Том
— Честно говоря, не ожидал увидеть тебя, Том, — размеренно произнес Сальваторе, наливая мне в хрустальный стакан со льдом виски. — Должен был приехать только Валерио, что же тебя привело к нам? Сделав жест рукой, я остановил итальянца. Меня, как гостя, удостоили честью сесть во главе стола, и за спиной находилось огромное окно, от пола до потолка, выходящее во двор. Не очень безопасно, учитывая, что итальянцев и англичан не связывали никакие договоры, лишь родственные связи бастардов. Пришлось сесть полубоком, чтобы краем глаза видеть обстановку на улице. Сальваторе сидел не на другом конце, а на стуле, наиболее ближнем ко мне. Рукава его пиджака могли коснуться моих, если бы он чуть наклонился. Его братья стояли по периметру комнаты, выглядя скорее как его охрана, а не семья. И тут я задался вопросом: они так не доверяют мне и опасаются, чего бы я не учудил, или их брат, являющийся боссом, как-то тоталитарен в своей власти даже в кругу семьи? — Для алкоголя еще не время, так что обойдусь простым кофе, — я искренне не понимал резона пить сейчас. Нет, конечно, может в любой другой раз я выпил бы с Сальваторе, слушая истории о его садизме, но не когда у меня есть настрой на хорошие переговоры. Морелли оглядел меня долгим взглядом, а затем, передав бутылку одному из братьев, чтобы тот налил остальным, обратился к на вид самому младшему брату. — Джулиано, передай, пожалуйста, тетушке Альбе, что нашему гостю нужен кофе. Я полностью оглядел того, к кому обращался Сальваторе, чтобы запомнить на будущее, как выглядели его братья. Помимо упомянутого Джулиано в комнате находились еще три человека, один из которых не имел никакого сходства с Морелли. Да, братьев я сразу различил: у всех были похожие черты лица — чуть заостренные носы, высокие скулы и темные, как ночь, глаза и волосы. Они отличались лишь телосложением: Джулиано в силу своего возраста был среди них самым худощавым. Остальные двое уже имели опыт тренировок и боевой подготовки — это можно было определить по еле заметным шрамам на кистях рук, выглядывающих из-под рукавов рубашки и футболки у другого. Тела у старших были явно натренированы, что проглядывалось через одежду. А этот «лишний человек» имел более размазанные черты и бледность, не присущую итальянцам. Он был консильери при Сальваторе. — Итак, мой вопрос еще открыт, — уже жестче сказал Сальваторе. — Я здесь ради дела, а точнее, сделки, которую хотел бы предложить еще раз, — устраиваясь поудобней в кресле, стал дожидаться свой кофе. Один из самых крупных братьев, до этого меланхолично перебирающий рукава выглаженного черного пиджака, обратил свой взор на меня, пока другие в своих головах резали меня по кусочкам, поскорее желая избавиться, или же они хотели послушать то, что я хотел сказать. Ставлю бутылку виски Macallan тысяча девятьсот двадцать шестого года, что многие мафиози ссут в штаны, когда видят именно этого члена правящей семьи. — Ha coglioni il ragazzo! — усмехнулся этот здоровяк. — Inglese, non hai paura che ti anneghiamo in un fiume puzzolente? — No, Non ho paura. Ma se lo fai, l'intero sindacato inglese ti farà guerra. E tu sei solo, — я сделал паузу на тот момент, когда вошла служанка лет пятидесяти и подала мне на подносе кофе, улыбнулся и поблагодарил ее, а после перешел на английский: — И проявите уважение к гостю, говорите на английском. Нет, итальянский мне, конечно, нравится, то, как он ложится на язык, но я планировал обсудить многое, что вас всех заинтересует, и в этом разговоре точно будут иметь место английские слова, не имеющие аналогов в итальянском. Моя фраза о том, что они одни, кажется, больше затронула их раздутое самомнение, чем все остальное. Ну не мог же я прийти сюда не подготовленным? Мы с Ричардом, как прилежные ученики перед сдачей эссе, искали всю нужную нам информацию о Морелли и их связях как дружественных, так и вражеских нелегальными способами, просачиваясь в самые глубины даркнета. Еще помогли небольшие опросы среди итальянцев, иммигрировавших из Италии к нам, полностью потерявших уважение среди своего народа. Деньги сделали за нас большую работу. Консильери оживился первым, последовав примеру своего капо: он сел по другую руку от меня, тем самым загоняя в капкан. Если так они пытались надавить, играя в ловушки разума, то явно не имели чести работать с моим отцом напрямую. — Лука, послушаем его, — сказал итальянец, устраиваясь на стуле и проводя мизинцем с перстнем по губам. — Может, мы действительно услышим что-то дельное. Так, имена трех братьев я узнал, класс, можно жить дальше. — У вашего консильери явно мозги работают больше, — чуть оскалился я. — И как вас зовут? — Риккардо. Он занял свой пост еще при нашем отце, — ответил вместо своего человека сам Сальваторе. Я не упустил тот момент, что имя Риккардо — итальянская форма имени Ричард, какое совпадение. — Что ж, приятно познаком… — Твою мать, хватит тянуть резину, Реддл. Говори, чего ты хочешь от нашей семьи, и вали с Валерио на свою территорию, — меня прервал голос еще одного брата Сальваторе, который выглядел так, будто его в срочном порядке забрали с игры в теннис с политиканом. Сука, как я ненавижу, когда меня перебивают, особенно когда так вежливо пытаюсь вести диалог. — Фабио! — грубым голосом воскликнул самый старший брат, заставив стол чуть покачнуться, ибо он еще и повернулся всей своей тушей. В молчании я ощутил свою силу, потому что, похоже, смог оборвать хваленую наигранную идиллию спокойствия этой семьи. — Я проявляю свое английское воспитание, а вы в это время смотрите на меня come una puttana che ti ha rubato qualche chilo di Coca, — может, родной язык их успокоит, мне нужны рационально мыслящие собеседники, а не головорезы, желающие размозжить мою голову стаканом для виски. Что странно, все уселись за стол, даже самый младший, сделавший вид, словно он был уже давно в этих делах. Однако он был едва ли старше Валерио, а значит, прошел примерно год, как он стал посвященным мафиозо. У итальянцев было небольшое различие в произношении слова «мафиози» — они меняли последний звук. — Итак, как мне известно, ваш бизнес наркоторговли совсем плох, — они все посмотрели так, будто ждали, что я так скажу. — И я сейчас не о том, что ваш товар отличается низким качеством. Босс итальянцев никак не дал мне понять, что эта тема ему хоть как-то причиняет дискомфорт, думаю, тут даже Ричард не смог бы ничего определить. Взгляд темно-карих глаз не изменился, не приобрел тусклости или злости. Несмотря на то, что я надавил на больную мозоль, он все так же был сосредоточен на мне. Другие же члены семьи ничем не отличались от своего старшего брата — все продолжали слушать меня и внимать моим словам. — Я хочу сказать, что помимо того, что ваши покупатели недовольны тем, что от вашей наркоты людей уже не вставляет, сами поставки порой не доходят из пункта назначения до конечной точки, то есть до твоего порта, Морелли. — Все, что ты говоришь, Том, я давно знаю, и, если честно, не понимаю, к чему ты ведешь, а еще больше меня интересует, откуда ты знаешь это все, — голос Сальваторе понизился, стал глубже, чем до этого — он ожидал моего нападения. — Хочешь ткнуть меня носом в мой же разваливающийся бизнес? Наклонив голову и поджав губы, я ответил: — И да и нет. Лишь хочу сказать, что тебе понравится мое предложение, исходя из всех вышеперечисленных, ммм, как это сказать, неудобств. — Говори, — нетерпеливо и одновременно сказали сам Сальваторе и Риккардо. — Я помогу с самим товаром и, возможно, если примешь, и с поставками, — сделав паузу, я завозился с пиджаком, желая достать кое-что из внутреннего кармана. — В наших лабораториях мы создали новый вид дури, и скажу так, эффект от нее убойный. Усмехнувшись, под настороженными взглядами всех собравшихся я достал пару пакетиков с нашей созданной «Нагайной». Северус был полностью доволен ею, когда показал мне несколько месяцев назад конечный результат своих трудов. Еще когда только случился инцидент со взрывом, у меня были мысли, что «Нагайна» еще не совершенна, ей было нужно время, чтобы выйти в свет, чтобы мы смогли продавать ее. Я лично наблюдал за тем, как наши подопытные умоляли дать им больше товара уже после первой пробы, как если бы они сидели на этой хрени несколько месяцев с убийственной ломкой. При этом наркоманы не сходили с ума и не умирали от передоза. Теперь же этот наркотик можно найти в любом нашем клубе или баре, и результат его распространения был таков, каким я себе и представлял — выручка с продажи «Нагайны» значительно покрывала траты на покупку сырья у Пакистана. Поставщики увеличили свои ценники в связи с тем, что укрывать лаборатории им стало сложней из-за нового режима, я не вдавался в подробности. Из-за