говорить, но в то же время, еще более неправильным было пытаться завязать разговор. Итак, по взаимному, негласному соглашению, все просто…ушли, включая Токоями. И Токоями знал, что если бы кто-нибудь попытался встать и произнести речь, он бы немедленно сломался, кто бы это ни был. Даже Бакуго не смог бы вставить больше пары слов. Они разошлись по домам, каждый к себе. Айзава-Сенсей отменил занятия на неделю. В то время Айзава сказал, что причиной этого было полицейское расследование, но Токоями знал правду. Айзава хотел дать ученикам (и учителям в равной степени) немного времени, чтобы справиться, немного времени для самих себя. И хотя Токоями оценил этот жест, он знал, что никакое количество времени не поможет ему или другим смириться с тем, что произошло. Не было никакого «плюс-ультра», ни сейчас, ни когда-либо. Это была правда, которую Токоями знал, но отказывался принять.***
Очако не могла дышать. Она пыталась сконцентрироваться, когда они наконец вернулись в класс, очень, очень старалась, но просто не могла. У нее в горле постоянно стоял комок, и как бы она ни старалась, избавиться от него было невозможно. В груди у неё было тесно, как будто кто-то обмотал ее стальными лентами и крепко сжал. Она слышала, что говорил Айзава, но не могла разобрать ни слова из его слов. Она почувствовала тошноту, и слезы начали щипать ее глаза. В задней части комнаты был пустой стол: стол Деку, стол, который останется пустым… до тех пор, пока они будут в UA, И даже если кто-то перейдет в класс 1-А вместо Деку, даже когда класс 1-А поменяет классы, этот стол будет всегда известен как стол Деку, независимо от того, кто сидел за ним. Наконец, Очако поднялась на ноги, подняв руку. Айзава замолчал, все взгляды её одноклассников были прикованы к ней, но отказывалась смотреть на них. Ей было очень, очень трудно сдерживать слезы. — М-Можно я пойду в кабинет медсестры? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул, хотя он все равно дрогнул. — У-у меня… у меня болит голова. Это не было полной ложью. На самом деле, она думала, что было бы чудом, если бы она закончила день, не заболев, но в то же время она не планировала идти в кабинет медсестры. Она просто хотела выйти из класса, пока не сломалась у всех на глазах. Айзава кивнул, жестом показал ей выйти вперед, и она вышла, направляясь к передней части класса и игнорируя своих одноклассников. Айзава вручил ей пропуск в холл с быстрым приказом: «Отдай это старой женщине, как только доберешься туда, хорошо?» и Очако кивнула, уже направляясь к выходу. Она закрыла за собой дверь и на мгновение опустила взгляд на пропуск, который ей дал Айзава. Именно тогда она поняла, что это был не пропуск в холл, а записка, которую он поспешно написал для нее. Урарака Я даю тебе больничный. Иди домой и отдохни. Очако с трудом сглотнула, сунула записку в задний карман и пошла по коридору в противоположном направлении. Значит, Айзава знал ее истинные намерения. И это тоже было довольно очевидно, когда она подумала об этом. Ее одноклассники, вероятно, знали, что она на самом деле не хотела идти в кабинет медсестры. Очако пошла по коридору, опустив голову. Никого больше не было рядом, и это было хорошо; они не должны были видеть ее слез, и она не должна была видеть их. Она не думала, что сможет говорить, не сломавшись. На другой стороне школы был тускло освещенный коридор; однажды она нашла его, прогуливаясь с Иидой и… и Деку. Она точно знала, где это было. Это было место, где она могла побыть одна, где никто другой не смог бы найти ее, если бы не последовал за ней. Она могла побыть одна. Она вышла в коридор и стояла там, все ее тело напряглось. Она закрыла глаза, и мгновенно, без ее согласия, ее затопили воспоминания о лучших временах, воспоминания о ней и Деку, идущих по длинным коридорам к своим классам, читающих новости на своих смартфонах, фанатство по героям… Слезы наконец вырвались на свободу, и Очако зарыдала, закрыв лицо руками. Она потеряла равновесие, отшатнулась