Гермиона
С момента, как я поступила в эту школу, казалось, что преступный мир отпустил меня, ненадолго, но на достаточное количество времени, чтобы я смогла почувствовать себя другим человеком, способным дышать воздухом, где не витали сплетни, семейные тайны и флер только что проведенных пыток. Банально, но это правда, оказавшаяся лучшей частью моей жизни. Последние два года меня заботили только уроки, где затрагивались темы, в которые хотелось углубляться до полуобморочного состояния. Все мысли были о заданиях, что надо было сдать до того, как сгорят все дедлайны, и о друзьях, с которыми мы общались на переменах в столовой или тайными записками на занятиях. Можно даже вспомнить о нашей вражде с другим классом: потасовки, драки, вызовы к директору и заумные речи о том, что мы должны вести себя прилично. Это помогало мне забыть о том, что я принадлежу английскому синдикату. Воспоминания о школьных беззаботных днях затмевали собой другие — вечеринки во взрослых кругах на каникулах. Как бы ты ни хотел уйти от мафии, если ты родился в ней, она все равно придет к тебе в том или ином виде. Ко мне все вернулось тройной адской смесью, как самый крепкий алкоголь, после которого тебе так плохо, что не хочется жить. Так еще и после попытки изнасилования. Офигенно. Кого мне поблагодарить за то, что он прописал эти два пункта в моей «Книге жизни»? Покажите мне этого человека, и я отдам его в руки Ричарда Реддла, который подберет особый метод пыток для него. Я крутила в голове этот момент, как и все собранные за вечер и ночь события, пока стояла под горячим душем в нашей с Джинни ванной. После того, как за Томом закрылась дверь комнаты, я поняла, что теплые объятия плачущей Джинни были лишь малой долей того, что я хотела. Пока она с зареванным лицом, но оставшимся нетронутым макияжем жалела меня и плакала в мое плечо, я хотела смыть с себя накопленную за день усталость, душевную боль, эмоциональное потрясение и воспоминания, заставляющие желудок делать сотни оборотов в минуту. Мечтала о горячем душе, чтобы он обжег мою кожу, на которой все еще ощущались касания пальцев Маклаггена. Можно было бы утешать себя тем, что он поплатился за то, что чуть не сделал, но как ни крути Кормак успел испортить этот день. В прострации я убрала с себя руки Джинни и, не смотря ни на нее, ни на сидящую в комнате Розали, направилась к своему столику с зеркалом. Первым делом я сняла пиджак Тома с плеч и повесила его на спинку стула, попутно приглаживая ткань, чтобы она не помялась. На границе слуха слышала голос Джинни: она звала меня. — Гермиона, — пауза в речи моей подруги говорила о том, что она хочет что-то спросить, но не знает как. — Потом, — ответ был краток, потому что в моей голове сейчас была пустота. Я всегда задавалась вопросом: как себя чувствует человек, у которого отключаются эмоции, какие-либо реакции на внешние раздражители? Теперь поняла. Я не чувствую абсолютно ничего. Полный штиль. Я бросила сумочку на кровать, и из-за того, что она была украшена камнями, которые ловили каждый лучик света, один из ярких бликов ударил мне по глазу, заставляя зажмуриться. В уголке глаза между прикрытых век ощущалась образовавшаяся слезинка, которая, возможно, была вызвана не только этим раздражителем. Еще чуть-чуть, и таких слез будет целая ванна. Туфли были буквально скинуты с моих ног, а шпильки из волос неряшливо брошены на столик. В любой другой день я бы аккуратно сложила их всех в шкатулку, а босоножки убрала сразу в коробку от «Jimmy Choo», но не сегодня. Раз все покатилось в тартарары, то туда же пойдут аккуратность и педантичность, преследовавшие меня долгие годы. Девочки на заднем фоне о чем-то переговаривались, и только отдельные слова Джинни: «Кто эти люди?», «Кто этот мужчина, который проводил Гермиону?», «Что происходит?» уломали меня нарушить маленький обет молчания. — Эти люди — моя будущая семья, — сказала я, повернувшись к девочкам лицом. — Тот, кто проводил — мой жених. Две пары глаз уставились на меня, но я, прихватив со столика ватные диски и жидкость для снятия макияжа, направилась наконец в ванную — мне было абсолютно все равно на них. Да, они мои подруги, которые ждали объяснений, но если Розали уже, возможно, догадывалась, чем закончился вечер, то Уизли была в полном смятении. Она не успокоится, пока не узнает все подробности, как у меня появился жених и куда мог пропасть Кормак. А я уверена — его будут искать. Джинни посторонняя — это удерживало меня от рассказа полной правды. Не думаю, что стоит давать боссу еще одну причину для того, чтобы сорваться на ком-нибудь по поводу разглашения информации о моей жизни и о роли мафии в ней. Или же стоило ей рассказать — Джинни не стала бы распространяться из соображений, что это привлечет ненужное внимание к преступной организации. Даже не смотря банальные фильмы наподобие «Крестного отца» можно сразу догадаться, что связываться с людьми из окружения Тома опасно. Все же расскажу ей, опуская факты о самой «Volo della morte», но после того, как смогу вздохнуть полной грудью. Смывая с глаз тушь и подводку, в уме похвалила производителей, ибо косметика не растекалась от слез, которые все же сорвались с уголков глаз, пока я не провела ватным диском по векам. На губах не осталось помады, и, как бы прискорбно это ни звучало, она исчезла не из-за поцелуев, как бывает в романтических фильмах. За ночь я не успела заметить, как искусала свои губы, самолично стирая оттенок алой розы. Вцепившись руками в раковину, я уставилась на свое отражение. По щекам продолжали течь слезы, наполненные усталостью и пережитыми потрясениями. Пальцы чувствовали под собой холодную поверхность белой керамики, а подбородок щекотали дорожки слез, затем падающие на эту самую раковину. Я продолжала смотреть в свои потемневшие глаза, внутренне умоляя себя двигаться дальше, ведь во мне еще была надежда на правду слов Реддла о том, что «сегодня» отпустит меня. Наконец оторвавшись от отражения, я отвернулась в сторону ванной и стянула с себя теперь ненавистное платье. Моментальное желание сжечь его к чертям собачьим прямо сейчас росло во мне в геометрической прогрессии. Бросив на пол этот теперь ненужный кусок ткани, включила воду, выкручивая почти на самый кипяток. О да, я мечтала, чтобы кожа с тела слезла и выросла новая, не очерненная мерзкими касаниями Кормака. Под струями воды наконец пришло долгожданное освобождение, мимолетное, как мне думалось, но оно все же пришло. Пар поднимался до потолка, оставляя на нем капли, что затем падали на мою голову холодными касаниями. Я села, закрываясь в клубок, позволяя струям воды полностью облить меня. А затем сама не заметила, как с губ сорвались тихие рыдания. Горячая вода становилась для меня комфортной, пока я все продолжала плакать, зажимая рот рукой, чтобы девочки не дай бог не услышали, как я падаю в бессилие. Это все так паршиво. Ненавижу все, что происходит. Все, что есть в этой жизни. Почему именно сегодня? Почему именно я? Не знаю, сколько в подобном самобичевании, рыдании прошло минут, а может и часов, но неприятный ком в горле не давал мне дышать и глотать без боли. Надо пережить это все. И еще сотни и тысячи «надо», которые необходимо сделать. Вытерев с лица слезы, смешанные с водой, я встала на нетвердые и уставшие ноги, дотягиваясь до мочалки и геля, и вылила на неё добротное количество, ощущая тропический запах. Хотелось соскрести все те места, где меня сегодня касались — руки, шею, даже кожу на талии, хоть она и была под платьем, ноги. Я терла, продолжала это делать до тех пор, пока кожа не стала красной настолько, будто по ней