***
После битвы Сокка чувствует себя совершенно разбитым. Часть него жалеет, что он не владеет способностью Катары испытывать лишь ярость, а не надобность пережить эту подкрадывающуюся, затягивающуюся печаль, которая ползёт через пустоту, как бы упорно он ни старался удержать её. По всей видимости, Катара приняла разочарование, огорчение и беспокойство из-за содеянного Аангом от имени Ла и преобразовала всё это в явственный, острый гнев. Она неистово, решительно, без веселья упражняется в магии и с мрачной сосредоточенностью делит своё время между Пакку и целителями. Аанг обучается вместе с ней и, кажется, обретает некий уровень удовлетворения и спокойствия, помогая восстанавливать стены, каналы и здания Агне Кель. Он сидит с духовными мастерами племени, медитирует на крыше дворца и проводит время за вычёсыванием Аппы. Все негласно договариваются не подпускать юного Аватара к развалинам кораблей и телам, по-прежнему прибывающим на берег. Сокка помогает с уборкой. Первые несколько дней, пока все потрясены и на взводе, они дают океану выполнить всю работу за них. Течение приносит к берегу искривлённый металл, пустые шлемы и отложения тысячей жизней, населявших океан. Мужчины Племени Воды ходят по побережью, подбирают пригодные вещи и сжигают что не заслуживает усилий, затраченных на доставление в город. Им требуется много времени понять, что делать с прибывающими вместе с приливами телами. Некоторые предлагают бросить их тонуть в океане, другие упоминают захоронения, кто-то говорит об ереси Народа Огня, а кто-то подмечает, что часть из них может быть всё ещё жива. В результате понимают, что придётся тела сжечь. Нельзя, чтобы огромное количество трупов тонуло так близко к берегам Агне Кель. Именно тогда Сокка жалеет, что у них нет в наличии мага огня, который бы знал, как разводить мощный огонь, а не просто большой. Как вчистую обратить тело в пепел, а не превращать его в дымящиеся, отвратительные останки, что раньше были человеком. После первых нескольких дней они осваиваются. И это Сокка тоже никогда не забудет. Сокка попадает на работу с телами и не спорит, поскольку в нём нет сил препираться о чём-либо. Кажется правильным, что именно он вытаскивает тела людей Огня из воды, раз это Сокка сплотил оборону против них и научил Северное Племя Воды нападать так, чтобы принести больше ущерба. Он не перестаёт ненавидеть себя за то, что не продумал это. Встречаясь взглядом с каждой парой мёртвых глаз, он продолжает слышать слова Зуко о быстрой победе без кровопролития. Сокка не способен видеть в них солдат, Народ Огня или кого-то другого. Только мужчин и женщин, большинство из них крайне молодых, следовавших приказам безумца и погибших от рук Духа, которого никто из них не мог даже вообразить. Как выясняется, нелегко воспринимать кого-либо в качестве врага, если они забиты водой, раздуты и лишены частей тела. Время от времени Сокка обнаруживал кого-то живым, вцепившемся в обломок корабля или чудом плывущим по течению лицом вверх, а не вниз. Такого больше не происходит. Теперь маги воды беспощадно расставлены по всей береговой линии и ритмичными движениями приносят развалины и трупы из океана на побережье. Каждое облачённое в доспехи тело вынуждает сердце замереть. Их мало. Почти все утонули, но частей без доспехов, а не полностью защищённых тел, гораздо больше. Сокка проверяет все тела на признаки жизни — и не придаёт значения высказыванию другого мужчины из племени, которого намного меньше заботит мысль отправить кого-то ещё живого в костёр — и чего-нибудь, что может узнать. Может ли эта стройная фигура быть молодым солдатом, который приносил ему еду на корабле Зуко? А этот изуродованный труп с густыми бакенбардами — заместитель Зуко? Если да, будет ли это иметь значение? С каждым прошедшим днём Сокка чувствует себя всё более взвинченным от возможности, что Зуко каким-то образом сбежал, и вероятностью, что он вытащит его тело из воды и никогда не узнает, чей труп бросают в пламя.***
