«там, где ты касался меня руками, до сих пор разряды идут по коже. что может быть дороже и слаще памяти? и что может быть тяжелей ее же?»
На удивление конец осени теплый, лучи солнца попадают в помещение через открытые, не зашторенные окна, но совсем не тревожат сон спящего омеги. Словно сами оберегают, передают свое тепло встревоженному телу, обеспокоенному. Телу, что болит и плачет; душе, которая изнывает, которая теперь сломана, изуродована, запачкана; сердцу, которое днями ранее мечтало остановиться, которое теперь разбито вдребезги. Омега этот спит второй день, его навещает врач, обследуя под строгим надзором чужих глаз, на которые не хотелось бы попадаться никогда: его контролируют, тяжело дышат, когда хотят осмотреть швы, когда лезут под пижамные штаны, но лишь сжимают кулаки, стараясь держать себя в руках. У Тэхена заживает все хорошо, состояние удивительным образом нормализовалось, в сравнении с первыми двумя приездами врача. К нему приезжают утром и вечером, получая за это неплохую сумму денег. На вопрос, когда он, наконец, очнется, врач спокойно каждый раз отвечает, что это не зависит от него, потому что сам организм омеги пережил огромный стресс, а теперь ему нужно прийти в норму. Второй день хрупкое тело охраняет цербер, не отходящий ни на секунду, не оставляющий одного. Чужой покой оберегают, сохраняют тихую и безопасную атмосферу, позволяя входить лишь трем людям: Сухо, Юнги и этому наглому мелкому омеге, что заходит только для того, чтобы убедиться, что спящий жив, и альфа ничего не сделал с ним. Чонгук ничего не ест, лишь иногда пьет воду, чтобы смочить горло. Он не позволяет себе даже сомкнуть глаз, боясь, что Тэхен проснется, увидит его спящего рядом и сбежит, или станет ему плохо, а помощь никто не окажет. Каждый час, каждая минута проходит в муках, потому что вина слишком огромная, она давит на него, прижимает к полу, заставляя постоянно извиняться, умолять простить, не позволяя коснуться даже пальца, кончика носа, волос. У него больше нет на это права. Чонгук не заслуживает ничего, не заслуживает его, и он примет ненависть своего драгоценного создания, будет заставлять себя, но не приблизится к нему. Только дождется, когда очнется, когда увидит собственными глазами, что живой, что ничего его здоровью не угрожает. Ранее он всегда говорил, что не оставит его, ни за что на свете не уйдет, даже, когда Тэхен его боялся, когда просил оставить в покое, уйти. Потому что был уверен, что ему можно быть рядом, потому что собственные желания были превыше его. Сейчас же все иначе. Ему только бы знать, что с ним все хорошо, и не будет появляться на горизонте, если этого потребуют. Чонгук готов каждый божий день стоять перед ним на коленях, просить прощения, раскаиваться, но зачем это, если омега не захочет его больше видеть? Вынуждать не будет, против себя идти не заставит. Он не отказывается от своих слов, от своей любви, что сидит глубоко настолько, что не выковырять, не достать, даже не дотянуться до нее. Но он не хочет, чтобы Тэхен чувствовал боль, видя его, чтобы вновь и вновь заполнялся ненавистью, чтобы срывался. То, как это влечение к омеге превратилось в более сильные чувства, так сильно поражает его… То, насколько эти чувства огромные, глубокие… Чонгук ничего подобного не ощущал никогда. Никогда не грезил чужими прикосновениями, не мечтал о них, а что сейчас? Он буквально ощущает фантомно, как к его щекам прикасаются нежные руки, как ласкают, прикрывая глаза от усталости, потому что учеба утомляет, чувствует мягкие губы на своих, что сами потянулись, сами пожелали. Тэхен целуется медленно, тягуче, до одури сладко, окуная его в нежность, которой никогда не знали. Чонгук, познав ласку и трепет, тут же все потерял. От этого внутренности сдавливает. От этого чертовски больно. Моральная боль была давно забытым чувством из детства, а теперь вернулась спустя много лет и стала в разы сильнее, губительнее. Колени болят, ноют, но на это не обращают никакого внимания, потому что плевать, потому что это не значительно. В уголках глаз собралась влага, голова опущена, а с губ слетает тихий шепот, тихие просьбы простить. Дверь открывается, но и на это не обращают внимания, потому что тоже плевать. Ему откровенно по херу, кто зашел, кто его видит, что подумают, потому что в голове лишь один человек. На небольшой столик у кровати ставится поднос с завтраком и горячим чаем. — Унеси, — даже не смотрит, что там, кто принес. Раздраженный вздох говорит о том, что перед ним стоит омега. Честное слово, Чонгука он бесит, выводит из себя одним только видом. И дело не в том, что он омега, не в том, откуда его знает. Просто раздражает, бесит до коликов в пальцах от желания схватить эту тонкую шейку, от желания сжать ее в своей руке, чтобы перекрыть чертов кислород. Знаете, когда человек просто бесит, с первой же встречи, вот ты смотришь на него, он ничего не сделал тебе, а тебя прям трясет от отвращения. Именно это испытывает Чонгук, и он не знает почему. Его никто не просит что-то приносить