только что ударили со всей силы. Глубокий вздох. Один. Два. Три. Счет до десяти. И на резком вздохе останавливаюсь. Контрастный душ напоследок помог мне окончательно прийти в себя, но внутри все еще оставалась пустота, которую я успею заполнить. Такое ощущение порой посещало меня, и оно пропадало под давлением моих собственных действий, создаваемых с целью заполнить дыру, эмоций, навязанных и придуманных мной самой. Так что это пройдет. Как и сказал Том мать его Реддл. Надевая халат и вытирая полотенцем волосы, я вспомнила, что у меня есть день в Хогвартсе перед тем, как собрать вещи и уехать домой. Также была вероятность, что дедушка прилетит лично, причем сразу же, как только босс расскажет ему о том, что сегодня произошло. Вот тогда бывшего консильери никто и ничто не остановит от того, чтобы вспомнить былые деньки, когда и его руки были по локоть в крови в прямом смысле. Когда я вышла из ванной, прохладный воздух из окна коснулся моего лица и приятно подсушил кожу от воды, смешанной со слезами. Меня выдали опухшие красные глаза, в которые уставились девочки. Розали поспешила закрыть окно, видимо проветрив перед сном, который был необходим всем нам. — Останусь ночевать в вашей комнате. Всем будет все равно, если сегодня кто-то из соседей не спит в своей кровати, — заверила нас она. В глубине души я была ей благодарна, потому что мне хотелось, чтобы рядом был кто-то из девушек, а одной Джинни, я думала, мне не хватит. — Ладно, пойду тоже приму душ, — Джинни поторопилась занять ванную, посылая какой-то непонятный взгляд Лестрейндж. В последний раз проводя полотенцем по волосам, я легла на свою кровать, опираясь спиной об изголовье, голыми ногами касаясь мягкого белого прохладного покрывала. И тотчас ощутила всю усталость, скопившуюся за день и начавшую вдавливать меня в матрас. Было комфортно и в то же время неприятно, потому что все мышцы разом заныли в моем теле, из-за чего я застонала в голос, прикрывая веки и желая, чтобы уже наступил день. — Хочешь поговорить? — тихо и едва слышно спросила Розали. — Хочу, но не знаю о чем, потому что в голове столько всего, — моя рука наткнулась на все еще лежащую рядом сумочку и начала перебирать камни, пришитые к ней. Послышался звук льющейся в ванной воды, и Розали, посмотрев в сторону закрытой двери, все так же тихо спросила меня: — Ты сейчас в таком состоянии больше из-за того, что на тебя напал Кормак, или из-за того, что ты видела, как действуют Реддлы? — Том сказал, что этот случай забудется, если сама этого пожелаю. И видимо, моя психика сыграла со мной такую игру, что отпустила момент с домогательством Кормака и оставила только моменты с его пытками. Розали посмотрела на меня долгим взглядом, снова закусив губу. — Фрэнк сказал, что очень удивился, когда увидел тебя в подвале, — она сглотнула и продолжила: — Он вышел ко мне, весь такой опрятный, с застегнутым на все пуговицы пиджаком, чтобы явно спрятать что-то. И я подумала о том, каково будет тебе, когда увидишь результат их работы, проделанной еще до твоего появления. Кивнув, я ответила: — Да, там был отец Маркуса, и на нем не оставалось ни одного живого места. — Боже, Гермиона, — подруга взяла меня за руку, и я почти ногтями вцепилась в ее кожу. — Не представляю, что тебе пришлось пережить. Как ты вообще не рухнула в обморок? И как Том Реддл вообще додумался показывать тебе их работу во всей красе, пытая Кормака? — Он хотел сделать так, чтобы я больше не боялась, что Кормак или кто-то подобный ему снова приблизится ко мне. А как не свалилась прямо там на пол, возможно, тут я должна поблагодарить свою выносливость, выработанную за все годы жизни в «Volo della morte». — Это кошмар, — покачала головой Розали и отвела взгляд в сторону, все еще не отпуская моей руки. — Они были очень жестоки? — Все, что я видела, это избиение. Перед тем, как закончить, босс приказал вывести меня из комнаты, а там я совсем не понимала, что слышу и вижу, но что помню, так это его желание кастрировать Маклаггена. Подруга посмотрела на меня, но я, склонив голову, перебирала ткань халата. — Консильери спрашивал информацию о том, каким Кормак был в школе, возможно, он сделает что-то, что унизит его самого и его семью. — Пхах, не сомневаюсь. Насколько мне известно, наш консильери всегда действует на подавление личности с психологической точки зрения, пока его старший брат истязает тело. Идеальный дуэт. Тут я с ней соглашусь. — А что делал младший? Он тоже принимал участие? — на этом вопросе вода в ванной перестала шуметь. — Да, — короткий ответ, чтобы Джинни ненароком не услышала, ведь, в конце концов, она познакомилась с Валерио по сети, ждала встречи с ним, танцевала и целовалась, не подозревая, что он является братом босса английской мафии и племянником капо итало-американской мафии. Только сейчас осознала, что Валерио выиграл полный куш в игре смешения кровей. Джинни вышла, одетая в одежду для сна — в свои любимые красные в золотой горошек штаны и футболку с изображением Lana Dell Ray, которую ей подарил Гарри. — Ладно, пойду за своими вещами, а вы пока… — оборвала свои слова Розали и ушла к себе. У меня вырвался смешок. — Вы, я так понимаю, решили сегодня не оставлять меня одну ни на секунду? — все еще улыбаясь, спросила я у Джинни, и та, кивнув, перекинула свои влажные волосы за спину. — Тебя сейчас способны отвлечь разговоры, поэтому, — подруга села на мою кровать, подбирая одну ногу под себя, — рассказывай всю правду, которую ты и, очевидно, Лестрейндж от меня скрывали. Кто эти люди, что с Кормаком, что вообще происходит, и вообще, ты сказала «жених»? Любой другой упрекнул бы ее в том, что она лезет с вопросами, когда я выгляжу как уставший китаец после работы на чайных плантациях, но я же была благодарна, потому что такие разговоры — это то, что мне сейчас нужно. Мне были необходимы мои подруги и пустяковая болтовня. — Рассказ получится долгим, — усмехнулась я искренне, впервые за вечер и ночь. И рассказала все, что нужно было знать Джинни: из какой я семьи, кто мой дед. Поведала о том, кого она встретила на вечеринке и с кем общалась все это время в сети, ожидая встречи. И чем больше я рассказывала, тем больше проявлялась ее нервозность и толика страха, а еще уныние, когда узнала, что Валерио не так прост как кажется. Я знала, что ей хотелось отношений с человеком, который был словно буря, от которого исходит «энергия скорпиона или овна», как она говорила. Реддл-Морелли подходил ей, мои догадки, но факт, что он был из синдиката, можно было отнести в колонку минусов в таблице «Плюсы и минусы встречаться с Валерио». Да и его братья были бы против отношений своего младшего с посторонней. Я утаила всю информацию о самой «Volo della morte», дав только название, о том, что входит во владения Тома, какие отели и рестораны под его руководством, а также о территориях и враждующих с нами кланами. Я взяла с Джинни слово, что она ничего не расскажет ни одной живой душе о том, как на самом деле мы с Розали связаны и все из этого вытекающее. Днем, когда мы втроем, даже толком не притронувшись к своему багажу, сидели на моей кровати и смотрели сериал «Wednesday», потому что все семьи должны приезжать только завтра, Джинни была как в воду опущенная. На ней не было лица, и когда мы с Розали думали, что рассказали лишнего, но она заверила, что все нормально, надо лишь все переварить. Мы не стали ее дергать лишний раз. Каждый справляется по-своему. Как и я — в моей голове словно повесили телек, на экране которого крутились ролики из воспоминаний о прошлом вечере. К черту это, затолкаю все так глубоко и продолжу жить в свое удовольствие. Вот только теперь я не смогу находиться рядом с мужчинами на близком расстоянии, за исключением дедушки. И на малую долю надеялась, что смогу находиться рядом с Томом, не боясь его прикосновений.***
