Антиойкумена

      В тот самый роковой день она осознала свою болезненную привязанность к нему, к чистой, невинной, превосходящей её и кого-либо персоне, совершенно не обращающей на девушку внимания. Ни дружеского, ни товарищеского. Лиловый коридор, сотня чёрных и белых силуэтов и злосчастное белоснежное окно. Всем своим существом это пространство сообщало: оно самое нереальное из всех, где только побывала Марципан. Отличная от ненависти нежность в карих глазах пела о безразличии, ибо те смотрели не на неё. Скромное чувство едва ощутимой тоски вдруг обняло девушку за шею и начало душить.       Теперь доктор де Купаж выглядел более спокойным, чем несколько минут назад. Его ядовитый взгляд будто получал удовольствие от односторонней беседы.       – Многие думают, что им плохо, они зацикливаются на том, что им плохо, и начинается самое веселое: душевные страдания, – тихонько посмеялся де Купаж, на которого ни единая душа не обращала внимания, – А те, кто всего этого не осознает, если первые занимаются таковым осознанно, глубинно познают самих себя, очерчивая вокруг своего сознания барьер, грань, через которую не подступиться.       Бесконечный монолог скользящих мимо ушей слов сквозь внешний и внутренний шум то затихал, то ярким, свежим всплеском возникал в пространстве и пробуждал от летаргического сна. Марципан снова вспомнила о том темноволосом мальчике, который одаривал её своим опустошённым взглядом.       – Ты помнишь имя своей матери? – доктор мимолетно оглядел комнату, являющейся цитаделью хаоса, а затем вновь вернулся к разговору с девушкой.       «О ком он?», «что это за женщина здесь?», «кто она?», «для чего пришла и смотрит на нас?», – думали голоса и бурчали, то хихикая, то возмущаясь, путая все мысли Марципан, отчего она чуть поморщилась.       Де Купаж молча сделал какой-то вывод, изобразив это соответствующим выражением лица: бледные губы утвердительно сжались, а брови слегка приподнялись. Он опустил глаза в свой блокнот и сделал запись.       – А сестру? Помнишь? – де Купаж тихонько наклонился вперед, небрежно накинув ногу на ногу, помяв свой белый халат.       Молчание. Комната была наполнена смрадом, который было уже привычно вдыхать, но от этой каждодневной грязи было противно и мерзостно здесь находиться.       «Кто-нибудь, забери меня отсюда», – подумала девушка.       – Думаю, ты запомнила имя другого доктора, приходившего к тебе вчера, так? – красная коса блестела на свету, словно была искусственной.       Де Купаж явно рассчитывал на какую-то вербальную реакцию, но и невербальная его вполне устроила бы.       Марципан сразу же дёрнулась в сторону говорящего с ней силуэта, услышав упоминание святого, благосклонного к ней доктора. Она вытаращила золотые глаза на де Купаж и сосредоточила на нём всё своё внимание; теперь Марципан была готова внимать каждой его фразе.       Голубые волосы в стрижке каре и белый халат со складками поднялись и расправились.       – Моё тебе задание: попробуй есть чаще, – на движения незнакомого всем силуэта лишь единицы дёрнулись в ответ.       Они бурчали и пыхтели, постоянно теребя что-то в руках: то угол одеяла, то свои волосы, то язык, то ложку (вилок никому не давали), то трогали пол и ножки кроватей. Марципан продолжала смотреть прямо, и взгляд её устремлялся в одну точку на протяжении длительного промежутка времени, пока в комнату не зашла светловолосая женщина с подносом.       – Так, – заявила она своим скромным тоном, – Де Кросьви и де Контью, это вам, остальным не драться, сейчас всем принесу, – она мельком взглянула на девушку, и, поставив тарелки с горячим красным супом на тумбы соседствующих друг с другом кроватей, стоявших около стены, забрала поднос с собой.       В палате воцарилась тишина. Глухая, несовершенная и ненадёжная. В ней не было спасения, в ней не было чувства стыда и самоуважения. Замкнутый круг, в котором находилась Марципан, перекручивался и образовывал ленту Мёбиуса, усложняющуюся каждый раз, когда девушка проходила один круг по ней. Один странный мужчина, постоянно ковырявшийся в напольной плитке, поднялся и с полным спокойствия лицом сел на кровать, подогнув под себя колени. Он начал есть суп, аккуратно прихлёбывая из ложки. В это время второй названный мужчина уже во всю жадно вкушал питательную жидкость, поднимая горячую посуду к самому лицу. Очень скоро у каждого пациента была своя тарелка пищи. Но Марципан снова отвернулась к окошку.       Он сидел напротив первого окна в светлом кабинете с белым потолком, облачённым в ветхую штукатурку, которая кусками падала на его макушку. Марципан наблюдала за этой живописной картиной, сидя так далеко от него, что ей не было видно его ушей. Он смотрел прямо в заснеженное стекло, его опущенная кучерявая голова отдыхала на ладони. Но вдруг он обернулся и взглянул прямо на маленькую Марципан. На него моментально обрушился потолок с гнилыми досками и белыми кирпичами, раздавливая все его мышцы и кровеносные потоки, разбрызгивая красную краску на пол. Потолок превратил его тело в кровавую массу с обломками костей, а перед девушкой теперь открылся прекрасный вид серых высотных домов, а в волосы дул холодный ветер, приносящий крупные снежинки в глаза и уши.       «Это ты?» – думала Марципан, глядя в решётчатое окно своего убежища.       Перед ней снова оказалась её грязная простыня. Слева от её кровати стояла тумба с уже остывшим борщом. Она собрала всю волю в кулак и опустила подрагивающие ноги с кровати, чтобы придвинуться к тумбе. Девушка очень медленно протягивала ложку к своему рту, потому что часто её движения что-то сковывало, а ещё они твердили и уговаривали её не есть это, ибо варево могло быть отравленным. Но они говорили об этом каждый раз, а есть хотелось, поэтому девушка, невзирая на грозные вопли среди спящих на полу мужчин, продолжала очень медленно класть ложку не очень аппетитного борща в рот.       И снова коридор с лиловыми стенами, снова белоснежное окно с двумя силуэтами. Они не выражали никаких эмоций, но что-то в их лицах поменялось. Светлое, могущественное существо, от которого по всей округе веяло ванилином, становилось всё ярче и ярче, всё более ослепляющим, становилось белее белоснежного окна и постепенно затмило соседнюю фигуру, окутанную тьмой.