Лагерь

— Мы друг друга поняли? — спросил Игорь. Серый исподтишка оглядел остальных, убедился, что развернутый ответ давать никто не собирается, и закивал. Вопреки их с Никитой опасениям, новых разборок с директором не случилось. Игорь не стал ни ругать их, ни стыдить перед невиновной частью отряда, ни выяснять, кто зачинщик, ни даже грозить выгнать всех из лагеря — просто собрал причастных в вожатской и стал объяснять, почему идти ночью на реку — плохая идея. Говорил о ямах и корягах, которые в темноте не видно, о возможном мусоре на дне, который не так опасен днем, когда есть шанс обработать рану сразу, но едва ли не смертелен, если сохранить все в тайне, о коварном течении, которое замечаешь, только когда видишь, что берег напротив тебя изменился — и ни слова о том, как они могли его подвести. Это, наверное, и подействовало. Настроенные отбиваться и защищаться, они с парнями оказались в ситуации, в которой на них никто не нападал, и единственным выходом стало просто слушать и соглашаться — да, мол, такие опасности есть. — Прости, — все-таки выдавил из себя Семён. Игорь усмехнулся, кивнул ему, принимая извинения, и Серый пожалел, что не додумался извиниться раньше. Просить прощения после Семена было неловко, будто он только по чужой указке может делать, что нужно. — Мы поняли, — сказал он вместо этого. — Поняли, — подтвердил Миха. — Ну и молодцы, — выдохнул Игорь. — Будем считать, инцидент исчерпан. Свободны. — Даже не расскажешь никому? — полюбопытствовал Никита. — Предлагаешь мне поведать директору, что у меня ночью пять человек сбежало? — Игорь вздернул бровь, будто и правда удивился такой возможности. — Я могу. Но зачем? — Незачем, — поспешно заверил Миха. Серый в который раз задумался о том, как у него все на самом деле. Со стороны посмотришь —дикий, почти без тормозов, будто ему ничего и ни за что грозить не может. А как туча над головой нависла, так едва до атома не ужался от страха. — Вот и я думаю. Свободны. Миха, сидевший ближе всех к выходу, вскочил, рванул наружу. Остальные последовали за ним. Семён остался, но его ждать никто не собирался — понимали, что не их дело. Серый чувствовал, что не имеет права остаться вместе с Семёном, и жалел об этом. Хотелось окончательно поставить в этом вопросе точку, хотелось быть уверенным, что Игорь не пойдет дальше. Весь его прошлый опыт твердил, что безнаказанности не существует, и тревогой пробивался в грудь. Расслабишься — и в этот самый момент всплывут последствия. Повинуясь желанию покаяться, он достал телефон, набрал папу, одумался, побежал на улицу, не желая краснеть у парней на виду. В конце концов, что о нем подумают остальные, если услышат, как он во всем признается родителям, хотя мог и смолчать? Зачем именно он звонит, Серый толком не знал. Нарваться на неприятности, показать, что совершенно не заслуживает доверия? Вынудить забрать его домой и опять… Просто в детдоме тайн быть не могло, для этого нужна была хоть крупица личного времени и пространства, а без них о любом, пусть даже самом маленьком проступке тут же кто-нибудь докладывал. Но ведь лагерь — не детдом! Тут стучать некому! Если бы Серый успел, он бы сбросил вызов. Запихал совесть подальше, порадовался свалившейся вдруг безнаказанности и забыл обо всем — другие ведь могут, так почему он нет? Папа ответил прежде, чем Серый дотянулся до кнопки отбоя, и Серый, не придумав, что соврать, рассказал правду. Папа не перебивал. Не возмущался, не дышал грозно, как в прошлый раз, когда вез их с мамой домой, не качал осуждающе головой — по крайней мере, Серому этого не было видно. А дослушав, спросил: — Ты хоть цел? Ничего не ободрал, не сломал, не разбил? — Нет, вроде, — промямлил Серый, опешив. — Вроде? — Точно не ободрал, — заверил Серый. И отметил про себя — гипс может служить отводом от порки. Наверное. — И на том спасибо, вздохнул папа. — Из лагеря тебя, значит, не выгоняют? Забирать не надо? — Не надо. — И хорошо. Серый поджал губы, готовясь услышать то, что папа вот-вот должен был сказать. В прошлый же раз выдрал, значит и в этот тоже! И Серый сам дурак — не что рассказал, а что полез с остальными туда, куда не надо было. Значит, поделом — не так обидно. — Спасибо, что рассказал, Серёж, — сказал папа. — Я ценю. И добавил, будто прошлого было мало: — Мы тебя любим. Все хорошо.