Согрей меня своим теплом

Угрожающе быстро приближались братья во главе с Басмановым. Федор, разгоряченный водкой, травил шутки, похабные мотивы которых долетали до Элайджи. С нескрываемой усталостью Вацлав переводил каждую, но больше сил требовалось, чтобы не свалиться с коня, вечно застревающего в массивных сугробах. Летящие из-под копыт снеговые комья бодрили и будили переводчика. Помимо этого Вацлав чувствовал, как по телу разливается огонек недовольства: уж совсем пресытились ему езда по ночному лесу, перевод глупых и пошлых шуток. Отдохнуть бы в теплой избе, а не находиться с кровожадными вампирами, поступки которых теперь будут частыми сюжетами в ночных кошмарах. А вот Майклсонам прогулка в такой компании пришлась по душе. Они давно не испытывали чего-то подобного. Преследование отца частенько заставляло их просто бежать, не заводя никаких знакомств, не получая такого удовольствия от нахождения в каком-либо месте. Сейчас они будто бы могли наверстать упущенное. Басманов должен был стать их путеводителем по обширной матушке Руси с ее бытом и праздниками. Через несколько мгновений, когда время перевалит за двенадцать, насыщенный день завершится подстреленной и потерянной девчонкой, кровь которой они разделят на троих. Что говорить, а одной замерзшей девушки будет мало, поэтому после судорожного глотка воздуха, Вацлав перевел кровожадную идею Басманова – устроить охоту на людей. Такое занятие было предложено не только забавы ради, а еще для того, чтобы больше сродниться с Клаусом и сиром Колом, испытать полученные возможности вампира и научиться чему-то большему у первородных. Младшим Майклсонам эта идея пришлась по душе, чего не скажешь о насмерть запуганном Вацлаве. Вновь Клаус удовлетворенно переглянулся с Колом. Это был правильный выбор проводника – вот, какие зрительные послания посылали друг другу братья. Элайджа ускорился от хруста ветки в паре метров за его спиной. Он наскоро, но в то же время основательно, укутывал замерзшую девушку в свою шубу. Времени укрывать больше не осталось, поэтому секунду погодя от них остались только вмятины на снегу. Клаус, спрыгнувший с лошади рядом с еловым сооружением, заметил блестящий наконечник стрелы. Подойдя ближе и рассмотрев следы, он довольно захохотал: – Благородный брат решил спрятать нашу жертву, – оповестил Клаус, подняв со снега стрелу. – Это так на него похоже. Одна человеческая жизнь против десятка. С другой стороны, за нами не будет Совести, – Кол усмехался, зная, что можно ожидать от Элайджи. Известие, что первая их жертва спасена, вовсе не расстроило охотников. Напротив, только больше разгорячило их пыл. Жажда крови еще не утолена, а впереди целый город тех, кого можно попробовать на вкус. Клаус быстро забрался на лошадь, и вся вереница двинулась за Басмановым. Ночь обещала быть долгой и интересной. Элайджа остановился только когда выбрался из зарослей. Могучие деревья, очертания голых кустов, овраги и бугры, – все осталось позади. В ночной тени лес казался устрашающим и опасным. Изнутри доносилось угуканье совы, очнувшейся от дневного сна. Она, подобно Майклсонам, стала выслеживать себе пищу во мраке ночи. Увидев впереди ряды маленьких домиков, Элайджа осознал, что теперь девушка на его руках в безопасности. Как много опасностей подстерегает хрупкую человеческую жизнь. И от таких мыслей Элайджа вспомнил слова Басманова. Тот, несомненно, был прав: дожить до завтрашнего дня – настоящее испытание. Элайджа опустил глаза на посиневшее от холода лицо девушки. Сколько она провела времени в лесу? Сколько слез пролила из-за такого испытания? И что она подумала в тот момент, когда незнакомец, даже не повернувшись, перехватил