Согрей меня своим теплом

Мощеная дорога, плутавшая между домами, вела прямиком к эпицентру торжества. Приятно было ступать по аккуратным каменным плитам, а не грязно-снежному месиву, что встречалось на каждой улице в деревне. За стенами кремля все было иначе: богаче и вычурнее. Были все те же избы из срубов темного дерева, однако отличались они шириной, а порой пристраивался неведомый в деревнях второй этаж. О богатстве свидетельствовала лепнина разных мастей, что прикрепляли богатые особы и на ступени, и на крыльцо, и на крышу с окнами. Никакого вкуса, лишь слепое повиновение своей внутренней алчности и тошнотворному желанию показать свое превосходство. Из этих же домов выходили семьи, каждая как две капли воды похожие друг с другом. Первым появлялся из дверей глава семейства – отец. А вернее сказать, что сначала вываливался его живот, упорно выпирающий из расстегнутой шубы. Складывалось ощущение, что здешние судари соревнуются на наличие более округлого и выпирающего брюха и длинной бороды, поскольку неопрятная растительность свисала чуть ли не до коленей. Глядя на этих отцов, становится понятно, от чего уберег вкус Басманова Элайджу: мало объемности своего тела, так и массивная шуба прибавляет ширины, что остается только задуматься, как эти медведи пролезают через дверной проем. Следом за мужчиной выходили дети. В большинстве своем они были наряжены в пестрые костюмы по последней моде, все расшитые камнями и серебром с золотом, в лучших заграничных материалах. Юных девушек до смешного странно красили. Выходили они с красными щеками и губами, пока родители все говорили про какое-то сватовство и про потенциальных женихов. Представителей мужской части семьи заставляли держаться рядом с отцами, переставляя ноги с таким же пафосом. За неверные шаги или пререкания не церемонились – сразу отвешивали подзатыльники, напоминая об их обязанностях. Следом за всеми плелась уставшая женщина, порой вдобавок и с ребенком на руках. Пускай она и была одета, как подобает в богатом купеческом и боярском обществе, но лица на ней не было. Выглядела так, будто, пока собирала свою семью на торжество, с нее сошло семь потов, поэтому и праздник, казалось, больше не интересовал. Суета стояла невообразимая. Пока братья добирались до главной площади, конные повозки несколько раз заставляли прижиматься к домам. Под визг запуганной свиньи и смех деревенских мальчишек, что запрыгнули на повозку, проезжал Авдей. Колокольчики на дуге все так же звенели, дополняя общую какофонию звуков. Посторонились и от другой телеги, ямщик которой кричал о неровностях дороги, тряске и проклинал своих непослушных лошадей. Скрылся он из виду за углом под звук бьющейся глиняной посуды. Не позволило усомниться в масштабах торжества и количество людей на главной площади. Деревянные лавочки, сооруженные на скорую руку, стояли перпендикулярно всем улицам, ведущим в центр. Купцы уже зазывали народ посмотреть на свои товары: кто кричал про качественные меха животных, кто хвалился своими изделиями из дерева, перекрикивал всех мастер, создающий игрушки для детей. Ребята окружили лавку со всех сторон, выклянчивая у своих родителей вырезанного из дерева солдатика или куклу с волосами-ниточками и глазами-пуговками. Более состоятельные покупатели кружились вокруг загонов. Количество продаваемого скота было немерено: молодые бычки, козы и свиньи по привлекательным ценам (по крайней мере об этом во все горло кричал купец). У коновязи стояли благородные кони с рассыпчатой гривой. Они беспокойно фыркали, когда к ним подходили ближе положенного. Из их широких ноздрей валил пар от стоящего мороза. Клаус приметил среди покупателей Авдея и поспешил оповестить об этом Элайджу. Легкий кивок друг другу обозначал, что вербальные посылы поняты. Клаус отправился в сторону Авдея, молча обусловившись, что не перейдет границы дозволенного, в то время как Элайджа остался рассматривать главную площадь в надежде увидеть сбежавшую Аннушку. Убедившись, что