Согрей меня своим теплом

Элайджа вернулся обратно в предбанник, где уже сидели мокрые братья, Басманов и красный, как рак, Вацлав. Последний тяжело дышал, закатывал глаза, всем своим видом показывая, как ему дурно после таких процедур. Федор вмиг покраснел, подобно переводчику, стоило только голубым глазам наткнуться на карие глаза вошедшего. – Элайджа, куда ты запропастился, неужто ли снова какая-нибудь дорогуша попала в беду? – ухмылялся Клаус, подходя к брату с уготовленной для него кружкой кваса. – Всего лишь стал неким звеном в передаче напоминания о долге Кола некой Ольге, – наклонил голову Элайджа, взглянув за реакцией Кола. Та последовала незамедлительно: младший брат переглянулся с Басмановым с одинаково ехидной улыбкой. – Надо же, младший братец уже успел задолжать? – смеялся Клаус, выпивая вместе с Элайджей на ходу к общему застолью. – Дневное кольцо даже знахарки не делают за просто так, – Кол указал рукой на перстень, который красовался на безымянном пальце Басманова. – И что же ты такое ей обещал? – поинтересовался Клаус с азартом. – Всего лишь выкрасть из библиотеки при кремле одну особую книжку. – Роль убийцы ты решил сменить на роль вора? – с ухмылкой поинтересовался Элайджа, вытирая большим пальцем капли с объемных усов. – Ну почему же сменить, когда я настолько многогранен, что могу совмещать сразу обе стороны, – ерничал Кол, – но в первую очередь я буду вампиром, который держит свое слово. Ну, прямо в старшего брата пошел. Вацлав предпочел не влезать в семейные колкости и не посвящать растерянного Басманова в курс дела. Юноша лишь по имени общей знакомой колдуньи и жестам с эмоциями Кола предположил, что речь идет об их визите к ней ночью перед охотой. Полное игнорирование присутствия Федор стерпеть не смог, поэтому живо напомнил о себе: – Приглашаю на очередной заход в баню. Элайджа, прошу первым. Укладывайся, я отхлестаю тебя веником. Федор встал незамедлительно, намеренно показывая прелесть своей фигуры перед серьезным иностранцем. Сложно было не заметить, как Басманов поглощает глазами обнаженное сильное тело Элайджи, которое он намеренно прятал за широкой шубой. Братья с энтузиазмом подхватили идею Басманова, только заслышав его предложение из уст Вацлава. Им уже посчастливилось ощутить всю прелесть банных процедур, путеводителем по которым стал сам Федор. И Колу, и Клаусу досталось веником по спине, поэтому теперь была очередь за Элайджей. Они, испытав тот жар и хлесткие удары, стали делиться собственным опытом, настраивая старшего брата на предстоящее наслаждение. Элайджа прошел внутрь парилки, где его обдало паром, а тело стало ощущать высокую температуру. Все было довольно просто: впереди деревянные ступени, засыпанные сеном, в углу – камни и печка. Внизу стояли черпаки, благоухающие травами, а наверху – корыта, в воду которых погружены березовые веники. Басманов указал на вторую ступень. Элайджа прилег, куда и было велено, а вскоре ощутил всю прелесть русской бани: легкие поглаживания распаренным веником, горячие капли по натруженному телу и звонкие и хлесткие удары от седьмого позвонка до самых ступней. Басманов все делал в лучшем виде, стараясь впечатлить незаинтересованного им Элайджу, а также сам не забывал прикоснуться к сильным плечам, провести ладонью по позвонку, нашептывая, что это очередной банный ритуал. Пар кружил голову, мутил сознание, как наложенные чары. Запах дерева, листвы и трав был неповторим в этот момент. Элайджа представлял, что, будучи человеком, он бы ощутил больший спектр наслаждений, чем сейчас. И даже неожиданно для себя стал завидовать Вацлаву, который тяжело дышал на ступени выше от хлестких ударов Клауса. Впечатлил и следующий обычай русского народа: Басманов предложил потереться снегом. Выйдя нагими на улицу, все Майклсоны набрали в руки достаточно снега, чтобы растереть