ему, как и интересоваться состоянием омеги, его никто не просит сюда вообще входить! Хочется вытолкнуть его за дверь и закрыться изнутри, только вот в доме он не своем, а хозяин этого не одобрит. Было понятно со вчерашнего вечера, когда Юнги появился дома, что этот омега для него особенный, такой же, как Тэхен для Чонгука. Только вот он ни за что не сравнит их, потому что никто и понятия не имеет, что вместе с собой несет его омега в его жизнь. А теперь нести не будет… — Такими темпами ты не сможешь дождаться его пробуждения, — Чимин смотрит на парня, что кажется ему чертовски красивым, не заслуживающим того, что пережил. Хотя кто заслуживает? — Свалишься здесь раньше, чем он глаза откроет. Чимин не дожидается ответных слов, оставляет поднос на столе и выходит, закрывая за собой дверь. Он не бессердечный, прекрасно видит, как альфу ломает от пережитого, от отсутствия омеги в жизни, от его состояния. Несмотря на то, как сильно он желал уничтожить этот клан, он все еще умеет сочувствовать, быть человеком. Сухо не рассказывает о произошедшем, но вот Юнги, которого омега старательно избегал длительное время, поймал его в тот же день, когда Тэхен оказался в этом доме, затащил в свою комнату, вкратце рассказал о случившемся, и попросил поглядывать за парнем. Его доверие заставляет сердце сжиматься от приятных чувств, потому что только Чимин знает все детали, что знает и Юнги. Позже омеге не требовались слова, чтобы понять, что Чонгук окунулся в море крови за того, кто слишком сильно пострадал, кто заставляет стоять на коленях, потому что… От этого альфы несло кровью, а из этого следовал лишь один вопрос, как он додумался прийти к Тэхену с этим тошнотворным запахом. Только вот странно то, что омега этот чувствовать себя лучше стал с его появлением. Чимину кажется, что кроме запаха крови нет совершенно ничего, но видимо это не так совершенно. Картина, как Чонгук стоит перед кем-то на коленях – поражает. Омега глазам своим не поверил, когда тот в первые же секунды, как оказался рядом с Тэхеном, упал на них, просидев длительное время так, склонив голову и тяжело дыша, вероятно из-за накапливающихся слез. Неужели этот омега действительно настолько особенный, как его называет Сухо, что самого Чон Чонгука заставляет подчиняться? И ведь на самом деле же в Тэхене нет ничего особенного, чего-то магического, что притягивает альфу. В нем нет ничего, чего нет в других. Просто он его человек. От него у альфы сердце замирает, дыхание становится более редким, а сам он уносится непонятно куда, стоит этим полюбившимся глазам взглянуть на него. Чонгук в нем будто захлебывается, теряется. И не знает почему это происходит, как это работает, но собственное тело рядом с ним контролировать не может, только сам омега способен им управлять, за ниточки дергать. Тэхен особенный только для него и, возможно, для тех, кто знает самого Чонгука достаточно хорошо, чтобы видеть изменения, которые проявляются благодаря лишь одному обычному человеку, одному омеге. Раньше Чонгук каждый вечер трахал омег, выплескивая свои эмоции, накопившиеся за день. Раньше Чонгук не заботился о состоянии омег: больно ли им, нравится ли им, что они вообще чувствуют. Сейчас же все совершенно иначе. Чонгук вечерами не ищет себе удовлетворения в похоти и желаниях, он не думает ни о ком, кроме одного единственного человека. Его удовлетворяют лишь широкие квадратные искренние улыбки, прикосновения тонких пальцев к лицу, когда эти же пальцы забираются в волосы, удовлетворяют взгляды, рассказы произошедшего днем, просто истории из жизни. Ему нужно лишь все то, что касается Тэхена. И с недавних пор Чонгук не то чтобы заботится об омегах, но он не делает им больно, он на них даже не смотрит, а если смотрит, то иначе. Пытается разглядеть в них то, что спрятало от глаз его воспитание. Времени прошло мало, но Чонгук немного, но меняется. Уже достаточно того, что он причиняет меньше незаслуженной боли «слабому» полу. Тэхен ему необходим, и это факт. Но что скажет ему Тэхен, когда откроет глаза, когда вспомнит произошедшее, когда увидит альфу возле себя? Его действия непредсказуемы, но он определенно не захочет его возле себя, первое время точно, а что дальше…? Чонгук без него вернется в прежнюю жизнь, станет еще хуже, и это определено точно можно предсказать. Такое простить тяжело, слишком сложно. Такое не прощается вообще. Его подвергли опасности, не спасли, не сделали ничего. Если бы не Сухо, неизвестно, сколько бы все продолжалось, потому что именно он дал возможность Чонгуку сконцентрироваться на своем теле, на внутренних ощущениях, иначе ему потребовалось бы больше времени. Но Тэхен глаза не открывает, а потому альфа пока может быть рядом, может дышать им, чувствовать его. Пока что его не нужно остерегаться…~