затылок брата пропал среди толпящихся, Элайджа пошел ближе к центру. – Маменька, но я хочу ту куколку, – пищала девочка, которую только-только обошел Элайджа. – Подходите, покупайтеся, глиняная посуда! Ручная работа! – Меха, теплые меха. – Брадобрейство! Подходите, подравняю метелку, что называется бородой! – голос этот показался знакомым. Действительно, совсем недалеко стоял Радим, зазывающий к себе клиентов. Даже сейчас он не отличался доброжелательностью и тактичностью, поэтому его лавка пустовала, а люди, проходившие мимо, лишь жмурились от противного голоса и ускорялись, чтобы не попасть под проклятия недовольного цирюльника. В очередной раз, выискивая себе клиентов с характерным ему презрительным выражением лица, Радим наткнулся взглядом на Элайджу и разом закрыл рот, прерывая свою кричалку на половине слова. Брадобрей сделал вид, что вспомнил о срочном деле и повернулся к первородному спиной. Элайджу посетила мысль, что Радим не забыл ночной эпизод с раной, но, судя по его поведению, он слишком напуган, чтобы делиться с кем-то своим наблюдением. Да и кто поверит в его байку, кроме детей, что не легли спать в положенное время? Элайджа обошел его десятой дорогой, решив, что свое время тратить на разборки с ним нецелесообразно. Он проходил мимо башмачников, которые за руку тянули его к себе на стул, чтоб обслужить богатенького клиента и получить щедрое вознаграждение. Однако чуда не случилось вопреки всем их стараниям: Элайджа отцепил руку и скрылся в толпе. Передвигаться было тяжело. Все толкались, стараясь протиснуться ближе к интересующим лавкам, отдавливали ноги и пихались локтями. Скоро Элайджа по переводу понял, что многие просто глазеют на товары из собственного любопытства и вовсе не собираются ничего покупать. Привлекли внимание и частые брани с купцами: те не хотели сбавлять цену и ни в какую не торговались. Тут же подходила охрана, выделяющаяся среди всех своим одеянием и оружием в руках. Бесчинства останавливались, как только покупателям грозили острым лезвием топора или плетью. Стоило пройти несколько шагов, обходя толпы, как в Элайджу врезался взволнованный мальчишка с шапкой набекрень. В руках он держал деревянного волка и все упорно старался запихнуть его себе под драный кожух. Испуганный взгляд его скользнул по причине остановки, после чего паренек сразу же сорвался с места и побежал дальше. – Стой, – выл уставший охранник, пробирающийся через плотную толпу, – я выпорю тебя сейчас, маленький разбойник! Будешь знать, как воровать! – Братишка болеет, порадовать хочу, – оправдывался воришка, быстро юркая и лавируя среди людей. Отдалялся он все быстрее и быстрее, пока громила давил всем подряд ноги и оставлял синяки, пропихиваясь дальше. Со всех сторон ойкали и айкали. Рядом с Элайджей упала маленькая девочка, которую вот-вот бы задавили, если бы он вовремя не поднял ее на ноги. – Спасибо, тятя, – крикнула девчушка, даже не обернувшись на спасителя, и побежала прочь. Элайдже этот голос показался знакомым. Появление Любиши здесь невозможно, поэтому пришлось все списать на муки совести, которые так и не покидали вампира. И все же Элайджа отправился вперед, за ней, не найдя ничего интересного среди ассортимента купцов. Ни расписные ложки с тарелками, ни банные березовые и дубовые веники, ни разного рода одежды не привлекали его внимания. Зато впереди, около кремлевских стен, на самодельном возвышении находилась странная конструкция: натянутая во всю длину пестрая ткань с разнообразными узорами, поверх нее желтого цвета волнистая шелковая накидка, а позади, словно фон, разрисованное вручную белое полотно, ставшее сказочным лесом. Вокруг столпилось несчетное множество детей, что смотрели кукольный спектакль. Поверх ткани шевелились тряпочные Петрушка, Дровосек и Медведь. Всеми управляли и озвучивали люди, прячущиеся за созданной ширмой. Аккомпанировали представлению музыканты, расположившиеся рядом. Те играли на балалайке, стучали в бубен и вертели трещоткой под