Лагерь

О приезде родителей Олег знал заранее, и это было в сотню раз хуже, чем если бы они приехали неожиданно. При неожиданном визите страх был бы мгновенным. Из-за предупреждения ожидание растянулось, переросло в жгучее чувство стыда и боли. Катя вчера так и не согласилась признать, что в ее падении Олег не виноват. Она рассказала, что все из-за него, и подбежавшей к ним Оле, и медсестре в медпункте, и даже Виктору, который потом подошел уточнить, придет ли Олег в корпус на сон-час. Все они говорили Кате, что упала она потому, что не смотрела под ноги, когда бежала, и что просто нужно быть внимательнее и осторожнее, но Катю это не успокаивало. Олег, хоть и чувствовавший, что Катя не может быть правее кучи взрослых, особо не спорил. Напугал и расстроил-то ее он, и бежала она от него. Значит, его вина в этом тоже есть. Родителям они звонили вместе — Катя хотела поскорее обо всем доложить, а Олег понимал, что в его интересах слышать то, о чем она говорит. Доказывать родителям, что все не так, как говорит Катя, он не стал — либо сами увидят, либо в любом случае не поверят, так зачем? В конце концов, можно будет привлечь вожатых в свидетели, пусть подтвердят, что он не виноват! Всю ночь Олег проворочался в кровати, вроде бы и засыпая, но будто и вовсе не спя, находясь на границе между снами и рассуждениями. Виделось, как родители приезжают и забирают их обратно в город, раз следить за сестрой Олег не умеет, виделось, как утром Катя не может встать с кровати, и Олегу приходится нести ее на руках к воротам, виделось, как мама плачет, а папа сердится… Все эти образы были так нереальны, но при этом так близки к его переживаниям, что понять, сам ли он все это придумал, или все дело в подсознании, не получалось. Утро принесло в его жизнь небольшое облегчение — Катя не только смогла встать с кровати, но и вполне самостоятельно вышла на зарядку, а потом и дошла до завтрака. Олег так обрадовался этому, что успел даже решить, что все обойдется. Когда пришло время расходиться по секциям, Катя объявила, что ни на какой баскетбол она не хочет, и что ходить она будет к Даше на рисование, даже если Олег не пойдет с ней. И Олег согласился, отпустил, не стал спорить, думал, она просто поняла, что зря капризничала! А потом Антон обьявил, что к нему приехали, и Олег резко все понял. К моменту, когда он добежал до ворот, Катя уже была там — зареванная, несчастная, в окружении переживающих родителей. — Ты снова ее бросил! —закричала мама, стоило ему подойти чуть ближе. — Она едва ходит, а ты бросил ее одну! — Я не бросал! — возмутился Олег. — Катя все нам рассказала, — отрезал папа. — Ты запугивал ее? Олег поджал губы и упрямо помотал головой. Ну уж нет, он не станет соглашаться со всем подряд! Не он же уронил Катю на плацу, не он выгнал ее рисовать, не он… — Я не пугал ее, — пробормотал Олег, куда менее уверенно, чем хотел бы. — У нас просто кругосветка была, а там сирена… — Олег сказал, что я умру, если не побегу! — всхлипнула Катя, старательно размазывая слезы по щекам. — И я побежала! А потом упа-а-ала! — Неправда! — взвился Олег. — Ты бежала к Оле и споткнулась! — А еще Олег забрал меня с плетения! А на баскетболе скучно, я не хочу на баскетбол! — Вчера тебе все нравилось! А сегодня ты захотела рисовать и пошла туда! — А ты остался? — уточнила мама, и голос ее дрожал и взвивался всего на толику меньше, чем у Кати. — Просто выгнал ее, с разбитым коленом, а сам остался развлекаться? — Я не виноват! Она… — Хватит. Папин голос — спокойный и уверенный, в отличие от маминого, Катиного и даже самого Олега — прорезал воздух, проникая сразу во всех. Катя испуганно пискнула. Мама приосанилась, и Олег все понял. — Пойдем, Олег. Поможешь мне принести чистые вещи из машины, — позвал папа, поднимаясь. Олег потратил все силы на то, чтобы не расплакаться от досады, и сопротивляться не смог. По пути к машине их никто не остановил — сторож попробовал было возмутиться, что детей за территорию выводить нельзя, но быстро сдался, а больше и некому было. Глядя на то, в каком отдалении от ворот папа поставил машину, в лесу, среди деревьев, Олег понял, что Катин рассказ ничего не решал. Родители решили все заранее, папа подготовился, Олегу оставалось только подчиниться и терпеть. Физически терпеть оказалось несложно — в отличие от прошлого раза папа даже штаны с него не снял. Даже стоять, прислонившись животом к машине, и чувствовать, как ремень гуляет по заду, пока всего в нескольких метрах за деревьями другие развлекаются и веселятся, знать, что любой может его увидеть, было не так уж и ужасно. Больно, стыдно, обидно — но не смертельно. — Ты меня разочаровал, — сказал папа, отлепляя Олега от двери и убирая ремень обратно в машину. — Я думал, после всего ты понимаешь, как важно быть ответственным. И вот этого Олег не вытерпел. — Ну и следите за ней сами! — всхлипнул он. Подзатыльник заставил его прерваться, но не замолчать, и Олег, подогреваемый обидой, продолжил: — Я тоже ребенок, я не могу вечно следить! Я не виноват, что она вечно лезет! Папа молчал. Олег был уверен, что его ударят снова, но удара не было. Папа так же молча открыл пассажирскую дверь, втолкнул Олега в машину, сел в нее сам и завел мотор.