Время идет, стрелка переваливает за пять часов вечера, а потому дом начинает постепенно заполняться голосами. Все здесь, конечно, в курсе, что в их безопасном месте есть совсем не безопасный человек, а от того присутствует небольшое напряжение. Не доверяют, не понимают, почему Юнги позволяет оставаться ему здесь только из-за омеги, который даже в себя не приходит. Но вопросов не задают, потому что также знают, что если Юнги принял такое решение, то оно было нужным. В какой-то момент слышится грохот со второго этажа, все дружно переглядываются, понимая, что каждый омега здесь, как и Юнги. Потому взгляд переводится на альфу, а затем на Чимина, который срывается с места и несется в одну конкретную комнату, шустро взлетая по лестнице вверх. Мужчина просит всех оставаться внизу, а сам спешит за парнем, что уже, вероятно, добежал до комнаты, и набирает врача. На данный момент переживает именно задесять минут назад
Чонгук сидит на кресле около кровати, не сводит глаз с Тэхена, не отвлекается на оживленную атмосферу внизу, наблюдает за трепещущими ресницами, которые так полюбилось целовать по утрам, будя на учебу. Ждет пробуждения. Ждет, когда эти прекрасные глаза снова взглянут на него, покажут себя. Он скучает невозможно сильно, не представляет, что может находиться всегда далеко от него, и, на самом деле, понятия не имеет, как будет делать это, как будет сдерживать себя. Омега ворочается во сне, заставляя альфу нахмуриться и пересесть на край кровати, чтобы поближе. Он наклоняется, позволяет собственному запаху появиться, не скрывает его, лишь бы его почувствовали, успокоились. Но Тэхен резко распахивает глаза в ужасе, сразу же встречаясь с внимательными, обеспокоенными. Сознание мутное, рассеянное, не может понять происходящего. — Чонгук… — на выдохе, с облегчением. Словно чего-то очень испугался. От его присутствия рядом становится спокойнее, легче, но сердце не успокаивается, почему-то продолжает бешено биться, чего-то бояться. Тэхен сглатывает, облизывая губы, потому что во рту Сахара, словно и капли в рот не попадало длительное время. Чонгук подносит стакан воды к губам, помогая приподняться, младший болезненно хмурится, делает пару глотков, и падает обратно на подушки, начиная оглядываться, пытаясь понять, где он, что произошло, и почему все тело болит так сильно… Ощущение такое, словно проснулся от ужасного кошмара, словно что-то упускает, ничего не понимает. Чонгук выглядит слишком взволнованным, не говорит ни слова, будто ждет от него чего-то, а еще выглядит очень уставшим, осунувшимся, и его лицо… побито… Избитое лицо альфы всплывает в голове слишком неожиданно, он стоит на коленях, в его глазах чистый ужас и страх, его держат несколько мужчин, прижимая к полу, заставляя смотреть. Тэхен тянется осторожно к скуле, чтобы потрогать, огладить ласковым движением, снять боль своими касаниями. Чонгук прикрывает глаза, чувствует успокаивающее тепло, судорожно втягивая носом воздух, но самостоятельно отодвигается от руки, украв лишь пару секунд нежных касаний. Ему нельзя. Не заслужил. — Почему ты… — Тэхен не понимает, что с альфой, почему он неожиданно ведет себя так странно. — Что случилось? Почему сам себе запрещает чувствовать касания его рук, которыми всегда наслаждается? Сам его ладони часто к лицу подносил, прося ласки, потому что слишком сильно нуждается. А сейчас… Он чего-то ждет, а чего не понятно. Что-то упускает, что-то слишком важное, серьезное. Как можно рассказать об этом? Как открыть рот и вывалить весь этот кошмар на него снова? Но и в неведении его оставлять нельзя. Врач предупреждал, что такое может случиться, но он вскоре должен будет вспомнить. Чонгук бы хотел, чтобы никогда не вспоминал, чтобы не чувствовал боли, чтобы это все вообще никогда не случалось. Время… Это чертово время хочется перемотать, исправить все, не позволить добраться до него. Альфа продолжает молчать, но глазами осматривает чужое оскверненное по его вине тело, что спрятано под одеялом, пытаясь что-то сказать омеге глазами. Не говорит. Тэхен пытается сесть, но получается очень болезненно, внизу слишком болит, но терпеть можно, пересиливая себя. Картинки всплывают в голове одна за одной вместе с болью, заставляя жмуриться от резкого давления в голове. Дом, стук в дверь, трое альф, темнота. Точно, он ведь собирался на учебу, но его отвлекли, а в итоге он так и не добрался до университета. Его запихали в машину, ударили по голове, а потом ничего. Воспоминания всплывают слишком быстро, Тэхен пугается их сам, словно это все не с ним произошедшее, словно ужасный фильм. Помнит, как очнулся где-то на полу, но не видел ничего, не мог говорить, слышал лишь чужое присутствие, а затем голоса. Они почему-то смеялись, его кто-то трогал, гладил бедра, разговор был о наказании кого-то и о том, как не могут дождаться. Ему хотелось плакать, потому что было страшно, ничего не понимал, был связан. Ему хотелось к одному единственному человеку, к тому, кто всегда защитит, кто дал обещание оберегать, что бы ни случилось. Ждал лишь его, мысленно считал минуты, когда узнают о пропаже, когда найдут и спасут. Нужны ли эти воспоминания? Тэхен хотел бы ничего не помнить, потому что глаза увлажняются, а на лице читается искренний ужас, появившийся вместе с осознанием всего