По коридору среди шума голосов переговаривающихся выпускников прошел грубый и жесткий голос. И потом все резко затихло, дошло до шепотков и тихих вздохов, до тяжелых шагов нескольких человек. Профессора так не ходили, как и родители учеников, нет, это были люди дедушки и сам он. Многочисленные голоса подростков пропали, будто их вытеснили с этого этажа, что, между прочим, возможно, и их сменил стук в нашу дверь. Дедушка никогда не забывал о манерах и стучался в дверь комнаты, где бы я ни находилась — неважно, моя ли это собственная комната или же гостиная, кухня или комната общежития. Не задерживаясь, я в тот же момент крикнула: — Войдите! Джинни, до этого продолжавшая держать меня в своих объятиях, сорвалась со своего места, вставая и поправляя край платья, будто ее могли отругать за то, что оно было выше колена на пол-ладони. Меня даже немного позабавила ее реакция на появление дедушки и то, как она нервничала. Но я не могла веселиться, когда поняла, что она переживает, потому что теперь знает, что это не просто какой-то богатый меценат с личной охраной, а отпетый мафиози, за которым тянулась дорожка из трупов. Розали тоже встала, поправляя идеально сидящую блузку, заправленную в джинсы. На ее лице прослеживалось ожидание встречи с консильери, отчего у меня в душе возникло приятное тепло, что девочки так выказывают уважение моему родственнику, и гордость за дедушку, потому что он добился того, что даже независимо от того, где он находился — за стенкой или в другой части страны, — его все либо боялись, либо уважали и выказывали почести за его личность и проделанную работу консильери. Дедушка наконец открыл дверь, впуская прохладный воздух и тишину из коридора. В этот раз он был без трости, хотя я понимала, что, возможно, ему сейчас сложно без нее, однако он все равно стоял ровно, непоколебимо, как скала. Одетый с иголочки в дорогой костюм, состоящий из твидового бежевого пиджака в клетку, жилетки, из-под которой виднелись оранжевый галстук и белая рубашка, и темных прямых брюк, он держал руки за спиной, смотря на меня, потому что я сидела прямо напротив двери. В проходе было видно рукав солдата, который встал, чтобы охранять комнату, пока мы будем вести диалог. Дедушка сделал шаг в комнату, все еще не отводя от меня глаза, в которых я видела, как он проверяет меня на внешние травмы. Он даже еще ни разу не улыбнулся, как делал это раньше, стоило мне показаться в поле его зрения. Его улыбка, виднеющаяся над всегда аккуратно подстриженной бородой, так была необходима мне сейчас. Машинально я тоже встала, берясь рукой за столбик кровати. — Дедушка, — в этом простом обращении я хотела передать то, как же я скучала и как хотела увидеть его вживую, а не по видеосвязи. И то, как он был нужен мне сейчас. — Здравствуй, дорогая, — этот ровный и глубокий тембр голоса в детстве успокаивал меня, пока я маленькая, зареванная, с разодранными коленками сидела на коленях дедушки. Недолго погодя девочки поняли, что должны уйти, и тихонько прикрыли за собой дверь, чуть не врезаясь в еще одного охранника. Бывший консильери кивнул в их сторону, искоса наблюдая за действиями. Затем он посмотрел прямо на меня, показывая свои руки, в которых все это время держал солнцезащитные очки и перчатки из светлой кожи. Мне нравился стиль дедушки; несмотря на свой возраст, он любил выряжаться, не забывая о мелочах костюма джентльмена: от запонок, проглядывающих из-под светлого пиджака, до зажима на галстуке и платка в верхнем нагрудном кармане. Убирая очки и перчатки в карманы, Гектор раскрыл свои объятия. — Ты даже не поприветствуешь меня так, как умеешь только ты? — дедушка наконец улыбнулся. — Я очень рада тебя видеть, — здесь я подбежала к нему, обнимая и утыкаясь лицом в его костюм, крепко обхватывая руками за талию. Вот как он любил. Дедушка склонил ко мне свою голову и обнял так сильно, что я почувствовала его крепкие мышцы, которые все еще говорили о его физической подготовке мафиози. Слегка прохладная ткань его пиджака коснулась лица, ткань чуть щекотала кожу, но было очень приятно от свежести одежды и дорогого парфюма. Я хотела разреветься прямо сейчас, ибо знала — дедушка не будет ни ругать, ни говорить, что я не должна быть такой слабой. Это был мой дедушка, опасный и жесткий Гектор Дагворт-Грейнджер, который мог убить любого не колеблясь, но в то же время мягкий и понимающий только для меня. — Ты можешь расслабиться, Гермиона, я рядом, никто больше не посмеет тебя тронуть, — тихий голос потонул в моих волосах. — Я знаю, — слезы покатились по моим щекам. — Тебе все рассказали в подробностях? — Глупый вопрос. — Да, босс и консильери не поскупились на описания. Дедушка проводил рукой по моей голове, мягко, словно боялся причинить мне физическую боль, но мы оба понимали, что сейчас гораздо больнее моей душе, которая столкнулась с реалиями непредсказуемого мира, в котором я все еще была совсем зеленой. Так смешно — мир за пределами синдиката оказался для меня опасней, чем круг убийц и наркоторговцев. Отстранившись, я посмотрела в лицо дедушки, а он подцепил пальцами легкие каштановые пряди, упавшие на мое лицо, и убрал их за уши. Было немного щекотно от таких касаний: мягких, как летний ветерок. Он разглядывал меня, изучал каждую черточку лица, делая для себя какие-то выводы. — Ты успела измениться за то время, что мы не виделись, — дедушка перевел дыхание. — И я даже не знаю, рад ли этому или огорчен, потому что возможная причина такой метаморфозы кроется в недавнем происшествии. Теперь мы будем называть попытку моего изнасилования: «Недавним происшествием». А может лучше называть вещи своими именами? Что случилось, то случилось, и я не быстро об этом забуду, даже если буду использовать взаимозаменяемое слово. — А я не знаю, вызваны ли эти изменения данным «происшествием», как ты сказал, или это происходило со временем, пока я находилась здесь, вдали от дома, — я отошла от дедушки, лишаясь родного тепла. Он следил за моими движениями, а затем резко перевел взгляд на интерьер комнаты, разглядывая заправленные кровати со множеством то однотонных, то ярких подушек, и подготовленной для упаковки одеждой; пригляделся к стенам, украшенным несколькими плакатами, которые мы с Джинни покупали в магазинах на выходных. Когда я села обратно на кровать, дедушка подошел ближе к комоду Джинни, где было несколько фотографий ее семьи, наши с ней снимки, а еще те, где были Гарри с Роном. Он несколько секунд смотрел именно на одну, где мы с друзьями были на фоне неприметного бара. Помню тот день, потому что это был мой первый побег в такое сомнительное заведение. А потом посмотрел на букеты цветов, стоящие на полу. От него и от Тома. Дедушка приподнял свою густую бровь, кожа на лбу еще больше сморщилась, а борода дрогнула от движения челюстью. Я слегка покраснела, потому что сам факт дарения «таких» цветов от самого босса был немного стесняющим. Это он еще не видел пиджак Тома, который уже лежал в самом низу чемодана завернутым в пакет. Дедушка перевел на меня косой взгляд, но без упрека. Он ухмылялся. — Мы с Доминико ставили ставки, как быстро ты начнешь жить той жизнью, к которой никогда не относилась: ходить по барам, гулять и своевольничать, вести себя как обычный подросток, не обремененный семейными делами. Я победил. От удивления у меня чуть глаза не вылезли из орбит. Доминико был его первым помощником, консильери