повышения, как мне было известно, многие мафии прекратили свои связи с Пакистаном, в то время как мы решили рискнуть. — Возьми, я даю слово, ты увидишь разницу между тем, что сейчас, и тем, что будет после принятия «Нагайны», — я пододвинул пакетики к Сальваторе. Он взял один в руки и начал перебирать его между пальцами, раздумывая над сделкой. — И что ты хочешь взамен? Сколько процентов? — спросил Риккардо прямо, смотря на то, как Сальваторе передает открытые наркотики Фабио. — Выручка мне не нужна, у меня ее достаточно и с продаж на собственной территории, — старший Морелли резко перевел на меня хмурый взгляд, который буквально просил меня продолжить. Возможно, он боялся, что я попрошу что-то слишком запредельное. — Мне нужно кое-что взамен, классический бартер. — Помни о границах, Реддл. — Уххх, предупреждение и угроза в нотках голоса Сальваторе, прям так и усался от страха. — О, боишься, что я попрошу что-то непозволительное, например… — драматическая пауза, от которой у всех пар пошел из ушей, — вашу сестру, как ее там, Джулию. За секунду почти все встали со своих мест, подрывая задницы со стульев, готовые вытащить пистолеты, припрятанные за полами пиджаков или поясами. — Тихо, спокойно, всего лишь шутка, — мне тоже пришлось встать и затем застегнуть свой пиджак на одну пуговицу из двух, прежде чем продолжить: — Вы, итало-американцы, со своей горячей кровью жителей Умбрии когда-нибудь доиграетесь. — Тогда чего ты хочешь? — Оружия, — их тела немного расслабились после этого ответа. — Вы ведь имеете какие-то контракты, связи с армией США, так вот, взамен денег я готов взять оружие, боевое. Вот зачем я и шел сюда: чтобы попросить оружие. Морелли были известны в кругах мафий еще и как единственные, кто имел контракты с военными силами, а не только с полицией и прокуратурой. К сожалению, в Великобритании у нас все туго с оружием: либо нехватка, либо же устарелое дерьмо, которое нам продают за бесценок, а мне для войны с бирмингемцами нужно лучшее. Связь с Морелли была послана мне свыше, спасибо члену отца. Сальваторе снова завис в тишине, взвешивая все за и против в своей голове. Его братья тоже смотрели на него, ожидая ответа. — Хорошо, — мать твою, наконец-то. — Но сначала мы проверим эти наркотики, а уж потом будем вести с тобой переговоры. Большего не жди, Реддл. Поправив рукава своего черного пиджака, я ответил: — Само собой. И тут как нельзя вовремя в дверь комнаты постучали, и открыли ее только после того, как услышали разрешение. То была Беатриче, мать Валерио. Когда мы вошли в этот дом, эта женщина стояла в коридоре и ждала моего брата, прежде чем увести его в неизвестном мне направлении. Естественно, один он не пошел — двое наших последовали за ними. — Простите, что прерываю, вы закончили? Там приехали некоторые младшие боссы, — произнесла она возвышенно. Любой, кто посмотрел бы на нее, понял, что ее воспитывали как итальянскую аристократку. Она ничем не отличалась от англичанок со светских мероприятий Лондона, где собирались сливки общества. Стать, прямая осанка, вытянутая, как у лебедя, шея, отглаженное и не вычурное прямое платье. Надменный взгляд, обращенный к чужому, то есть ко мне. — Да, Беатриче, — строго ответил Лука. — Можешь отвести мистера Реддла к Валерио, им больше нечего делать в этом доме. Я не мог не заметить, как к ней относились и как сама Беатриче Морелли вела себя в присутствии своих племянников. Опять же, в этой семье явно не все идеально, а в случае с матерью Валерио, думаю, это было из-за прошлой связи с моим отцом. Эту женщину никогда не простят, не надо было даже входить в итальянскую семью, чтобы понять это. Я направился в ее сторону, и она еще сильнее напряглась, когда посмотрела в мои глаза. Беатриче все еще вздрагивала от моего присутствия, моей внешности, так схожей с внешностью отца, сколько бы встреч уже не прошло благодаря Валерио. Повернувшись на каблуках, она указала, куда идти, но я остановился, чтобы вставить последнее слово. — Ваша сестра меня никогда не заинтересует, ибо у меня есть невеста, так что в следующий раз поработайте над своей реакцией при ее упоминании, — я оглядел всех, прежде чем посмотреть на старшего. — И говоря о невесте, приглашаю вашу семью на свою свадьбу в знак нашего с вами союза. Сальваторе удивленно приподнял бровь, а Фабио и Лука пустили нервные смешки. Риккардо же прищурился, словно счел это ловушкой. Что ж, не осуждаю. — Я сообщу дату позже, — сказал я и развернулся к коридору, где в полоборота меня ожидала Беатриче. — Где Валерио? — мы пошли по прямому коридору с висевшими на каждом шагу картинами, где были изображены голые дамы и натюрморты. Через окна размером с дверные проемы, обрамленные новым белым деревом, я увидел, как почти стемнело, что было не очень хорошо, потому что надеялся успеть заскочить еще в одно место в Нью-Йорке. Из трех охранников, которые вошли за нами в дом, рядом со мной был только один, который ждал меня, и сейчас пошел следом; надеюсь, двое других не отходили от брата. Беатриче была на взводе, и поэтому она дрогнула, стоило мне обратиться лично к ней. Либо же дело было в другом. Когда мы вышли в более просторное помещение, так, чтобы мы смогли сравняться в шаге, я чуть наклонился к ней, заметив, как выражение ее лица стало еще более жестким, непроницаемым. — Он на кухне, разговаривает с поварами. — По крайней мере, теперь я знаю, куда мы идем. — Зачем это ему? — спросил я, засовывая руки в карманы брюк, наклоняясь ближе к итальянке. Она готова была сквозь землю провалиться прямо сейчас. Мне нравилось ее дразнить, потому что так смешно наблюдать за тем, как она пытается вбить в свою голову, что я не мой отец. — Очевидно, он скучает по корням. И вот мы свернули в еще один небольшой холл, впереди были видны белые двойные двери, перед которыми стоял один из моих солдат, а из щели между створками раздавались грузные мужские голоса, разговаривающие на сицилийский манер. Они говорили вразнобой, смешанно перебивая друг друга, при этом громыхая посудой. Прямо перед тем, как зайти, я остановил Беатриче движением руки и заглянул в ее лицо, четко произнося: — Выдохни, я не мой отец, черт возьми. Вбей в свою голову, что он сдох и ты никогда с ним больше не увидишься, — сказав это, я открыл двери и резким шагом вошел на кухню, где тотчас раздалась тишина. Мне абсолютно наплевать на то, что чувствовала Морелли к моему отцу и что она испытала, когда услышала о его кончине. И глубоко насрать на ее возможные нежные чувства, которые сейчас, надеюсь, раздавил. Второй солдат, приставленный к Валерио, стоял возле окна, спиной к стеклам, чтобы на непредвиденный случай заслонить собой от пуль. Приходилось отдавать приказы на такого вида защиту для брата, потому что его подготовка была на низком уровне. Валли не умел как следует постоять за себя. Валерио сидел на барном стуле за стойкой, наблюдая за поварами и другими слугами, пока жевал какую-то сдобу и записывал на листке, очевидно, рецепты. Он повернул свою голову в мою сторону, все еще разжевывая то, что успел откусить, и начал исследовать глазами, ища признаки нападения. — Надо же, — сказал он, проглотив еду, — ты еще жив. Думал, тебя с твоим характером гавнюка сразу опрокинут и в подвал поведут. — Валерио! — упрекнула его мать и выпученными глазами дала знак успокоиться. Неужели она подумала, что за эти слова я сделаю своему брату что-то плохое? Пусть у него другая мать, но он остается моей семьей. К тому же, я привык к такому стилю общения с ним — это означало, что он доверяет мне, а я ему. — Не дождешься, Валли, — сказал я, доставая телефон, чтобы проверить наличие сообщений от Ричарда. — Мы уходим, бери свои рецептики, ноги в руки и вперед, у нас еще есть дела. Брат закатил глаза и заторопился, вставая со стула, чтобы надеть кожаную куртку. Он пока еще не носил пистолеты в кобуре, но носил ножи в чехлах, прикрепленных к груди, и их все равно приходилось скрывать под одеждой. Повара, как только Валерио накинул куртку, слегка выдохнули. — Но…как же… — начала говорить Беатриче, явно не ожидая, что мы так быстро уйдем отсюда. Она пошла навстречу к сыну, но он остановил ее, взяв за предплечья, возвышаясь на голову. — Я не планировал оставаться тут надолго, мама, — сказал Валерио, мягко улыбаясь ей, как все сыновья и должны. — Не волнуйся, буду тебе звонить, обещаю. Когда я повернулся обратно к выходу, на кухню с черного входа вошла девушка, возрастом примерно как Гермиона, в летнем дорогом платье с подсолнухами. По вьющимся волосам и глазам я понял, что это, очевидно, та самая Джулия — единственная сестра итальянского босса. Увидев нас, она остановилась и даже отшатнулась, как будто никогда не видела каких-то других людей, кроме