Антиойкумена

      Заливающийся, грубоватый смех совершеннолетнего парня с бледно-зелеными волосами, торчащими во все стороны так, словно его только что ударили током, расходился по всему туалетному помещению больницы и даже распространялся за его пределами, просачиваясь через дверные щели.       —Да ладно! — хохотал юнец, стоя напротив затертой до блеска плитки над раковиной, чтобы разглядеть там хоть какое-нибудь отражение, —Не шути так, я же лопну! — его расширенные глаза поглядывали то на стену, то обращались к окошку, будто там кто-то сидел, но в какой-то миг он замер и оглянулся на выход, —Они же сейчас заберут меня обратно, глупая идея! — беззаботность в голосе мальчишки резко сменилась на экспрессивное выражение удушающего страха, наполненного подозрительностью.       Парень подошёл к двери и, обернувшись к окошку, шикнул на свой указательный палец, прося невидимого гостя о тишине, дабы прислушаться к посторонним звукам за дверью. Слушая достаточно долго, он уже почти успокоился, раз не услышал ни единого звука из-за деревянного «занавеса», однако в это же мгновение, когда он решил наконец отпустить свои сомнения и сделать глубокий вдох, что-то похожее на глухой стук каблука громом ударило прямо за хилой оградой, неспособной защитить от чего бы то ни было ни того, кто внутри, ни того, кто снаружи. Кто-то стоял в шаге от него. Холодный пот прошиб парня. Его небесно-голубые сапфиры сверкнули в оцепенении, а колени начали подкашиваться. Ладонь судорожно вцепилась в ручку двери, потянув ее от себя. Но когда из-за двери забурчал обеспокоенный, приятный, знакомый тон, мальчишка в конец перестал соображать и, метнув озлобленный взгляд в сторону серого окна с решеткой, распахнул деревянную стену, за которой стоял с вытаращенными от удивления зенками доктор де Купаж, на ком впоследствии повис юнец, сходу жалуясь своему лечащему врачу на досаждающие голоса.       —Успокойся, пожалуйста, расскажи по порядку, — заикаясь, неуверенно говорил де Купаж, поглаживая по голове восемнадцатилетнего дылду, вытянувшегося до его подбородка, дрожащего подле его грудины и крепко сжимающего руками его талию до рвотных позывов.       —Док! Этот огромный человек опять шутил, а я не мог не подыграть ему, иначе он разозлился бы! — уверенно сообщал о своей проблеме пациент. Его пушистый зеленый хвост, заделанный старой резинкой около самого темечка, сухими волосками впивался в тонкую кожу ладоней доктора, а сам парень, пока рассказывал, тянулся своими двумя к красной косе де Купаж, канатом спускающейся из затылка и еле доходящей до середины лопаток.       К подобному поведению доктор уже привык, отчего временами начинал думать, что все свои жалобы его пациент выдумывает только ради того, чтобы потрогать его косу, однако быстро отбрасывал подобные идеи в сторону, ведь это были лишь его собственные неприязни и недомолвки перед своим отражением в конце дня, приводящими в итоге к экзистенциального рода вопросам о смысле жизни, цели и задачах, предопределенных самой судьбой.       —Не думал ли ты вызволить меня из своих молодых и потому горячих рук? — де Купаж старался выстраивать границы, которые юный парень вновь и вновь превращал в пепел, кидаясь похожими на такие выходки поступками, каким он промышлял сейчас, —Этот смех был очень искренним, господин де Круз, — усмехался док, разводя руками в стороны так, чтобы его пациент мог спокойно от него отойти и ничто не давало ему надежду на «пообниматься еще немного», как тот сам выражался. Надменный, даже укоризненный взгляд де Купаж вкупе с опущенными, но ровными бровями, какими обычно он встречает неприятные новости, полученные на бумажках, которые ему приносят медсестры во время сеанса, одаривал вымахавшего за считанный год мальчишку де Круз, давя своей властностью на обиженное выражение лица последнего. Парень тоже разомкнул руки и отошел от доктора де Купаж на несколько шагов назад, к двери в санузел:       —Ваша взяла, док, — насупившись, смирился он и показателтно поднял предплечья со свесившимися кистями.       