при младшем боссе, и, можно сказать, был частью нашей семьи, ведь часто обедал с нами или проводил уикенды в Италии. Он был одним из немногих чистокровных итальянцев в нашей мафии, допущеных к высоким званиям. И они вдвоем поспорили? — Ты поставил на то, что я очень быстро начну вести себя как среднестатистический подросток, оставшийся без контроля? — поверить не могу, что дедушка оказался прав. — Да. Но в то же время я знал, что ты все еще будешь оставаться собой и не забудешь о своих принципах, — он снова перевел взор на фотографии. — Хотя последнее мне еще стоит проверить. — Не сомневайся во мне, — сказала я твердо и уверенно, с нажимом на «не»; я все та же Гермиона, которая в некоторых случаях может повести себя как девушка, достойная знать обо всех делах «Volo della morte». Дедушка промолчал, а потом неожиданно сказал: — Здесь больше фотографий семьи Уизли, чем твоих. Возможно, он знал о Джинни и ее семье; уверена, он осведомлен о том, кем работают ее старшие братья и сколько раз Артур Уизли целует свою жену в щеку по утрам. — Будто сам не знаешь, что семья Джинни огромна, и каждый имеет место в ее сердце, поэтому и столько фото, — я закатила глаза, пока дедушка не видел моего лица. Он не любил, когда я так делала. — Ты, наверное, как и семья босса, уже все узнал о моем окружении. Дедушка оторвался от разглядывания комнаты и взял ближайший стул, чтобы сесть на него. Дерево чуть заскрипело под его весом. — Ты права, я знаю о твоих друзьях, Гарри Поттере и Роне Уизли, о том, что комната Розали Лестрейндж находится на этом же этаже, и о том, в какое местное кафе вы часто ходите. — Откуда? — ну не могут же наши люди быть настолько всеведущими. — Я получил информацию об этом не как мальчишка Валерио, — дедушка послал мне намекающую улыбку, которую я поняла, а затем выпрямился и сделал глубокий вдох. — Это был Себастьян, и еще один тайный источник, о котором я не буду тебе говорить. Что простите? Тайный источник? Шпион мафии прямо в школе? И, о боже, я совсем забыла. — Его ждет наказание? — понурив голову, я видела взгляд дедушки, полный строгости, и его руки с тонкой бледноватой кожей и морщинами, проявляющимися из-под нее, зажатые в замок на колене. — Да, если Том уже не сделал все, что нужно, — сразу поняла, о чем он. — Но здесь еще играет роль мое слово, окончательное. — Пожалуйста, дедушка, он не виноват. Это я все сделала так, чтобы Себастьян потерял меня из виду, я попросила девушку его отвлечь. — Но кто-то же должен ответить за несоблюдение приказа, Гермиона, — дедушка чуть склонил голову, так что его борода касалась воротника рубашки, с укором. — И это точно будешь не ты, даже если и являешься косвенной причиной. Протянув руку к букету от Тома, он протер лепестки некоторых бутонов между своими пальцами, уходя куда-то глубоко в свои мысли. Я понимала, что мне ничего не будет, максимум — выговор со словами «Не делай так больше» от дедушки, но за своего личного телохранителя, к которому успела привыкнуть, как к родному человеку, я переживала. И абсолютно все равно на то, что получу негативную реакцию от мамы. — Дедушка, — сделала паузу, пока он не обратил на меня внимания. — А мама знает? Он посмотрел на меня долгим, молчаливым взглядом, и потом кивнул. И тут я поняла, что пропала — маме рассказали о том, что на меня совершили нападение. Я занервничала, началась фаза страха. Простая новость, способная вывести меня из равновесия. Хотя чего я ожидала — конечно, она узнала бы; как моя мать, она имеет право на это, но хотелось бы, чтобы это от нее утаили под предлогом, что новость ранит ее сердце. Мне конец. Я боялась не реакции дедушки на мой поход на вечеринку, а своей матери. — Окей, — ободряюще скорее для себя сказала я. — Это ты ей рассказал? — Да, — он прищурил глаза. — Не пойму, что тебя так выбило только что. Правда, которая вертелась на языке, никак не могла вылететь, как воробей, уже который год, ибо его словно заперли в стальной клетке, и я винила в этом себя. — Да ничего, — стушевавшись, ответила я. — Мы вылетаем сегодня? У меня еще не все вещи собраны. Дедушка встретил мое виноватое выражение лица своим кивком, прекрасно понимая, почему не успела собрать абсолютно все вещи. Не устану повторять, как я благодарна ему за то, что ко мне он относится не так, как к солдатам или как некоторые родители в мафии к своим детям. — Я дам тебе время, — он встал, поправляя брюки, убирая невидимую пыль с ткани, — а пока наведаюсь к своему старому другу, Альбусу Дамблдору. — К нашему директору? — оживившись, спросила я с удивлением, а потом прищурилась со смешком, спрашивая: — Откуда ты его знаешь? Неужели это директор тот самый тайный «шпион»? Да нет, невозможно. Дедушка только ухмыльнулся и добавил: — Дела давно минувших дней, мое золотко. — Тогда не буду лезть в это, и прошу, не называй меня так при людях, — я чувствовала, как мои щеки приобрели розоватый оттенок смущения от такого обращения. Не дай бог он так обратится при... — Точнее, при Томе Реддле? — чееерт. — Конечно, дорогая, не буду тебя стеснять. Дедушка успел подойти к двери, пока я отсчитывала до пяти, чтобы отойти от смущения, и открыл ее, впуская гул голосов учеников. — Один из ребят останется здесь, и это не обсуждается. — Ладно, — в принципе, я не была против: что есть солдат, что его нет. Уходя, дедушка указал головой на меня солдату, стоящему напротив двери, и тот что-то ответил так, что я не услышала, а потом ушел, уводя следом за собой остальных. — Сколько у нас времени, дедушка не говорил тебе? — спросила я у мужчины, который был явно в возрасте. Он слегка расслабил позу, стоило дедушке уйти, и отошел от стены ближе к двери в комнату, чтобы лучше расслышать меня. Его светлые глаза просканировали меня, прежде чем глубоким голосом с намеком на мягкость ответить: — Не больше пары часов. Я услышала голос Джинни, направлявшейся сюда, и она была не одна, потому что в ответ ей что-то сказал Рон. Стоило им увидеть перед собой моего «охранника», который загородил проход, они сразу же замолкли. Джинни мигом поняла, в чем тут дело, и заглянула за косяк двери, чтобы увидеть, что я еще тут, а вот Гарри с Роном с писаным недоумением обратили все свое внимание на мужчину. — Здравствуйте, а вы кто? Вы не похожи на деда Гермионы, — сказал Гарри, но ему даже не собирались отвечать, отчего его глаза сильней загорелись от непонятной для него, и очевидно, для Рона, ситуации. — Дедушка уже приехал за мной, а это один из его людей остался, чтобы приглядывать за мной, пока сам дедушка ушел проведать друга детства, — поспешила отвести внимание ребят от преграды перед ними и дала знак мужчине отойти с порога. Черт, я даже не узнала его имя, как невежливо. Он пропустил ребят, не отрывая взгляда от них, пока Джинни подходила все ближе ко мне с виноватым лицом, будто что-то натворила или наговорила. Я нахмурилась, подумав, что она рассказала им об истинной пропаже Кормака или о моей семье, или о том, что вообще случилось позавчера. Гарри и Рон не должны были знать о вечеринке. Первый сел на кровать вместе со мной, приглядываясь. Зеленые, словно палитра оттенков листвы яблони, глаза всматривались в мои. По ним было видно, что Гарри переживал, я видела блеск, в котором отражались лучи солнца из наполовину занавешенного окна. Спустя неделю я буду скучать по этим глазам, по этому человеку, ставшему моим первым лучшим другом, настоящим и искренним. Рон же облокотился о высокую темную тумбу, на которой дедушка и заметил другие фотографии. По его позе — скрещенным на груди рукам и чуть нахмуренным рыжим бровям — я поняла, как он недоволен тем, что