его по всему телу. Кол с Федором решили взять от этого момента все, поэтому, повалив Вацлава в снег, рухнули рядом с ним с головой в сугроб. Переводчик ворочался, неуклюже барахтал ногами и шипел от того, как быстро охлаждается тело. Вернулись обратно, когда зубы Вацлава отбивали бешеный ритм. Опробовали все предложенные яства. Теплая и сытная пища никого не оставила равнодушным. Казалось бы, зачем вампиру питаться чем-то, кроме крови, однако в таком удовольствии отказать себе было невозможно. Стало клонить в сон прямо за столом. Кол быстро смекнул, что лучшим местом для отдыха будет лавочка у стены с подушкой, набитой сеном. Он устроился там, запрокинув руки за голову и оголив все прелести своего чистого, распаренного тела. – Как ты планируешь забрать книгу, Кол? – начал Клаус, повернув голову к брату. Предстоящий диалог вывел Вацлава из дремы и заставил поднять свешенную на плечо голову. Переводчик интуитивно перевел вопрос Клауса и похлопал себя по лицу, пытаясь оставаться в реальности. – В этом нам поможет ярмарка, – удовлетворенно кивнул Басманов, поглаживающий себя по колену. Взгляд его был направлен на умиротворенное лицо Элайджи, который спокойно устроился в углу и вытянул ноги. – Это большое торжество, вряд ли в этот день кого-нибудь будет интересовать библиотека. – Ярмарка? – голова Элайджи повернулась в сторону Басманова, который тут же облизнулся и больно закусил губу. – Именно! Большой торговый праздник, на который сойдется весь народ в округе, а может, и купцы с других городов удостоят визитом. Там и ремесленники, и башмачники, и скотину продают. В общем, настоящее раздолье. И торговцы это еще не все, – хитро прибавил Федор, пододвигаясь к Элайдже всем телом, – слышал я, что в этот раз медведя приведут. Такого же бурого и волосатого, как и ты, Элайджушка. Испытующий взгляд Элайджи должен был бы остановить любого, но Басманов, судя по всему, вновь попросту отключил инстинкт самосохранения. До Федора было рукой подать, однако он все равно посмел испытать терпение старшего Майклсона. В этот момент он настороженно выслушивал перевод от Вацлава, не спуская взгляда с юноши. Как только переводчик замолчал, сильные пальцы Элайджи крепко вцепились в подбородок Басманова. – Причиной, по которой ты можешь не дожить до завтра, является твое неумение воспринимать чужие границы. Воспитанный так, будто тебе все дозволено, ты забыл, что есть те, кто сильнее, опытнее и властнее тебя, Басманов? – Обычно они не хитрее меня, – с гордостью заявил Федор, смотря в глаза Элайджи, – к тому же, таким я обычно и нравлюсь. – У всего есть свои исключения. Элайджа закончил этот разговор так же жестко, как и отпустил подбородок Басманова. Потеряв равновесие от лишения опоры, Федор слетел с лавочки и оказался у ног Элайджи. Поднимался с колен он, к удивлению, с ухмылкой победителя. – Ох, Федора, наш брат – непреступная крепость. Бросай свои плутовские попытки подобраться к нему ближе, пока действительно не стал безжизненным телом без сердца, – снисходительно заявил Клаус, приглаживая влажные волосы рукой. Кол в большинстве своем молчал, отрешенно ухмыляясь, когда улавливал издевательские высказывания. Смотрел он в одну точку, иногда сосредоточенно хмурясь. В руках беспокойно перебирал собственное дневное кольцо. Не сложно было догадаться, что Кол всецело погружен в обдумывание плана кражи. Когда дело касалось чего-то колдовского, младший брат, наделенный вечной подростковой неусидчивостью и большой тележкой колкостей и сарказма, становился заинтересованным и собранным. Размышляя о вожделенной книге и ее необычных свойствах, за которые Ольга и попросила украсть этот экземпляр, Кол пропустил, как в предбанник зашел цирюльник. Вернее сказать, завалился, ведь грохот его инструментов, должно быть, слышала вся деревня. Щуплый мужчина с широким вытянутым подбородком