громкое пение творческого дуэта с постоялого двора. Элайджа скрестил руки на груди, улыбнувшись от развлечения для детей. Ребята были счастливы. То хохотали до упада от смешного Петрушки, то танцевали под задорные музыкальные паузы, то безотрывно и не мигая наблюдали за развитием сюжета. Перед кукольным театром собрались дети разного статуса: были и такие ряженные, как музыканты, и оборванцы с соседней бедной деревни, а кто-то не выделялся вовсе, оставляя загадку о своем сословии. Элайджа выискивал взглядом ту девочку, что он поднял раньше. Дети, как один, стали поднимать руки к небу, повторяя движение за танцующим Петрушкой. Голос Петрушки… Даже с искажением для озвучивания персонажа, Элайджа смог узнать, кто скрывается за ширмой. Тот звонкий голос, что удалось ему ощутить после пробуждения. Тот здоровый и веселый, что он услышал после спасения. Аннушка. Это она заставляла детей хохотать до упада и держаться за животы. Это ее смех заражал даже хмурых взрослых. Это ее голос, тронутый улыбкой, заставлял улыбаться и Элайджу. И вот, дети кружились вокруг себя, как вертелся персонаж Аннушки. Темный мальчишка с карими глазами, а вот девочка в косынке в горошек, и снова мальчик с кучеряшками во все стороны. Любиша? Да, это точно она! Разве можно перепутать ту, кто посещает мысли так же часто, как переживания о своей семье? Эти пухлые раскрасневшиеся щеки, мягкая улыбка и глаза цвета летней травы, которые теперь были ярче от солнечных лучей. Это именно она сжимала руки в вязаных рукавицах в кулаки в такт музыке, притоптывала ногами и покачивала головой в разные стороны, всецело отдаваясь танцу. – Бублики! Кому бублики с маком? Теплые ватрушки! Пастила! – Варвара оказалась близко к Элайдже и взволнованным детям, которые услышали про сладости. Элайджа повернулся к девушке, но прежде, чем рассмотреть ее, увидел надвигающегося Клауса. Нужно было скорее разобраться, что здесь делает Любиша. О ее появлении, очевидно, брату не стоило звать, поэтому, изящными касаниями раздвинув толпу, Элайджа подошел к Варваре. – Варвара! – в толпе окликнул Элайджа, обращая ее внимание к себе. – Отвлеките моего брата. Знакомый голос постояльца-иностранца заставил ее обернуться. Варваре представился Элайджа крайне обеспокоенного вида. Девушка, словно догадываясь о причине такой неожиданной просьбы, пробежалась взглядом по макушкам танцующих детей: – Любиша? – серьезно заглянула она в глаза Элайджи. Тот лишь кивнул, понимая, что времени на объяснение нет, и Клаус уже мог его заметить. Без вопросов согласилась и Варвара, более того, вложила в руку Элайджи горячую ватрушку и отправила его к девочке. Сама же она поспешила навстречу своему воздыхателю, натянув самую обворожительную улыбку. Не медлил и Элайджа. Аккуратно обойдя детей, он достиг свою маленькую знакомую. Из-за шума девочка могла бы его не услышать, поэтому вампир быстро присел на корточки перед Любишей. – Тятя Элайджа, – светло улыбнулась Элайджа, но затем положила руки на его глаза, – ты меня не видел! – Почему? – Элайджа вскинул брови, удивляясь такому поведению. – Потому что так сказала тетя Лебекка, глупенький, – посмеялась Любиша. Элайджа медленно убрал руки девочки со своего лица и ласково улыбнулся. – Не переживай, Любиша, мне можно тебя видеть. Давай отойдем. У меня есть ватрушка. – Ватрушка, – протянула Любиша, сглатывая слюни от образовавшегося соблазна, – хорошо, что ты брат Лебекки, а то я бы с тобой не пошла! Такой был наказ. Жалко, что мы не досмотрим представление. И девочка протянула руку Элайдже, смотря доверчивым взглядом ему в глаза. Вампир еще раз обернулся за спину. Все было чисто. Клаус и Варвара пропали с поля зрения, а значит, что обаятельная женская улыбка на Клауса действует. До чуткого слуха донеслись отдаленные восклики Кола. Ни с кем его нельзя было перепутать, уж слишком характерно он радовался своей победе. Сомнений не осталось – кража прошла успешно, и нужная книга у него в руках. Элайджа вывел девочку из толпы. Любиша