Лагерь

Семён злился. Он видел, что что-то стряслось, видел, что сразу после завтрака пропала Дарья с Серым и Никитой, видел, каким мрачным все утро ходил Виктор, видел, как притих под ощущением всего этого отряд, но все равно не понимал, как так можно. Он-то тут при чем? Почему его едва не подставили? Мама вчера, позвонив уточнить, все ли у него хорошо и нужно ли ему привезти что-то кроме кроссовок, так и не смогла сориентироваться, ко скольким приедет в лагерь. Говорила, что автобус из города отъедет в половину десятого, но ни сколько ему ехать, ни сколько ей потом идти не понимала. В первый день-то мама его в лагерь на такси отправила, потому что ей самой надо было на работу, но каждый раз так тратиться она не могла себе позволить. Семён решил, что это не беда — все равно охранник через вожатых вызовет его к воротам, как только мама придет, так что не страшно! И секции начинаются в одиннадцать, даже если мама не успеет до них, можно будет сразу у ворот переобуться и вернуться к Игорю при параде. Главное же, что кроссовки будут! И все равно, едва вернувшись с завтрака, он не находил себе места. Заправил кровать, про которую впопыхах забыл утром, глянул на лежащего лицом к стене Олега, закусил губу, почему-то уверенный, что знает, что с ним произошло, но не знавший, что с этим знанием делать, и не пойми зачем вышел в коридор. Постоял немного, понял, что выглядит, как идиот, хотел было вернуться обратно — и не решился, вышел вместо этого на улицу. Все равно Дарьи нет, а Виктор к чему-то там готовится, терять его некому. На улице спокойнее не стало. Семён покружил вокруг корпуса, даже отжался несколько раз, надеясь разогнать напряжение, но непонятные переживания все равно облепили его, не давая ни стоять, ни сидеть, ни даже ходить нормально. Решив, что в корпусе все равно делать нечего, а значит и возвращаться ему туда не надо, он побрел было к спортплощадкам, чтобы хоть размяться нормально перед тренировкой, и вдруг увидел маму. Как оказалось, охранник никак не мог выяснить, в каком Семён отряде — какому вожатому не звонил, никто не сознавался, что у него такой есть. — Ты точно Семён? — шутя спросил он, хитро прищурившись. — А вы, точно к Семёну приехали? — Точно, — рыкнул Семён, жалея, что Виктор далеко — уж он бы нашел, что ему сказать за такое! — Сёмушка, — позвала мама, мягко тронув Семёна за рукав футболки и заставляя его стремительно покраснеть. Охранник наконец понял, что его присутствие явно неуместно, и засеменил к своей будке. Семён шумно выдохнул. — Пойдем, — сказал он, увлекая маму за собой, к скамейкам. И тут же добавил, заметив, что кроме сумки у мамы с собой ничего нет: — А где кроссовки? — Ой! — испугалась мама и выпучила глаза. — Совсем забыла! Как же я так… Ведь специально в коридоре у двери поставила, чтобы выходить и взять… Да что же это я… Семён зажмурился. Он ведь не просил ничего такого. Более того, он вообще ничего, кроме кроссовок не просил. Только вот злиться на маму не получалось. Он вообще никогда на нее не злился — ни когда она без спроса забирала его форму, чтобы постирать, прямо перед самой тренировкой, обрекая его на очередные разборки с тренером, ни когда закрывала глаза на синяки и ссадины, ни когда послушно убирала с кровати подушку по велению отца… И сейчас рассердиться не смог — не умел. — Ничего, — пробормотал он. — Можно и без них. Как ты? — Ой, сынок, тут же радость такая! — тут же заулыбалась мама, мгновенно забывая и про кроссовки, и про свои причитания. — Папе свидания разрешили! Я на следующих выходных поеду. Семён кивнул. Мама давно добивалась встречи, но то были какие-то проблемы, то отец отказывался, то еще что-то — он не слишком вникал, а она, видимо понимая что-то, не особо его и посвящала. — В воскресенье? — В субботу, я на работе договорилась. Там же аж на сутки, чтобы к понедельнику уже дома быть… — Понятно. Семёну очень много стало понятно в этот момент, но даже это «много» не злило — скорее обижало. — А у нас на следующей неделе спартакиада, — брякнул он, просто чтобы не молчать. — Выезд же в среду? — спросила мама. — Угу. — Хорошо. Ты тогда телефон зарядить не забудь, чтобы можно было такси вызвать. Деньги же я тебе давала? — Давала. Деньги на обратную дорогу до города были спрятаны в чемодане, в пакете с нижним бельем, так что Семён с первого дня знал, что и из лагеря уезжать будет один, но все равно надеялся, что мама приедет, хоть и не понимал толком, зачем. — Ну и хорошо. — Хорошо, — кивнул Семён. Мама окинула взглядом территорию, довольно вздохнула, будто наслаждаясь лесным воздухом, посмотрела на крошечные часы на запястье и сокрушенно заметила: — Мне идти пора, Семён. — Уже? — Ты-то уже тут, а мне еще ехать, — нравоучительно заметила мама. Семён кивнул. А что тут скажешь? — Я люблю тебя, — напомнила мама, нерешительно чмокая его в висок на прощание и снова хватая за рукав футболки. — И я тебя, — отозвался Семён, очень надеясь, что не фальшивит. Мама ушла, а он так и остался у ворот — без кроссовок, без надежды на их обретение, и с липким чувством разочарования, оказавшимся даже хуже давнего страха и недавней тревоги.