летящую в ее сторону стрелу? Все эти мысли перекрывали переживания о занятии братьев. Элайджа поднял ворот шубы к носу девушки. Теплое дыхание обожгло его пальцы. Вокруг – лютый мороз, она – живая ледяная статуя, а внутри ее сохраняется то тепло, которым девушка обдала руки вампира. Элайджа судорожно размышлял, как поступить с замерзшей спасенной: оставить ее нельзя – замерзнет, разбудить не получалось, а двигаться к избам безрассудно, ведь откуда ему знать, где она обитает? Оставалось только одно: дождаться, пока девушка очнется. С этими мыслями Элайджа поправил сползающее с рук тело. Удивительно противоречиво было то, что он видел. Ее тонкие руки, худое, впалое лицо, совершенно не соотносились с ощущаемым на руках весом. Ладонями Элайджа нащупал совершенно негнущиеся порты, словно их сушили на морозе. Валенки покрылись толстым слоем льда. В промежутки между заправленными портами и обувью забился снег. Поверх всего был и заиндевевший сарафан. Он хрустел от любого прикосновения, ледяная корочка покрывалась трещинами, с девушки будто слетала снежная пыль. Ледяное, промокшее одеяние добавляло несколько килограмм в вес. Тепло тела Элайджи – вот, что могло бы хотя бы немного растопить ледяную броню на девушке. Но он лишь вампир, который, даже по собственной прихоти, не может стать теплокровным. И все же Элайджа предпринимал попытки согреть ее. Пускай и не теплом своего тела, а теплом своих поступков. Сильные руки скользили по плечу снежной красавицы. Он надеялся, что трение – хороший способ растопить наледь. В совокупности с теплой шубой, Элайджа планировал, что лед понемногу оттает. Вскоре на руки стали падать капли. Они быстро впитывались в его тонкую рубашку, ледяные струйки противно затекали за манжеты и стремились к локтям. – Ангел-хранитель, – еле слышно пробурчала девушка, отрешенно уставившись светло-серыми глазами на Элайджу. Элайджа пересекся с ее взглядом. Он уже проиграл в голове несколько сценариев пробуждения незнакомки, но такого ожидать не мог. Весь изученный им язык словно вылетел из головы, когда девушка застала его врасплох. Пришлось быстро собраться с мыслями: причиной такого обращения стало состояние незнакомки, поэтому не стоит акцентировать на этом своего внимания: – Я хотеть отдать вас дом, – Элайджа запнулся, увидев, как светлые брови девушки поползли выше. Как ему было бы проще и спокойнее, если бы рядом был Вацлав. Но сейчас он был один на один с той, которую уже успел напугать своими сверхъестественными особенностями. – Д-до-м-мой от-от-тдать? – девушка не шевелилась, будто бы еще не до конца понимала, что происходит. Голос ее сильно дрожал, поэтому разбирать ее слова представлялось большой задачей. – Да, домой отдать, – повторил за ней Элайджа. Он теплил в себе надежду, что этот подход не даст еще больше испугаться и разволноваться спасенной. – На ле-лев-вом берег-г-гу Тверцы жив-ву, тама-ма д-дом буд-д-дет с пет-т-ту-ухами на брев-в-внах, сам-мый лев-вый на нашем треть-ть-ем ряде. Дрожь тела девушки отдавалась в руки Элайджи, откликалась по всему телу. Он чувствовал, что нет ни единой мышцы, которая не содрогалась. Осознание, что девушка провела на морозе слишком много времени, накрыло незамедлительно. Нужно было отправиться хотя бы в постоялый двор и отпоить ее похлебкой, а не ждать столько времени до ее пробуждения. Не собираясь медлить ни минуты больше, Элайджа поправил девушку на руках и помчался к описанному месту. Благо, что на подъезде к городу, он смотрел по сторонам и слушал объяснения Авдея, иначе искать пришлось бы долго. Время сейчас было валютой, которой можно расплатиться со Смертью. И эти мысли Элайджи подкреплялись