После Битвы на Севере, как её стало называть Северное Племя Воды, они втроём никак не могут обрести равновесие. Они ищут утешение в живом, дышащем присутствии друг друга, пускай не прекращают терзаться. Упорно не глядя на всё содеянное им ради того, чтобы переломить ход сражения, Аанг кажется донельзя юным, а Катара и Сокка — значительно старше своего возраста, ведь изо дня в день возвращаются, переполненные напоминаниями. По ночам они лежат, притворяясь, что спят и не слышат, как другие бодрствуют. Дремота нарушается внезапными хрипами, сдавленными рыданиями, задушенными попытками пробудиться. Дыхание сбивчивое, осторожное, удерживаемое, заглушённое. Сокка не может судить о мыслях Аанга и Катары, потому что никто из них не делится ими, но его собственные безобразны. Он думает обо всём, что должен был сделать иначе, о выборе, который мог принять. Не перестаёт возмущаться выбору других, и это ещё хуже. Он чувствует угнетённое, кипящее, суровое негодование по отношению к Арнуку, Пакку и всему Северному Племени Воды за то, что ждали, когда война придёт к ним, и бездействовали. Его нутро заполняется бурлящей обидой на Аанга за то, что позволил Духу воспользоваться им для возмездия, а не исцеления. Он бесполезно остро злится на Айро за то, что спровоцировал Джао, лучше всех них зная, как угомонить мужчину. Он давится липкой завистью и недовольством в сторону Катары за то, что она по-прежнему видит мир чёрно-белым. А он живёт под зияющим, хрупким оцепенением из-за Юи и Зуко, выбравшими вместо него долг. Он захлебывается под весом всего этого и от того, что не способен перестать негодовать из-за их выбора, даже если умом — или эмоционально — Сокка понимает: лишь то, что существуют другие варианты, не значит, что они когда-либо были подлинными.***
Сокка сидит на балконе, который ему показала Юи, созерцает почти полную луну в небе и пытается различить на поверхности очертания её лица. Если теперь она — Дух Луны, как сказал Аанг, тогда будет логично, если Сокка увидит её здесь и ему всё ещё будет позволено сохранить этот кусочек неё. Прищурившись правильным образом, он практически видит линию её челюсти и даёт зрению затуманиться слезами. На звук открывшейся двери Сокка торопливо вытирает лицо, яростно моргая, чтобы избавиться от слёз. Катара подходит и садится рядом с ним — близко, чтобы можно было ощутить слабое тепло, но не настолько, чтобы суметь коснуться. — Город прекрасен этим вечером, — говорит Катара, и Сокка отрывает взгляд от неба, чтобы взглянуть на раскинувшийся перед ними город. Следы битвы были убраны, широкие просторы города прежде никогда не выглядели лучше в лунном свете. — Он нечто, — соглашается Сокка, подобрав слова намного позже, чем должен был ответить. Катара привыкла к этому, поэтому ему нет дела. — В последнее время было тяжело, — вздыхает она, обхватив руками согнутые колени. — Приятно посмотреть на что-то красивое. Сокка дёргается как от удара. — Ничего красивого, — сердится Сокка, прежде чем успевает пересилить слова. — Ужасно. Он не знает, говорит о луне, городе или чем-то совершенно другом. Вряд ли это важно. — Что? — Катара удивлённо поворачивается к нему. — О чём ты? Как ты можешь так говорить? Её лицо становится материнским, встревоженным, и от этого зудит кожа. — Сокка, я знаю, что… что было непросто. — Она и правда знает, только по этой причине он не кричит. — Но нельзя жить прошлым и игнорировать будущее. Ты настолько погрязнешь в раздумьях о том, как всё могло обернуться, что не заметишь жизнь и красоту перед собой. — Извини, что моя скорбь происходит не в удобное для тебя время, Катара, — огрызается Сокка. По оцепеневшей боли вздымается защитный гнев. — Мы уже готовы забыть про Юи? Дай знать, если да, чтобы я разобрался в ситуации. — Что? — недоуменно хмурится Катара и отшатывается от его враждебности. — Нет, я бы ни за что… Её лицо замирает с постепенно зарождающимся осмыслением, и Сокка поднимается на ноги. Он хочет избавиться от жалости, осуждения или что бы там ни формировалось в её глазах. Он чувствует себя чрезмерно открытым, все кровоточащие края выставлены напоказ. Он уносится прочь, глушит жаждущий утешения и компании голос внутри, чтобы убежать от всех этих людей, которые считают, что понимают.***