случившегося, пока он смотрит в одну точку, опустив голову. Он медленно, словно в этот момент хочет поверить в то, что все воспоминания – ложь, поднимает взгляд, на альфу, что смотрит на него с сожалением, с болью. Глаза видеть его не хотят, а сердце почему-то сжимается от этих чувств, что плещутся на дне его вечного холода. Тэхен смотрит на него и чувствует лишь, как в одно мгновение плавно наполняется яростью, разочарованием, осуждением, ненавистью. Он так много всего испытывает сейчас к нему, но ничего хорошего даже раскопать среди эмоций не может. — Ты… — глаза широко раскрыты от злости, а руки сжимаются в кулаки. Хочется, чтобы исчез, чтобы больше никогда не появлялся на глаза, чтобы никогда не знал его. Чонгук – его самое большое разочарование в жизни, самая большая ошибка. Это дурацкое сердце, что тянулось к альфе так сильно, заставило позабыть о том, что этот мужчина опасен, несет за собой страх и боль, ничего хорошего, ничего светлого и доброго. Тэхен совершенно забыл, что его нужно бояться, остерегаться, избегать, доверился и лично отдал всего себя. Кому отдал? Тому, кто сотрет в порошок и не заметит. Чонгук – огромная ошибка, за которую расплатились мучительной болью, растерзанными на кусочки душой и телом. Обещания – ложь. Чувства – развлечения. Тот, кто обещал всегда защищать, не сделал ничего в момент, когда это действительно было нужно, когда нуждался в нем больше всего, когда звал… Тэхен остро помнит, как звал его, как кричал, срывая горло, потому что его охватывала неописуемая боль, потому что в тот момент хотелось только умереть, лишь бы не чувствовать ничего. Эти воспоминания свалились на него слишком резко, и лучше бы его сердце там остановилось, чтобы больше никогда не помнил, что пережил, чтобы не ощущал этой боли, обволакивающей все тело. Сейчас она повсюду, она и физическая, и моральная. И непонятно, какая сильнее, потому что все внутренности словно рвутся на мелкие кусочки, там все сжимается болезненно. Тэхен может лишь открывать и закрывать рот, не находя слов, лишь позволять слезам катиться по щекам, пока на лице его отображается полное разочарование в человеке. В человеке у которого глаза на мокром месте, который готов принять свое наказание, каким бы оно ни было. Чонгук готов на все, но невозможно видеть это искривленное гримасой боли лицо, хочется успокоить, хочется забрать все воспоминания, унять боль. Тэхена всего потряхивает, его вот-вот накроет истерика, которую будет очень тяжело остановить. Но Чонгук сидит и ждет, выслушает все, что ему предназначено, потому что обязан. Потому что заслуживает лишь боль. Он никогда не заслуживал ничего хорошего, потому что не был рожден для тепла и любви, потому что не заслуживает нежности, ласки, внимания и заботы. Чонгук – монстр, и он это знает, а теперь пускай ему об этом напомнит тот, кто оказался подарком жизни, кто чистой случайностью оказался в ней, потому что судьба немного оплошала. Он Тэхена не заслуживает, ему до него, как до звезд на небе. — Что ты тут делаешь… — голос медленно повышается, он пропитан злостью, ненавистью, шоком. Тэхен чувствует собравшийся ком в горле, который мешает внятно говорить. А Чонгуку бы вырвать собственное сердце, что приносит так много боли от одного только вида этого лица, на котором отображается слишком много эмоций, и ни одной положительной. — Как тебе хватает наглости находиться рядом?! — срывается на истерику, на неконтролируемый плач, толкая альфу в грудь. Хочется собственными руками прикончить его. Он уничтожил все хорошее, что было, разорвал в клочья все обещания, не сдержал ни одного. Принес в его жизнь лишь огромное количество страха и боли. Тэхен смотрит на него, бегает глазами по лицу, не может найти даже слов, потому что хочется лишь кричать, плакать, бить его, остаться одному, спрятаться от всего гребанного мира. Внутри все рушится, по швам трещит, мерзко не только от Чонгука, но и от самого себя. Оказывается… его тело не такое уж и не недоступное, оно больше не принадлежит ему, оно все теперь не его. Он теперь не свой. Случившееся свалилось на него лавиной, и лучше бы придавило смертельно, лучше бы больше никогда не открывал глаза. Слезы текут ручьем, их не контролируют, да и надо ли? Руки трясутся, его всего трясет, боль в теле не чувствуется, ее окончательно перекрыла моральная. — Тебе нужно успокоиться, — единственное, что говорит Чонгук, наблюдая, как парень приближается к срыву. — Тэхен, пожалуйста, — хочет прикоснуться к руке, но ту одергивают, не позволяют. И это самое ужасное, что только могло быть. Чонгук и не представлял, как от этого жеста будет плохо, как будет больно от того, что он не имеет права касаться его… Влага, которой наполнились глаза, срывается на мягкое одеяло, что собралось в складки между ними, а сам альфа замер, смотря лишь на свою руку, что так и повисла в воздухе. Тэхен его оттолкнул, а ощущение, словно его скинули с обрыва вниз, и теперь он летит на самое дно, туда, где вечный холод, мерзлота, откуда он никогда больше не выберется, потому