лихорадочным бредом, в котором находилась девушка. По воспаленным глазам было видно, как она прикладывает все усилия, чтобы вновь не впасть в забытие. На счастье, в такой поздний час никто не ходил по улице, через щели в оконцах не пробивался свет, а только лишь разбуженные собаки недобро отреагировали на появившегося вампира. Десяток рядов однотипных домиков встречали Элайджу в этом поселении. В темноте пришлось разыскивать стену с изображением петухов. Несколько раз возвращался на одно и то же место, безвозвратно теряя время на поиски. Бревна, одни и те же сосновые бревна, на выступах покрытые снегом, казалось, что будут мерещиться вечно. Среди домов, на одинокой тропинке, вдруг показался силуэт. Это была совсем уж невысокая бабушка, закутанная с ног до головы в пуховые платки. Ошибиться было нельзя – она была повернута в сторону Элайджи и точно видела его даже в темноте. Подтверждением этому стал ее жест: бабушка направила в сторону изогнутую палку, на которую опиралась всем своим телом, и указала на стоящую позади всех других избу. Секунду-другую постояв, она двинулась обратно в свою хату, и только слышен был скрип снега под ее валенками да пристукивание по нему палкой. Нужно быть глупцом, чтобы не понять, что это был знак. Элайджа метнулся к указанной хате и обнаружил, что на бревнах действительно петухи, вернее, их блеклые очертания, которые он не заметил несколько раз из-за спешки. Взобравшись на крыльцо, Элайджа дернул за ручку двери и осознал, что без приглашения дальше ему дороги нет. – Н-не-не стой-ой, – прошептала более-менее членораздельно девушка. Родной дом будто бы стал якорем, который удерживал ее сознание, –н-не-не сте-те-сняйся, Ангел, зд-де-есь т-т-тебе рад-ды-ды. Проход-ди… И Элайджа сумел преодолеть порог, переступить сени и оказаться в холодной, темной и безлюдной горнице. Сообразил он сразу, что девушку нужно поместить за шторку на печи, где пряталась маленькая Любиша. За занавеской и впрямь был спальный уголок и несколько шерстяных покрывал. Со всей вампирской скоростью, уложив девушку на свое место, Элайджа стал растапливать печь. Березовые доски были быстро помещены в топку.Старые методы получения огня сейчас пригодились как никогда. Тереть палку об палку пришлось долго, но вскоре победная искра подожгла найденный кусок бересты. Сухие поленья вскоре затрещали. Изба наполнилась уютом и светом. От печи вскоре потянуло теплом. Бормотание девушки не прекращалось и в то время, как Элайджа подогревал воду. Она шептала и ворочалась, крутила головой, а на лбу выступили большие капли пота. Элайджа то и дело поправлял скинутые покрывала и шубу, со лба рукавом рубахи вытирал град пота на оттаявшем беспокойном лице. Он замирал, прислушиваясь к еле различимому шепоту, старался уловить смысл ее слов. Иногда она действительно говорила четко, как у двери, но быстро утрачивая силы, закрывала глаза и вновь принималась бормотать неразличимое безумство. Одно Элайджа улавливал точно – Ангел. Девушка изредка поднимала красные ладони к бородатому лицу, произнося одно и то же раз за разом. Она будто снова и снова проверяла, правда ли ее спаситель сидит над ней, правда ли он настоящий, а не плод ее предсмертных воображений. – Я в-в-верила-ла, – девушка приподняла голову, удержать которую была не в силах. Элайджа видел в ее глазах, в том проблеске сознания, что ей важно быть ближе к тому чуду, что посетило ее жалкое человеческое существо. Ладонь свою он устроил на затылке девушки, большим пальцем успокоительно водя по мокрым светло-русым волосам. Пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать судорожный шепот. Красные от обморожения руки вытащили из-под одежды