я не уведомила их, потому что мы вроде как собирались встретиться в доме Флинтов. — Гермиона, ты куда вчера пропала? Мы пришли на вечеринку, но тебя не видели, хотя ты должна была прийти с Джинни и Лестрейндж, — спросил меня Гарри, скорчив лицо на проговаривании фамилии Розали. Ему не нравилось то, что я с ней дружила, а я терпеть не могла, когда он или Рон относились к Розали пренебрежительно, основываясь лишь на том, что она была из другого класса, враждующего с нами. Ответ на его вопрос пришел сразу, не совсем правдивый, но и не отошедший от реальности: — Оу, я встретила своего родственника и его друзей, вот и ушла с ним погулять. Понимаете ли, я очень редко его вижу, примерно пару раз в год, из-за того, что он живет в Италии, — Джинни закусила губу. — И поэтому не могла пропустить такой шанс. К тому же сама вечеринка мне не понравилась с момента, как вошла туда. Рон слушал историю, уставившись на мое лицо. Казалось, он мог прочитать правду по моим глазам, но он не был таким, как Реддлы. Мой друг не мог увидеть то, что я прячу за тремя стенами лжи, не мог читать по глазам, из которых недавно лились слезы. — Но ты ведь могла нам позвонить. Мы переживали, — Гарри взял мою руку в свою и сжал, требуя правды, которая не могла быть отдана ему. Мне было неприятно. — Простите, все так завертелось, что я попросту забыла. Я виновато посмотрела на ребят и меня покоробило, потому что они думали, что я чувствую вину за это, когда на самом деле все было гораздо сложней. — Конечно мы тебя простим, Герм, это пустяк, — сказал Гарри и попытался обнять меня, но я резко подскочила, притворившись, что не заметила того, что он собирался сделать. Мне сейчас не нужны ничьи прикосновения, кроме моего дедушки, потому что знала: он последний, кто тронет меня в негативном ключе, а также Джинни и Розали, потому что они были девушками. Так как дверь была все еще открыта, солдат, все это время наблюдающий за нами, сделал пару шагов вперед и уже приготовился применить силу. Парни встрепенулись, испуганно посмотрели на этого мужчину, на подкорке ощущая от него дикую опасность. Даже я это чувствовала, как и то, что за очевидно долгую жизнь в мафии он прошел через многое, и какие-то школьники ему не помеха. Если Рон или Гарри сделают еще одно движение в мою сторону, ничто не удержит мафиози от того, чтобы свернуть обоим шеи. Едва заметно отрицательно покачав головой, я дала знак отойти, что мужчина и сделал. — Представляете, соседи Кормака сказали, что он так и не вернулся с вечеринки. Теперь они названивают ему и безрезультатно ищут, — как бы между делом упомянул Гарри. О-ох, они его и не найдут, пока «Volo della morte» этого не захочет. — Он говорил тем вечером, что наконец подцепит девушку, о которой мечтал долгое время, — меня сейчас вырвет, — может, они поехали в какой-нибудь отель. — Рон! — закричали одновременно Гарри и Джинни. — Я пошутил и только предположил, — поднял тот руки в защитном жесте. — Не смешно вообще, — сказала Джинни, мотая головой и украдкой поглядывая на меня. — Уверена, он не пропадет, — я прочистила горло, а потом добавила: — Вы ведь будете мне писать? Не оборвете связи? Рон наконец встал ровно и засунул руки в задние карманы джинс, будто ему некуда было девать их в попытке что-то сделать. Он улыбнулся так, что вокруг голубых глаз образовались морщинки, в которых утонуло множество веснушек. Боже, я буду скучать даже по его веснушкам, которых на солнце становилось еще больше. — Ни за что, Гермиона. Конечно мы будем писать, и ты навещай нас, наши адреса ты знаешь, — улыбчиво проговорил он, отчего у меня стало тепло на душе. Находясь в кругу друзей, я поняла, насколько велика разница между атмосферой нашей компании и круга братьев Реддл и их подчиненных. Если сейчас ощущался уют, как если бы я сидела под солнцем в саду с Роном, Джинни и Гарри, пила прохладный лимонад под ретро-песни из старенького магнитофона, и мы обсуждали нашу совместную поездку в какой-нибудь небольшой городок Великобритании на пикапе отца семейства Уизли, то с Реддлами я ощущала другое. С ними чувствуешь безопасность вкупе с опасностью, а еще напряженное состояние, при котором надеваешь маску отчужденности на виду толпы на элегантной вечеринке. Там вместо лимонада у тебя в руках вино или мартини, а одежда соответствует требованиям этикета и строгого дресс-кода, который не подразумевал бы так понравившиеся мне джинсовые шорты и кардиган крупной вязки поверх топа. — Спасибо вам, за все, — как бы я сейчас хотела обнять их, но максимальное, что я смогла сегодня выдержать, это прикосновение руки Гарри. — И еще кое-что, этим летом я вам напишу одну очень важную информацию, про которую у меня сейчас нет точных данных, но уверяю, вы удивитесь. Конечно же, речь шла о свадьбе с боссом. Я не знала, можно ли будет позвать своих друзей на торжество, но мне хотелось их там видеть. Если Реддл запретит, я пойду к тому, кто точно сделает все, чтобы я была счастлива в этот день — к дедушке. Ребята посмотрели на меня своими напряженными взглядами, а я в это время заметила, как уголок губ солдата немного приподнялся. Естественно, он понял, о чем речь, как и Джинни, которой я успела сегодня все рассказать и которая сейчас лишь кивнула. Рон посмотрел на нее, глазами требуя ответов, а та лишь обезоруживающе улыбнулась, якобы сама ничего не понимает. — Окей, — протянул Гарри, вставая, — будем ждать. И снова тишина засела между нами, такая тяжелая и болезненная, потому что сейчас мы расставались на неопределенное количество времени. Проучившись в Хогвартсе два года, я поняла, насколько мне не хватило этого времени, чтобы на полную катушку пожить в радости и детской наивности со своими друзьями. Гарри кивнул и первым направился на выход, напоследок обернувшись ко мне и пробормотав: «Пока, Гермиона». — Пока, Гарри, — по правой щеке скатилась слеза, которую я сразу смахнула. И я улыбнулась самой счастливой улыбкой, на которую была способна, потому что мой лучший друг должен был запомнить меня такую, прежде чем через некоторое время спустя увидит холодную, ледяную принцессу мафии. Рон пошел вслед за другом, еще раз косо взглянув на охрану, и сказал те же слова, оставляя нас с Джинни одних. — Вы еще увидите их, мисс Дагворт-Грейнджер, — убедил меня мужчина, и я кивнула, поверив его словам. Пусть будет так. — Что ж, — протянула Джинни. — Пора дособирать чемоданы, не хотелось бы заставлять твоего дедушку ждать. Я пустила смешок, потому что понимала то, что она скрывает. — Ты его боишься, — не вопрос, а утверждение. — Ладно, раскусила, боюсь. А кто не будет бояться после того, как узнал о том, кем он является на самом деле, — сдалась Джинни, начиная складывать оставшуюся одежду в чемодан. Кажется, она отходила от шока правды и ушата информации о том, что все это время жила с внучкой консильери. Мне самой осталось упаковать несколько вещей и собрать коробки туфель. Мелочи, такие как декоративная косметика и уходовая, уже были упакованы в другой чемодан. За большое количество багажа я не переживала, потому что их в основном потащат люди дедушки, который запретит мне даже катить один из чемоданов самой. — Поверь, дедушка не тронет ни тебя, ни твою семью, потому что во-первых, вы посторонние, а никому нельзя вас трогать, если не пойдете против мафии. И во-вторых, ты моя подруга, и дедушка в первую очередь учтет этот факт. — А твой жених? — Я бы не назвала его своим женихом, — я покраснела, потому что стоящий рядом мужчина слышал этот разговор. Погодя секунду, я закрыла дверь, чтобы не попадать в поле его зрения и снизить риск подслушки более личных