своих братьев, тети и прислуги. Ее глаза испуганно смотрели на меня, делая похожей на лань перед фарами машины, собиравшейся ее сбить. Девушка и вправду красива, наверняка к Сальваторе уже приходили его свободные младшие боссы или капитаны, чтобы просить ее руки. — О, привет, Джулия, — махнув ей рукой, сказал Валерио. Господи, какой же он приветливый со всеми. — И пока, мы уже уходим. К черту эту семью и этот дом. Мы вышли из кухни, направляясь к выходу — брат знал дорогу, поэтому никто не собирался нас провожать. По пути я заметил, как был обставлен дом — он напоминал собой наше первое поместье, в котором жили многие поколения Реддлов — набитый мебелью под стиль ренессанса, картинами и предметами декора, который обычно выставлялся для зрителей в лице приглашенных гостей из семей «Volo della morte», без мебели из IKEA. Но при этом снаружи дом выглядел не как аббатство, как у нас, а скорее как у Грейнджеров. У нашего нового дома, который мы купили с Ричи еще при жизни отца, был более современный стиль, и, естественно, он не кричал изыском классики, скорее это был хай-тек. Он был значительно меньше, хоть и смог вместить четыре отдельные зоны, три из которых были заняты мной, Валерио и Ричардом. Весь секрет дома крылся в нижних этажах, где мы с братьями проводили большую часть своего времени, когда не возились с нелегальными и легальными делами. Охрана проводила нас взглядом, когда мы садились в одну машину, а остальные наши в другую. Отъезжая, я видел, как Сальваторе наблюдает за нами с одного окна, пока дом не скрылся в отражении зеркала заднего вида. Валерио убрал листки бумаги во внутренний карман, доставая свой телефон, чтобы, очевидно, продолжить общаться c рыжей Уизли. — И куда мы теперь? — спросил он, когда увидел, как я выруливаю в сторону самого Нью-Йорка. Ехать примерно час, может больше. — Проверим одну территорию. — А, это ту, которую вы обсуждали однажды с Абраксасом и Джонатаном? Где собираетесь что-то строить? — Да. Я планировал вкладываться в недвижимость на западе, возможно, построить еще один отель или любую другую дочернюю компанию «Gaunt Incorporated» для отмывания денег под прикрытием. Наркотики дело прибыльное, но порой надо иметь и другой источник дохода наряду с отелями, казино, барами и нелегальными гонками с боями. — Самолет только завтра, так что времени… — начал я, но был перебит Валерио. — Ты писал блестяшке? — спросил он меня, наблюдая за моим недоуменным лицом. — Кому, блять? — Гермионе, — он ухмыльнулся, наблюдая за моей реакцией. А реакция была — я почувствовал себя пойманным на том, что постоянно думал о ней. Не хочется этого признавать, но даже пока я находился в том доме у итальянцев, то думал о Гермионе, о нашей встрече лицом к лицу впервые за почти два с половиной года и о том, что с ней случилось. Каждый раз меня брала невыносимая злость по двум причинам. Первая — это то, что я вообще о ней думал, пока находился на территории потенциального врага. Забывшись, уйдя далеко в мысли и вспоминая о Гермионе в том супер коротком блестящем платье, которую успел облапать другой мужчина, я рисковал получить удар в спину. Вторая — то, что девушка могла быть уже изнасилована к тому моменту, как мы подошли. Не то чтобы факт ее изнасилования как-то повлиял бы на брак, — я бы все равно взял ее в жены, — загвоздка заключалась в том, что нам пришлось бы пройти огромный пласт проблем, вызванный надругательством над ней, в первую очередь личные, психологические. Не уверен, что и сейчас Гермиона сможет долго находиться рядом с кем-то из мужчин на близком расстоянии или вообще в одной комнате, если это не ее дед. На той вечеринке, как только я подошел к Гермионе, пытаясь привести ее в чувства, мне хотелось смести всех присутствующих, потому что был в ярости. Я желал убивать, хотел увидеть полы того дома, окропленные кровью парня, который позарился на мою будущую невесту. Желал почувствовать эту самую кровь на своей коже. Моя ярость, сдерживаемая, иначе бы паренек умер уже в первую минуту, оборвала все цепи с зажимами, когда мы оказались в комнате в подвале, и выплеснулась в пытках. Как же я был рад, стирая руки в кровь, когда избивал этого Кормака. В тот момент я понял, что давно не примерял на себя роль сумасшедшего маньяка, которая мне так нравилась с тех пор, как вообще впервые убил человека, зарезав его на глазах у толпы из пятнадцати человек. И все это благодаря моей привязанности к Гермионе Дагворт-Грейнджер, которая начала проявляться слишком рано, не по моим планам. — Нет, не писал, и почему она вдруг «блестяшка»? — я смотрел прямо на дорогу, когда мы остановились на одном светофоре. — Из-за ее платья, оно ей шло, — все еще улыбаясь, ответил Валерио, и меня охватило чувство собственничества, такое, что готов был вытрясти душу из своего брата на бое без правил. — Осторожней, она моя будущая жена, — жестким голосом произнес я, когда повернулся в сторону Валли. Этот ребенок, похоже, только больше раззадорился. Он повернулся корпусом ко мне, когда я вернул свое внимание на дорогу, проезжая мимо одной из промышленных зон. Его темный молчаливый взгляд оставлял на моей щеке след. Он разъедал меня, желая докопаться до моих глубинных мыслей о наследнице Дагворт-Грейнджеров. — Ты умеешь ревновать? — Валерио притворно удивился. — Расскажу Розье — не поверит. Промолчав, я дальше вел машину, и когда спустя время мы доехали до места назначения, вышел поскорее из салона, чтобы не отвечать на надоедливые вопросы брата. Пошел он в задницу с такими вопросами. Валерио тоже поспешил выйти, хлопнув дверью сильнее, чем обычно, и будь это моя личная машина, а не одолженная в каршеринге, я бы, может, и упрекнул его за неаккуратность. — Ты против того, чтобы мы с Ричардом давали ей прозвища? Но ты сам называл ее «Cara mia». — С уст Валерио мое прозвище, данное Гермионе, звучало естественней, чем выходило у меня, и с этим ничего не поделать. Но я злился из-за этого пустяка, хоть и было непривычно с такой реакции. Итальянское произношение для Валерио более родное, чем для меня, даже если я изучал этот язык с самого детства и общался с носителями достаточное количество времени, чтобы в любом городе Италии, услышав меня, люди засомневались в моей национальности. — Может, мне тоже называть ее так? Я резко остановился и посмотрел на Валерио исподлобья. Он что-то осознал в своей голове и поднял руки в знак капитуляции. — Понял, принял, только ты можешь ее так называть. Отвернувшись, я продолжил идти, заворачивая за один из складов из ржавых, потрепанных погодой металлических листов. Повсюду был песок с торчащими из-под него камнями и металлическими прутьями. Уже смеркалось, и я включил фонарик на телефоне, чтобы не наткнуться на какую-нибудь херню или использованные шприцы — уверен, тут тусовалось много наркош. Если дело с новой дочерней компанией не прогорит, все здесь подчистят и снесут, чтобы ничто не отпугивало людей. Территория была огромна, и горы из песка мешали рассмотреть ландшафт, который будет открываться с окон высотки. Мы встали прямо в потоке сильного ветра, идущего с оврага, и было приятно почувствовать его на своей коже. Стоя здесь, отдаленно слыша звуки проезжающих фур по шоссе и гудки автомобилей, чьи владельцы спешат добраться до дома поскорее или же, наоборот, с сильным нежеланием, чувствовалось, что вся моя жизнь как мафиози, как босса английской группировки, оставила меня на растерзание простого и обыденного. Если бы во мне не было крови моего отца, то сейчас я стоял бы здесь как простой предприниматель, а младший брат — как тот, кто когда-нибудь будет помогать моим детям вести бизнес. А затем мы разъехались бы по домам, где каждого ждала женщина: Валерио, возможно, его мать, а меня жена, выбранная отцом. Она была бы поверхностной пустышкой, приставленной ко мне в качестве моего наказания за своевольничество и желание свергнуть отца. Этой женой точно не была бы Гермиона. Не было бы никаких убийств, никаких разборок с итальянцами, русскими или другими англичанами. Никакой крови и пыток. Никакого желания убивать каждого, просто потому что этой жилки убийцы не существовало бы. Господи, блять, хорошо, что я сын своего отца. Набрав номер Ричарда, я стал ждать его ответа, и пока он не отвечал, следил за Валерио, проверяющим разваливающийся склад. Освещая пространство телефоном, он скорчил гримасу, которая бывает у него, когда видит что-то убогое, недостойное следа одной из его многочисленных пар кроссовок. Кто вообще держит целую комнату, набитую обувью? Валерио. Мой младший брат. — Ты проверил территорию? — спросил Ричи, как только взял трубку. — Даже не спросишь, не ранен ли я? Валерио то ладно, не жалко, — я увидел, как итальяшка показывает мне