уже во всю наслаждалась теплой и сладкой выпечкой, когда вдвоем они вышли в тихий переулок у библиотеки. Весь народ был слишком занят купцами и представлением, как и говорил Басманов, поэтому здесь был настоящий уголок спокойствия. – Умеешь же ты портить моменты ликования, Элайджа! – выругался Кол, когда брат с Любишей подобрались к нему сзади. – А, привет, Любиша. – Тятя Кол! – девочка крепко обняла младшего вампира, пока тот передавал книгу Ольге, только что вышедшей из-за угла библиотеки. – Ольга! – Так значит, ты знал, что Любиша здесь? – хмуро осведомился Элайджа, сцепляя руки в замок за спиной. – Мне все равно на ваши распри. Ребекке хотелось ее забрать, какое вам дело? Материнский инстинкт, все дела. Она с ней счастлива – вот и отлично, – снисходительно отчеканил Кол. Рука его скользила по светлым волосам Любиши. – А Ольга? – В чем-то вы все же были правы. Долгие поездки из города в город на лошадях сказались на ее здоровье. Мы встретились с Ребеккой перед охотой в постоялом дворе, где она обо всем рассказала. Здоровье Любиши ухудшилось, поэтому я предложил свозить ее к Ольге. Как видишь, я не прогадал, и теперь она живее всех живых. – Как она здесь оказалась? – Все просто, дорогой Элайджа. На первой остановке у нашего конюха были знакомые, которых он любезно попросил, под влиянием, конечно же, нашей любимой сестры, следовать по нашему пути. В подробности я не вдавался, но, кажется, Авдей и Беккс заранее спланировали наш маршрут и на каждой остановке оставляли письма преследователям, – развел руками Кол. Элайджа не понимал, что чувствует: толи его мучило разочарование, что Ребекка все же не послушалась советов, толи он был рад, что Любиша все же здесь, а не оставлена на произвол судьбы. Казалось, что ему дали второй шанс, услышав тяжелые думы о правильности поступка. К тому же, он мог понять поведение Ребекки: Любиша была тем лучиком света, что давно не посещал темную и тяжелую жизнь семьи Майклсон, и нахождение рядом с ней хотелось продлевать. Сестре всегда нужна была любовь и тот, кому эту любовь можно было бы дарить. Любиша достойна ее больше, чем любой неземной красавец, умеющий запросто растаптывать хрупкие женские сердца. Разочарование с сердца сняло, как рукой, когда Элайджа услышал, как засмеялась Любиша. Он поднял глаза, чтобы посмотреть, что же так рассмешило девушку. Ольга, присев на одно колено, кружила вокруг нее снежинки, время от времени оставляя их на курносом носу. Колдунья не скрывала свои способности, напротив, с гордостью использовала их, чтобы рассмешить девочку. – Полагаю, что книгу ты достал? – повернул голову Элайджа, обращаясь к стоящему рядом Колу. – Достал, – Кол облизнул губу и потер ворот своего кафтана, присматриваясь к бордовым пятнам. – Это была закрытая секция. Спасибо церкви и священникам. На охране стояли два молодца, одинаковых с лица, но мы разобрались с ними прежде, чем успели поднять тревогу. – Надеюсь, они остались живы? Иначе кража обнаружится быстрее, – Элайджа сфокусировал взгляд на пятнах. – В отличие от Басманова, я умею внушать оставаться на месте и держать язык за зубами. А искусно овладеть произношением такого приказа мне помогла Ольга. – Тогда что это за пятна? – поинтересовался Элайджа с подозрением. – Учись доверять людям, Элайджушка, – Кол произнес имя брата в манере Басманова и довольно улыбнулся. – Красное вино. Кагор. Нечего церквям иметь что-то против колдунов. Мы отпраздновали свою победу одной бутылкой из их запасов. К несчастью, заляпал ворот. Элайджа только сейчас обратил внимание на возвышающиеся купола прямо перед ними. К библиотеке была пристроена небольшая церковь. Во время путешествия Майклсоны видели куда более величественные варианты, поэтому взгляд на святое сооружение упал только после слов Кола. Элайджа усмехнулся, услышав в изречениях брата столько защиты к колдунам. Обычно, именно он старался не допускать разногласий с европейскими ведьмами и крайне уважал колдовской труд, даже помогал создавать различные