моментов. Джинни кивнула и ушла в ванную собирать свои средства по уходу за волосами. — Он не тронет вас! Я не позволю! — крикнула я подруге. Если Том Реддл захочет навредить моим друзьям, я сделаю все, что в моих силах, чтобы отговорить его, и встану поперек горла острой косточкой. Когда подруга вернулась со всем, что нашла из своего в ванной, она снова обратилась ко мне: — Гермиона, я понимаю, почему ты не обнялась с ребятами напоследок, — слова меня заморозили. — Но не возникнет ли у них каких-то мыслей? Ты всегда была очень тактильная с ними. — Черт, Джинни, я знаю, и от осознания того, что я сейчас не то что не хочу, а боюсь и брезгую находиться рядом с кем-то из парней, мне еще хуже, — разозлившись непонятно на кого, я грубо бросила и запихнула в сумочку расческу. Злость кипела во мне бурлящей жижей, съедая мое спокойствие под корень. Что-то темное и необузданное поднималось надо мной, как тень от высокой темной башни, перекрывая обзор. Оно требовало впустить себя в мое тело, хотело завладеть мной, начиная с разума и заканчивая ногтями, способными в эту секунду проделать дыру в ткани льняной сумочки. Это было так заманчиво, потому что я чувствовала, как сдаю позиции и словно уступаю своему образовавшемуся, но еще спящему альтер-эго. Однако запамятовала — ранее за меня успели отыграться по полной. Незаметно для меня подруга подошла поближе и приобняла, положив голову на мое плечо. — Ты справишься, — прошептала Джинни мне на ухо как какой-то секрет обо мне, не известный мне самой. — Спасибо за поддержку, Джинни, — повернувшись к ней, я обняла ее со всей силой, что аж позвоночник захрустел. — Я так буду скучать. — Я тоже. — И еще кое-что, — отодвинувшись от нее, я посмотрела прямо в ее глаза. — Пообещай, что будешь осторожна в общении с Валерио. Я не в праве запрещать тебе с ним видеться, но он и его семья опасны. Лишь хочу предупредить: будь осторожна. И пиши мне, звони в любое время дня и ночи, я тоже буду звонить, главное — не пропадай. — Насмешила, Герми, но так уж и быть, послушаюсь твоего совета, а от моих звонков ты не сбежишь. Будешь рассказывать, как тебе замужняя жизнь, а я о том, как Рон будет ныть о своем упущенном шансе, проводя все свое время дома за приставкой. Скорчив лицо, я спросила: — Его так сильно задело мое равнодушие? Я скорее уберегла его от ненужного внимания сама знаешь кого. Джинни кивнула, и раздался стук в дверь, после чего я поспешила ее открыть, чтобы увидеть уже двоих мужчин в костюмах-двойке с напряженными лицами. — Гермиона, нам пора, — сказал неформально один из них, очевидно помня, что так мне нравится больше. Я приказала подождать еще немного и принялась закрывать чемоданы, упаковывая последние пары туфель. Затем пропустила их, чтобы они все это взяли, не забыв прихватить один из букетов. Уходя, они кивнули Джинни, а я же, прихватив свой небольшой рюкзак и оставшиеся цветы, иронично подаренные боссом, остановилась на пороге комнаты. — Пока, Джинни. — Увидимся, Гермиона. Мне было весело, — улыбаясь, сказала она, и мы обе тихо расмеялись. А затем я ушла. Вышла по коридору вниз по лестнице к выходу из общежития, прошаркивая своими кедами по доскам пола. В последний раз берясь за ручку больших двойных дверей с витражными стеклами, я открыла дверь, можно сказать, в свое неопределенное будущее. И снова звучу, как цитаты из американских подростковых фильмов и сериалов Disney, которые мне когда-то нравились. Господи, Грейнджер, соберись. С этой секунды ты снова внучка бывшего консильери. Машина с шофером ждала на подъездной дорожке, в нее то и грузили мои вещи. Вторая машина, стоящая чуть левей, была классом меньше, чем та, на которой мне придется ехать до аэропорта, где нас ждал частный самолет. А дедушки, между прочим, еще не было, хотя я думала, что он будет ждать здесь. Заметив то, как я оглядываюсь по сторонам в его поисках, один из людей сказал, что он скоро будет здесь, и, поверив словам, я уложила огромный букет на заднее сидение бентли, к цветам от дедушки. В стороне чуть подальше стояла Розали с братом. Фрэнк внимательно слушал ее со своего высокого роста, чуть наклоняя голову. Он улыбнулся каким-то ее словам и, пробормотав что-то в ответ, притянул ее к себе в объятия. Наблюдать за такой семейной идиллией Лестрейнджей довелось мне впервые, и мое сердце затрепетало от такой сцены. С Розали я увижусь гораздо раньше, чем с другими. Когда подруга заметила меня, она отстранилась от брата и помахала мне на прощание. Фрэнк обратил на это внимание и перевел взгляд в мою сторону, резко переменившись, став жестче, холоднее, с твердым, режущим насквозь вглядом. В этот момент возле меня послышались шаги, тяжелые звуки трения камней гравия друг о друга. Одеколон дедушки пощекотал мои рецепторы, когда он встал рядом со мной и обратил взор на другого младшего босса. Ничуть не смягчая взгляда, дедушка кивнул Фрэнку и, положив руку на мою спину, развернул меня к машине, открывая заднюю дверь. Вдвоем мы уместились в светлом салоне машины, не задевая букет и позволяя охране сесть впереди. — Поехали, — приказал дедушка, и я распрощалась с прошлым.***
Пролетая в нескольких тысячах метрах от земли, пока я слушала музыку, а дедушка ждал, когда ему принесут чай, я думала о нашем боссе. Мне было крайне интересно, где сейчас Том: разбирается с делами или же отдыхает дома вместе с братьями, обсуждая прошедшие дни; думал ли он обо мне? Было бы нечестно, если бы только на мне оставила след та вечеринка, и что только у меня в голове каша от встречи с ним. Может, Тому запомнился это вечер не только успешным актом мщения и восстановлением чести? Я хотела, чтобы он думал обо мне, как я не могу выкинуть его из своей головы и перестать беспокоиться о том, какой буду рядом с ним. Дедушка дал знак снять наушники, и я убрала их, ожидая услышать какие-то новости, о которых нельзя было говорить в стенах школы. Наливая яблочный сок из графина, стоящего на столике, и, ожидая первых его слов, я зацепила глазом газету, которую до этого не заметила. — Это выпуск, который выйдет завтра, прочтешь? — у дедушки был такой выжидающий взгляд, что я не могла не схватить этот несчастный сверток. Раскрывая газету, я чуть не поперхнулась, допивая сок, потому что заголовок и фотография удивили, если не шокировали до онемения. По инерции сползла вниз по креслу, принимая неподобающий для высокопоставленной внучки вид. «Племянник политика попрал честь своей семьи» — так гласили большие жирные буквы, под которыми напечатали коллаж из фотографий Кормака с вечеринок, где видно, как он пьян практически вдрызг и притирается к девушкам. Самая большая, та, где он избитый, вероятно после пыток, лежит в одних брюках на какой-то дороге, рядом пустые бутылки и, кажется, шприцы для инъекций. Не трудно было догадаться, чья это работа. — Ричард Реддл всегда действовал эффектно, подавляя человека, используя его же стыд и страх, — пробормотал дедушка в чашку, выпивая чай до остатка. Пока я вчитывалась в саму статью, проверяя на упоминание меня или моих друзей, он уже налил вторую чашку и еще плеснул во вторую для меня. — Даже не знаю, довольна ли я этим или нет, — убрав газету, взяла сервиз в руку, пробуя прекрасный вкус черного чая со вкусом черной смородины с добавлением ложки сахара. — Должна быть, — дедушка сделал паузу. — По крайней мере, я доволен. Во-первых, за тебя, твою честь и мою отомстил твой будущий муж, сам босс мафии; во-вторых, наши имена не были упомянуты в газетах, а значит, не будет разговоров о том, что все это было сделано из-за тебя и ты якобы напросилась сама, и в-третьих, все прошло оперативно. После