и с крайне странным видом усов бросил на стол кожаную ленту с лезвиями, иголками и нитками, гребнями и разными склянками. Пустые бокалы стремительно полетели со стола, как только этот органайзер для инструментов раскрутился во всю длину. Клаус поймал их, когда те чуть ли не достигли пола. Цирюльник и усом не повел, только начал свои возмущения сиплым и глухим голосом: – До ярмарки подождать невмочь? Я там орудовать буду. А то ишь, в рань-позарань зовут. Коли б не мой отец, то шиш вам, а не брадобритие, – мужчина облокотился на стол, перенес вес своего тела на упирающиеся в столешницу ладони с жутким количеством выступающих вен. Взгляд цирюльника скользил по присутствующим. Все он рассматривал отросшие бороды Майклсонов, девственный пушок под губой Басманова и жуткие космы Вацлава. Тонкие губы его скривились от увиденной картины и вытянулись уточкой, – лицо брадобрея приобрело крайне презрительный и высокомерный вид. – Ты чего вытаращился? Будто ты себе девку выбираешь, – фыркнул Кол, приподнимаясь со своего лежбища. – Так-то и ты не красавец: макушка лысая и усы, как щетка. – Будет тебе, Радим, представь только, сколько тебе славные молодцы заплатят, – радушно вставил Басманов с характерной ему хитринкой в глазах, как только заметил, что рука цирюльника потянулась к острому лезвию. – Будто тебе, Федя, не нужно убрать эти ужасные усики, – сварливо произнес Радим, выискивая нужные приборы в своей ленте. – Первый ты. С этой фразой цирюльник поднял глаза на Элайджу и указал на него трясущейся рукой. Быстрым кивком Радим обозначил место, на которое стоит перебраться первому подопечному. Пререканий не последовало. Элайджа сел на указанное место и терпеливо стал ждать, пока брадобрей нарежет кусок мыла в таз с горячей водой. Специальной губкой Радим вспенил воду, после чего нанес ее на всю объемную бороду Элайджи. Неожиданно тонкие прохладные пальцы стиснули кожу у лба, приподнимая от натяжения даже верхнее веко. Процедура оказалась весьма неприятной от грубых действий цирюльника. Складывалось впечатление, что он желает поскорее справиться со своим заказом, а результат его интересует в меньшей мере. Он все сипел, каждый раз, когда проводил острым лезвием по щеке, что борода слишком уж колючая, острая и грубая, сравнивал волоски Элайджи с усами какого-то Жучки (кто был этот Жучка Элайджа без перевода Вацлава понять так и не смог). Стоило Радиму приняться за подбородок, как его дрожащая рука полоснула острием по аккуратному выступу. Пена вокруг раны быстро получила красноватый оттенок. Цирюльник наклонился, чтобы посмотреть, глубокая ли вышла царапина, но на месте уже ничего и не было. Лицо мастера оставалось беспечным, словно ничего и не произошло, однако взволнованное биение сердца выдавало, что он заподозрил что-то неладное. Элайджа повернул голову, изящно и вопросительно выгибая бровь: – Что-то не так? – Думал, что царапнул, сударь, – посмирел Радим под пронзительным взглядом. – Показалось. Работайте. Как ни в чем не бывало Радим продолжил избавляться от отросшей бороды. Сначала расправился с Элайджей, после была очередь Клауса, следом – Кол, а на конец он оставил Вацлава. Порой трясущиеся руки все же оставляли небольшие царапины на коже вампиров, но теперь цирюльник не обращал на это никакого внимания. Работал он все так же сварливо, комментируя себе под нос особенности волос каждого. Внешне казалось, что Радиму не больше девятнадцати, а ворчание прибавляло ему еще лет десять. Ознаменованием окончания процедуры для каждого клиента стало похлопывание по щекам. Радим выливал на руки жидкость из собственных стеклянных банок и втирал эту ароматную воду в обработанную кожу. Лицо каждого благоухало разными травами, становилось свежее. Чувствовалась опрятность и аккуратность. Все же приятнее было ходить с легкой щетиной, в которую не так