грубо вырезанный крестик на тонкой веревке. Негнущимися пальцами девушка вложила его в раскрытую ладонь Элайджи. – Возь-зь-ми, сожми-ми-ми… Она молила со слезами на глазах, заглядывая в карие глаза своего спасителя. Он повиновался незамедлительно, чувствуя подступающее к горлу волнение от того, как искренне благодарны могут быть люди, и от того, как жестоко будет лишать ее воспоминания об этом моменте. Элайджа ощутил, как холодные трясущиеся губы девушки касаются его костяшек. Это действие вывело из мысленных рассуждений. – Как звать тебя? – примитивный вопрос, но внутри Элайдже хотелось знать имя той, которую он спас. – Аннушка…или Н-н-юта, – тепло ее дыхания вновь обожгло пальцы вампира. – Аннушка, – повторил Элайджа, анализируя это новое имя. Анна выдавила из себя улыбку и заплакала, укладываясь обратно. Элайджа удержал ее от больного падения на спину и отошел. – Почему ты плакаешь? – осведомился Элайджа, выливая теплую воду из корчаги в продолговатое деревянное корыто. С веревки у входа присвоил себе и несколько тряпок, намереваясь ими обтереть замерзшее тело. – Н-не чувст-т-твую ног, – Нюта ладонью вытирала дорожки из слез, а после и вовсе отвернулась к стене, в надежде, что ее спаситель не увидит такой унизительной слабости. Элайджа вновь приблизился к обители Аннушки. Жалоба на ноги не удивила вампира. Обморожение, должно быть, такой степени, что они и вовсе перестали шевелиться. – Нужно убрать мокрая одежа, – поставил перед фактом Элайджа. Он осторожно повернул голову Аннушки в свою сторону. Была велика вероятность, что иностранную речь он попросту не разберет, а прочитать эмоции было не так сложно. Аннушка доверительно смотрела в глаза благородного вампира. Разве Ангел-Хранитель может сделать что-то ужасное? Разве можно не довериться своему спасителю, заглянув в глаза которого можно было рассмотреть только сочувствие и переживание? Аннушка кивнула, не в силах сказать ни слова. Элайджа со всей трепетностью ответил кивком на такое доверие и показательно закрыл глаза, когда руки его начали стягивать промокшие до нитки порты. Своим поступком ему хотелось заверить, что она в безопасности, что в этот момент его не интересует ничего такого, чего бы могла опасаться девушка. Элайджа засучил рукава и опустил руки в холодную воду. Он промочил в ней ткань, выжал и коснулся оголенных ног. Слух обострился до предела, но никаких звуков Аннушка не издала, только сердце ее стучало медленно. Отправив валенки вниз, где уже лежали порты, Элайджа приподнял ногу девушки, удерживая за щиколотку. Ему приходилось несколько раз смачивать ткань, после чего проводить ей вверх, пока рук не коснется сарафан. Проделав такую операцию на обеих ногах, Элайджа сменил ткань и корыто. Теперь его руки опускались в горячую воду. Теперь импровизированная губка отдавала тепло ногам, согревала замерзшую кожу. Элайджа скользил от щиколоток к колену, от колена к бедру и утыкался в задранный сарафан. Ни разу ему не приходило в голову открыть глаза. Ему было достаточно того, что он слышал. – Аннушка чувствовать тепло? – Нет..пу-пу-зыри-ки тут и кожа го-голуб-б-бая, а паль-льцы и того-го син-ние, – прошептала девушка, чуть приподнявшись над собой. – Могу я посмотреть? – осведомился Элайджа, откладывая тряпку в корыто. – Угукхм… Элайджа открыл глаза. Все было страшнее, чем он предполагал. Обтирание не помогало, да и вряд ли могло. Кожа отдавала мрамором, местами голубела, а пальцы на ногах были с фиолетовым отливом. Редкие волдыри с кровяным наполнением покрывали ноги до самого сарафана. Аннушка подняла на него глаза. Не осталось больше слез под ними, только покраснения на впалых щеках и вокруг ноздрей. Смотрела