в сторону и врезалась спиной сначала в стену, но ей было все равно. Она соскользнула на пол, убрала руки от лица и вместо этого обхватила руками ноги. Ее лучший друг ушел. Он… ушел, ушел навсегда, и она просто… она не могла этого вынести. Куда бы она ни посмотрела, везде было воспоминание о Деку. Куда бы она ни повернулась, она сталкивалась с реальностью, что его здесь больше нет. Она рыдала, сильнее, чем когда-либо рыдала за всю свою жизнь, этот комок в горле и боль в груди ничем не могли помочь. Она снова не могла дышать, не то чтобы это имело значение; она не могла свободно дышать с того ужасного дня на вершине горы. — Урарака. Очако вскинула голову и обнаружила, что смотрит в полные боли, блестящие глаза Ииды. Он стоял в передней части коридора, сохраняя дистанцию между ней и ним, без сомнения, чтобы дать ей ее личное пространство. — И-И-Иида, — пробормотала Очако, вытирая слезы (безрезультатно — новые слезы мгновенно заменили их). Ее голос был хриплым и напряженным, и каждое слово давалось с трудом. — Я-я-я п-п-прости, я-я просто… Иида на мгновение опустил взгляд, а затем, снова встретившись с ней взглядом, поднял руки и развел их в стороны. Она немного подождала, а затем вскочила на ноги, подбежала к нему и прыгнула в его распростертые объятия. Ее слезы лились сильнее, чем когда-либо, и она невероятно крепко сжала Ииду. — Я не могу, Иида! — кричала она ему в плечо, ее грудь вздымалась с каждым словом. — Я н-н-не могу! К-Каждый р-раз… к-каждый раз, когда я о-оглядываюсь, я-я просто… Я н-не могу… Я н-не могу… В лучшие времена она, Иида и Деку смеялись, вместе шли домой после школы, бегали на тренировках, обедали в кафетерии… — Я…Я знаю, — хрипло сказал Иида, и Очако вернулась в настоящее. Настоящее, частью которого она больше не хотела быть. Настоящее, частью которого Деку не был. — Я хочу, чтобы он вернулся! — закричала Очако, громко и протяжно, уткнувшись лицом в плечо Ииды. Все ее тело дрожало, и в этих объятиях она чувствовала, что Иида тоже дрожит. — Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ОН ВЕРНУЛСЯ, ИИДА! Я... Я п-просто… — Если ты упадешь, это будет плохая примета, верно? — О, ну, а я считаю, что это потрясающее имя! По-японский оно значит «Ты можешь это сделать», так что мне оно нравится! — Раньше я ненавидел это имя, но кто-то изменил его значение. — Я разработал стратегию для тебя, чтобы использовать ее против Каччана! Воспоминания нахлынули снова, и она не могла избавиться от них, как бы сильно ни старалась. Эти маленькие фрагменты времени, лучшего времени…казалось, это было так давно. — Я-я просто… х-хочу, чтобы мой друг в-вернулся, — прошептала Очако и снова разразилась рыданиями и слезами. Иида крепче сжал её в объятиях. — …Я знаю, — сказал он хриплым голосом, и Очако услышала слезы за словами. — Я... Я тоже хочу, чтобы он вернулся. И Очако заплакала еще сильнее. Если это действительно было реальностью… …Реальность без Деку в ней… …Она этого не хотела.***
Деку и Бакуго не были друзьями. Они никогда не были друзьями, поэтому Бакуго не мог понять, почему это так беспокоит его теперь, когда Деку просто… больше не было. Бакуго буквально не мог понять, что это такое. Он не заботился о Деку. Деку был просто бесполезным ничтожеством, которому каким-то образом удалось протиснуться в геройскую академию, он ничего не значил для Бакуго. Но… если это действительно так… Бакуго не чувствовал бы себя так, будто это и было так. Он бы не почувствовал такой внезапной пустоты и отчаяния. Хотя Деку и Бакуго никогда не были «друзьями», Бакуго знал Деку с детства, так что, если у Бакуго действительно были «друзья», Деку был бы ближе всего к одному. И теперь он… Ушел. Но, конечно, Бакуго не собирался показывать другим, насколько это его расстроило. Итак, когда он был один, он вымещал свой гнев на случайных стенах, раздевалках, деревьях за зданием, на чем угодно. И если учителя или его одноклассники заметили следы ожогов, они проигнорировали это, что было нормально для Бакуго. В конце концов, Бакуго было все равно. (Или, по крайней мере, это было то, что он продолжал говорить себе.)***