часто забиваются крошки, – так считал и Клаус, и Элайджа. А Кол с Басмановым предпочли избавиться от растительности вовсе. Чтобы расплатиться с жадным цирюльником потребовалось опустошить не меньше половины кошеля Вацлава. Радим настаивал на двадцати копейках (на эти деньги можно было купить суконный кафтан), сетуя, что отцовскую баню давно пора ремонтировать. Басманова эти жалобы совершенно не впечатлили, поэтому, с его хитростью и предпринимательской хваткой, он сбил цену до пятнадцати копеек со всех. Радим собрал свои вещи, еще раз презрительно осмотрел гостей, больше всего времени задержав свой взгляд на подбородке Элайджи, после чего двинулся восвояси, звеня полученной прибылью. Долго оставаться в бане не пришлось: помощник Басманова, весь вспотевший, на трясущихся ногах занес сундук, доверху забитый новой одеждой. – Милован, – протяжно поприветствовал вошедшего друга Басманов, – а я уж стал ненароком думать, что по деревне мне без одежды пройтись придется, а потом своего верного друга за это проучить. Натянуто улыбнувшись, Басманов вперился грозным взглядом в тяжело дышавшего мужчину. – Что Вы, милсдарь. Чтобы я Вас подставить…да не в жизнь, – испуганно начал оправдываться Милован. Дабы сменить грех на милость, он быстро перевел тему. – Взгляните. Каких только рубах тут нет! А кафтаны? Просто загляденье! Для Вашего друга и шуба, пожалуйте-с! Все лучших материй. Только-только купцов перехватил. – Что ни говори, а в этом ты хорош, – Басманов похлопал Милована по плечу и присел над сундуком, выбирая одежду, как высокомерный сноб. Предметы гардероба стали разлетаться в разные стороны, как ненужное дешевое барахло. Иногда Федор все же поворачивался на Майклсонов, чтобы прикинуть, подойдет ли тот или иной фасон кому-нибудь из их семьи. Для каждого Басманов выбрал свою рубаху: Элайдже отдал со стоячим воротником, расшитым в драгоценных камнях, Клаусу досталась рубаха короче, с круглым воротом набок, запястья все в узорах, которые вышили золотыми нитками, Колу – наподобие рубахи Элайджи. Все тот же стоячий ворот, только лишь отдали предпочтение новому материалу – шелку. Порты раздали всем похожие, только лишь оттенки отличались слегка. Колу и Клаусу Басманов приберег кафтаны. – Красный кафтан Вам, сир. В наших темных красках заиграете, что глаз с Вас не сведешь! Петельки золотые, как и узорчики славные: по плечам пущены, по спине. Посмотрите, каков ворот! А рукавчики Вам по руке будет, к запястью сужаются. Удобно будет, вот Вам мое слово, – Басманов расхваливал одежду Кола, как лебезящая ткачиха, желающая продать свое изделие. По правде говоря, кафтан действительно был хорош и качественен, поэтому Кол без раздумий облачился в него. Басманов без промедлений подал красные сапоги и меховую шапку с красной тканью на макушке, чтобы дополнить образ сира. Настоящий барин или богатый купец теперь стоял посреди захудалого предбанника. Настала очередь Клауса. И тут Басманов не обошелся без дешевой, склизкой лести. На рубашку был предложен нежно-зеленоватый зипун из домотканого сукна, рукава которого, по подобию кафтана Кола, сужались к запястью. Поверх – алый кафтан на меху длиной до щиколотки. Отличием от обычного пошива служили отсутствие рукавов (они мотались позади и доставали до щиколотки) и откидной меховой воротник. В другом же – этот кафтан был так же прекрасен и качественен, со своими особенностями, вроде свисающих кисточек. Басманов с поклоном предложил Клаусу шапку и сапоги, ничем, кроме размеров, не отличающихся от тех, что были предложены Колу. Когда дело дошло до Элайджи, Басманов подошел к выбору с особым трепетом. Ему не хотелось, чтобы он выглядел чересчур вычурно, как это бывает с теми, кто наделен большими средствами; не хотелось, чтобы он увеличивался в масштабах от широких шуб. Федор выбрал ту, что была покрыта бархатом с подкладкой