средний палец, давая понять, что все слышал. — Если бы ты был при смерти, то скорее всего звонок поступил бы от Валерио, а если бы был просто ранен, то твое дыхание было бы хоть немного сбитым, — его умиротворенный голос меня даже рассмешил, потому что брат умудряется давать отчет о моем здоровье даже через телефон. — Проверил, как раз стою на этой земле, — посмотрев под ноги, слегка пнул какой-то железный лист. — Место вполне хорошее, только придется кое-что снести. — Ладно, тебе не впервой что-то сносить, — на фоне зашуршали стопки бумаг. — Передам Абраксасу, что можно начинать дело. Валерио вернулся и встал возле меня, ожидая, пока я договорю. — Где ты сейчас, Ричи? — были подозрения, что брат опять зависает в офисе казино «Black Clover», где забывает, что он человек, нуждающийся в мало-мальском сне. — В казино, но уже ухожу, — раздался звук захлопывающейся двери. — Пришлось разбираться с одним счетом, вызвавшим у меня подозрения. Нахмурив брови, я лишь добавил: — Ты знаешь, что делать, и без меня, а теперь иди домой и отоспись, ты не спал с того дня, как мы пытали Флинта и Маклаггена. Ричард становился машиной с вечным двигателем, когда был чем-то увлечен, и порой это негативно сказывалось на нем самом, спуская его со всех тормозов. И тогда даже я не мог остановить его безумие. Мой брат был убийцей и сумасшедшим, скрывающим все это под маской холодности. — Но ведь мы в итоге добились своего. — Да, — тихо сказал я и сбросил трубку, а затем обратился к Валерио: — Едем в отель, а то я начинаю чувствовать не свежий воздух, а запах ссанины.***
Гермиона
На рассвете прошел дождь, который оставил после себя серые, как дым, облака, закрывавшие солнце. В девять утра такая погода показалась мне отвратительной, ибо пришлось в ливень ехать в город за букетом невесты в один из цветочных салонов, который берет много заказов от членов «Volo della morte», и я сейчас не про свадьбы, потому что они были редки, а про поминки. Из огромного списка моей матери под названием «выдача Гермионы замуж за нашего Бога» оставался только пункт с цветами. Все приглашения были разосланы еще на прошлой неделе. Дедушка согласился на идею пригласить Гарри, Рона и Джинни на торжество, вот только он сомневался в их реакции на толпу вооруженных охранников и многих гостей, считая жениха, который, скорее всего, тоже спрячет парочку ножей под пиджаком для подстраховки. Но потом мы пришли к выводу, что лучше попросить всех не вытаскивать лишний раз оружие. Семью моего жениха мы даже не спрашивали. Мама настояла поехать со мной за цветами, будто я была маленьким ребенком, который ничего не мог выбрать сам и за которым нужен глаз да глаз, хотя, возможно, именно так все и было в ее глазах после моего провала жить как простой человек. Мне даже не дали и слова вставить — она сама выбрала мой свадебный букет из цветов, которые были мне не то что противны, скорее нейтральны. Смотря на такой букет, я не чувствовала ни радости от трепета, что держу букет невесты в качестве этой самой невесты, ни горечи, от которой хотелось бы выбросить эти цветы в мусорку. Белые лилии и все. Ни тебе красивой обертки, ни яркого цветка другого вида, чтобы разбавить композицию. Это был букет, кричащий о благочестии, чистоте и моей непорочности, о чем и хотела заявить моя мать в церкви, ведь данный знак поймут все, кто хоть немного проводил свое время в церкви. Весьма иронично в мире мафии. А еще у меня не было платья, пока что. В ателье сказали, что оно будет готово к началу следующей недели, и я не могла дождаться реакции моей матери. Загвоздка в том, что, несмотря на мой статус невесты, мне не дали самой выбрать и платья — оно было белоснежным, как снег в разгар зимы, и закрытым от воротника на шее до кружевных манжетов на кистях рук. Я знала, что своей выходкой разозлю свою семью, а возможно, и половину традиционалистов, но не могла не внести свою лепту в выборе платья. После моей примерки мама отлучилась в соседнее заведение, чтобы взять кофе на вынос, ибо у нее закружилась голова. Я с горем пополам уговорила мафиози, сопровождающего нас, задержать ее, если она выйдет слишком скоро, пообещав ему дополнительную плату либо выдать ему в любой день выходной. Было бы еще проще уговорить охрану, будь среди нее Себастьян, но его перевели в другую часть. Он сейчас был в другом городе, возможно, перевозил наркотики, потому что охрану кого-то ему теперь не доверят. И все из-за меня. Когда я подошла к продавщице со словами, что в итоге выберу другое платье, приглянувшееся мне в самом начале, женщина недоверчиво взглянула, метнув голову к выходу из салона, ведь она слушала требования к платью от моей матери, но потом лишь кивнула, поняв ситуацию, и заторопилась помочь мне с примеркой. Новый фасон был немного великоват в руках, но не критично. Главное заключалось в том, что оно не было наглухо закрытым. Когда семья увидит его во всей красе, будет небольшой скандал. И пока я доплачивала ту сумму, которой не хватало, в голове было только одно: «А если Том Реддл негативно отзовется о таком решении?» Но ведь он видел меня в том коротком платье, которое я в итоге сожгла ночью за конюшней, предварительно бросив его в старую чугунную бочку. Правда, упрекнул, что оно открывало слишком много, но ведь не то, что оно отвратительно и непозволительно такое носить. Но мне было все равно. Это моя свадьба, и хоть что-то в ней должно было быть лично от меня. После того, как утренние дела были закончены, я вернулась в свою комнату, сменила женственную одежду на костюм для верховой езды и спустилась к конюшням. Они располагались недалеко от самого дома, все еще находясь во владениях нашего рода, прямо перед широким просторным полем, обрамленным лиственными деревьями, закрывавшими обзор на жизнь извне. Недостаточно огромный, но не такой уж и маленький ангар из темного дерева с маленькими окнами с белыми ставнями, со стойлами внутри, возвышался на пригорке свежескошенной травы. Персонал только поменял снопы сена для нескольких лошадей, когда я вошла через двойные, слегка обшарпанные двери, готовая взять своего самого любимого коня. Мужчины в костюмах, похожих на фермерские, убиравшие лопатами конское дерьмо, подняли свои головы и кивнули в знак приветствия, пока я шла к концу конюшни. Я знала каждого из них по именам, от самого старого работника до самого младшего, который часто заменял своего отца. Еще с детства, за неимением возможности заводить друзей своего возраста из-за жизни «Рапунцель», я приходила на кухню к поварам и служанкам, которые разносили еду, общалась с ними и слушала истории из их жизней, попутно получая шуточные нагоняи за кражу фруктов и булочек. Затем захаживала сюда, в конюшню, где приобщалась к лошадям, и в этом мне помогали люди, которые до сих пор работали на бывшего консильери. Именно они заметили мое раннее рвение учиться верховой езде. Правда, первым моим скакуном был белый пони. В последнем стойле стоял мой самый любимый конь, который когда-то принадлежал лично папе. Дедушка рассказывал, что папа любил этого коня с того момента, как он подарил его, и дал ему имя Буцефал в честь скакуна Александра Македонского. Думаю, здесь сыграла внешность животного, потому что он был таким же черным, с шикарной гривой и массивного роста, как конь в фильме «Александр» с Колином Фарреллом. Дедушка показал мне его в двенадцать лет и отдал со словами, что будь мой отец еще жив, он был бы рад обучать меня кататься именно на Буцефале. Попросив одного из работников принести седло, я сама закрепила его потуже, потому что планировала отнюдь не спокойную конную поездку по окрестностям. Я хотела скакать галопом. Буцефал никогда не бушевал, когда я закрепляла седло, чего нельзя было сказать, когда кто-то другой подходил к нему. Может, он чувствовал, от кого здесь точно не может исходить опасности, однако это не сработало на моей матери — однажды он ее чуть не лягнул задним копытом, когда она подошла слишком близко. Хихикнув от воспоминаний, я вывела коня через открытые широкие ворота к полю. Тучи норовили разразиться громом и дождем, а ветер порывами сдувал длинную гриву Буцефала мне в лицо. Когда я запрыгнула на него, он немного повел головой и сделал два шага назад, издав утробное фырканье. Его хвост сильно метался из стороны в сторону, сбивая мошкару и других насекомых. От этого коня исходила сила, безумие с гордостью и величием, и еще, когда я обучалась объезжать его, то ощущала себя как царица на коне своего супруга. Буцефал, громко заржав после того, как я дала ему знак для старта похлопываем по шее сбоку, поскакал со всей резвостью, на которую только был способен, сметая на своем пути потоки ветра, бьющие его и меня. Тяжесть его веса отдавалась рокотом