она вопросительно, это читалось даже через призму туманности ее взгляда, словно ждала вердикта. Лицо Элайджи решительно посмурнело. Он – вампир, а, значит, у него есть преимущество над хрупкой человеческой жизнью. Элайджа спрыгнул с печи, прошелся по горнице и раздобыл кружку с травами. Заварив в горячей воде отвар, он распорол себе ладонь и вылил приличное количество крови внутрь. Девушка должна была восстановиться в считанные секунды, по крайней мере, он надеялся, что обморожение не станет исключением из перечня того, что лечит вампирская кровь. Элайджа вновь оказался рядом с Аннушкой. Чтобы пить было удобнее, он помог ей сесть. Для удобства и защищенности Элайджа подоткнул ее ноги покрывалами, а поверх плеч накинул свою шубу. Аннушка была не в силах удержать кружку, голова ее еле оставалась навису. Отвар был выпит спустя полчаса. Аннушка морщилась, чувствуя странный привкус, но продолжала пить с рук своего спасителя. Обжигала губы от температуры напитка, подбородок и шею, по которым лилась жидкость. Девушку разбирал кашель от подступающего чувства тошноты. Время от времени она просто засыпала, склоняя голову на плечо Элайджи. Когда последняя капля отвара была выпита, бороться со сном Аннушка больше не могла. Для удобства Элайджа опустил ее голову на набитый перьями мешок, а сам остался сидеть, держа синюшные ноги, закрытые всевозможными покрывалами, на коленях. Он дожидался, когда подействует разбавленная кровь, чтобы потом бесследно уйти, внушив, что никогда и не было здесь Ангела. Было время, чтобы составить текст для внушения в голове, чтобы подобрать правильные слова, которые Аннушка поймет без труда. Время, чтобы подумать, скольких людей сегодня недосчитается город. Но разве это будет виной старшего брата? Нет. Против инстинктов не попрешь. Элайджа знал это и рассуждал, что и сам бы наверняка присоединился к забаве братьев и Басманова. Прошел и час, и второй. Волдыри рассосались, а кожа приобретала естественный цвет. Синева под ногтевой пластиной проходила, и впалые щеки становились с розоватым здоровым оттенком. По лбу больше не катился град пота, а дрожь и судороги тела уже не беспокоили крепкий сон. Дыхание давно пришло в норму, стало тихим и размеренным, как у любого спящего человека. Сердце забилось быстрее, не ухало больше в предсмертном темпе. Пшеничные волосы Аннушки подсохли от тепла в избушке, слегка влажным остался и сарафан с рубашкой. Элайджа знал, что пора уходить. Произнести уготовленную речь и отправиться к братьям, к семье. Элайджа смотрел на красный угол последние пятнадцать минут пребывания в избе. Он был похож на тот, что притянул его внимание дома у маленькой Любиши. Такая же лампадка, весящая на цепочке, только потухшая. Рушник, приятно было думать, что ручной работы самой Аннушки. Несколько потемневших от времени икон. А подле длинный стол всего с двумя стульями по разные концы. Ни крошки на нем, весь блестит. Так можно было сказать и обо всей хате: ни паучок не забился в угол, ни писка мышей с подпола, ни следов живучих тараканов. Даже вся утварь стояла в ряд у стены, строго варьируясь от размера и форм. Глиняные сосуды аккуратно стояли у печи друг в друге. И бревна для печи были выложены точно по размеру. Отпущенные пятнадцать минут перетекли в двадцать. Элайджа аккуратно переложил ноги Аннушки на поверхность печи и спустился вниз. Крепкий сон не нарушило его перемещение, пришлось будить девушку самостоятельно. Коснувшись плеча, Элайджа потряс совсем легонько, а потом сильнее. Аннушка испуганно распахнула глаза, но стоило ей увидеть бородатое лицо спасителя, как она заулыбалась: – Ангел, – Аннушка приподнялась на локтях, не сводя