Сокка не так уж удивляется или расстраивается, когда позже тем же вечером Катара находит его. Он пристроился рядом с уютной тушей Аппы и не хочет двигаться. Недавно Сокка обнаружил, что Аппа особенно приятный компаньон, если ему хочется свернуться, быть в тепле и безопасности, при этом не создавая видимость, что всё хорошо. Видя непринуждённость, с которой Катара располагается рядом, у Сокки возникает ощущение, что и она открыла для себя то же самое. — Ты в порядке? — спрашивает Катара, нарушая тишину так тихо, что при желании можно было бы проигнорировать вопрос. — Нет, — отвечает Сокка столь же тихо, устало запрокидывая голову на Аппу. В последнее время он постоянно утомлён. — Юи… — Не хочу об этом говорить. — Его слова заезжены, выучены наизусть, и повисшая между ними гнетущая тишина даёт понять, что Катара понимает, что именно он имеет в виду. Взаимодействовать с этой недосказанностью так же просто, как и с настоящим живым принцем. Когда Катара заговаривает вновь, она избирает совсем не ту тему, которую ожидал Сокка. — Значит, дело не только в Юи. — …Нет. — Странно признавать это вслух, но Сокка дни напролёт разбирался со смертями до ломоты в теле, а по ночам не спал, боясь кошмаров. Он истощал себя днями — возможно, неделями, — и если Катара хочет дернуть за нить и размотать его, то Сокка не пытается остановить её. — Я… не понимаю. — Её голос тих и самую малость печален. — Мне не понять того влияния, которое он имеет над тобой. — Хотел бы я тебе объяснить, — вздыхает Сокка и рискует взглянуть на неё. Она смотрит на свои колени, неспокойно теребит ожерелье. На лице огорчение и растерянность. — Это… больно, — признаёт она внезапно упавшим голосом. — Что ты доверяешь ему всё то, чем не поделишься со мной. Я не понимаю, что сделала не так. Раз за разом возвращаюсь назад, но всё равно не знаю, как всё исправить. — …Что? — Я не знаю, как заставила тебя думать, что ты не можешь доверять мне. — Её голос дрожит, и она поспешно резко стирает слёзы, как будто не может отвлекаться на них сейчас. — Не понимаю, что сделала, чтобы ты чувствовал себя таким одиноким и обратился к нему. — Нет, Катара, — выдыхает Сокка. Через оцепенение прорывается ужас, заселявший голову днями — неделями? Месяцами? — без его ведома. — Всё было не так. Дело совсем не в этом. — А в чём тогда? Впервые вопрос лишён неприязни, агрессии или осуждения. Он тихий, слабый и искренний, и Сокке вдруг отчаянно хочется заставить её понять. — Поначалу я не знал, что это был он. — Катара должна знать это, но он желает удостовериться. Это важно. — Это был просто человек, который понимал меня. Понимал давление попыток быть лидером или переживание потери… родителя. Сокка всё ещё не может решиться раскрыть секреты Зуко, но эта информация безобидна, по его мнению. — Он понимал все мои страхи. Комплексы. Он тоже испытывал их. — Катара выглядит недоверчиво, но не прерывает. — Он лишь был кем-то, кто понимал. Понимал меня. И с этого всё началось. — И ты не мог рассказать мне обо всём этом? — Вопрос жалобный, но по большей части грустный и настолько смирившийся, что Сокке хочется притянуть её в объятия. Но этим он не станет нарушать момент. — Я твой старший брат, — мягко говорит он, гадая, улавливает ли она истинное значение в этих словах. Всю ту необходимость быть сильным, оберегающим, ответственным. Защищать, поддерживать и воспитывать. Всегда быть рядом, но никогда не