по земле и летящими ошметками травы. Я наклонилась ближе к шее Буцефала, и он, почувствовав, чего я хочу, ускорился, несясь в даль окрестностей. Вот почему я просила обучить меня езде на лошадях, вот почему брала всегда только Буцефала — из-за сильного ветра в ушах, когда мы скакали вместе, из-за чувства скорости и свободы, которые появляются только когда мы вместе скачем до окраины владений дедушки, до дальних высоких деревьев, что кидали свои тени на нас, скрывая за собой проезжую часть. При таком раскладе я никогда не использовала плетку и не дергала ногами, потому что именно этот конь будто знал, когда мне надо, чтобы от скорости бега внутри все дрожало и возвышалось. Прошел почти час, когда я увидела подъезжающую к нашему дому спортивную машину, которую редко встретишь, если к бывшему консильери приезжал кто-то его поколения или поколения моего папы. Такая машина была у нашего капо и его братьев с ближним кругом. Если видите на собрании синдиката такие марки машин, как Lamborghini, Ferrari, Maserati, Porshe, Bugatti или Aston Martin, то это означало присутствие нового поколения «Volo della morte» в лице Реддлов и его Вальпургиевых рыцарей. Каждый раз, произнося название ближнего круга, я представляла, как Том и его друзья еще в школе дали себе его, узаконив, когда стали обращенными. Чуть остановившись, я дождалась, пока машина проедет за дом, к главному входу, и только потом дала команду коню идти дальше. Пока мы неспешным шагом возвращались к конюшням, я перебирала небольшие колтуны на гриве коня, появившиеся при нашем побеге от реальности. Подходя ближе, приметила, как в мою сторону идет Том, и тут я впервые увидела его не в костюме. Какой шок, сфотографирую и отправлю в газеты с посылом: «Дайте заголовок: «Костюм Тома Реддла не пришит к его телу». Простая и просторная черная футболка без каких-либо надписей была заправлена в чуть строгие брюки такого же оттенка, закрепленные ремнем, а на шее блеснула цепочка. Этот мужчина одевался так, как айдолы, которых я видела в интернете. Мне понравилось то, на что я смотрела, потому что Тому такая одежда, в подобной комбинации, шла больше, чем его обычные костюмы. Она не скрывала его татуировок на руках, которые я, будучи подростком, грезила увидеть. Об этих тату говорили многие, щебеча в маленьких кругах, гадая, что означает каждая из них. Хотелось бы мне самой это спросить, потому что на первый взгляд все тату выглядели как отдельные элементы, несущие какой-то посыл, но вместе они складывались, как пазл, в единую картину, а я боялась спросить. Не то чтобы у него были полностью забитые рукава, нет, только с внешней стороны, на тыльной же было пусто, кроме одного предплечья, на котором находилась татуировка змеи на черепе, как и у остальных в нашей мафии. Слезая с коня, я сделала вид, что не заметила самого старшего Реддла, поворачиваясь к Буцефалу, чтобы пригладить гриву. На затылке в это время кожу словно заморозили, а затем и всю спину, доходя до ягодиц. Том сканировал меня, подходя все ближе и ближе, вгоняя меня в небольшую панику. — Остановись, — сказала я резко, но мягким голосом. — Мне все еще некомфортно. Не видя лица Тома, я знала, что он ухмыляется. — Конечно, Гермиона, как пожелаешь, — я повернулась к нему лицом, чтобы увидеть ту самую улыбку, которая иногда преследовала меня по ночам. — Но скажу, что ты первая, кто за долгое время с момента смерти отца отдал мне приказ. Меня радует, что он, похоже, сразу понял, почему я так сказала, и принял это, но сейчас, наверное, стала красной, как помидор, из-за неловкости. Я действительно ему как бы приказала. Некоторые пряди моих волос, выбившиеся из хвоста, который я сделала перед прогулкой, закрыли мне обзор, когда я опустила голову так, что были видны только черные мужские кроссовки Nike. — Такое расстояние между нами тебя устраивает? — не говоря слов приветствия вдруг спросил мой жених, как если бы его очень волновало мое пошатанное психологическое состояние. — Да, — ответила я, поднимая голову и сдувая волосы с лица. Он кивнул, а потом медленно сделал небольшой шаг ко мне, чтобы вместо примерно метра между нами расстояние сократилось до сантиметров семидесяти. — А теперь? — спросил Том чуть тише. У меня перехватило дыхание, так, как описывают во всевозможных романах, хотя он даже не переступил порог в полшага. Все, что я могла делать, это слегка сжимать гриву Буцефала одной рукой и смотреть в ответ на Тома, не отрываясь. Мысли, не покидайте меня. — Нормально, — голос чуть дрогнул, и это не от страха, а от самого присутствия Тома рядом со мной. При том, что у Флинтов он практически держал меня в объятиях и такого ощущения, что он входит внутрь меня, через кожу просачиваясь к сердцу, не было. А сейчас я словно ждала, когда этот человек станет частью меня. Реддл шагнул еще ближе, настолько, что коснулся своей обувью моей. Господи, так близко. Соберись, тряпка. Дыхание ускорилось, прохладный воздух помогал дышать полной грудью, не норовя сжечь жаром от напряжения, что вдруг появилось между мной и Томом. Он-то наверняка понимал, как влияет на меня его близкое присутствие, поэтому чуть приподнял уголок губ и наклонил голову, чтобы его слегка кудрявые, почти черные волосы под силой ветра переплетались с моими разлетающимися во все стороны каштановыми прядями. Во рту пересохло, а руки начали потеть, из-за чего хотелось вытереть их о брюки для верховой езды, чтобы Реддл не заметил. — А так? — прошептал Том, словно говорил мне какую-то сокровенную тайну. — Ты проверяешь мои личные границы? Чтобы что? — дерзко взглянув на него, спросила я, желая узнать ответ такому неожиданному поступку. — Проверяю, насколько ты лояльна к моему присутствию впритык, — он слегка склонил голову вбок и скинул любой намек улыбки со своего лица. — Как я и говорил, ты справилась с тем нападением. Он не мог быть правым, потому что не знал моих мыслей, а они топили меня в вонючем болоте из пережитых противных воспоминаний о домогательстве и пытках. Но тело подвело меня, желая остаться рядом с Томом. — Лестно слышать такое от капо. — Мы смотрели друг на друга с вызовом, глаза в глаза, не желая прерывать контакта. — И все же, что вы здесь делаете? — Мы с Ричардом приехали к твоему деду, чтобы обсудить пару дел, — метнув взглядом назад на дом, он добавил: — Но меня больше интересовали свои собственные цели, связанные с тобой. Я дрогнула не то от холода, не то от его ответа. Как-никак, получить личное внимание босса мафии было странно и немного страшно, потому что на подкорке появлялись мысли, что ты в чем-то провинился и тебя сейчас убьют. Мы стояли довольно близко друг к другу, даже, можно сказать, в интимной близости, потому что Том когда-то успел придвинуться еще. Это было не положено, так как мы не были женаты. Если бы нас увидела мать или другой традиционалист, то сделал бы упрек, а именно в мою сторону, потому что в их мозгах это девушка всегда соблазняет и провоцирует, доводя до греха. Но к черту эти грехи, если я получаю Тома Реддла рядом с собой. Момент пропал, когда Буцефал двинулся вбок и я чуть не завалилась назад из-за этого, так как еще держалась за гриву. Том вдруг оклемался, выпрямляясь на свой полный рост, и оглядел коня, стоящего за мной. По его глазам было видно, что ему нравится моя лошадь. — Прекрасный конь, — это прозвучало глухо, как бывает, когда человек говорит и одновременно что-то вспоминает. — Лет с шестнадцати не занимался верховой ездой. Удивленно взглянув на него, я поняла, что это, наверное, впервые, когда сам Том Реддл рассказывает что-то из своего прошлого. Он посмотрел на меня, отвечая на будущие вопросы: — Отец хотел, чтобы мы с Ричардом были всесторонне развиты, не только как посвященные, но и как аристократы: верховая езда, игра на музыкальных инструментах, этикет, и приказал обучать нас этому всему, попутно лично занимаясь нашим воспитанием. Что-то мне подсказывало, что за фразой «лично занимаясь нашим воспитанием» не стояло обучение каллиграфии или математике с литературой. — Так продолжалось до тех пор, пока я полностью не приручил себе одного из арабских жеребцов, — Том подошел ближе к Буцефалу и протянул руку, я уже хотела остановить его, потому что конь мог взбеситься. — А потом бывший дон сжег все наши стойла, конюшню вместе с лошадьми, когда Ричард только-только начал привыкать к своему. И этот мужчина смог коснуться Буцефала, не вызывая у того никакой реакции. Я думала, Тому Реддлу уже ничем меня не удивить, но тут поняла, что впереди еще миллионы раз буду шокирована им самим. Как и его историям о жизни. — Мне жаль, — промямлила я, заработав ледяной взгляд синих глаз Тома. Он отдернул руку, возвращая ту в карман, а я, чтобы скрасить вдруг раздавшуюся