из благородного меха соболя. Он хотел было помочь Элайдже одеть ее, но в третий раз испытывать судьбу не стал, только лишь показал, что шнуры застегиваются, а в районе локтя есть прорезь для продевания рук, поскольку оставшаяся часть свободно свисала, как и у Клауса. Наконец сборы были закончены, и можно было выдвигаться. Кол и Басманов решили сразу отправляться на главную площадь в Кремле, в то время как Элайджа и Клаус решили прежде вернуться в постоялый двор. Разошлись, как только дороги повели в разные стороны. На улице уже во всю светило солнце. Ветер слегка ласкал уже высохшие волосы, выглядывающие из-под меховых шапок, сносил с голых ветвей снежинки. Словно в танце они кружились, пока не находили пристанище среди таких же на земле. Из домов выскакивали мальчишки и девчонки, напевающие на всю улицу задорные песни. Рукавицы спасали от холода, когда ребята решались поиграть в снежки. Снежные комья летали от одной стороны в другую, из-за чего Клаусу и Элайдже порой приходилось уклоняться. Детвора кричала знатным дяденькам вслед извинения и продолжала резвиться, пока родители собирались на ярмарку. Все в деревне были в подвешенном состоянии, ожидая скорого начала торжества. По дороге встретился и Авдей со своими лошадьми. Он помогал семье загрузить скотину на деревянную повозку. Свинья невыносимо противно визжала, когда ее толкали под пухлые бока. Оставаться в таком шуме и суматохе было невозможно, поэтому братья решили, что поговорят с ним позже. Тише не стало, даже когда подошли к месту назначения. Сидя на бревнах, на территории постоялого двора распевался творческий дуэт. Они были веселы и красны. Поприветствовав Элайджу и Клауса, компания запела про «Ваше здоровье». Слова растягивались, из-за чего братья заходили внутрь скорее под волчьи завывания, чем под пение. Внутри тоже кипела жизнь. Несколько девушек в платках, полностью закрывшие открытые части тела, кружились около стойки. Там хозяин Драгорад, спотыкаясь об собаку, выносил плетеные корзины. Пахло сдобой, вареньем и медом. Такой запах запросто вскружил бы голову любому сладкоежке. За столом, находящимся рядом с окном, сидела Варвара, а рядом с ней, повернувшись спиной к входу, еще одна девушка, пшеничные волосы которой, к удивлению, были распущены. Клаус хотел было отправиться к жене хозяина, но Элайджа быстрым движением положил свою ладонь ему на грудь, приказывая остаться на месте. Никлаус удивленно взглянул на Элайджу, но тот не пожелал объяснять своего поведения. Его внимание было направлено на девушку, собеседницу Варвары. Он стал прислушиваться к далекому разговору, пытаясь уловить перевод: – Милая, просто делай, как ты умеешь. Дядька твой появится еще, уж это я знаю. Мой-то тоже сколько пропадал. Ищи-свищи его по всей деревне. Уж отчаялась, но, знаешь, пришел, – утешала Варвара девушку. Руки ее скользили по лицу собеседницы, нанося субстанцию из баночек подле. – Ты же знаешь, что дядя не пьет. Как огня боится, ей Богу. А тут куда-то запропастился. Не по себе мне что-то, Варвара, уж со вчерашнего все как-то не так, – вздохнула девушка, голос которой Элайджа узнал сразу же. Это была Аннушка. – Ну малоль чего. Дядька твой в расцвете сил. Мужинек, каких поискать, так может и с девушкой какой вахляется, – улыбнулась Варвара. – Может, – кивнула Аннушка, – только с дядькой у нас секретов нет. Сказал бы, а я бы за него порадовалась! – Ну, ты не гневайся. Авось случайно так вышло. Прямо сходу! С одного взгляда, как говорят, – посмеялась Варвара, поднимая глаза. Взгляд ее застыл. Смотрела она через Элайджу, словно не видела его. Элайджа повернул голову. Клаус ухмылялся, приветствуя Варвару коронным движением – шевелил несколькими пальцами на поднятой ладони. Хозяйка не сводила взгляд с вампира, хотя лицо ее при этом не выражало никаких эмоций. Гордо подняв подбородок и