взгляда с Элайджи. Голос ее не трясся, стал звонче и приятнее, – Ангел, ты знаешь, мне намного лучше. – Это есть хорошо, Аннушка, – Элайджа все же был серьезен, хотя внутри выздоровление и теплая улыбка новой знакомой были ему приятны. Он держал ладонь на плече девушки, обращая все внимание на себя. Карие глаза столкнулись с взглядом светло-серых. – Теперь послушай, Аннушка. Ты ходила в лес, но ты нашла дорога домой. Дома ты легла отдыхать. Забудь о Ангел. И ложись. Аннушкина улыбка сошла на нет. Взгляд бессмысленно сошелся на одной точке. Тупое молчание затянулось, словно все укладывалось в голову девушке. Аннушка положила голову на мешок с перьями и закрыла глаза, повинуясь внушению Элайджи. Гул спокойного вдоха вампира разлетелся по всей избе. Он еще раз взглянул на Аннушку, забрал свою шубу и, запахивая края, вышел. Быстро сходя со ступенек, Элайджа смотрел себе под ноги, всецело стараясь переключиться на поиск братьев. Под сапогами, на белом снегу, показались красные пятная. Кровью не пахло, хоть это и было похоже на ее разводы. Элайджа остановился и чуть было поднял голову, как увидел перед собой сморщенное лицо бабушки. С ног до головы она была закутана в пуховые платки, а трясущимися руками держалась за изогнутую палочку. Правый глаз старухи и вовсе не открывался, а вот левый вперился в вампира таким недобрым взглядом. В голове Элайджи будто бы стали разрываться всевозможные сосуды. Невыносимая боль заставила его согнуться. – Будешь знать, окаянный, – промямлила беззубая старуха, – ух, если узнаю, что девчушке мозги пудришь! И сущность твоя вампирская тебя не спасет. – Бабушка, – прохрипел, сгибаясь от чар, Элайджа, – не переходить дорога нам, коли жить не надоело. – Ишь ты, иностранцы, русским знахаркам угрожать? Ха, западным своим грозитесь, хотя им и без этого на кострах не сладко! Секрет-то я ваш знаю. Оплошаете – слух пущу. Имей ввиду. Пока воевать мне с вами ни к чему. Состояние пришло в норму только, когда старуха скрылась за дверью избушки Аннушки. Элайджа пригладил пятерней волосы и глубоко вдохнул морозного воздуха. Эта была первая ошибка знахарки, которую Элайджа великодушно ей простил за помощь с поиском дома, но больше лучше бы не угрожать ей никому из семейства Майклсонов и тем более не распространяться об их секрете. На голову Элайдже упала ягода и покатилась по снегу. Пробежавшись взглядом по окружающей местности, он увидел, что это лишь рябина, которую окружили ненасытные замерзшие птицы. Под голым деревом множество красных пятен, которые контрастировали с нетронутым чистым снегом. Элайджа двинулся вперед. Мысли его сопровождались картинками прошедшего дня. Он помог девушке, спас ее от смерти, но из головы не выходил вопрос: правильно ли он поступил, что дал забыть себя? Не кровожадного Элайджу Майклсона, а Ангела, в которого так верила Аннушка. Лишил надежд, но, с другой стороны, это было бы обманом. Он никакой не святой, а взгляд с благоговением этой девушки только бы смущал. Это была бы большая ложь, чем та, которую он внушил. К тому же, Элайджа никогда не забывал, кто он такой и кто его семья. Их по пятам преследует смерть, поэтому нельзя невинной девушке погружаться в этот круговорот крови и жестокости. Оставить ее было правильным решением. Таким же правильным, как решение о судьбе Любиши. Блуждающая улочка вела Элайджу между домов. Почти добравшись до постоялого двора, его слух полосонул озорной и знакомый смех, а после- непереводимый спор на чужом языке. Такой эмоциональный, что даже Элайджа почувствовал, как житель брызжет слюнями от крика. Элайджа ускорился на звук. Предстояло разобраться, что же стало причиной такого ярого конфликта?