Спустя неделю Хагакурэ смотрела новости в студенческой гостиной. Дебютировал новый герой, сильный герой с поистине завораживающей причудой, и с широкой, сияющей улыбкой Хагакурэ вскочила на ноги. — Он такой классный! — выпалила Хагакурэ, поворачиваясь и направляясь к двери. — Я не могу дождаться, когда расскажу об этом Мидории, он точно будет в отпаде! Она едва успела сделать два шага, как вспомнила.***
Это была идея Сато начать что-то под названием «Коробка», и Минета и Аояма были теми, кто помог ее осуществить. Они нашли старую картотеку с крышкой, прорезали сверху тонкую пятидюймовую щель и заклеили крышку скотчем, чтобы никто не мог ее открыть. На лицевой и верхней части коробки они написали слова «Мидории», и время от времени кто-нибудь из их одноклассников брал лист бумаги, быстро писал записку и опускал ее в коробку. Существовало одно правило: шкатулку никогда нельзя было открывать. Это не должно было быть чем-то особенным или особенным. Минета написал маленькие крошечные фрагменты предложений, такие как: «Ты отличный друг, Мидория», и Аояма сделал то же самое. Ни один из них не знал Мидорию достаточно хорошо, чтобы написать что-то еще, но они написали все, что могли. Остальные ученики класса 1-А поступали так же, иногда короткими буквами, а иногда и более длинными. Тодороки однажды за один день закинул три письма; Очако добавляла по письму по крайней мере один раз в день; Иида периодически закидывал их, но когда он их ложил, он всегда добавлял по крайней мере три; и так далее, и тому подобное. Вскоре Коробка была так переполнена, что они не могли втиснуть ни одного письма, и они сделали еще одну коробку, точно такую же, как первая, и процесс повторился. Вскоре они смотрели на четыре коробки, которые они держали у все еще пустого стола Мидории в классе 1-A. Письма тоже продолжали приходить. Каждому было что сказать. Все, кроме Джиро, которая ничего не написала Мидории с того трагического дня на вершине горы.***
Джиро была в студенческой гостиной, лежа на спине на одном из диванов, когда ее телефон зазвонил, казалось, в самый неподходящий момент за этот день. Она схватила свой телефон с приставного столика и уставилась на контакт безжалостным взглядом: слово «Папа» смотрело на нее в ответ. Это был не первый раз, когда ее отец пытался дозвониться до нее, но это был первый раз, когда Джиро решила ответить. Она приняла вызов, встала на ноги и заговорила. — Да, что? — огрызнулась она, ее голос прозвучал резче, чем она хотела. — Привет, Кьека! Я пытался дозвониться до тебя несколько дней! Как ты, милая? Джиро стиснула зубы. — О, просто отлично, — горько выплюнула она. — Совсем не похоже на то, что мой одноклассник недавно умер или что-то в этом роде. На другом конце провода повисла долгая тишина. — …Я видел это в новостях, — медленно сказал ее отец. — Я точно знаю, что произошло, Кьека. Я хотел позвонить и проверить, как ты, убедиться, что с тобой все хорошо. Джиро сдержала свое следующее восклицание. Ее отец не заслуживал ее гнева, но она была просто такой… взбешенной. Не на своего отца, не на одноклассников, даже не на злодея, который это сделал, а скорее… на себя. — Это была моя вина, папа, — произнесла Джиро, сохраняя резкость, но в то же время сумев значительно смягчить свой тон. — Это…это моя вина Мидория… это я виновата, что мой одноклассник, мой друг… — Кьека, тебе не понравится то, что я собираюсь сказать, но это была не твоя вина. Ярость Джиро вернулась в мгновение ока, и она полностью взорвалась. — Это каждый мне говорит! — завизжала она, размахивая рукой и бессмысленно ударяя кулаком по стене. — Все они говорят одно и то же, что это не моя вина, что я ничего не могла с этим поделать, и… и это ложь! — голос Джиро дрогнул, но она продолжала. — Они все лгут! Они знают, что это моя вина! Они знают, что это так! — …Кьека, никто тебя не винит. Никто, слышишь? — Нет, я