Антиойкумена

      День за днём она шагала по больничному коридору, то и дело возвращаясь в прошлое, в старый коридор с лиловыми стенами, где из окон лилось тёплое пламя белого светила, а мимо неё шагали чёрно-белые силуэты, и только напротив одного окна стояло два человека, к которым она относилась иначе. Один из них светился золотым, высоким и величественным светом, из его кожи струилось божественное свечение, а его кудрявые русые волосы лежали на голове, словно сложенные крылья херувима.       – Прыгай в овраги! Сломай себе ноги, ненормальная! Иначе добром не кончатся твои прогулки!       – Не наступай на котят! Им очень больно!       – Перестань давить гусениц! Иначе их внутренности вылезут из-за твоей неосторожности! Или глупости!       – Ты заплатишь за это своими конечностями или последней одеждой!       – Тебя не такой вежливости учили! Глупая, глупая, глупая!       Голоса хохотали, казалось, что их источники катались по полу, что они готовы были подавиться самими собою и помереть как мухи. Звонкие и щебечущие в спину слова, сказанные на выдохе, являлись не более, чем пустышкой, брошенной на шоссе. Но в коридоре никогда не было ни котят, ни гусениц, а на своё яркое лёгкое платье Марципан равнодушно моргнула, опустив голову вниз и посмотрев на свой подол. Но стоило ей посмотреть на него, как в её теле пробежало странное ощущение, необъяснимое ощущение, которое заставило Марципан слегка разозлиться на эту фразу. Она снова подняла голову. Она стояла напротив той самой лавочки, на которой какое-то время назад сидел съёжившийся мальчик. Теперь лавочка пустует. Марципан попыталась сесть на неё, но побоялась увидеть то, что находилось за её спиной.       Ещё один укус, и яд распространился по телу.       Ещё одно утро. Все спятившие спят. И снова их одеяла были разбросаны по всей комнате, а сами они лежали кто где. Появлялись новые лица. Рядом с кроватью на перекосившейся тумбе стояла гниющая тарелка супа с опущенной в него ложкой.       И снова окно. Белизна и чистота, к которым стремились глаза девушки. Это есть константа в формуле распорядка дня.       На её пути редко попадались люди, поэтому с небольшой долей вероятности Марципан хотела вновь встретить того мальчика, уж очень родным он ей почудился. Но его нигде не было.       Снова больничный коридор, по полу которого волочился длинный подол лёгкого платья девушки. Насколько он длинный? Она боялась обернуться, чтобы посмотреть, поэтому шла дальше, не задумываясь больше о подобной идее. Всё вокруг казалось ей глупым и бестолковым, не имеющими смысла вещами. Ей не было скучно или грустно, ей было всё равно.       Шум снова нарастал. Но в какой-то момент всё резко затихло, и Марципан услышала, как кто-то открыл злосчастную дверь комнаты. Шаги приближались именно к ней, а девушке становилось всё тяжелее идти. Когда за её спиной зашаркали ножки стула, а приближающийся скрежет порождал помесь тревоги и напряжения, перед ее глазами вновь появилось окно.       – Здравствуйте, – мягкий незнакомый голос выдержал паузу, – Марципан де Круа. Меня зовут... – в ушах зашептались голоса, а в комнате поднимался шорох и галдеж, и за всем этим она не различила новый голос, так как ещё не успела адаптироваться и привыкнуть к его присутствию, – Де Круз. Можешь звать меня доктором, если захочешь, – этот незнакомец говорил монотонно и прерывисто, его голос ничем не отличался от тех, которые Марципан слышала довольно редко. Обычно они представлялись так же. Мягкий голос долго о чём-то рассказывал, пока не стал фоновым звуком и не перестал вызывать тревоги, а Марципан к этому времени снова вернулась к обшарканным дверям больничного коридора.       Безмятежность. Как дотянуться до этой высокой ноты?       – Я приду завтра, но пораньше, идёт? – тот самый голос выждал пару мгновений, словно услышал ответ, а затем продолжил, – Хорошо, я обещаю, что приду, – зашуршали ножки стула по кафельному полу, а посторонний шум не усмирялся.       