что именно там ему самое место. Этого он заслужил. — Я тебя ненавижу, — тихо, от души, со всей искренностью. Нет, Чонгуку бы собственное сердце не просто вырвать, чтобы избавиться от боли, а чтобы вложить его в чужие ладони, чтобы всегда было только с ним, чтобы показывало искренность всех чувств. — Мне так мерзко от тебя, — кривит лицо. — Ты отвратителен мне, слышишь?! — сносит поднос со столика, хватая нож, что заметил ранее. Тэхен никогда не думал об убийстве, никогда не желал сделать это собственными руками, но сейчас… Сейчас ему хочется перерезать чужое горло, заставить захлебываться собственной кровью, заставить мучиться. Ему так искренне хочется причинить ему боль, наблюдать за этим, потому что заслужил. Потому что не сделал ничего, когда его просили о помощи, когда звали, истошно крича и плача. Потому что Чонгук самый большой лжец, потому что ему не место рядом с ним. — Помнишь, — шепотом очаровывает, приставляет нож к горлу, оказываясь достаточно близко к чужому лицу, игнорируя боль в теле. — Я взял с тебя обещание, что ты не причинишь мне боли? Но в обещании этом было одно исключение, и теперь… Теперь я передумал, — тяжело дышит, говорит сквозь слезы, что сдавливают горло, что душат. — Ты можешь пустить себе пулю в висок, потому что заслуживаешь! Можешь перерезать себе горло прямо сейчас! — кричит, не имея больше сил сдерживать свой голос, свои рвущиеся со всех щелей эмоции, свою ненависть к этому человеку. — Ты самый отвратительный человек на этом свете, да тебя и человеком то назвать нельзя, потому что ты монстр! Ты обещал меня защищать! — плачет так сильно, что ничего не видит, но ощущает, как нож касается кожи, как делает надрез. — Защищать, Чонгук! — эти противоречивые чувства его разрывают. Эта боль его поглощает, сжирает, наполняет разочарованием до краев. — А что ты сделал?! Что, мать твою?! Ничего… Чонгук не сделал совершенно ничего, как не делает и сейчас, сидит и позволяет кричать на себя, говорить все что угодно, да хоть перерезать горло. Эта боль уже на пике, ее так много, непонятно куда девать, как избавиться, что с ней делать. А эти чертовы чувства… Именно из-за них больно, потому что Тэхен отдал ему себя, доверившись, позволил и себе отпустить себя. Это сердце бы остановить, чтобы никогда больше не билось, потому что предало, потому что влюбилось совершенно не в того. Принесло слишком огромное разочарование, разбившись на кусочки. Разбилось оно, а больно Тэхену. Дверь резко распахивается, заставляя омегу отвести взгляд от альфы. Парень замирает в дверях, не делая и шага к ним, а затем появляется еще один, от чего Тэхен злится еще сильнее.сейчас
— Я спросил, кто это, мать твою! — Тэхен смотрит на Чонгука, а тот молчит, лишь смотря на него в ответ, потому что это последние минуты, когда он еще может находится рядом с ним. Ему плевать, что к ним прибежали на шум, плевать, что видят все это. Это последний день, последний момент, когда омега напротив, когда говорит с ним, когда его взгляд обращен на него. Но на лице появляется новая эмоция, и Чонгук ее прекрасно знает. — Тэхен, опусти нож, — Юнги делает несколько шагов вперед, выставляя руку вперед, показывая, что не несет никакой опасности. — Стой на месте! — рычит на него, выставляя возможное орудие убийства вперед. В глазах ненависть и искренний страх, тело само реагирует так, чувствуя, что перед ним неизвестный альфа. Его пробирает паника, когда мужчина делает еще один осторожный шаг вперед, оказываясь ближе, но не слишком. Становится страшно так сильно, чувства безопасности нет, потому что он элементарно не знает, где находится, он не знает этих людей, а тот, кто сидит перед ним… ему больше нет доверия. Куда деваться? Куда бежать и где прятаться? Единственные мысли, что посещают голову. — Остановись! — нож падает на пол вместе с громким всхлипом, а Тэхен прижимается к кровати, накрывая голову руками, шепча просьбы не подходить к нему. Количество слез душит, он хватает воздух ртом, но никак не может взять дыхание под контроль. Реакция на альфу самого пугает, но ее не получается изменить, не получается объяснить происходящее в голове. Он лишь чувствует, как к нему наклоняется Чонгук, отгораживая спиной от неизвестного человека, как его запах обволакивает тело в попытке успокоить, как комната заполняется древесным ароматом, лесным, а в нем тонким шлейфом металлический привкус, что оседает на языке. Но Тэхен за это не цепляется, как и за то, что предательское сердце требует защиты от альфы, требует Чонгука ближе, чтобы безопаснее. Пока мозг отталкивает его, сердце лишь тянется, несмотря на то, что сделал. Воспоминания снова накатывают, альфы… их так много, все смотрят с желанием, все хотят причинить боль, опробовать чужое тело, это хрупкое, трещащее по швам тело, которое не выносит этой уничтожающей пытки, этого наказания, что свалилось на него так незаслуженно. Страх делает свое дело, воображение разыгралось, под глазами картинка сменяется: все вокруг окрашивается в красный, Тэхен сидит посреди огромной комнаты, а