не слышу! — закричала Джиро. — Не слышу! Меня не волнует, что они не обвиняют меня! Это просто факт, они говорят, что это не моя вина, когда они знают, что это так! Она была зла. Зла на себя. Потому что она была единственной, кто следил за обстановкой. Она была назначена на эту работу в рамках обучения по выживанию. И именно потому, что она потерпела неудачу, она не заметила злодея, и потому, что она не заметила злодея, Мидория прыгнул «спасти ее», и потому, что он прыгнул «спасти ее», он… он… — ОН БЫЛ МОИМ Д-ДРУГОМ! — закричала Джиро, ее голос срывался без ее воли, и ее слезы наконец вырвались на свободу, слезы разочарования, гнева и, самое главное, сожаления и потери. — ОН БЫЛ МОИМ ДРУГОМ, ПАПА, МОИМ ОДНОКЛАССНИКОМ! И…И-И… И ОН НЕ ЗАСЛУЖИВАЛ СМЕРТИ! Она снова ударила кулаком в стену, желая, чтобы она могла вернуться назад во времени и изменить то, что произошло, желая, чтобы она могла вернуться и заметить злодея, желая, чтобы она могла вернуться и убедиться, что Мидория не попытался бы спасти ее. — П-ПОЧЕМУ ОН?! — взвизгнула Джиро, снова ударив кулаком по стене. — ПОЧЕМУ ОН?! ПОЧЕМУ ЭТО ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ОН?! ОН БЫЛ… ОН БЫЛ ПОСЛЕДНИМ ЧЕЛОВЕКОМ В МИРЕ, КОТОРЫЙ ЭТОГО ЗАСЛУЖИВАЛ! ПОЧЕМУ ОН?! ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ БЫЛО… Она судорожно вдохнула, чувствуя, что ее горло разорвано на куски. — ПОЧЕМУ ЭТО НЕ МОГЛА БЫТЬ Я?! — закричала она. Теперь она разговаривала сама с собой, а не со своим отцом, и ей было все равно. Она изо всех сил ударила кулаком по стене; что-то в ее руке треснуло, и она была уверена, что сломала в ней что-то, но ей было все равно сейчас. — ПОЧЕМУ?! Удар. — ПОЧЕМУ?! Удар. — ПОЧЕМУ?! Удар. — ПОЧЕМУ?! Удар. — ПОЧЕМУ?! Она в последний раз ударила кулаком по стене, и на этот раз она сползла на пол в кучу, ее руки тряслись так сильно, что она едва могла держать телефон. Она тяжело дышала, и казалось, что невозможно было набрать достаточно воздуха в легкие. Ее слезы начали набирать скорость, и как бы она ни пыталась взять себя в руки, сказать себе, что у нее не было права так плакать, она не могла остановиться. — О-О-Он н-н-не заслужил этого, папа, — прошептала Джиро, ее голос ломался и дрожал в миллионах разных мест. — М-М-Мидория н-н-не заслуживал с-смерти. Ее отец ничего не сказал, и Джиро не ожидала, что он скажет.***
Мидория Ты удивительный друг. Спасибо за то, что ты сделал для нас в USJ. Ты был супер крутым! Я надеюсь, что когда-нибудь смогу стать героем, как ты. — Минета Мидори Огромное тебе спасибо за то, что согласились помочь мне учиться. Держу пари, нам было бы очень весело. И еще… Мне жаль, что я не смогла привести помощь достаточно быстро. — Мина Мидория Спасибо за то, что ты сделал для меня на Спортивном фестивале. Ты невероятный друг, и я не думаю, что словами можно описать, какое сильное влияние ты оказал на мою жизнь. Ты изменил меня, Мидория, изменил к лучшему, и.....Спасибо. Большое тебе спасибо. — Тодороки Мидория Привет, мужик! Эм, я ужасно пишу письма, но я хотел кое-что сказать, так что… эм… спасибо, что ты такой замечательный бро и друг. Это место действительно отстой без тебя. — Киришима Мидория Привет, чувак. Все теперь такое напряжное. Я имею в виду, тебя просто… больше нет здесь, и это кажется супер, супер напряжно. Типа, ДОФИГА, и… ну… Черт, чувак, я даже не знаю, что сказать. Просто… спасибо, наверное, за все, и… и мне жаль, что я больше ничего не мог сделать. — Каминари Деку Привет, Деку. Я… я бы хотела, чтобы ты был здесь. Просто… это не то же самое без тебя. Я очень скучаю по тебе, и… и я думаю о тебе каждый день. Ты мой лучший друг, и… и я хотела бы больше дорожить временем, проведенным с тобой. Если бы я знала, что все ЭТО произойдет… Прости, я просто… Я просто болтаю прямо сейчас. Я напишу снова, когда…когда я смогу мыслить немного яснее. Спасибо…спасибо, что ты такой хороший друг, Деку. Я…Я никогда тебя не забуду. Обещаю. — Очако Мидория Мне жаль. Мне искренне, искренне