артефакты. То, как снисходительно и спокойно он относился к Ольге, не стало удивлением. Пускай они не понимали речь друг друга из-за языкового барьера, но желания и понятные только им посылы они считывали без труда. После минутных переглядываний с Ольгой, Кол наконец заговорил: – Мы найдем Ребекку и отдадим ей Любишу. Клаус о ней не узнает, будь уверен, – Кол начал движение навстречу к девушкам, но остановился через шаг и повернул голову к Элайдже. – Я буду занят какое-то время. На прощание Ольга обратила взор к Элайдже и улыбнулась. Втроем они отправились окольными путями обратно на площадь. Еще несколько минут Элайджа простоял у церкви, наблюдая, как из нее без конца выходят служители и эмоционально реагируют на «ужас и бесчинство, что происходят на гуляньях». Стоило только выйти на площадь, как Элайджу потянули в хоровод. Каждый, кто наблюдал за представлением, теперь держал соседа за руку и напевал народную песнь. Там и строгие отцы, и юные раскрасневшиеся девицы, и совсем малышня. Как одно целое они двигались вокруг, то поднимая, то опуская руки. Среди мелькающих людей появилось светлое красивое лицо Аннушки. Элайджа выждал момент и поменял своих соседей. Теперь он крепко держал замерзшую ладонь Аннушки. Девушка одарила его смущенной улыбкой. Если бы чувства внутри создавали тепло, то это тепло согрело бы холодное безжизненное тело Элайджи. Он не знал, что петь. Оставалось просто погружаться в хор голосов, выделяя тот нежный, что издается по правую руку. Кто бы мог подумать, что хождение кругом может стать веселым и запоминающимся развлечением? Наверняка запомнилось оно и Клаусу, что держал за руку Варвару на другом конце хоровода. Братья переглянулись и с характерной им улыбкой кивнули друг другу. Вскоре хоровод стал разрываться охраной. Те что-то объясняли недовольным. Стоило им только объяснить причину остановки, как их хмурые лица вновь озарялись улыбками. – Давайте отойдем дальше, – Аннушка вцепилась в руку Элайджи двумя руками, – сейчас выведут медведя. Элайджа повиновался девушке и отошел на безопасное расстояние от центра. Аннушка все не убирала руки с Элайджи, боясь потеряться в отходящей толпе. Легким движением вампир поставил ее перед собой. Ему не хотелось, чтобы Аннушка получила ушибы от снующих вокруг людей, а вплотную рядом с ним было безопаснее. Элайджа терпеливо ждал, когда вокруг угомонятся и займут свои места, но общая суета продолжалась еще минут пять. Люди завыли и стали хлопать в ладоши, стоило только появится бурому медведю. На цепи, прикрепленной к металлическому ошейнику, его вел озорной Петрушка. Точно такой же, каким играла Аннушка в спектакле. Тот же наряд, лукавая улыбка и колпак, только он был человеком, а не куклой. Живым юнцом, что вел опасного зверя рядом с собой. Острые когти медведя были страшным зрелищем, как и то, что он в несколько раз был толще и сильнее Петрушки. Медведя вывели в центр под оглушительный рев толпы. Даже слова Петрушки, который продолжал отыгрывать свою роль, тонули в общем гомоне. Но ужасно тихий «ой» перед собой Элайджа услышал сразу же. Аннушка в тот же миг качнулась и упала спиной на своего спасителя, что сразу же подловил ее под мышки. – В чем дело? – осведомился Элайджа, ставя Аннушку на ноги. – Дровосек, – сдавленно прошептала девушка, поворачивая голову к вампиру. – Это мой дядя. В голубых глазах читался дикий страх за своего близкого родственника, который находился рядом с опасным зверем и, очевидно, по сюжету спектакля должен был с ним сразиться. Девушка на эмоциях сорвалась с места, в надежде спасти дядю от лапы, только что замахнувшейся на жертву. Тот час же Элайджа остановил ее со шлепком об тело прижимая к себе. – Пустите, – Аннушка наступила сапогом на ногу Элайджи, а после вцепилась зубами в удерживающую руку, но тому все было нипочем. – Стой здесь. Я ему помогу. – Внушительно прошептал Элайджа на ухо девушке, что та сразу же отпустила укушенную руку. Думать было некогда. На кону стояла жизнь