вокруг лишь черные силуэты. Их так много… И все хотят его тело. Он дышит тяжело, на грани срыва, вот-вот потеряет сознание от происходящего в голове ужаса. Чонгук на Юнги не смотрит, но тот прекрасно ощущает повисшую в воздухе угрозу, предупреждение. Ближе подходить нельзя. Он был уверен, что делает последний шаг осторожно, медленно, незаметно, но лишь напугал омегу. Слишком сильно напугал… И Юнги уверен, что раньше этот парень никогда не среагировал бы так на незнакомого альфу. Чонгук защищает его, не позволяет никому приблизиться, закрыл собой и лишь тяжело дышит, чувствуя эмоции Тэхена, чувствуя его страх, а это включает в нем инстинкты. Но ничего не делает, остановился только на предупреждении. — Я позвонил врачу, — негромко говорит Юнги, отходя назад, к Чимину, что испытывает шок за шоком от увиденного. — Он скоро приедет. То, как Чонгук реагирует на этого омегу, удивляет слишком сильно. Чимин не думал, что он чувствует его так хорошо, но, наверное, заметил лишь он, как альфа напрягся, стоило Тэхену проследить только за первым шагом хозяина дома. Чонгук ощутил его страх в одно мгновение, уже тогда был готов прикрыть его собой, не дать подойти Юнги слишком близко, но не смея касаться самого омеги. Как не касается и сейчас… Чимин видит это все и оказывается самым наблюдательным, единственным, кто замечает чужую связь, что сейчас может разрушиться из-за пережитого, из-за боли Тэхена, из-за вины Чонгука. Он действительно был готов позволить ему убить себя… Чимин в этом уверен. — Не надо было, — Чимин вздыхает, опуская голову, и чувствует, как альфа обращает свое внимание на него. — Он сейчас не сможет даже приблизиться к ним, — объясняет. Тэхен пытается успокоиться, дышать размеренно и глубоко, потому что Чонгук шепотом просит делать это, просит успокоиться, потому что здесь безопасно, потому что ничего не угрожает. И его слушаются, пытаются прийти в себя, продолжая громко всхлипывать, периодически давясь воздухом от истерики. Как бы странно это не выглядело, не казалось таковым, но Чонгук оказывает на него нужное влияние, помогает успокоить этот бешеный страх, что накрыл с головой. Но злость никуда не делась, она сидит в нем, и будет там находиться еще слишком долго. Перед глазами чернота, все исчезло, он слышит лишь размеренный тихий голос, что ласкает слух, пробирается во внутрь, добираясь до бьющейся сердечной мышцы, которая единственная реагирует на этого мужчину неправильно. Чонгука руки лежат по обе стороны от головы омеги, потому что он навис над ним, и к ним хочется прикоснуться, лишь бы вытянули из этого кошмара, что происходит с ним. Но… Чонгук его в него лично окунул с головой. Тэхен поднимает голову, совсем немного выпрямляется, встречаясь с глазами Чонгука, который отодвинулся немного, где снова эта боль, этот ужас, который кажется странным, потому что не понимают от чего это все там берется. А еще там готовность защищать, которая лишь раздражает, потому что защищать надо было раньше, потому что слишком поздно включился в роль защитника. — Я хочу домой, — шепчет Тэхен, потому что громко не может говорить из-за кома в горле, что никак не спадает, не исчезает. — В свой дом, — жмурит глаза и опускает голову, пытаясь остановить поток слез. Чонгук смотрит на него и готов поклясться, что сделает все, что попросит, только пусть никогда не перестает смотреть на него. Даже если взгляд будет пропитан ненавистью, он просто хочет ощущать его на себе. Это единственное желание, которое имеется теперь в его жизни. — Я отвезу тебя, — шепчет в ответ. — Ладно? В ответ лишь кивок, и Чонгук встает с кровати, открывая взор на омегу, что запуганно смотрит на неизвестных ему людей. Альфа хочет подойти к нему, чтобы взять на руки, чтобы не ходил, ведь это принесет ему боль, об этом говорил врач, но… Ему не позволяют, выставляя руку вперед, кидая злой взгляд. Чонгуку больше нельзя касаться его, ни при каких обстоятельствах. И это будет последняя просьба, это будет самый последний раз, когда ему будет дозволено находиться рядом. Тэхен осторожно опускает ноги на пол, жмурится от боли в бедрах, в ягодицах, во всей нижней части тела, замирает, тихо всхлипывая от этих ощущений. Чимин делает несколько уверенных шагов вперед, но натыкается на взгляд альфы, что не позволяет ему подойти. — Я помогу ему и все, — готовится сделать шаг назад. — Тэхен, посмотри на меня, пожалуйста, — кидает осторожный взгляд на парня, продолжая в основном смотреть на Чона. — Смотри, я – омега, тебе не стоит бояться меня, ладно? — делает шаг вперед, встречаясь с красными от слез глазами, в которых лишь мешанина чувств и эмоций. — Я помогу тебе спуститься и дойти до машины, и все. Тэхен подпускать к себе его не хочет, но Чонгука он не хочет больше, и прекрасно понимает, что самому ему будет очень больно передвигаться. Взглядом сканирует невысокого парня, оценивает ситуацию, и сдается, позволяя ему помочь, только вот… Чимин подойти все равно не может. Чонгук не позволяет, никому не позволит приблизиться к нему. Внутренний альфа