между нами тишину, прерываемую только отдаленными голосами работников в конюшне, тоже решила рассказать кое-что из прошлого. — Его зовут Буцефал, — я погладила своего коня по брюху, отцепляя ремешки, держащие седло. — Он изначально принадлежал моему папе, а после его смерти перешел мне по наследству, да и никому другому его бы не отдали из уважения к памяти об отце. — Ему подходит. И мы снова замолчали, снова стало жутко некомфортно, потому что капо продолжал стоять на месте, следя за мной, ожидал действий или слов, чтобы он мог ответить. Я решила, что нахрен это все, и резко засвистела, как ковбой из фильмов, зажав два пальца между губами. Если на лице Тома и было удивление, то он отлично его скрыл. Из конюшни вышел Чарли, самый молодой из работников, и подошел к нам. Мы еще давно условились, что такой свист означает, что надо присмотреть за конем после моей езды, пока я ненадолго отлучусь, или же вообще загнать коня в стойло, потому что у меня резко появились дела. Чарли опасливо смотрел на нашего босса, ведь даже он знал, что из себя представляет Реддл, а потом забрал у меня поводья и потянул за собой Буцефала, уводя на несколько метров в сторону. Конь немного воспротивился, поэтому парню пришлось тянуть изо всех сил. Том заинтригованно протянул: — Хм, похоже, только с тобой этот конь становится покладистым. Пожав плечами, я пошла в сторону дома, и вдруг притихший Том сравнялся со мной в шаге. Мы шли плечом к плечу, чуть задевая друг друга, и если бы на мне не было белой обтягивающей водолазки, предназначенной специально для тренировок, то почувствовала бы легкое трение о плечо Тома. Ни он, ни я не произнесли ни одного слова, пока не дошли до задних дверей дома. Я было подумала, что мы так и дойдем до лестницы, где каждый из нас пойдет своей дорогой: я пойду в свою комнату, а он в кабинет дедушки, но Том остановил меня, придержав за предплечье. Я переводила взгляд с его хватки на моей руке на лицо, и внутри поднялось негодование. Чего он хочет? До этого он сказал, что у него если цели, связанные со мной, и я подумала, что он уже их исполнил, просто побывав рядом со мной, но, видимо, ошиблась. А еще, мне не были противны его касания. Мы стояли возле входа, обрамленного аркой из дикого плюща. Под ногами от малейшего движения подошвы шуршал гравий, а когда Том переступил с ноги на ногу, этот звук стал еще громче. Листья плюща колыхались и шумно ударялись о фасад стены дома, а цветы, растущие тут и там в горшках и небольших клумбах вдоль дорожки, терлись друг об друга бутонами и листьями, тоже создавая прелестную симфонию природы. Все вокруг гудело и дребезжало. Звуки раздавались отовсюду, но они отошли на дальний план, когда я увидела, как Том-мать-его-Реддл-босс-мафии достает маленькую бархатную темно-зеленую коробочку из кармана брюк. Я не тупица и понимала — он сейчас вручит мне помолвочное кольцо. В обстановке, которая не представляет из себя абсолютно ничего — где романтика, о которой пишется в книгах, где описывается предложение руки и сердца? Где хоть какие-то эмоции от жениха, что предлагает это кольцо? Почему я получаю только нейтральность? Все эти вопросы самой себе делали только больнее. И все же спрошу себя: а чего же я ожидала от самого жестокого человека в Великобритании? Сейчас этот человек стоял, протянув мне заветную коробочку, о которой мечтали многие молодые девушки. И это должно было идти с придатком в виде самого жениха, «принца на белом коне», а я получила молчаливого убийцу. Убийцу, и твоего босса, который пытал напавшего на тебя человека. Дорогая, смирись с обстоятельствами данного брака и просто прими кольцо. Нет. Может, сейчас я и приму кольцо, не услышав слов: «Будь моей женой», но потом я не позволю этому человеку так обходиться со мной. Зеленый цвет коробочки так контрастировал с моей кожей, которая побледнела, кажется, за последние полчаса на пару тонов. Уверенно открыв ее, я увидела кольцо из белого золота с бриллиантами среднего размера вдоль ободка — не слишком броско, но и не без знака, что Тому Реддлу настолько плевать на невесту, что выбрал ей самое простое кольцо. Надев его на палец под пристальным вниманием мужчины передо мной, слегка повертела рукой, привыкая к ощущению. Оно было не по размеру и почти слетало, что не укрылось от чуть хмурого взгляда моего жениха. — На следующей неделе будет прием, организованный по случаю открытия новой выставки в Лондоне, где я выступаю в качестве мецената, и ты должна будешь присутствовать там, — после моего непонятливого взгляда он добавил: — Там мы и сообщим о помолвке, потому что лучшего места не найти. Я поняла, о чем он: Том хотел дать СМИ пищу для обсуждений, вкинуть новость, что наследник многомиллионной корпорации женится на девушке из высшего общества. То есть, мы покажем себя как простые богатеи, за спинами которых не стоит преступность. Это будет что-то вроде посыла, что теперь один из Реддлов наконец сподобился жениться. Еще помню некоторые «разоблачающие» статьи, где Тома выставляли как наследника, который прячется в тени из-за своих неразборчивых связей с девушками неизвестного положения. — Хорошо, — тихо проговорила я, возвращая взгляд на кольцо. Уже подумала, что снова останусь одна, когда Том подошел ко входу, но он обернулся, что-то вспомнив. — И еще одно, — он выдержал паузу, пока я не обратила на него внимание, — можешь присылать мне свои фотографии? — Не поняла. — Он серьезно сейчас попросил присылать ему нюдсы? Или я перебарщиваю? — У тебя же есть мой номер, — и снова издевательская улыбка. — Всегда хотел попробовать отношения, где девушка шлет свои фото, или даже где и парень, и девушка присылают свои фотографии друг другу. Можешь в одежде, если тебе так комфортней. — Обнаглел? Мы еще не женаты даже, да и не знаем друг друга. Том только больше повеселел, его это будто возбуждало — мой стыд. Когда он повернулся всем туловищем ко мне, встав спиной к коридору дома, то увидела на нем удивление. — Оу, то есть я могу рассчитывать на фото, когда мы поженимся? Заметано, — подмигнув, сказал он. — Я этого не говорила! И зачем тебе мои фото? — Боже, он что, извращенец? — Чтобы знать, что с тобой все в порядке, — Том пожал плечами. — Твое второе имя — беда, а шишек больше, чем у Валерио. Ну как прелестно. Меня поставили в один ряд с самым сумасбродным и самым младшим братом из Реддлов. — А вот когда мы поженимся и, так сказать, узаконим свой брак в постели, то можешь скидывать и более пикантные фото. Я сейчас кину вазон с петуньями прямо в него или запульну коробочкой с кольцом прямо в глаз. Не будучи невеждой, я спокойно воспринимала разговоры о сексе или о рождении детей, но сейчас я, похоже, превратилась в монашку. Оказывается, когда подобное касается именно тебя самой, алый румянец обличает неловкость перед мужчиной, которому ты обещана. — Ты больной, проси своих шлюх из «Амортенции». Насколько я знаю, этот бизнес процветает у нас в «Volo della morte», и их стало больше, чем раньше. — Эти девушки принадлежат всем и каждому, а ты только мне. Знание того, что тебя буду видеть только я, обладать тобой буду только я, заставляет меня желать тебя еще больше. — Я еще не твоя, — покраснев от слов, что он желает меня, подошла ближе и прошипела: — Так что закатайте губу, многоуважаемый капо. Мне не понравилось то, как он сказал, что я буду его. Звучит очень антифеминистически. Том посмотрел на меня сверху вниз, показав самую красивую улыбку из своего арсенала. Я, кажется, увидела самые прелестные ямочки. А затем, подняв руки, он отошел и отвернулся, направляясь прямо по коридору, напоследок сказав то, от чего я чуть в обморок не упала: — Не забудь о противозачаточных, заранее запишись к врачу, — очень обыденно, и, черт возьми, слишком громко, так что, возможно, прислуга могла его услышать. — А ты не забудь про презервативы! Не мне одной думать о здоровье! — закричала я, так что теперь все точно все услышали. До меня понеслись сразу и смех Тома, и упрек матери. Господи, какой он невозможный!***