озвучивания им второго пункта по горлу поднялась жёлчь от неприязни, будто тело действовало отдельно от разума и выдавало реакцию самопроизвольно. — Однако ты должна знать: из-за того, что в том особняке с вами всеми были еще посвященные, есть риск утечки информации о пытках этого парнишки, об их причине. Эти люди не дураки, сразу поняли, что парнишку приволокли пытать, чтобы отомстить за что-то, а появление тебя в потрепаном состоянии сразу приводит к мысли, что этот парень что-то сделал с тобой. Мало кому можно верить в наших кругах, несмотря на то, что как организация мы стали слаженней после смены власти, и поэтому остается вероятность, что кто-то расскажет о связи между тобой, Реддлом и Маклаггеном. — Я понимаю. — Казалось, он что-то недоговаривал. — И еще, твоя мать изъявила желание поскорее устроить твою помолвку и свадьбу, о чем сообщила самому капо, в связи с тем, что могут пойти неприятные слухи, очерняющие твою благодетель. — Что? — воскликнула я. — Она хоть понимает, что если вдруг всем станет известно о том, что я как-то связана с таким состоянием Кормака, если кто-то все же расскажет, то скорая свадьба натолкнет всех на мысль, что мы что-то пытаемся скрыть? — Намекаешь на то, что все подумают, что этот парень успел тебя изнасиловать и ты забеременела? — Черт возьми да! — я вскочила, от злости, не имея сил усидеть на месте. — Гермиона, — дедушка послал мне укоризненный взгляд за ругательство. — Успокойся, я сказал «вероятность», а она ничтожно мала, потому что все боятся Тома Реддла, а он убьет любого, кто сболтнет лишнего, и дело с парнишкой относится к этой категории. Том не пощадит того, кто скажет, что он — капо — взял в жены дочь консильери, изнасилованную на какой-то школьной вечеринке, так сказать «подобрал остатки». Сильнее яда змей, живущих в «Volo della morte», их страх и уважение по отношению к Тому и его братьям. Его слова немного меня успокоили, ибо знала о силе образов троих Реддлов, но я все еще оставалась непомерно зла на мать за ее поступки. В лоб приказала боссу поскорее жениться на мне? — А как отреагировали братья на слова мамы? — спросила я, усаживаясь обратно. — Из троих только Валерио был удивлен, вываливая монолог на итальянском со всеми эпитетами, Том и Ричард же наоборот. Промолчав, старший согласился, а второй вообще воздержался от любых слов. Думаю, они сразу догадались, из каких соображений она так поступила. Я провела руками по лицу и вцепилась ногтями в кожу головы. Почему-то ничего никогда не идет так, как сама того хочу. А я хотела повременить с помолвкой, потянуть время. Если мама имела в виду скорую свадьбу, то это значит, что примерно через месяц я буду Гермионой Реддл. — Не стоит так сильно бояться брака, Гермиона. — Я боюсь не самого брака, дедушка, а Тома. — Странно не бояться его, — дедушка улыбнулся мне по-доброму, с лаской, пытаясь утешить не только словами, но обещанием, горящим в глазах. — И помни, что бы ни случилось, ты всегда можешь прийти ко мне и попросить помощи, и я в любой момент защищу тебя, даже от капо, чего бы мне это не стоило. Ты не защитил меня от моей матери. — А ты его боишься? — задала я последний вопрос перед тем, как мы приземлились. Он не ответил.***
Мама стояла у подножья каменной лестницы особняка вместе с горничной, дворецким и охранником. Последний был один, потому что по периметру стояли другие. Я заметила фигуру матери, всю такую спокойную и холодную, как статуя, еще из окна машины, когда проезжали ворота. Хоть бы сделала вид, что рада. Пара минут до моего наказания за своевольность. — Добро пожаловать домой, Гермиона, доченька, — сказала она, обнимая меня, когда я вышла из машины. Мама вцепилась так сильно, что я чувствовала ее наманикюренные ногти, впивающиеся сквозь одежду. А еще давно запомнила, она обращается ко мне «доченька», когда недовольна. — Спасибо, мама, — было холодно, но иного она не заслужила. Отстранившись, я отошла, чтобы поприветствовать прислугу, которая, в отличие от матери, была приятней в общении. По крайней мере, они не оставляли синяки после касаний. Вещи уже уносили в дом, в мою комнату, когда я медленно вошла в коридор, подмечая, что здесь ничего не поменялось — все те же молочно-белые стены с лепниной под потолком, на которых были развешаны картины, столики в стиле ампир с благоухающими свежими цветами, очевидно сорванными в оранжерее с утра. Чуть пройдя дальше, становился доступен обзор на другие комнаты, с коралловыми диванами и креслами, и широкую лестницу с белыми гранитными перилами, по бокам от которых тоже стояли вазоны с цветами побольше. Только пахло в доме не так, как я помню: не было запаха вкусной еды, доносившегося из кухни, где готовила миссис Норт — милая женщина, которая спускала мои кражи пирожных с черникой, гренков и упаковок какао с молоком. Дедушка подошел со спины, положил руку на мое плечо и поцеловал в макушку, затем ушел в сторону своего кабинета, вероятно, связаться со своим консильери и сказать, что он вернулся в графство. Мы с мамой остались одни, ведь прислуга разошлась по своим делам. — Мисс Гермиона, куда эти цветы? — спросила меня худенькая молодая девушка, которую я впервые видела, очевидно новый персонал. Она с трудом держала сразу два букета, и мама поспешила забрать самый большой, невольно глядя на него. — От кого они? — спросила мама недоуменно, внимательно его разглядывая. Интересно, если я скажу, она от счастья прыгнет до потолка? — От капо. До потолка она не прыгнула, но хищная улыбка озарила это неприятное лицо. — Тогда оставим их в гостиной, чтобы все любовались, — мама передала цветы прислуге и приказала уходить, пока я, забрав подарок дедушки, направилась наверх. Можно было почувствовать всю ее сдерживаемую агрессию в мою сторону. Ноги подкосились, когда, направившись в свою комнату, где вероятней всего меня ждал Живоглот или, как его некоторые называли, «Рыжий дракон», потому что он всегда охранял меня как мог, на самом деле просто ложась рядом, царапая кого попало, я заметила, как мама идет следом. Она кивнула уходящим мужчинам, что оставили мой багаж у двери комнаты, все еще следуя, как проклятая тень. Как и ожидалось, стоило мне подойти к комнате, как Живоглот напросился на руки. — Этот треклятый кот не давал спокойно жить, практически орал, пока тебя не было, — сказала мама, фыркнув под конец фразы. Она не любила его, потому что Живоглот знал, кому в этом доме стоит расцарапать лицо, чем он пару раз и баловался. Промолчав, я прошла в комнату, где все осталось нетронутым, разве что шторы теперь были подвязаны и открывали доступ к стеклянным дверям на балкончик, и цвет покрывала сменился со светло-молочного на графитовый оттенок. Прокатив чемоданы до комода и оставив букет на кровати, я занесла коробки, чтобы все разобрать, но у моей мамы были другие планы касательно следующих минут. — Разве я тебе не говорила, чтобы ты не носила джинсы? Так еще и такие потрепанные. Немедленно переоденься, — сказала она, неприятно выгибая бровь. Она жутко ненавидела, когда я носила что-то помимо платьев или юбок, порой доходя до открытого нападения со словами, что таким образом я привлекаю лишнее внимание мужчин к себе и что в таких семьях, как наша, которая посещала воскресные мессы чаще, чем большинство других людей из мафии, женщины не должны носить штаны, тем более такие обтягивающие, какие были сейчас на мне. — Переоденусь, — я повернулась к маме, поглаживая мягкую длинную шёрстку Живоглота, напросившегося на мои руки, — но не потому, что ты приказала. Прекрати контролировать каждый мой шаг. Мама приподняла подбородок, посмотрев с такой