человека, которого так любит Аннушка. Возможно, единственного близкого, что остался у нее. Толпа ревела и хохотала, наслаждаясь сумасшедшим и бесчеловечным развлечением. Дровосек уже лежал на окровавленной дороге, держась за располосованную когтями грудь, и со страхом пятился от надвигающегося дикого зверя. Петрушку это не волновало. Он, как и другие, завел кричалку, из которой следовала смерть Дровосеку. Элайджа приметил топор, который дали дяде Аннушки в попытке уравнять шансы на победу. По дороге к нему пришлось снять шубу, чтобы увеличить маневренность и при сражении не упасть, запутавшись из-за ее длины. Аннушка не устояла на месте. Девушка подняла с пола камни и стала прицельно бросать булыжник в голову медведя. Своим криком она также старалась отвлечь внимание бурого соперника от дяди и дать время Элайдже поднять средство сражения. Зверь завыл, когда камень прилетел ему в глаз. Теперь его внимание и ярость всецело направилась на незащищенную девушку, что причинила ему вред. Народ возмущенно закричал, считая вмешательство игрой не по правилам. Некоторые же ликовали, получив еще большее шоу, чем то, что они смели ожидать. Толпа, стоявшая радом с Аннушкой, поспешила разойтись в разные стороны. Визги и проклятия, сыпавшиеся от них, свидетельствовали о настоящем испуге за свою жизнь. Аннушка оглядывалась, пытаясь найти еще камней, но вместо этого она выхватила глиняную посуду с близстоящей лавки и отправила их в медведя. Бурый приближался быстрее, отмахиваясь лапами от предметов. Еще немного и его когти и зубы настигли бы бойкую девушку, но Элайджа с размаху отправил тупое лезвие топора в спину зверя. Оглушительный стон боли разлетелся по всей площадки, слился с восхищенным вздохом и рассеялся без следа. Лезвие застряло в толстой шкуре. В тот же миг тяжелая лапа занеслась над головой Элайджи. Он быстро сориентировался, но увернуться полностью не смог, так как с жадностью тащил за черенок в попытках забрать оружие: когти полоснули его по плечу. Гримаса боли все же застыла на лице Элайджи, но следом она сменилась ликованием. Топор поддался, и рубящим движением старший Майклсон загнал лезвие в толстую медвежью шею. Грохот, с которым медведь упал на плитку, призвал за собой тишину толпы. Элайджа в первую очередь поднял взгляд на еле дышащую от страха Аннушку, лицо которой было забрызгано кровью павшего животного. Он не знал, как выглядит сам, но наверняка не лучше, ведь теплая липкая субстанция быстро охлаждалась под его глазом, превращаясь в замерзшую алую корку. Девушке было не до обмена взглядами. Как только опасность миновала, Аннушка рванула к дяде. – Дядя Ратибор, дядя Ратибор, – окликала мужчину Аннушка, рухнув перед ним на колени. Толпа испуганно роптала, не зная, как вести себя в такой ситуации. Детей быстро отводили от мертвого медведя и переводили внимание на сладости. Петрушка опустил глаза, остолбенев от развития событий. Элайджа двинулся следом за Аннушкой. – Все в порядке, Аннушка, – прохрипел Ратибор, – небольшая царапина. Девушка сняла с себя расшитую телогрею и положила ее на грудь дяде, одобрительно ему улыбнувшись. Сразу же ее плечи опустились под тяжестью накинутой сверху шубы Элайджи, что теперь стоял над раненым. – Он, наверное, не сможет идти, – обратилась Аннушка к Элайдже, сдерживая слезы. Светлые голубые глаза глядели на небо, поверх спасителя. – Не волнуйся. Я понесу. – Элайджа присел перед Ратибором и со всей аккуратностью приподнял над землей. Тот захрипел, подавив в себе крик. Голову повернул на бок, ухом прижался к руке спасителя. – Это его медведь укусил? – сглотнула Аннушка, продолжая держать телогрею на ране, чтобы остановить кровь. Взгляд ее падал на аккуратные отверстия на шее, похожие на след от двух объемных клыков. – Возможно, – соврал Элайджа, понимая, что Ратибору все же не посчастливилось встретить Майклсонов. Стоило им только скрыться из виду, как на главной площади снова заиграла музыка, а люди продолжили торжество, словно ничего и не было.