Лагерь

— И что думаешь делать? — спросил Серый, старательно колупая носком доски трибун. Лена поджала губы и медленно пожала плечами. — Ложные показания — преступление, — сказал Серый. Лена скривилась, начиная жалеть, что рассказала ему обо всем. Когда мама позвонила и стала лепетать про то, что бедного Кирюшу оклеветали, Лена не поверила. Думала, над ней издеваются, думала, это Кирилл подговорил маму наплести такое, чтобы потом объявиться и обрушить на Лену правду — вот он, никуда не делся и не денется. Потом, поняв, что мамины рыдания не утихают, поняла — не шутит, Кирилла и правда схватили, он и правда к кому-то там приставал. — Мне с ней еще жить. — И с ним? — не отставал Серый. Лена мотнула головой. Серый протянул было руку, чтобы приобнять ее, но не решился, растрепал себе волосы. Лена оценила оба эти жеста и в который раз порадовалась, что додумалась не ссориться. Если бы это все ей пришлось переживать в одиночестве, Лена бы, наверное, пошла топиться. Все равно, как не поступи, жизни не будет: расскажи в полиции, какой на самом деле Кирилл, мать сожрет потом и не подавится, соври — Кирилл вернется, и вряд ли его благодарность перерастет в благородство. И как тогда? — Тебе легко рассуждать, — все же буркнула она. Серый демонстративно закатил глаза. Лена скрестила руки на груди. Ну правда, что он может в этой ситуации понимать? У него предки нормальные, вроде. После побега не прибили даже, наоборот — чипсов и конфет вон на весь отряд привезли… Ей бы так! — Я приемный, — будто читая ее мысли сказал вдруг Серый. Лена вытаращилась на него, будто только что услышала признание в убийстве, а Серый продолжал, явно не желая останавливаться на достигнутом эффекте: — В детдоме ужасно. Но я лучше бы вернулся, чем жил с таким, как этот Кирилл. — Вот спасибо, утешил… — Прости. Лена обреченно кивнула. Серый снова поднял руку и в этот раз все же опустил ее Лене на плечо. — Меня, может, и не спросят, — сказала Лена, очень на это надеясь. Мама ведь тоже рыдала в трубку что-то про «если вдруг», значит, ни на какие допросы ее не вызывают, так? Интересно, а можно просто отказаться отвечать? — А если спросят? — Не знаю. Лена в очередной раз зажмурилась, представляя себе, как все будет. Ее заведут в какую-то серую мрачную комнату, усадят на стул, наведут на лицо лампу и спросят… А что у нее спросят? — Он ведь ни разу… Ни разу ничего не сделал. Трогал — да, угрожал — да, но ни разу… То ли осторожничал, то ли жалел. — Что? — не понял Серый. Лена поджала губы, отказываясь договаривать. И так уже наговорила, хватит. Серый, видимо, додумал, безжалостно объявил: — Значит, других. И продолжит. — В смысле? — Продолжит приставать, если его выпустят. «Из-за тебя» — Серый не сказал этого, но Лена поняла, к чему он клонит, и едва не всхлипнула от жалости к себе. Ну почему она, почему именно на нее это все? Почему никто не обвинит мать, это ведь она его привела! — Мама его любит, — бессильно прошептала Лена, понимая, что основная проблема в этом. Мама любит его. Не ее, а его, только и всего. — Значит, будет страдать, — решительно объявил Серый. — Ее очередь.