Лагерь

Следующего утра Семён ждал с непонятной смесью страха и предвкушения. Так же он ждал результатов контрольной, когда был уверен, что с ней все хорошо, с теми же чувствами готовился к своему заключительному забегу… Семён не сомневался — Игорь припомнит ему прошлую зарядку. Или сразу всех бегать заставит, чтобы Семёну было не отвертеться, или скажет что-нибудь, или потребует, чтобы в этот раз его из лагеря выперли, но не пустит это на самотек. Конечно, можно было бы и побежать, не давать больше повода припоминать себе это, но Семён понимал — не побежит, слишком крепкую стену он успел выстроить за эти полгода. Самому захотеть и побежать — одно, но делать это по чьей-то указке — совсем другое. Засыпая, Семён соображал, как бы так сделать, чтобы и совсем бунтарем не быть в лагере, как тот же Никита — неплохой на самом деле парень же, просто с вожатыми не ладит! — но и не прогибаться под всех, как этот Тихон. Должна же быть середина, более того — должна быть возможность в этой середине оказаться! Может, просто не пойти? Сказать, что скрутило живот, запереться в туалете и просто не вылезать? Только вот это прокатит на день, ну, может на два, если не подряд, а в смене две недели… Он так и перебирал варианты, глядя в потолок и чувствуя, как трясет их кровать ерзающий снизу Олег — мало того, что пришел через двадцать минут после отбоя, так еще и не спит! — а потом и сам не заметил, как заснул, так ничего и не решив. Впрочем, ему повезло. Проснувшись утром, Семён почувствовал уже почти забытое с осени чувство — он замерз. Как только отца посадили, мама почти сразу купила ему одеяло, и Семён моментально забыл и про озноб, и про ночные судороги, а теперь… Будто на год назад вернулся. Причин у холода было две, и обе очевидные. Первая — худое, явно старше самого Семена одеяло. Вроде и есть оно, а толку? Чуть толще пододеяльника. Вторая — барабанящий за окном дождь, который, к счастью, ни через полчаса, к подъему, ни через час, к зарядке, так и не закончился. Семён понимал, что дождь — тоже временное решение проблемы, но не радоваться этому не мог. Для приличия поворчал со всеми на плохую погоду, фыркнул, когда Виктор объявил, что зарядку каждый будет делать сам в своей комнате, раз так, и даже поддержал Тихона, честно в этот момент начавшего растягиваться и крутить руками. Про данное ему вчера обещание заправить кровать он не забыл, но приступил к нему с неохотой, так и не понимая, почему не может смотреть на Тихона как на всех других, нормальных пацанов, или хоть просто считать и его тоже нормальным. По пути к завтраку под так и не утихающим дождем его догнал Никита. Втиснулся вероломно между ним и Тихоном, заявил Виктору, что это он в паре с Семеном, так что пусть помолчит, и пробормотал: — Ты это… Короче. Ну, я на рисование ходить больше не буду. Сорян. Семёна это не столько расстроило, сколько огорошило. Компания Никиты ему и не была слишком нужна, но теперь выходило, что он будет ходить рисовать с Тихоном, смотреть на его «отработки поз» и не иметь возможности отвлечься хоть на что-то другое. — А че так? Никита дернул губой, явно не желая признаваться, но все-таки ответил: — Виктор сказал, что я либо сам ухожу в спортивный кружок, либо он меня директорским приказом к себе в пионербол зачисляет. А я че, придурок что ли, еще и в секцию к нему ходить? — Не придурок, — покладисто кивнул Семён, хотя ничего такого ни в Викторе, ни в пионерболе не видел. — Ну и вот, — кивнул Никита. — Короче, дальше без меня. Семён даже ответить не успел — Никита отлепился от него и нырнул обратно к хвосту строя, прилепился обратно к Серому. Милана, которой он при этом наступил на ногу, взвизгнула и попробовала ударить его по голове, но вмешалась Дарья, и насилие было если и не отменено, то отложено. Завтрак проходил в напряженной тишине — гремели ложки, шептались девчонки, переговаривались вожатые, но не было ни общего гула, как вчера, ни даже пресловутого «Всем-всем приятного аппетита!», которое первый отряд громогласно объявлял на всю столовую перед едой. Наверняка лагерь, не взбодренный зарядкой, просто продолжал спать, отдаваясь природной меланхолии, но Семёну казалось, что все просто не мешают ему думать, как быть. Он и ел, и посуду за собой относить пошел в этих напряженных размышлениях, но мозги будто совсем отсохли — в голове не было ни единой идеи о том, куда податься вместо рисования так, чтобы при этом еще и в очередной околоспортивный конфликт не влезть. Хоть на плетение уходи, ей богу… — О, — раздалось чуть сбоку. — Ты, поди, больше всех сегодня дождю радовался? Семён внутренне обмер, понимая, что отсутствие зарядки его не спасло, повернулся к Игорю, глянул на него исподлобья, буркнул: — Я в комнате зарядку делал. — Как и все, — усмехнулся Игорь. Семён хотел было поставить тарелку на поднос и пойти, но не смог. То ли насмешка эта не пустила, то ли собственная самоуверенность, но захотелось вдруг решить проблему раз и навсегда — ну, или хоть попытаться. — Слушай, можешь ржать, можешь жаловаться, — отчеканил он, — но бегать я не стану. Не приспособлен. — Да это я уже понял, — улыбнулся Игорь — в этот раз без издевки, как-то открыто и искренне. — Ты тоже прости, что сорвался. Мало ли, кто к чему не приспособлен, я вот плавать не люблю. — Угу. — Слушай, а с баскетболом у тебя как? Семён глянул на него изучающе, не понимая, к чему вообще это все, пожал плечами, напомнил: — Там тоже бегают. — А если не бегать? Будешь стоять под кольцом, ловить и кидать, а? У тебя просто рост классный, выше многих моих, а мне как раз пару человек на команду не хватает. Пойдешь? Семён не хотел. Думал, что это ловушка, понимал, что это только на словах все так хорошо и красиво, точно знал, что стоит Игорю чего-то потребовать во время тренировки — и его снова сорвет, снова снесет крышу. А еще помнил — тренер никогда не извинялся. Не шел на компромисс, не искал подход — только требовал и лупил, если не получал. — Могу попробовать, — нерешительно пробормотал он. В конце концов, можно же будет и еще раз передумать, уйти в третье место, попробовать за смену все, пока не останется что-то одно. — Ну и славно, — кивнул Игорь. — Тогда жду. И это… Кроссовки не забудь, а то в сандалиях — не комильфо.