— Гермиона, — сказал дедушка, когда зашел ко мне в комнату. — Пойдем со мной. Сегодня он работал из дома, и было приятно его видеть в повседневной одежде, ведь даже в свои почти семьдесят он одевался так, как некоторые мужчина лет тридцати не одевались никогда. Просторная черная рубашка и свободные джинсы. Его волосы были закреплены солнечными очками, что означало: он собирался куда-то выйти по делам, к которым, как он говорил, у меня нет доступа. — Мне надо переодеваться или… — на мне были спортивные штаны и футболка с гербом нашей школы. Этот вид явно не отвечал нормам этикета, если бы мы пошли куда-то в общество. — Нет, пойдем вниз, — дедушка сделал жест рукой и, когда я подошла ближе, взялся за мои плечи и повел к лестнице, вниз к выходу из дома. Сегодня был день, когда нам с Реддлами нужно было посетить банкет в честь открытия выставки в Британском музее, и я планировала уже начать готовиться, позвонить стилисту, чтобы он вовремя успел сделать мне макияж, дабы я выглядела презентабельно. Дедушка немного невовремя встрял в мое расписание дня. Когда мы спускались по лестнице, я заметила стоящую рядом серебристую Audi и подумала: «Неужто к нам кто-то приехал и дедушка хочет меня представить?» Но тогда бы он сказал приодеться. — Вижу, ты взволнована, — посмеялся он. — Нечего переживать. Вокруг стояло несколько человек из охраны, которые наблюдали за окрестностями, словно ястребы, а некоторые смотрели на нас и провожали меня взглядами. — Что происходит, чья это машина? — Это, моя дорогая внучка, подарок для тебя, — а затем дедушка погладил меня по голове, смотря в мои широко раскрытые глаза и улыбаясь так довольно и радостно, что хотелось плакать. — Ты серьезно? Шокированная, я отошла от него на дрожащих ногах и прикрыла свой разинутый от удивления рот руками. Краем уха слышала, как смеется дедушка, будто это все простая шутка, но, черт возьми, мой дедушка не любит шутить! — Да, это мой тебе подарок в честь окончания школы и вовремя организованной помолвки, — пояснил дедушка, складывая руки за спиной. Он смотрел, как я медленно подхожу к машине и заглядываю внутрь, осматривая белый салон и серебристую панель. Как все идеально сложилось — только в марте я получила права, а сегодня я получаю машину, которая, по правде говоря, являлась моей мечтой. Снова посмотрев на дедушку, я подбежала к нему и бросилась в его объятия. Такие подарки обычно делались родителями, но за неимением отца и из-за характера моей матери мой дедушка заменял этих двоих, как если бы моим родителем был он. По моей щеке скатилась непрошеная слеза, в которой были все мои несказанные, невыразимые слова любви. — Ну-ну, Гермиона, не время плакать, — дедушка смахнул шершавым пальцем мою слезу со скулы, чуть раздражая кожу, и погладил по голове ленивым движением. — Я просто счастлива, — посмотрев на него снизу вверх и все еще обхватывая его тело, ответила я. — Спасибо, что ты у меня есть, за все, что ты делаешь для меня и ради меня, спасибо за все. Я зарылась лицом в грудь дедушки и ощутила, как тепло он меня обнимает. — А мне посчастливилось иметь такую внучку. Многие хотели бы оказаться на моем месте. Постояв так некоторое время, мы отстранились, а то солдаты подумают, что это слишком мягкотело для бывшего консильери. — Я же могу сегодня поехать на ней? — Боюсь, Том Реддл не захочет пересаживаться со своей машины на ту, которая не принадлежит ему, — чуть с судорожной улыбкой пролепетал дедушка, и тут поспорить невозможно. — Ладно. Дедушка отошел, а потом отдал приказ перегнать машину чуть подальше, а возможно, и в гараж, если там будет свободное место. Вздохнув, я скривила страдальческое лицо и пошла в сторону входной двери, когда заметила, как мама выглядывает из окна, расположенного в малой гостиной, с лицом, выражающим презрение. Ей точно не понравилось, что мне сделали такой подарок, она, наверное, считала, что я не достойна ничего. Вечером к шести часам я уже была готова, потому что Том написал, что подъедет именно к этому времени, и ожидала в комнате, когда услышала, как он посигналил, чтобы я выходила. В последний раз взглянув на себя в зеркало, я поправила чуть смазанный помадой уголок рта и пригладила прекрасное на ощупь шелковое платье. Никогда бы не подумала, что такой яркий цвет, схожий с оттенком алых роз, что росли в нашей оранжерее, подойдет мне, а сам фасон платья-комбинации подчеркнет ключицы и плечевые кости, которые всегда казались мне слишком выпирающими. Платье было еще одним тайным приобретением в моем гардеробе, являющимся и для меня самой сюрпризом, потому что не думала, что смогу надеть что-то столь открытое после случая на вечеринке. Но будь я проклята, если дам плохим воспоминаниям портить мне жизнь. Я должна двигаться дальше, не лишая себя прекрасного. У меня были сомнения о том, как пройдет этот вечер, не только потому, что там будет полно репортеров и желающих получше узнать будущих молодоженов, но и потому, что сам Том Реддл ведет меня на этот вечер. Я беспокоилась о том, какая же реакция будет у него, когда он увидит мое платье. Это съедало меня, пока я спускалась по лестнице и теребила помолвочное кольцо на безымянном пальце. Вызовет ли мой вид у него отвращение? А что, если я вообще не нравлюсь ему внешне? В тот момент, когда я подошла к входной двери, сзади материализовалась мать и сказала то, что ожидалось услышать от нее: — Откуда у тебя это платье? У тебя в помине не было такого, — голос сквозил отвращением. Каждый раз, встречаясь с мамой в словесных дискуссиях, я словно метала бисер перед свиньями — было бесполезно ей что-то доказывать. — Купила, — повернулась к ней боком. — Не волнуйся, на свои деньги. — У тебя нет своих денег, только общие счета семьи. — О, ты так думаешь? — мне так нравилось язвительно ей отвечать. Она замялась от непривычного тона моего вопроса и сложила руки на груди. — Иди переоденься. — Повелительный тон начинал донимать меня. — Если тебя увидят в таком образе, то нарекут шлюхой. — О, бога ради, только ты из всех людей мира посчитаешь меня шлюхой в таком платье, — я не понимала, откуда у меня такая храбрость отвечать ей в язвительном тоне. Возможно, из-за приближения свадьбы и нового статуса — жены главы мафии. Не ожидала, что присутствие Тома Реддла в моей жизни в чуть более тесном контакте, чем обычно, так скоро начнет менять меня. И я не собиралась останавливаться на том уровне, на котором нахожусь сейчас. Не желая больше ни видеть, ни слышать эту женщину передо мной, я вышла из дома и направилась к машине Реддла. Даже на расстоянии я видела, как он пристально смотрит через открытое пассажирское окно, и это так прельщало, что на автомате приподняла подбородок и еще больше расправила плечи, добавив грациозности в движения. Босс мафии, самый опасный преступник в наших краях, не отрывал от меня взгляда, даже когда я садилась в машину рядом с ним и пристегивалась. Его разум будто просветлел, стоило мне сесть рядом, глаза зорко следили даже за моей быстро поднимающейся грудной клеткой. Они мерцали в вечернем свете, и хотелось, чтобы этот блеск присутствовал всегда, чтобы он провожал каждое мое движение. От Тома у меня учащалось дыхание, а внутри появлялась нега, которую хотелось чем-нибудь заглушить. Мы посмотрели друг на друга, как если бы начали общаться телепатически, а потом его взгляд покатился вниз по моим открытым плечам, ключицам, вызывая у меня неприличные мысли. Мне становилось от этого дурно, в хорошем смысле слова. Видимо, моему жениху понравилось то, что он видит — он слегка приподнял уголок губ, — затем завел машину и мы поехали наконец на этот чертов вечер. Всю поездку, пока иногда в окно разглядывала дома и прохожих, я ощущала мимолетные касания внимания от Тома. В подобные моменты в фильмах обычно мужчина представляет, как женщина, на которую он смотрит ТАК, находится в его объятиях. А может, именно об этом и думает Том? Или на меня надели розовые очки, и из-за того, как он оглядел мое платье, я поэтому так и думаю? Сама же я редко замечала за собой то, что представляла, как парни меня обнимают, целуют, а того и заходят дальше, ведя все к сексу. Не было таких, которые бы заставили меня думать о близости с ними. Сейчас я была немного не в своей тарелке, представляя касание руки Тома к моей талии, когда он поведет меня в здание музея. А потом вспомнилась вечеринка. Алкоголь. Коридор. Кормак. И все полетело к черту. Все возбуждающие мысли стерлись, улетучились прямо в открытое окно машины. Захотелось снова спрятаться в скорлупе; скрыть каждый сантиметр своей кожи; укрыть руки, чтобы до них ненароком никто не дотронулся. Ключицы, шею, лицо — все закрыть вуалью и дать волю слезам обиды на свою невозможность посидеть наедине с мужчиной, своим женихом. За всем этим я даже не заметила, что Том ничего не произнес за всю поездку, а ехали мы почти полтора часа. Это еще более сбавило мою спесь. Мог бы хоть небольшой комплимент сделать, но потом понимаю — босс никогда не делает комплименты женщинам, если они не находятся в том положении, которое ему нужно, дабы подергать за ниточки. Том сделает комплимент только тогда, когда ему это будет нужно в корыстных целях. Это просто не в его природе. Когда мы вышли из машины, Том подошел ко мне ближе и спросил прямым текстом: — Если я буду придерживать тебя за талию, тебе будет некомфортно? — Этот вопрос меня даже тронул, потому что он до сих пор переживал об инциденте с Кормаком. — Если