поправив грудь, Варвара вернула свое внимание собеседнице. – Дорогуша с характером, – промолвил Клаус. Глаза его блестели заинтересованностью и озорством. – Скольких вы убили за ночь? – из размышлений о Варваре Клауса вывел неожиданный вопрос Элайджи. – Может, десяток, а может и меньше, – беспечно пожал плечами брат. Элайджа облизнул губу, обдумывая сказанное Аннушкой. Его беспокоило, что родственник этой девушки мог теперь быть бескровным трупом. – Мы так и будем стоять? – бесцеремонно бросил Клаус, приподнимая брови. Рукой он убирал ладонь брата со своей груди. Элайджа направился к столу Варвары. Он мигом отодвинул свободный стул и присел рядом. Взгляды двух девушек сразу обратились к нему. Клаус же посмеялся, глядя на странность брата, снял с себя шапку и последовал за ним. Он принял стоячее положение, облокотившись на спинку стула Варвары. Его устраивало то, как быстро стала вздыматься грудь хозяйки, а сердце забилось, ускоряя свой привычный ритм. – Чего пожаловали? – резко спросила Варвара, поворачивая голову к стоящему над душой гостю. – Все тот же вопрос, дорогуша, – приятно улыбнулся Клаус, чуть наклоняясь к лицу девушки. – Элайджа, прошу, переведи мои слова. Элайджа же смотрел на то, как удивительно преобразилось лицо Аннушки. Лучи солнца попадали на ее и без того светлые глаза. От них казалось, что маленькие блестящие льдинки обрамляют зрачок. Пшеничные волосы золотились от солнца. Обычно собранные в косу волосы теперь впечатляли своей длиной и тем, как аккуратно извивались локоны. Стало очевидно, почему русские красавицы убирали свои волосы: без шуток, можно было влюбиться только в них. Варвара-чародейка сумела так украсить светлое личико Аннушки, пользуясь своими баночками, что не засмотреться на него было невозможно: на верхних веках легкая голубизна, румянами подведены скулы, выделяя впалые щеки, губы алели, словно застыл сок спелой клубники. Элайджа сумел отвести взгляд, чтобы не смущать девушку. Он осмотрел Клауса, Варвару, вспомнил о просьбе перевода и спешно исполнил ее. – Сестра ваша где и все – на ярмарке, – хмыкнула Варвара, складывая руки на груди, – неужто и вы пойдете? – Разве мы не похожи на тех, кто приготовился к гуляньям? – ловко вставил Клаус. – Нарядились-то? Ну, вы на комплименты не напрашивайтесь, лучше дарите их девушкам. – Ваша красота меркнет с красотой сказочного зимнего леса. Клаус произнес это необычайно спокойно и мелодично. Элайджа взглянул на него, усмехнувшись, но препятствовать обольщению хозяйки не стал. Варвара покраснела, поджала пухлые губы, хотела было что-то вымолвить, но вместо этого встала, столкнувшись лицом к лицу с вампиром. Ей снова пришлось выдержать взгляд Клауса, прежде чем она смогла обойти его с непокорным и строгим лицом. Элайджа искренне улыбнулся, глядя за их взаимодействиями. Клаус вовсе не расстроился, лишь преисполнился еще большим задором от взрывного характера девушки. Элайджа повернул голову к Аннушке, которая тоже улыбалась, глядя на заразительную улыбку незнакомца. – Мне нужно идти. – Погодите, я хотел спросить, – Элайджа встал вместе с Аннушкой, но та лишь покачала головой на его слова и быстро выскочила за дверь. Элайджа не стал пугать своей настойчивостью и отправляться за сбежавшей. Оставалось только лишь спокойно проследить за ее силуэтом, исчезающим за горизонтом видимости. Предстояла ярмарка. Широкий веселый праздник, коих не видела еще семья Майклсон. Элайджа желал узнать больше о дяде Аннушки и выяснить, не пал ли он от острых зубов братьев и Басманова. Клаус был не против наконец встретиться с Ребеккой и узнать, как прошел день, а также посодействовать краже века, которую собирается организовать Кол. Общая заряженная атмосфера людей передавалась и братьям. Настроение поднималось, стоило только заслышать музыку и войти в стройные ручейки спешащих на праздник.