неприязнью, что я ощутила себя ужасно испорченной и грязной, попрошайкой, недостойной стоять в этом доме. — За два года успела стать такой независимой и бесстрашной, что смеешь говорить что-то подобное? Я твоя мать. — Ты перестала быть моей матерью с тех пор, как впервые ударила меня по лицу, и я просидела в комнате два дня, потому что у меня не было косметики, чтобы скрыть следы твоего неуравновешенного состояния. — Ах, моя милая Гермиона, — она подошла ближе и положила руки мне на плечи. — Когда же ты поймешь, что это ради твоего воспитания, которое, к сожалению, ты спустила в тартарары, раз я узнала новость о нападении на тебя. Вздрогнув, я отскочила и отпустила Живоглота на кровать. Сейчас будет буря. — Как ты посмела себя так вести в приличном обществе, на глазах у всех? Раз нас не было рядом, ты решила забыть о том, что женщина должна быть покладистой, невинной и скромной, что завлекать мужчин и сводить все к прелюбодеянию — это грех? — Я завлекала? Сводила все к сексу? Чем, мама? Своим внешним видом? О чем ты вообще говоришь? — голова пухла от ярости, вызванной ее словами. Ладонь, сжатая в кулак, тряслась в желании ударить эту женщину, которую даже матерью называть не хотелось. Она сейчас серьезно это говорит? — Меня чуть не изнасиловали, мама, и спаслась я только благодаря вовремя подоспевшим Реддлам! А ты говоришь, что я сама напросилась на это, вместо того чтобы утешить? Что ты за мать? Ни одна эмоция не прошла по ее лицу. Мама всегда была жестока, подобно нашим мужчинам. Не сомневаюсь, она бы стала капитаном, если бы женщин брали в солдаты и поднимали до таких постов. — Ах да, ты напомнила, — эта женщина надвигалась на меня, и ничего хорошего не стоило ожидать. — Реддлы, еще и перед ними опозорилась! Перед капо — своим будущем мужем, которому ты должна была отдать свою невинность, а ты вручила ее в руки какого-то мальчишки-проходимца. Она вцепилась в мое плечо, захватывая еще несколько прядей, делая мне больно. — Молись богу днями и ночами, чтобы ни один солдат не проболтался, не то тебе никогда не очистить свое имя, даже если выйдешь за Тома Реддла, если он, конечно, захочет тебя после всего случившегося с твоим телом. Я смотрела на нее во все глаза. Начала выбиваться, желая поскорей отодвинуться от нее, потому что стало банально противно с нее. Да пошла она. — Ты скорее будешь стоять на своих нелепых догадках и предположениях, чем внимательно прислушаешься ко мне! Ничего не было! Кормак не успел! Мы начинали переходить на крик, жаль, что у всех комнат шумоизоляция, а так бы хотелось, чтобы дедушка услышал, или кто-то из прислуги, и поведал ему все. Я бы сама могла, но что-то меня все время останавливало: страх или моему больному мозгу нравится так страдать, и поэтому он не отдает приказа раскрыть правду. Посмотрев на меня вблизи в последний раз, мама добавила: — Мы все узнаем это, когда увидим кровавые простыни после твоей первой брачной ночи, — она отпустила мою руку и отошла на шаг, когда мне пришлось напомнить о реформах. — Ты забыла? Том отменил эту традицию, так что ничего ты не получишь, — предательские слезы образовались в уголках глаз, моя душа больше не могла выдержать такого психологического насилия. Счётчик самоуничтожения запустил обратный отсчет до того момента, как от моего сердца не останется ничего. — Как мать я могу попросить об исключении, он поймет мое рвение, — мама поправила платье и спешным шагом направилась к выходу из комнаты. — Не забудь, что ужин в семь, и надень платье. Не видя ничего из-за слез, я наобум взяла что-то со столика с зеркалом и кинула это в закрытую дверь, вымещая свою злость на мебели. Я так больше не могу. Дыхание срывается и останавливается. Легкие застыли. Сердце начинало делать последние кульбиты. Помогите.*** Том
— Почему ты не даешь мне выбирать музыку? У тебя отвратительный вкус. — Раньше никто не жаловался, — и все же я убавил звук аудиосистемы машины. — И вообще, водитель выбирает музыку, а пассажир помалкивает. Валерио, сидевший рядом, посмотрел удивленно, как будто я сказал, что сдал его обожаемый байк в металлолом. — Ты только что процитировал сериал «Supernatural»? — А что такого? Мы с Ричи любили его смотреть, — сказал я, делая последний поворот по дороге, огороженной редкими деревьями, к особняку семьи Морелли. Валерио захотел увидеть свою мать, которая теперь жила рядом с племянником, Сальваторе — боссом местной итало-американской мафии, и я счел это прекрасным предлогом поехать с ним, чтобы обсудить пару дел. Ричард предпочел остаться в Великобритании, продвигая свое дело по мести Маклаггенам, оставаясь за главного, пока меня нет. Он делал даже больше, чем я, а ведь Гермиона будет именно моей женой. Да, я пытал того парня, даже отрубил член, и я хотел сделать что-то ещё. Стало бы неудобно, да некогда об этом думать, пока на носу висит куча дел, так еще и приближающаяся свадьба, о которой упросила мать Гермионы. Мы сразу поняли ее намерения, ведь никто не застрахован от утечки информации, сплетен и поспешных выводов. И я, черт возьми, согласился. Потому что захотел Гермиону Дагворт-Грейнджер себе. Что касательно Валерио, мы с Ричи считали, что за ним нужен глаз да глаз, несмотря на то, что этим летом его ожидает посвящение в ряды «Volo della morte». Мне надо было еще обговорить пару пунктов сотрудничества с его двоюродными братьями, к ним мы и ехали, вместе с парой наших людей для защиты. Идти одним к потенциальным врагам, не прячась? Я не самоубийца, учитывая что Морелли много. Вашу мать, их семья была такой огромной, что я не удосужился запомнить их всех, посчитав пустой тратой времени, так как было важно знать только имена тех, с кем имел дело. — Судя по тому, как часто он припоминает моменты из сериалов, вы не отходили от телека, — пробурчал Валерио себе под нос, доставая телефон. — Он порой не отходил, когда отца не было в городе или в стране, я же был занят, но не был против, потому что Ричарду это явно было нужно, — скося взгляд, я увидел, как младший брат переписывается с кем-то. — Только не говори, что это соседка Гермионы. Он даже не обратил внимания, продолжая читать сообщение. Господи, подросток в пубертате, думающий не тем, чем надо. — Если ты в итоге трахнешь ее, мы с Ричи не будем спасать твою задницу от Сальваторе, потому что ты уже должен знать — нельзя заводить отношения с посторонними, а если смотреть с моей стороны, то тут ничего не решено. Я еще рассматриваю вариант, позволять посторонним касаться нашей жизни или нет, — кого я обманываю, даже спустя такое короткое время, как мы встретили Валерио и приняли его в свою семью, готовы были сделать все ради него: разрешить связь с девушкой не из мафии, даже убить тех, кто причинит ему боль. — Неправда, — наконец он убрал телефон, когда мы подъехали к большим кованым воротам особняка, и посмотрел на меня с лучезарной улыбкой, такой неестественной для Реддлов. — Ты встанешь на передовой, чтобы защитить меня, ведь я твой любимый младший брат. — Я еще не решил. Когда ворота открылись, я собрался с духом, как и брат, который мгновенно будто повзрослел в моих глазах, став серьёзнее, убирая веселье с лица, заменяя его на отчужденность. Но он все равно нервно поправлял волосы каждые тридцать секунд. Припарковав машину, мы вышли, ступая по чуть потрескавшемуся асфальту. Другие наши люди встали позади, двое за братом и один за мной. Нас уже встречали итальянцы — двоюродные братья Валерио и сам Сальваторе — вооруженные, с пистолетами в руках. Проверив кобуру похлопыванием по пиджаку в районе карманов, мы с братом двинулись к цели. — А вот и вы, мы вас заждались.