круги наворачивает, туда-сюда ходит, злится, остается недовольным, хочет объясниться перед своим омегой, не хочет, чтобы его кто-то другой касался, либо он, либо никто. Чонгук может лишь тяжело дышать, держа себя в руках, чтобы не натворить делов. Он прикрывает глаза, делая глубокий вдох, но не чувствует ничего, всегда успокаивающего его запаха нет, а от того не может взять себя в руки окончательно, не может принять чужое разрешение, не хочет мириться с ним. Тэхен не позволяет ему даже почувствовать себя. Шаг – Чонгук распахивает глаза, впиваясь ими в непослушного омегу, что решил, по всей видимости, проверить альфу на самоконтроль. Второй – комната постепенно становится смертельной камерой для всех в ней находящихся, потому что запах становится гуще, он больше не предупреждающий. Проходят лишь секунды, но Тэхен реагирует слишком вовремя, когда рука альфы замирает в паре сантиметров от чужой шеи. — Ты не настолько слаб, чтобы не смочь сдержать себя, — злится Тэхен, позволяя собственному запаху разойтись по комнате, чтобы тот добрался до альфы. — Кого ты строишь теперь из себя? Не кажется, что запоздал с защитой, а? — поднимает взгляд на Чонгука, ожидая, когда тот повернет к нему голову. И эти слова в очередной раз бьют его, они хуже физической боли, от них почему-то слишком плохо, хочется кричать, срывая горло, потому что Тэхен теперь единственный, кто может причинять ему боль. Боль, которую Чонгук уже давно не чувствовал, которая вернулась к нему точно так же, как и моральная. Эти забытые чувства из детства, и Чонгуку не хотелось с ними никогда больше встречаться. Да, он опоздал, но разве объяснишь это внутреннему альфе, что прекрасно знает, помнит, как боролся с введенным препаратом. Чонгук себе то объяснить не может, потому что все, что чувствует перед омегой – вину, которую не описать словами. Глаза застилает злостью, но не на омегу, на самого себя. Дыхание тяжелое, горячее, взгляд злой, в некой степени взбешенный, но делают шаг назад, слушаясь в очередной раз. Чонгук сейчас не может не послушать, да и вряд ли теперь когда-то сможет. Наблюдает, как Чимин подходит, как придерживает, помогая встать, и от этого кровь по телу разгоняется, заставляя сердце биться сильнее. Не хочет позволять касаться его, не хочет на это смотреть, как и на гримасы боли на драгоценном лице, которые являются напоминанием о случившемся, хотя он вряд ли когда-то забудет это. На Тэхена смотрят все омеги, когда они оказываются на первом этаже, а затем быстро расходятся, стоит заметить, следующего за ним альфу, от которого несет опасностью, который одним только видом показывает, что с ним не стоит связываться. Чонгук на них внимания не обращает, видит перед собой лишь одного единственного человека, который, несмотря на помощь Чимина, все равно пытается по большей части идти сам. На улице оказывается прохладно и очень свежо, от этого Тэхен останавливается, делая глубокий вдох, прикрывая глаза. Все это время, в том доме, он остро ощущал замкнутость пространства, словно нет выхода из него, и это одна из причин, почему он согласился, чтобы Чонгук отвез его домой. — Ты можешь заболеть, если будешь долго стоять на улице в такой одежде, — Чонгук хочет поторопить, но получает колкий взгляд. — Тебе-то какое дело? Верно… Чонгук теперь не имеет никакого отношения к его здоровью, к его состоянию, не имеет права заботиться о нем, существовать в его жизни, попадаться на глаза. И от этого по сердцу расходится паутинка из трещин. Оно вот-вот рассыплется и Чонгук узнает, какого это – жить с разбитым в дребезги сердцем. Всю дорогу в машине Тэхен молчит, лежа на заднем сидении, потому что так легче, так не сильно болит, так не видно альфу, которого с легкостью можно придушить, которого больно видеть, к которому осталась одна лишь ненависть. От одного лишь его вида на глаза наворачиваются слезы, от этого уровня предательства, от этих необъяснимых чувств и эмоций. Все кажется ужасным сном, потому что реальность не может быть так ужасна, не может быть так жестока по отношению к нему. Тэхен ведь верил в судьбу, и сейчас он продолжает в нее верить, но неужели вот такая она у него? Неужели он чем-то заслужил эту боль? Разве это справедливо… Ведь Тэхен всегда был хорошим человеком, вряд ли кто-то скажет о нем хоть что-то плохое, это даже не может быть карма. Чонгук действительно несет за собой лишь опасность, от него нужно держаться подальше. Неделя их отношений казалась слишком спокойной, слишком идеальной, это иногда вызывало подозрение, но Тэхен быстро отгонял эти мысли. Не стоило. Нужно было уделить им внимание, сесть и глобально подумать, может быть тогда ему удалось бы избежать того, что пришлось пережить. Он прикрывает глаза, пытаясь остановить очередной поток слез, что никак не прекращаются, и чувствует снова этот металический запах. Тэхен знает, как пахнет кровь, и уверен, что это именно она. Но в голову приходит лишь мысль о том, что Чонгук действительно опасен, действительно не его человек, и с ним никогда больше не нужно