Лагерь

Когда после кругосветки объявили, что главное лекарство от «заражения» — это вода, и поэтому после сон-часа всех поведут на реку, Тихон даже обрадовался. Весь обед, гоняя ложкой куски картофеля в супе и гадая, есть ли в нем мясо или нет, он думал, как совсем скоро сам будет вот так же рассекать воду, скользить по ней и просто радоваться жизни — у него всегда с водой так, даже если очищение было совсем недавно, все равно плавать было хорошо. И даже когда понял, что мясо в супе все-таки было, а значит в понедельник папе придется очищать его от греховного поедания плоти — не расстроился. Лежа на лавке он, конечно, задумается и раскается в своей беззаботности, но сейчас об этом можно было просто не думать. В комнату после обеда он вбежал первым — Олег на сон-час снова отпросился к сестре, чтобы убедиться, что разбитое колено не слишком ее беспокоит, а Семён, будто специально, ходил везде максимально медленно и спокойно, — и первым делом выдернул из шкафа свой чемодан. Это-то все и сломало. Если бы Тихон не торопился, если бы не спешил радоваться и жить, все было бы чуточку лучше. Хотя бы сон-час он еще провел бы в счастливом неведении, а это ведь очень даже много! Глядя на купальные плавки, которые мама положила ему в сумку вместо боксеров, Тихон вдруг захотел плакать. Папа ведь специально по ногам бил аккуратно, чтобы следы на них быстрее сошли, и что теперь? Как идти на реку со всеми, если самые «очищенные» его части видны лучше всего? Да никак не идти! Тихон с грустью подумал о том, что если честно расскажет об этом папе, очищать от этой ошибки будут маму, это ведь ее оплошность, а если не скажет и сам возьмет из комнаты нужные трусы, то его, за вранье и утайку чужого греха, и решил пока об этом не думать тоже. Он слишком расстроен, чтобы принимать правильные решения, надо потом. Хотя бы после сон-часа, когда все уйдут, а он останется в тишине и одиночестве… Разумеется, ни в каком одиночестве его не оставили — сказали идти со всеми и загорать, раз плавать он не хочет, и идти в одежде, раз загар ему не нужен тоже. Более того — запретили купаться Серёже и Никите, будто нарочно не позволяя Тихону остаться наедине с мыслями! А Тихон все равно остался — отошел чуть в сторону, лег прямо на песок, подложив руки под голову, мечтательно смотрел на облака и глубоко дышал. Вокруг кричали и смеялись довольные ребята, слышались всплески воды, периодически одергивали кого-то вожатые. Все это было совсем рядом, близко, открой глаза и поймешь, что находишься в эпицентре, но Тихону казалось, что они где-то очень далеко. Как в кинотеатре — кажется, что находишься в гуще событий, а оглянись — и нет ничего, только картинка и звук. Думалось тяжело, «со скрипом», как говорил папа, когда Тихон запинался и не мог припомнить все то, в чем был на неделе виноват, но Тихон думал. Решил про плавки рассказать честно — пусть отец делает, как надо, мама же тоже не таит его ошибок, помогая стать лучше. А еще решил не уточнять, что супа съел всего ложку — это просто казалось правильным. Одно из проплывающих мимо облаков оказалось до ужаса похожим на дракона, и Тихон затаил дыхание. Вот хорошо рыцарям в книгах! Честные, смелые, сильные, с прекрасными дамами и постоянными подвигами — они ведь идеал жизни! И уж им точно плевать, какие на них трусы — никто на них и не посмотрит, все будут обсуждать очередного поверженного колдуна или дракона. Дальше мысли стали совсем путанными. Тихон размышлял, очищали ли рыцарей каждую неделю, и, если да, как они умудрялись так хорошо сражаться, а если нет — почему были такими достойными и честными. Старался понять, смог бы он сам стать рыцарем, если бы родился раньше, и были ли у него шансы сейчас на них хотя бы походить. Представлял, с какой гордостью бы смотрели на него родители, если бы он кинулся в схватку с драконом, а не убежал, завидев в небе тень от крыльев. На последней мысли в небе вдруг и правда стало темно, и Тихон едва не вскочил, не понимая, что происходит. — Не спекся еще? — спросил Виктор, пристально глядя на него сверху вниз. Тихон нерешительно пожал плечами. Врать, что ему не жарко, не хотелось, но и честно в этом признаваться было стыдно. Будто он не пошел бы плавать, если бы мог, будто из простой вредности сейчас томится тут на берегу, а не рассекает с другими по воде! — Смотри, — пожал плечами Виктор. — Если передумаешь, можешь хоть в одежде в воду пойти, главное повесь сушиться потом все. — А можно? — изумился Тихон. — Лучше уж так, чем тепловой удар, — вздохнул Виктор. Подумал немного, добавил, обращаясь к Серёже и Никите: — Вы тоже. Но сунетесь за буйки — пеняйте на себя! Не веря своей удаче, Тихон поспешно скинул с себя шлепки и футболку, проверил завязки на шортах, чтобы те точно не уплыли, и сломя голову кинулся в воду, не видя никого вокруг, теряя всякую бдительность. Как оказалось, зря. Сидя на берегу, Тихон не вслушивался в суть визгов из воды и возмущения вожатых. Оказалось, что мальчишки из первого отряда развлекали себя тем, что незаметно подплывали со спины к выбранной жертве (обычно, рядом с девчонками), и резко дергали вниз его плавки, а потом с хохотом уплывали, оставляя бедолагу краснеть. Их из воды, конечно, выгнали, но розыгрыш-то остался… Почувствовав, как кто-то сзади вероломно тянет его шорты к ногам, больно продирая ими путь по не сошедшим еще следам, Тихон понял, что в прямом смысле приплыл. Сейчас все увидят то, что он должен был прятать, все узнают — и не поймут, осудят, опозорят! — Отвали от него! — раздалось справа. Тихон наконец догадался, подался вниз сам, резко садясь в воду и поднимая ворох брызг, а Семён уже подлетел, встал рядом, отгораживая его от Никиты. — Да это просто шутка! — рассмеялся он. — По носу тебе сегодня мало пошутили? — спросил нарисовавшийся рядом Серёжа. Никита резко скис, насупился, с силой ударил ладонью по воде, обрызгивая всех кругом, и яростно потопал обратно к берегу. Серёжа махнул рукой, упал на живот и погреб по воде к буйкам. — Спасибо, — додумался буркнуть оставшемуся рядом Семёну Тихон. — Ты прямо спас меня, ты даже не представляешь… — Лучше бы не спасал, — сказал Семён, отворачиваясь и сплевывая в воду.