жаль. Ты возложил на меня ответственность старосты класса, и когда дело дошло до этого, я не смог защитить тебя… и спасти тебя. Прости меня, Мидория, за все. Ты верил в меня, а я тебя подвел. Спасибо тебе за твою веру в меня и помощь мне, когда я был в трудном положении. Я восхищаюсь твоей храбростью больше, чем могу выразить словами, и… и мне жаль, что я не смог спасти тебя. Я потерпел неудачу не только как староста класса, но и как твой друг. — Иида Мидория Спасибо тебе за то, что поверил в меня на Спортивном фестивале и позволили мне стать частью твоей команды. Ты настоящий, блестящий гений и еще лучший друг, и спасибо тебе. Мне жаль, что все так закончилось. — Токоями Мидория Я подвела тебя. Я не смогла вовремя остановить злодея, чтобы спасти тебя, и… и мне жаль. Мне жаль, мне жаль, мне жаль, и я знаю, что никогда не смогу повторить это достаточно раз. Жаль, что я не смогла узнать тебя лучше. И… и спасибо тебе за спасение Джиро. Ты действительно удивительный человек и друг. — Яойорозу Мидория Ты настоящий герой среди нас. — Аояма Мидория Ты отличный друг. Спасибо. —Кода Мидория Ты был невероятен на спортивном фестивале. Прости, что не воспользовался шансом узнать тебя получше. Ты выглядишь как удивительный человек. Не нужно быть гением, чтобы понять это. Мне жаль, что я не узнал тебя, и мне жаль, что я ничего не мог сделать, чтобы спасти тебя. Спасибо тебе за твое сострадание и твою доброту. — Шоджи Мидория Несмотря на то, что у тебя не было возможности закончить школу, ты для нас герой. Нужно безумное количество мужества, чтобы сделать то, что ты сделал, чтобы спасти Джиро. Я всегда уважал тебя, но теперь я уважаю тебя в десять раз больше. — Сато Мидория Чувак, то, что ты сделал, было безумием. Это действительно заставило меня взглянуть на себя и подумать: «Сделал бы я то, что сделал Мидория, даже если бы знал, что это убьет меня?» Ты действительно самый героический в нашем классе, и ничто этого не изменит. Я так рад, что у меня был шанс узнать тебя. Ты отличный друг, не только для меня, но и для всех в классе 1-А. — Серо Мидория У меня не было возможности узнать тебя так хорошо, как хотелось бы, но ты действительно невероятный человек и такой же невероятный друг. Спасибо, что всегда рядом с нами. — Оджиро Деку Ты идиот. Чертов идиот. Ты знаешь это, верно? Тебе ЛУЧШЕ это знать. С тех пор, как ты ушел и, черт возьми, УМЕР для всех, я был… ОХ, я был РАССТРОЕН, понятно?! Что заставило тебя думать, что ты имел право умереть перед всеми нами, а?! Да кем ты себя возомнил?! — Бакуго Мидория Мне жаль, что я не смогла спасти тебя вовремя. Это моя вина. — Тсую Мидория На днях я видела одного очень крутого героя по телевизору, и я собиралась рассказать тебе, но… мне потребовалась минута или две, прежде чем я вспомнила, что тебя на самом деле ЗДЕСЬ больше нет. Без тебя все совсем не так, и… и я скучаю по тебе. Очень сильно. Ты был хорошим другом, одноклассником, которому я доверяла и уважала, и мне жаль, что все так закончилось. Мне действительно очень жаль. — Хагакурэ И наконец, наконец, хотя прошло много, много времени, прежде чем она смогла заставить себя сделать это, Джиро тоже написала свое маленькое письмо Мидории. Мидория Мне жаль. Мне действительно, искренне жаль. Ты спас меня, а я ничего не смогла сделать для тебя взамен. Я потерпела неудачу в должности, которую мне дали, и я подвела тебя тоже, как друга. Я знаю, что ты скажешь: это не моя вина, и я должна простить себя, но… Я не думаю, что это когда-нибудь случится. Неважно, сколько времени проходит… Я никогда не смогу простить себя. Не за это. И… и спасибо тебе. Спасибо тебе за то, что спас меня. Даже несмотря на то… даже несмотря на то, что ты знал, что это означало опасность и… и, ну, смерть… для тебя, ты все равно прыгнул и спас меня. И… хотя я бы хотела, чтобы ты этого не делал… Все равно спасибо. И мне очень жаль. Еще раз. Этого… этого никогда не должно было случиться. Я бы хотела, чтобы на твоем месте была я. — Джиро