Лагерь

Виктор тяжело опустился обратно на стул. Общевожатское собрание, на которое он безуспешно упрашивал пойти Дарью, и на котором их и так продержали весь сон час, не дав ни минуты на отдых, тишину или планирование вечера, наконец закончилось, но уйти Виктор не смог — Призрак попросил задержаться. Другие вожатые выходили из его кабинета довольными — полтора часа споров и ругани для них будто бы прошли незаметно, забылись, стоило им добиться своего. Виктор этого не понимал — как и не понимал готовность некоторых из них стоять на своем до последнего, лишь бы сделать все ровно так, как они изначально планировали. Дети ведь и не узнали бы, как оно могло бы быть, в чем такая принципиальность… Директор наконец выпроводил всех к отрядам, закрыл дверь, вернулся к столу. Посмотрел в окно на пока что пустующие спортивные площадки, покачал головой, и Виктор против всякой логики почувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Будто Призрак сейчас возьмет весло и перегнет его через стол, как в «Обществе мертвых поэтов»… Но это же бред! Он-то как раз все делает правильно, наизнанку выворачивается ради этих детей! А им хоть бы что… Нет, конечно, тихих и мирных в отряде все-таки больше, чем разгильдяев, но в том и беда, что они тихие, их не видно! И ни один из них не полезет против того же Никиты, чтобы его приструнить, скорее наоборот, подхватит его идею, чтобы не отставать от веселья. Как Семён, например — вчера ни одного нарекания, а сегодня? Зарядку чуть не сорвал, а вместо объяснений своего поведения просто уселся завтракать вместе с этим самым Никитой за один стол, и все! Еще и на кружок они вместе записались, к Дарье… Наглецы. Уверения, что все дети хорошие и способные, которые Виктор слушал на курсах и в которые еще до вчерашнего дня верил, теперь рассыпались в прах. Дети, может, и правда все хорошие, а вот подростки — отнюдь. Эти уже или воспитаны, или нет, и ничего им не дашь нового и светлого, если они сами не захотят. Виктор поднял глаза и с ужасом понял, что не заметил, как Призрак переместился от окна за стол. Призрака это, кажется, не смутило. — Как дела в отряде, Виктор? — будто слушая все эти размышления спросил он. Виктор приготовился защищаться и отбиваться от претензий. Да, его отряд в передрягах оказывается чаще других, и на линейке даже малыши стояли тише и ровнее, чем его «дети», но он-то при чем? Он их знает всего второй день, что он может? — Работаем, Павел Александрович, — осторожно отозвался он. — Никита больше ничего не бил? Виктор напрягся, почему-то уверенный, что бил, просто он, в отличие от Призрака, об этом еще не знает, но все-таки помотал головой: — Я не слышал. И тут же пожалел о такой формулировке. Что он за вожатый вообще, если не слышал о подвигах своего ребенка? В каком виде он теперь предстанет перед Призраком? — Ну и хорошо, — кивнул тот. — Его мать звонила, спрашивала, как он тут. Виктор где-то глубоко внутри себя фыркнул. Как он тут? Да надо спрашивать, как все остальные от него тут! — Я ей сказал, что все хорошо, про инцидент с посудой говорить не стал, — продолжил Призрак. — Ты знал, что у Никиты отец болен? — Не знал, — выдохнул Виктор. Потому что и правда не знал, откуда бы ему? Привезла Никиту мать, сам Никита тоже ему ничего не рассказывал… Что ему теперь, экстрасенсом становиться, чтобы все знать? — Родители Никиты уехали в Германию на лечение, — сказал Призрак, кивком принимая незнание. — Она звонила предупредить, чтобы в случае чего мы звонили его бабушке. — В случае какого именно «чего»? — угрюмо уточнил Виктор. Будь его воля, он бы позвонил хоть сейчас, поводов хватало. — Я надеюсь, что никакого, — решительно сказал Призрак. — Ближайшие две недели Никита — наша зона ответственности. В первую очередь — ваша с Дарьей. — Предлагаете заменить ему родителей? — Предлагаю сделать так, чтобы он как можно меньше о них думал. Это в ваших силах: увлечь его лагерем, занять в жизни отряда, пристроить на спартакиаду… — Он записался на рисование, — отмахнулся Виктор. — Значит, найдите с Дарьей способ его перезаписать. Подговори других парней позвать его на тот же футбол или плавание, раз сам он не хочет. — Этого переубедишь… — Переубедишь, — уверенно кивнул Призрак. —Вот прямо сейчас, на полднике и начнешь. Дарью мне к себе звать, или сам ей передашь? Виктору вдруг захотелось буркнуть, чтобы Призрак звал, что он ничего не будет делать, но он промолчал. Призрак же не виноват, что все так. Если подумать, даже Никита виноват не во всем… — Передам, — понуро пообещал он, поднимаясь из-за стола. — И попробую убедить Никиту пойти в спорт. Из «мастерской», в дальнем углу которой и притаился директорский кабинет, Виктор сразу пошел в столовую, по времени понимая, что его отряд все равно уже там. Никиту он нашел сразу — где шум, там и он, даже гадать не надо. Дарью выискивал взглядом дольше — та кружилась между столами, проверяя, что всем хватило чая и булок. Пока Виктор думал, с кем из них говорить в первую очередь, Никита поднялся с места, двинулся будто бы к нему, но на самом деле наверняка к окошку с грязной посудой. Подошел совсем близко, оступился, выплеснув весь свой чай на рубашку Виктора, выпрямился и с улыбкой заявил: — Ой! Прости, Витек, видимо, шнурки развязались. Виктор опустил взгляд, вперился в сланцы на Никитиных ногах, без единого шнурка или застежки, и сжал кулаки.