мешать. — Ты также мой лучший друг, — шепчет Катара, и Сокка вздрагивает от одиночества в её голосе. Он сдвигается, обхватывает рукой её плечи, ласково притягивая в довольно свободное объятие, чтобы при необходимости она могла отстраниться. — Спасибо, — отвечает он, мысленно переносясь к тысячам ночам, проведённым в обнимку на сугробах за наблюдением звёзд. — И ты мой лучший друг. Катара издаёт крошечный, облегчённый выдох и наконец расслабляется, словно печаль и одиночество держали её прямо. Долгое время они просто хранят молчание, глядя на луну через высокие окна сарая Аппы. — Наверное, это объясняет ситуацию с Юи. — Что? — Сокка моргает, удивлённый нарушенной тишиной и задумчивым тоном Катары. — Она тоже была лидером. И понимала всё о долге, жертве и необходимых поступках, благодаря которым другим не надо было бы волноваться. На секунду кажется, что Сокка захлёбывается воздухом. Он не знает, что из него пытается выбраться: всхлип или смешок? Неужели он единственный не сразу заметил сходства Зуко и Юи? Катара отстраняется взволнованно посмотреть на него и определяет его звуки незначительными. — Знаешь, ты не должен быть идеальным, Сокка. — Знаю, — вздыхает он, потому что в самом деле знает. Он всегда знал, но знание не сделало ему ничего хорошего. — Но я хочу быть таким. Мне страшно представлять, что значит не быть идеальным. Я не могу… не выкладываться по максимуму. — Я всего лишь хочу, чтобы ты был Соккой. Он замирает. В эти дни быть «Соккой» значит слишком многое, и ничто из этого не является простым. Он больше не знает, что это означает для Катары. Включает ли это все запутанные части него или только те, с которыми ей комфортно? Он понимает раздражение Зуко, когда Сокка настаивал, что под наследным принцем есть другая версия мага огня. — Даже если… — Я желаю тебе только счастья, — твёрдо говорит Катара без каких-либо сомнений или нерешительности. В его груди теплеет, а какое-то ужасно одинокое и беспокойное чувство стихает — по крайней мере, пока. — Я тоже, — шепчет Сокка и дышит сквозь жжение слёз, что он воспринимает как хороший знак хотя бы на чуть-чуть. Он так сильно жаждет этого счастья. Так многого хочет. Слова Катары послужили столь необходимым одобрением, и Сокка вдруг вновь чувствует себя распалённым своим нежеланием стремиться только к крупицам. Он заслуживает бескомпромиссного счастья. И, возможно, он ещё не в силах перестать цепляться за что-то ненастоящее, но он может начать искать путь как простить себя за то, что хочет этого. И, пожалуй, потом Сокка сможет найти кого-то, кто при наличии выбора предпочтёт его. С радостью и лёгкостью, без подсказок или вопроса. Чуть позже их находит Аанг и плавно проезжается по меху Аппы, присоединяясь к ним за созерцанием луны. После долгого молчания Аватар проговаривает: — Можем уже уехать отсюда? — Да, — моментально отвечает Сокка. На озвученный вариант адреналин вспыхивает вместе с потребностью встать, убраться из Агне Кель и больше никогда сюда не возвращаться. — Да, — соглашается Катара. — Пожалуйста. — Хорошо, — с облегчением вздыхает Аанг. Сокка задумывается: неужели последние дни все трое выжидали, отчаянно желая уйти и думая, что торчат тут ради друг друга? — Куда направимся теперь? Они оба непроизвольно поворачиваются за ответом к Сокке. Это происходит так естественно, и у него перехватывает дыхание от осознания, что он по-прежнему может быть для них таким человеком, вопреки всему сказанному, сделанному и раскрытому. — В Царство Земли, — отвечает он. — Искать учителя магии земли. Оба согласно кивают, а затем кладут ему на плечи головы и продолжают разглядывать луну. Сокка уже спланировал любое непредвиденное обстоятельство, включая то, где они собирают вещи и улетают до рассвета. Поэтому он надежной рукой обнимает каждого из них, смотрит на луну и наконец-то чувствует, что маленький кусочек его мира снова стал правильным.