Вновь открывшаяся дверь побудила тишину вернуться в покои противных голосов. И так происходило почти каждый день. Пока тихий голос проводил допрос и довольно странную терапию, заставляющую Марципан задуматься, вокруг неё кружились бледные стены и тени от веток, закрывающие блеклый свет луны. Гнетущие и более привычные голоса никак не обнадеживали юную девушку: «Не слушай его, он хочет навредить тебе», – посыл каждой фразы был таков.       Груз на плечах. Как же Марципан устала от всего этого хождения, как же она устала от вечных разговоров, как же она хотела слушать только ту самую мелодию, несущую волну спокойствия и расслабления. Большего и не хотелось. Тихий глас представившегося был почти неразличим от окружающей обстановки, но это не значит, что Марципан не слушала и его, как и остальной шум. Ей ничего более не оставалось делать. Но в какой-то момент...       – Ты знаешь, что твои волосы слегка кучерявы?       Голова мгновенно обернулась и вид коридора перед глазами сдвинулся в новый за долгое время неведения человеческих лиц образ. Голубые глаза, короткая зеленая челка чуть ниже бровей, неаккуратная стрижка и маленький, торчащий во все стороны зелёный хвостик прямо на затылке. Волосы отливали холодным голубовато-серым оттенком затянутого облаками неба, свет которого отражался на голове доктора де Круз.       Де Круз. Его небольшие глаза расширились, а губы распластались в невольной улыбке, которую тот никак не мог унять.       – Ты знаешь? Твои глаза на свету отливают золотом, волосы цвета свежеиспечённого ржаного хлеба. А на подбородке синяки и шрамы. Я уверен, что твоя улыбка так же прекрасна, как твои грустные глаза.       Он замолчал, но тут же продолжил:       – Ты знаешь, что ты очень устала, поэтому сейчас так грустна, – и снова пауза,                   – Видишь? Я не могу перестать улыбаться, ведь ты всё же посмотрела на меня.       Он что-то проговорил себе под нос, что девушка с золотыми глазами могла чётко слышать: «Спустя столько времени».       – Марципан, ты любишь смотреть на снег, все врачи так говорят. К тебе, к сожалению, почти никто не приходит, но теперь я прихожу навестить тебя, поэтому я надеюсь, что ты будешь рада видеть меня. Нам с тобой стоит поговорить, ты же не против? Этот голос вытеснил все предыдущие шептания о чем-то теперь совершенно незначимом. В этом человеке хорошо просматривалась искренность, она выглядывала прямо из его выпирающих синих вен на висках и ладонях, которые он пытливо сжимал на своих коленях, то напрягая, то расслабляя, очевидно, заблаговременно понервничав перед их встречей, на что указывали блестящие капельки на пальцах, отражающие белое свечение из окна, находящимся теперь не в поле зрения Марципан. Марципан, наконец, обернулась, но ей не было страшно. Этот мужчина всем своим существом обещал, что он честен с ней, как никогда кто-либо не был. Мимика Марципан не была разнообразной. Она думала лишь о том, что теперь ей не нужно было зеркало. По крайней мере, теперь она не боялась в него смотреть. Доктор де Круз продолжал рассказывать о том, какая погода стоит на улице, далеко за пределами комнаты Марципан и ещё нескольких неадекватных особей. Оказывается, в пределах панорамы вида из окна годами лежит белый снег.       Вдруг доктор взглянул на часы, висевшие на его руке, задрав рукав белой рубашки, покрытой таким же чистым халатом. Он слегка переменился в лице.       – Я вынужден уйти, но завтра обязательно приду, обещаю. Марципан, я прийду, жди меня, хорошо? – он помолчал, дружелюбно улыбнувшись, – Спасибо, я ценю это, – ответил он на молчание и поднялся со стула, отодвинув его к стене.       Доктор вышел.       Марципан долго смотрела на дверь. К ней часто подходили другие лица, но они совершенно не интересовали её. Эти лица корчили разные рожи, но девушка пристально и неподвижно наблюдала за ручкой двери. Она начала сомневаться в истине слов говорящих ниоткуда голосов вокруг неё. Ей стоило обернуться, несмотря на то, что они говорили ей не делать этого. В ней зарождалось недоверие ко всем вокруг, кроме этого человека. Доктор де Круз. Но как его зовут?       «Как зовут того кареглазого человека?» – подумала Марципан.