Лагерь

Олег крутился в маленькой ванной так и эдак, то привставая на цыпочки и заглядывая в зеркало, то опускаясь и пытаясь перегнуть шею через плечо, чтобы посмотреть, убеждал себя, что ему кажется, но в итоге вынужден был признать — синяки были. Очень хотелось верить, что они — последствия вчерашних «пробивонов», что это из-за четырех поражений и, как следствие, четырех прилетов мяча задница посинела, но и тут Олег вынужден был вспомнить — вчера утром синяки были тоже. Как ни странно, боли он почти не чувствовал. Она была настолько постоянной, что ее вкус приелся и смешался со всеми остальными ощущениями, почти не мешая — зимой так перестают колоться шерстяные свитера, даже если утром кажется, что носить их невозможно, а летом в один момент пропадают комары. Не в буквальном смысле, конечно, просто внимание на них обращать уже не хочется. Вот и тут, весь трагизм произошедшего, в первые часы не позволявший ему ничего, кроме как лежать в кровати и тупо смотреть в стену, теперь отступил, не унося с собой ни обиду, ни боль, но делая их не первостепенными. Олег ткнул в один из синяков пальцем, поморщился, тяжело вздохнул и натянул трусы обратно, надежно пряча последствия общения с родителями от чужих глаз. Как бы то ни было, это — его проблема, а не чья-то еще, и жить с ней тоже ему. К Кате он в эти дни почти не ходил — не хотел. Родители вообще требовали, чтобы он к ней переехал, но и этого Олег делать не стал, не видел смысла. Он из кожи лез, все подряд пропустить был готов, лишь бы с Катей все было хорошо, а мама не волновалась, и что по итогу? Все равно ремень и разочарованные взгляды, будто он вообще ничего не делал, так чего ради ему теперь пыжиться и слушаться? Кате это не понравилось. Она топала ногами, стоило им пересечься на зарядке или в столовой, плакала, требовала, чтобы Олег приходил к ней чаще и не бросал, и Олег даже думал смягчиться, напоминал себе, что Катя-то точно ни в чем не виновата (ну, или по крайней мере не во всем), но потом она заявила: — Не будешь со мной дружить, я маме расскажу, и тебя снова накажут! — Рассказывай, — кивнул Олег, уверенный, что на неделе к ним все равно не приедут, а на следующей неделе папа в любом случае снова возьмется за ремень. Как ни странно, жизнь от этого стала даже красочнее. То ли просто от отсутствия необходимости вечно за кем-то присматривать, то ли от желания жить как можно лучше и шире, пока можно, но он понял, что дел в лагере куда больше, чем казалось в начале, и с головой окунулся во все прелести свободы: карты тайком от вожатых, тренировки, игры, поедание чипсов толпой и постоянные шутки, смех, подколы и мелкие ссоры — все это было теперь его и для него. Портилось все только вечерами, когда родители, наслушавшись новостей от Кати, звонили ему, чтобы потребовать взяться за голову, и неизменно припоминали Петьку. Олег и не спорил, что виноват, но почему-то только теперь понял, что все равно его не вернет, и просто слушал все обвинения, не отвечая на них и не споря — но и не соглашаясь. В дверь ванной требовательно забарабанили, и Олег поспешно плеснул воды на лицо, выключил кран, небрежно перекинул полотенце через плечо и вышел, уверенно вздернув мокрый подбородок, будто и правда все это время умывался, а не разглядывал себя. — Я уж думал, ты там топишься, — насмешливо фыркнул Никита, поспешно проскальзывая внутрь и захлопывая за собой дверь. — Главное сам не утопись! — крикнул ему вслед Олег. — Да пошел ты! — раздалось из-за двери. Олег улыбнулся. Может, он просто смотрел иначе, не как в первые дни, может, Никита тоже вдруг изменился, но не было в этой перебранке ни злости, ни попыток обидеть друг друга — только простые подколы и легкая издевка, будто они и правда друзья. В комнате было умиротворенно тихо. Семён лениво валялся на кровати, подбрасывая носочный мяч вверх, чтобы тот ударился об потолок, и подхватывая его обратно, Тихон меланхолично собирал вещи в пакет. — К тебе приезжают сегодня? — скорее из вежливости, чем из реального любопытства спросил Олег. — Меня заберут, — неуверенно ответил Тихон. — Вечером вернусь. Ну, или завтра утром… — А че так? — Дела. Олег пожал плечами и перестал спрашивать. Не хочет говорить — и ладно, не его дело. Тихон затолкал в пакет еще пару вещей, достал из тумбочки линейку, которую черт пойми зачем там хранил, но ни разу не использовал, положил ее к вещам тоже. — Че, дела без линейки не делаются? — не выдержал Олег. — Пока не знаю, — совсем уж туманно ответил Тихон. Он молча встал, подхватил пакет на руки, будто огромную ценность нес, и вышел из комнаты, даже не прощаясь ни с кем, хотя ни Виктор, ни Дарья еще не приходили, чтобы позвать его к воротам. — Странный он, — сказал Олег, пожимая плечами и тоже плюхаясь на кровать. — Несчастный, — отрезал Семён, с такой уверенностью, что Олег не нашел, что ответить.