Лагерь

Лена сидела, не находя себе места. Обида, всколыхнувшаяся в душе с утра, стоило ей услышать, что парни ночью выбирались на реку, а ее не позвали, все разрасталась, наполняла грудь противной тяжестью и пыталась проникнуть выше, к голове, стать законной и признанной, но Лена ее не пускала. С одной стороны, очень хотелось и правда обидеться на пацанов, особенно на Серого. Столько всякого вместе сотворили, столько сделали за смену, а как приключения — так не взяли ее, даже не подумали позвать! Казалось бы, достаточный повод, чтобы надуть губы, не говорить с ними и ждать, пока извинятся. С другой стороны, Лена понимала — не извинятся. Скажут, что она ведет себя, как капризная девчонка, и именно поэтому ее и не хотели брать с собой, и тогда выхода будет два: либо и дальше гнуть свою линию и доводить обиду до полноценной ссоры, либо окончательно вставать на место виноватого и извиняться самой. Это как в ссорах с мамой: можно бесконечно долго кричать и обвинять друг друга, можно не разговаривать, можно быть уверенной, что абсолютно права, но извиняться все равно придется первой, просто потому что так надо. Понимая, что оказываться виноватой в своей же собственной обиде не хочет, Лена старалась доказать себе, что и вовсе не обижена, но и вытравить обиду из души не могла. Если бы с ней хоть кто-то из парней сейчас говорил, если бы у них было какое-то общее дело, было бы проще, можно было бы сосредоточиться на новом и отпустить старое! Но спартакиада прошла, недавнее время тренировок объявили свободным, и из всех дел только и оставалось, что сидеть и думать. Думать было неприятно. Логика твердила, что и в душе обижаться не стоило — глупость ведь, обидеться на то, что тебя не втянули в неприятности! И глупость лишаться того, кто может помочь. И глупость портить себе последние дни свободы разборками. Вообще все, что чувствовала Лена, казалось ей теперь глупостью, и от того было особенно паршиво. Судьба, будто желая показать Лене, что такое на самом деле «паршиво», принесла новые испытания — в кармане завибрировал телефон. Представив, каково будет сидеть с мамой и Кириллом, не имея рядом никакой поддержки, Лена захотела прямо сейчас найти Серого, помириться и все забыть. Да даже если они не приехали, даже если Кирилл просто звонит ей, чтобы в очередной раз напомнить, что никуда ей от него не деться — все равно! Телефон умолк, а Лена так и не решилась его хотя бы достать. Если не Серый, можно найти Семёна. Он, хоть и странный, особенно в последнее время, все же тоже неплох, еще и должен ей! Только вот Серый, в отличие от Семёна, явно умел молчать и отлично это доказал. Ни разу ведь даже Лене слова ни сказал после того раза, не то, что при других. А Семён? Уверенности не было. Телефон зазвонил снова, и Лена готова была поклясться, что в этот раз вибрация стала еще злее, еще настойчивее, чем в прошлый. На определителе горело «мама», но это ничего не значило. Где гарантии, что это и правда она, а не Кирилл звонит с ее номера, лишь бы Лена взяла трубку? Лена почти решилась снова не отвечать, но поняла — не сможет. Даже если не ответит на второй звонок, ответит потом или на третий, или на пятый, разница не велика. Все равно они своего добьются, сломят ее. Всегда добиваются ведь. Поначалу из динамика неслось что-то странное: не то шорохи, не то просто непонятные шумы — Лена слабовольно надеялась, что мама и звонить не собиралась, случайно набрала. Потом телефон, видимо, поднесли обратно к голове, и вдруг стало отчетливо понятно — это всхлипы. Мама рыдала. — Лена? — неуверенно позвала она, будто не верила, что Лена и правда ответила на вызов. — Да, мам? — Почему ты не отвечаешь мне? Почему я должна ждать тут, пока ты соизволишь взять телефон? — завела свою любимую песню мама, но в этот раз голос ее звучал не обвинительно резко, скорее наоборот. Будто Ленино молчание, обычно злившее ее, в этот раз смогло обидеть и расстроить. Это Лену подвело — непривычное мамино поведение не позволило и ответить на обвинения привычно — ложью, что не слышала. Мама ответа и не ждала. — Лена, — снова всхлипнула она, — доченька, милая моя… У нас же такое горе.