Теперь доктор довольно хмыкнул: в миллисекунду уголки его губ из бездушного состояния безразличия перешли в состояние одобрения, слегка приподнявшись, отчего его эмоция сильно изменилась.       —Этот Гулливер меня боится? — заинтересованно спросил де Купаж, начав таким образом очередной диалог, дабы разобраться в сути проблемы и дать новые советы и указания, как стоит поступать в такие ситуации, какая произошла буквально пару мгновений назад.       Уже сидя в палате в окружении полусонных соседов де Круз, доктор все-таки отважился спросить его прямо:       —Можешь честно ответить?       —Э-э… Могу, — заметно зажался от незаметно накопившегося в диалоге смрада недоверия юный де Круз.       —Это ведь ты стащил у медсестры Бланс таблетки? — де Купаж скорее переживал потерю дорогостоящего препарата, нежели собирался ругать и наказывать парнишку, и это чувствовалось в том самом редком проявлении искренности, когда он всеми силами пытается подгадать более подходящую атмосферу для будущей просьбы, а его лицо… Его лицо в такие моменты всегда выглядит таким опустошенным, что складывается впечатление, словно за его спиной прямо сейчас стояла сама Смерть и делала ему массаж ключицы, сильно надавливая своими мощными как гранит пальцами, намереваясь их сломать.       —Нет... Нет, я не брал… — де Круз совершенно не умел врать, его подрагивающий голос всегда выдавал его обман с потрохами.       Доктор де Купаж подозрительно странно молчал, уставившись на согнутые в коленях ноги пациента, удобно расположившегося на больничной койке. От повисшего в воздухе напряжения где-то между шептаниями и нежданными возгласами других жителей палаты осталось это безмолвие между доктором и де Круз. Сейчас для них обоих мир ограничивался на одном лишь де Купаж.       Вечно бледные худощавые руки юного парня обнимали голубые штаны, которые носили все больные головными иллюзорными убеждениями и нездоровыми мыслями. Но вот, другая бледная худая ладонь с раскрасневшимися от вскипающей внутри крови костяшками приблизилась к вспревшим от необъяснимого страха менее длинным пальцам, собранным на голенях.       Наклонившаяся в попытках разглядеть действия доктора голова подметила, насколько сейчас бы глух де Купаж, раз не слышал собственного сердцебиения, участившегося до нездоровых сто двадцать ударов в минуту. Лунно-голубой взгляд волка-одиночки медленно опустился на пытающуюся схватить его пальцы ладонь и холодно оглядел ее. Он принял притулившуюся руку доктора, нежно обхватив ее собственными фалангами. Кто переживал сейчас больше? Кажется, что де Купаж боялся самого себя. В этой болезненной тишине, когда пальцы доктора и пациента сплелись, первый повторил свои слова:       —Зачем они тебе? — почти сдавшись говорил де Купаж.       Де Круз был тронут, но его безучастное выражение не изменилось, ровно как и манера высказываться:       —Попытка не пытка, — теперь беззаботность в голосе мальчишки звучала невероятно безумно, ведь беззаботность эта была в крайней степени наплевательской.       —Вернешь? Мне они нужнее.       —…извини. Верну.       —А по поводу «не пытки» могу и поспорить, — несколько оживился де Купаж, услышав желаемое слово.       Он всегда был прекрасным лжецом и притворщиком. Действительно ли ему был важен хоть кто-нибудь?       Де Купаж почти сразу расслабил свою руку, будто ничего не произошло. Его страдальческий вид сменился на самый обыкновенный полуденный дрем.       Де Круз встряхнул своей ладонью, слегка похрустев костяшками, и с издевкой выплюнул, отведя глаза прочь от доктора де Купаж:       —Искусный лжец.       Доктор ничего не ответил. Он с почти полными спокойствия движениями поднялся и, приблизившись к тумбе возле койки де Круз, стал искать в ящиках блистер. Де Круз же, немного пошурша в изголовьи, кинул на тумбу тот самый блистер. Де Купаж застыл.       —Я тоже болею и... - де Купаж глубоко выдохнул, натерпевшись выходок своего пациента, —Рискую оказаться лежать с тобой по соседству, — словно оправдывался доктор, жадно хватая таблетки с поверхности и засовывая их себе в карман.       Де Круз молчал. «Было бы здорово», — подумал он тогда, и его невидимые гости поддержали эту эгоистичную мысль, — «Невыносимо».