встречаться. Потому что даже салон его машины, как и он сам, пропах этим отвратительным запахом… Чонгук пахнет кровью. Но Тэхен и понятия не имеет почему. Машина останавливается у дома, а это означает, что Тэхену снова нужно пережить боль, что вонзается во всю нижнюю часть тела, стоит только напрячься. Поразительно, как он смог в той комнате сидеть, пока кричал на Чонгука. — Пожалуйста, дай мне помочь тебе, — голос пропитан мольбой, сочувствием, сожалением. — Лишь один раз, и я больше не притронусь к тебе никогда, — не решается открыть глаза. — У тебя могут возникнуть проблемы, если ты будешь перенапрягаться. И он получает разрешение, но вместе с ним слышит горькое всхлипывание, резко разворачивая голову к парню. Тэхен упирается руками в сидение, потому что пытался присесть сам, чтобы выбраться из машины, но понял, что не сможет этого сделать. Точно не сейчас. Чонгук быстро выходит из машины, оказываясь рядом с омегой, осторожно притягивает его к себе, беря на руки, и старается запомнить тепло возлюбленного навсегда, чтобы воспроизводить в голове до конца своих дней. Потому что уверен, знает наверняка, что этот омега единственный в своем роде, никто больше не сможет привлечь его внимание. Тэхена из своих рук выпускать не хочется, ведь ему известно, что после этого надо будет уйти, надо будет его оставить, чтобы больше не вернуться. Его больше не позовут, больше никогда не захотят видеть, не подпустят к себе. Но его приходится отпустить. Приходится уложить на диван в гостиной, чтобы не возникало никаких проблем с лестницей, по которой приходилось бы спускаться, чтобы добраться до того же туалета, кухни, душа. Чонгук замирает, склонившись над ним, убирая свои руки, лишая себя тепла, лишая себя Тэхена… — Больше никогда, — говорит негромко, смотря в глаза. — Никогда, Чонгук, слышишь? Не появляйся передо мной. Эти слова ранят похуже ножа, они иглами в сердце впиваются, заставляя его кровоточить. Оно почти останавливается, отказывается биться без омеги, отказывается функционировать. Чонгук может лишь смотреть на него и слушаться, потому что знал, что не сможет ничего объяснить, потому что такому и объяснений не нужно. Потому что именно он виноват в случившемся, именно он не сделал ничего, чтобы спасти, чтобы защитить от той боли, от тех ублюдков, что изуродовали душу, разорвали ее на мелкие части. — Я не хочу тебя видеть, не хочу знать о твоём существовании, — и почему-то самому больно от собственных слов. — Ты – самое большое мое разочарование, ты принес мне слишком много боли для человека, обещавшего никогда ее не причинять, — голос ломается, Тэхен не может это контролировать. — Пожалуйста, не появляйся передо мной, — прикрывает глаза, когда альфа наклоняется к нему, беря лицо в свои ладони, прижимаясь своим лбом к его. — Я не хочу ничего чувствовать к тебе, вырву эти чувства с корнем, — всхлипывает, ощущая дрожь чужих рук, чувствуя, как чужие соленые капли скатываются по собственному лицу. — Потому что ты не заслужил этого, не заслужил ни меня, ни моей любви, ничего, — касается его груди, чтобы оттолкнуть. — Ты больше не знаешь меня, а я не знаю тебя. Чонгук отстраняется, потому что не может напирать, не может требовать большего внимания, тепла, касаний. Он не может ничего. Лишь кивает ему молча, разворачивается и покидает чужой дом, оставаясь навсегда за его дверьми. В детстве его всегда учили, что омеги – низшие создания, не заслужившие ничего. Их всех учили, что они созданы лишь для плотских утех и ничего больше. Омеги – ничто. Но на самом деле они слишком драгоценные создания, слишком хрупкие и особенные для этого мира. Они те, кого нужно защищать, оберегать, кто имеет действительно огромную власть над альфами. И Чонгук уверен, что это воспитание в их клане пошло именно от того, что когда-то был омега, причинивший огромную боль кому-то из вышестоящих. Чонгук уверен, что тот, кто начал торговать ими, делал это из злобы, из мести, из болезненных чувств, что разрушают тебя, рвут на кусочки. Потому что это больно… Больно настолько, что невозможно выносить. Хочется кричать и разорвать собственную грудную клетку, чтобы вырвать это гребаное сердце, что продолжает биться даже испытывая адскую боль, по ощущениям несовместимую с жизнью. Чонгук уверен, что омеги слишком особенные, для каждого свой, и нужно уметь правильно обращаться с ними, нужно уметь оберегать, заботиться, охранять этих хрупких людей. Он не смог, разбил этот хрусталь, превратил в осколки, а теперь не знает, что ему делать. Чонгук никогда прежде… Никогда за свои тридцать один год жизни не жалел омег, ему никогда не было стыдно за свои поступки, он никогда не переживал за эти неудачные создания природы. А сейчас… Сейчас ему хочется лишить жизни самого себя, потому что не уберег одного конкретного, особенного для себя. Сесть за руль он смог, но отъехать от дома никак не может. Не может найти в себе сил, чтобы навсегда оставить того, кто оказался его умиротворением, спокойствием, его частью в этом мире. Чонгук не знает, как оставить его.