Антиойкумена

      — Здравствуй, — неожиданно прозвучало со стороны левого уха, на что девушка испуганно дёрнулась.       Она забыла, как и когда она успела проснуться, и забыла всё услышанное за целое утро: странные необъяснимые голоса, постоянно что-то приказывающие и за что-то ругающие, необычные вопли живущих с Марципан в одной комнате существ, горланящих в привычное для них время. Но только прозвучал голос знакомой фигуры, и в памяти мгновенно всплыли скрип ножек старого стула и шуршание халата, расстилающегося на коленях.       — Да, — ответила Марципан, прилагая всю силу в это односложное приветствие.       Она чуть повернула голову к доктору де Круз. Он же резко улыбнулся и приподнял было ладони с колен, но тут же замер.       — Я рад, что тебе становится лучше. Итак, — доктор прокашлялся. — Надеюсь, после общения с доктором де Купаж ты нормально себя чувствуешь, — де Круз вдруг затих.       Он ощущал необъяснимое чувство вины, но в то же время мысленно прокручивал у себя в голове все свои слова, произнесённые и обещанные девушке, стараясь успокоиться. Марципан слегка мотнулась вбок и чуть опустила всегда поднятые брови.       «Он чудной», — подумала она, и что-то заставило её нутро рассмеяться, словно её щекочет тысяча рук, касаясь всей поверхности тела.       — Я должен перед тобой извиниться. Не успел сообщить, что тебя посетит мой дражайший… приятель, — де Круз с опечаленным взглядом сжал ладони в замок и напрягся то ли от своих слов, то ли от неловкой и необдуманной паузы, которую он сделал в конце фразы.       Девушка кивнула. Доктор будто встрепенулся и повеселел.       — Теперь можем начать. Доктор де Купаж передал мне ваш с ним диалог, который записал в блокнот, ты сама тому свидетель. Мы с ним определили одну из неприятных тебе тем. Упоминать её не стану, но хочу поинтересоваться… — он наклонился к койке, приблизившись к Марципан. — Я хотел бы узнать, куда ты попадаешь, когда я ухожу. Где ты оказываешься? — доктор выпрямился и со сверкающими жизнью глазами разомкнул руки, затем почесал тыльную сторону ладони.       Казалось, что сегодня его настигла какая-то беда, которую очень сложно вынести и определить, в чём её источник и стержень. Такой человек мог запросто солгать и убедить всех в том, что его ложь — самая настоящая истина. Но Марципан почему-то чувствовала, что он не способен лгать в угоду себе, а скорее наоборот — дабы не ранить других людей. Уместна и оправдана ли в таком случае ложь?       Девушка кивнула почти мгновенно. Она подняла две руки и медленно провела ладонями около своего лица от макушки к подбородку, держа их параллельно друг другу.       — Комната?       Кивок. Но за ним следовало отрицание: девушка помотала головой влево и сразу же вправо, сделав это движение очень вяло, почти незаметно.       — Стены?       Кивок.       — Хорошо… — задумался де Круз. — Тогда скажи, что ты видишь ещё кроме этого?       — Он, — твёрдо ответила Марципан и отвела взгляд куда-то в сторону.       Доктор рефлекторно повернулся туда же, а затем облокотился на колено, взъерошив волосы, пропуская между пальцами зелёные локоны.       Де Круз выдохнул:       — Ты его знаешь?       Кивок.       Мир перевернулся с ног на голову: де Круз будто раскопал утраченные воспоминания, которые залегли в подкроватный ящик где-то в голове беззащитной Марципан; она полностью погрузилась в дни кошмаров и темноты, туда, где не было ничего теплого и доброго, кроме далеких очертаний его лица, кроме его бесподобной игры на пианино. Но всё это затмевалось гнилью окружающей действительности, в которой жила девушка, все клавиши музыкального инструмента зарастали колючими лозами и не давали себя победить, не подпускали её пальцы к его пианино, не желали, чтобы она лезла в чужую жизнь. Они нашёптывали ей другие способы решения своей проблемы, другие методы подхода, старались подговорить её поступать так, чтобы она никогда не смотрела на него, никогда не хотела прикоснуться к его пианино и этим клавишам, но их упорство только придавало девушке сил. Она настойчиво продолжала думать так, как предполагала действовать изначально, но эти лозы начинали угрожать, осыпать её оскорблениями, унижать и отговаривать. Она сдалась.       — Можешь рассказать мне о нём? — ангельский голос прорвался меж непроглядными зарослями мглы старых мыслей и напомнил о том, что всё это — лишь неизбежное прошлое.       Марципан не сразу, но утвердительно кивнула. Она подняла одну руку, продолжая смотреть в одну из сторон комнаты, и указала средним пальцем на свои короткие, но слегка кудрявые волосы, затем неспешно сложила эту руку в кулак, повернула лицо к наблюдающему за пациенткой доктору и попыталась разжать только безымянный палец, но сделать этого у неё не получилось, потому вместе с ним приподнялся и мизинец, который оттопырился даже больше, чем первый палец.       -Так. . Хорошо, я запомню. Теперь даю тебе домашнее задание. Я принесу тебе маленький блокнот с карандашом и положу к тебе в тумбу. Когда сможешь написать всё, что видится или так или иначе беспокоит — достанешь из своей прикроватной тумбы.       Она смотрела в полном бездвижии. Только зрачки мельком мерцали и быстро двигались на звуки шороха и мимолетные движения в конце палаты. На околокроватной тумбе стояла тарелка вчерашнего нетронутого девушкой борща, рядом с ней лежала блестящая, чистая ложка, сверкая в оконном свете.       Девушка абстрагировалась от реальности и начала дёргать струнки своей памяти, затрагивая хорошо забытые события, которые до сих пор снятся ей, но не имеют ни лиц, ни точных образов, а только невнятные очертания ушедшей окружающей действительности.       Мужчина поднялся и вышел из палаты, оставляя за собой лишь шум и хохот, раздающийся ровно оттуда, куда смотрела Марципан. Через час он вернулся, безмолвно положил в ящик блокнот и карандаш, как обещал, и так же тихо вышел, полюбовавшись пациенткой несколько минут. Марципан все чувствовала, но уже давно находилась там, где обычно не любила бывать.