мы войдем туда, держась друг от друга на расстоянии, люди начнут подозревать, что все это ширма и вообще мы чужие друг другу люди. А разве мы не были таковыми? — Все хорошо, думаю, — я сглотнула. — Я смогу выдержать один вечер. Достаточно того, что я продержалась с ним один на один в машине и не спрыгнула по дороге куда-нибудь в овраг. Почувствовать его касание — вот это уже другой уровень. Тогда, на вечеринке, видимо, из-за адреналина и полной отрезанности от реальности, я прижималась к Тому, и все было нормально. В данный же момент всего этого не было. Мой жених кивнул, а потом повернулся к музею, направляя свою руку мне на талию. И в момент, когда он коснулся меня, от моего тела не последовало никакой реакции и я ощущала себя как обычно. Даже навязчивых мыслей не наблюдалось. Том это заметил, но не подал вида и повел ко входу в здание. — Подожди, а мы не должны ждать твоих братьев? Или они не придут? — вдруг вспомнилось, что мы вчетвером должны быть тут. — Они ждут нас там, проверяли обстановку. К тому же мы прибыли позже, мероприятие началось сорок минут назад. Я была рада тому, что все трое братьев будут сегодня здесь. Мы поднимались по обновленной лестнице Британского музея наверх, через толпы фотографов, которые снимали нас со всех сторон. Изобразив улыбку, которой меня учили с детства, мягкой и непринужденной, я сделала вид, что прижалась к своему жениху еще ближе, настолько, насколько могла себе позволить, вызывая у того ответную реакцию в виде подрагивания губ, приподнятой брови и обращенного косого горячего взгляда. Том Реддл общается не словами, а взглядами. В какой-то момент он остановился, повернулся ко мне и сказал наконец: — Ты прекрасно выглядишь, Гермиона. И как же завораживающе он смотрел. Найдя в списке гостей, нас впустили в музей, предварительно проверив на режущие и огнестрельные предметы, ну, точнее, попытались только меня. Том, не скромничая, приказал единственной женщине из охраны проверить меня, заменить мужчину, который собирался это сделать сам. Самого Реддла они не проверяли, лишь чуть пригляделись к лицу, и, видимо, узнав, пропустили вперед. Когда я подошла, он снова расположил руку на моей талии. К такому можно быстро привыкнуть. Банкетный зал был украшен слегка аскетично, большее внимание здесь занимали, конечно же, экспонаты — от книг и рукописей до чаш и диадем. Было легко заметить многих знакомых людей, не только из мафии, но и из высшего общества: министра культуры, который иногда обращался к моему деду, нескольких чиновников и их жен, и, черт возьми, Тиберия Маклаггена. Я вцепилась в руку Тома ногтями, чего он даже не заметил и повел в сторону, через приветствующих его гостей. Я жалась к нему, незаметно ища спасение от людей, вторгающихся в мое личное пространство. Многие из них в первую очередь обращали внимание на меня, желая узнать имя и вообще кто я такая, а стоило им услышать мою фамилию, вопросы сразу отпадали. Лишь только потом я увидела, как мы идем в сторону Ричарда и Валерио, стоящих возле одной из витрин, где находился зеленый, слегка отдающий желтизной медальон. Они повернулись к нам, когда услышали приближающиеся шаги. — О, блестяшка, какая приятная встреча, я уж думал, не увидимся до самой свадьбы, — затараторил Валерио с улыбкой от уха до уха. Смотря на его пустой бокал шампанского, я бы сказала, что он уже пьян. — Блестяшка? — захихикав, спросила я, а Том только закатил глаза, будто подобное успел услышать много раз. — Да, или нам называть тебя «cara mia»? — Валерио с вызовом посмотрел на самого старшего брата. — Только я могу ее так называть, — ответил тот. Закусив губу, я пыталась не засмеяться. — Приятно видеть тебя в хорошем настроении, Гермиона, — поприветствовал меня Ричард в своей сдержанной манере, и было сложно заметить слегка дернувшуюся мышцу возле рта. — Я тоже рада тебя видеть, Ричард, — я улыбнулась ему в ответ. Мы стояли втроем в отдалении от многих людей, пока те глазели на нас и обсуждали, перешептываясь между собой. Было нетрудно понять, о чем они говорили. К такому, мне кажется, невозможно привыкнуть, но Реддлы вели себя как ни в чем не бывало, оглядывая помещение и перебрасываясь иногда словами о том, кого видят. — Тиберий Маклагген наблюдает за вами двумя с того момента, как вы вошли, — вдруг строго сказал Ричард, обращаясь ко мне с Томом. — А как иначе, — мой жених пригубил шампанское, а потом, облизав губы, продолжил: — В ближайшие дни он наверняка захочет встретиться и обсудить здоровье своего племянника. Осознание, что из-за меня у «Volo della morte», возможно, будут проблемы с одним из политиков, ударило по мне так больно и так сильно, что мне захотелось провалиться под землю. И братья заметили это. — Не стоит винить себя, Грейнджер, — обратился Ричард, поймав мой взгляд. — В том, что его племянник оказался таким ган… придурком, виновата сама семья и Кормак, который настолько туп, что полез к нетрезвой девушке с неправильными намерениями. К тому же, мы как раз собирались как-нибудь отомстить Тиберию за свои клубы, ваша стычка появилась на горизонте как раз кстати. Улыбкой я поблагодарила его за такие слова. Это действительно было мне нужно: не моя вина, что Кормак не знает правил поведения. Но. Нападение только сыграло им на руку. То есть, после попытки моего изнасилования в плюсе оказались только братья Реддл. Здание вокруг меня превратилось в прах. Время пролетало незаметно, и вот уже директор музея встал возле микрофона, чтобы произнести речь: — Дамы и господа, приветствую вас на открытии нашей новой и довольно обширной коллекции «Наследие Средневековья», — по залу прошлись многочисленные аплодисменты, но мы вчетвером даже не шелохнулись. — Данная выставка отличается от всех тем, что в этот раз все экспонаты были отданы нам в качестве пожертвований, и я, как и весь персонал нашего музея, хотели бы поблагодарить вас глубочайшими признаниями. В первую очередь, хотели бы поблагодарить нашего самого молодого деятеля, мецената, который подарил музею самые драгоценные экспонаты: диадему Кандиды Когтевран, медальон Салазара Слизерина, чашу Пенелопы Пуффендуй и меч Годрика Гриффиндора. Аплодисменты мистеру Тому Реддлу. На волне всеобщего удивления, все еще находясь в подвешенном состоянии, я тоже вступила в волну аплодисментов вместе с младшими братьями Тома. Эти реликвии были на слуху, и я понятия не имела, что когда-то владельцами была семья Реддл. Том аж засветился. Он кивал в знак признательности, а после того, как его пригласили сказать пару слов, подошел к микрофону. — Спасибо, директор, что позволили внести вклад в такое благородное дело, как увековечение национальной культуры нашей страны. Эти драгоценности на протяжении многих веков покоились в семейных хранилищах, со времен нашего прямого потомка Салазара Слизерина, и пришло время вывести их в свет, — он сделал небольшую паузу. — Изначально это все было задумкой моего отца — Томаса Реддла-старшего. Многие из вас наверняка знали его лично, но, к сожалению, он не дожил до такого знаменательного дня, и я, как его старший наследник, был обязан завершить его дело. — Пхах, — вдруг вырвалось у Ричарда. — Будь у нашего отца труп в гробу, он бы наверняка перевернулся в нем уже раз пятьсот. Том специально упомянул его, чтобы показать, какой он хороший сын и завершает дело отца, потому что на публике эта семья была идеальной. Замечательного сына, наследника компании, ставшего директором, люди будут уважать. И доверять ему. Мой жених гений. — И хотелось бы еще сказать пару слов, — он извиняюще улыбнулся. — В такой день и в присутствии стольких высокопоставленных благородных людей я представляю вам Гермиону Дагворт-Грейнджер, девушку, которая недавно согласилась стать моей невестой. Под звуки самых громких аплодисментов Том попросил меня подойти к нему. И я не была против такого хода. Он сделал это намеренно, громогласно объявил о нашей помолвке на глазах не только простых людей, но и мафиози, среди которых было много традиционалистов. Пока шла, то видела лица этих людей — они улыбались мне, потому что узнавали, потому что теперь я была гарантом того, что наш глава — либерал, — не тронет таких, как они. Я — признак лояльности Тома. Нас с Томом фотографировали несколько секунд, и все это в скором порядке дойдет до всех членов «Volo della morte», даже до бирмингемцев и итальянцев. Все будут знать, что Том точно свяжет свою жизнь с внучкой известного традиционалиста, а его братья с распростертыми объятиями примут ее в семью. Я получила всеобщее объявление о помолвке, как и хотела, но еще преследовало чувство, что меня использовали и продолжают использовать в масштабной игре, полностью забывая обо мне самой. И я сама дала этому случиться.