Согрей меня своим теплом

Чем ближе Элайджа был к площади, тем больше на своем пути встречал развеселых людей. Разгоряченные праздником, а многие и водкой, они плутали по улочкам и горланили во все горло. Из домов выглядывали недовольные жители, которых беспардонно разбудили частушки неприличного содержания. Были и исключения. Те, кого намеренно утащили домой строгие жены, выглядывали на улицу и мигом подхватывали заводные мотивы. Вплоть до главной площади пьяная какофония не умолкала, а непосредственно на ней взыграла с новой силой. Пускай вся активность закончилась несколько часов назад, но народ не спешил расходиться. Компании молодых людей, что кружились вокруг накрытых полотном пустых лавок, то и дело сменялись, обновляя свой состав посетителями кабака. Таким образом, найти питейное заведение оказалось не так уж и сложно. Даже не будь на площади людей, зловоние и протоптанная тропинка с избитыми, треснутыми и надломанными камнями бы привели непосредственно к нужному месту. Элайджа не стал задерживаться и сразу же прошел внутрь. В тот же момент нахлынули воспоминания о первом посещении постоялого двора. В этом небольшом деревянном помещении находилось не менее сотни человек разом. Шум стоял невообразимый. Кто-то изо всех сил старался доказать свою правоту, надрывая жилы на шее от крика, кто-то с двух рук выпивал принесенные напитки, тихие посетители играли в кости и реагировали лишь на собственную победу или проигрыш. От ударившего в голову градуса многих потянуло в пляс, поэтому хлопки по телу, прыжки и стук по полу отдавались вибрациями. Пахло преимущественно алкоголем и соленьями для закуски. Стройными рядами стояли широкие столы из темного дуба. Чьи-то ломились от многочисленных кушаний и напитков, другие же были пусты, только кружки сменялись не переставая. На небольшом возвышении, напоминающем сцену, троица ряженых играла на балалайках, раззадоривая танцоров. Толпу обходили помощники хозяина, что на плоских деревяшках с краями, к прорезям в которых крепко привязывались ремни, носили соленые огурцы да капусту, выпивку и свежие куски хлеба. Среди такого количества человек отыскать Басманова оказалось не так-то просто. Юноша, не изменяя своим традициям, забился в самый угол. За столом, помимо Федора, сидел Авдей, зажатый с другой стороны Клаусом, а на самом краю скамьи устроился Вацлав. Конюх, уставившийся пустым взглядом вперед, интуитивно шевелил губами и шептал раз за разом одно и то же: – Иуда, – до чуткого слуха Элайджи, сосредоточенного на губах Авдея, донеслись издаваемые им звуки. На глаза Элайдже бросилось, как Басманов бесцеремонно вытягивает кровь из запястья Авдея. Стоило Федору только отстраниться, как он кинул наглую фразу, вытирая подтеки с уголка губ: – Кто из нас не Иуда, а кто Христос? Ты что ли? Глаза Авдея закатывались от потери крови, а тело наклонялось назад-вперед, тем самым балансируя, чтобы не упасть носом в стол. Вацлав нервно тряс ногой, озирался по сторонам, еле сдерживая свою надежду на то, что близсидящая компания выхватит топоры и факелы и покончат с его муками. Однако никто не обращал никакого внимания на произошедшее и не видел этого заискивающего и молящего взгляда переводчика. Зато Элайджа обратил на него должное количество внимания, когда подходил к нужному месту. Вацлав, стоило ему только узнать обладателя завораживающих карих глаз, резко качнулся корпусом и принялся рассматривать стену, отыгрывая роль заинтересованного посетителя. Элайджа пробрался через толпу танцующих, которые чуть было не заставили присоединиться к ним. Несколько мужиков узнали в нем героя, что завалил медведя, поэтому затянули к себе за стол и выпили вместе по рюмке водки. Ажиотаж вокруг Элайджи возрос: те столы, кто мог себе позволить, старались угостить первородного, другие же, и без того нищие попрошайки, безустанно смотрели за его перемещениями от компании к компании; даже хозяин заведения позволил себе угостить народную знаменитость пирожками с яйцом и капустой. Элайджу потянули бы и дальше, привлекая к диалогам о сражении и к азартным играм, но вовремя вмешался Клаус. Приобняв одной рукой за шею старшего брата, одной только улыбкой, больше похожей на угрожающий оскал, он отогнал всю образовавшуюся вокруг толпу и утащил к занятому столу. – Никогда не видел, чтобы ты так наслаждался компанией восхваляющих тебя пьяниц, – посмеялся Клаус, разглядывая профиль брата. – Ни о каком наслаждении не было речи. Банальное уважение. Это довольно мило с их стороны. Не имея достаточного количества денег, они все равно стараются произвести впечатление гостеприимства и восхищения. К тому же, пока я добирался с раненым, уже разошлись слухи о его кончине по разным причинам. Своим высказыванием истины я порождаю новые слухи, обеляющие репутацию Аннушки и ее дяди. И, правда, во время угощения, не обошлось без вопросов об участи Ратибора. Многие нашли удовольствие в том, чтобы отчитать Аннушку в связи с черной магией, растрактовали ее жизнь, как череду неудач, вызванную проклятием. Во всех россказнях Ратибор уже был мертв. Отличались лишь обстоятельства его смерти: кто тараторил, что во всем виноват медведь, который разодрал его прямо на площади, что кишки разлетелись в разные стороны и «даже я попал под раздачу – кровищу из брюха мне на лицо», на перебой сообщали, что Ратибор погиб на руках Элайджи, кто-то вещал, что умерли прямо на пороге церкви, потому как в царство Божие не захотели его принимать. На каждую сплетню приходилось рассказывать истину, которая не была так интересна и красочна, как выдуманная драматичная история. Все же Элайдже, как очевидцу, верили, хоть и хмурились да кривили губы. Складывалось впечатление, что Аннушку не слишком жалуют. Находили козла отпущения в образовавшейся ситуации: на Ольгу ругаться у них язык не поднимался, уж слишком многое для деревенских жителей сделала ее бабушка, а вот невинная Аннушка, близкая подруга темной колдуньи, не обладающая никакими полезными умениями, попадала под гнет. Вместе с тем не забывали перемыть кости Ратибору, что в свои года был все без жены и детей, а теперь уж и совсем головой тронулся – с медведем тягаться задумал. Элайджу встретили хищные глаза Басманова. Тот сидел в середине стола, расположив руки на спинках лавки и улыбался во все зубы, приветствуя долгожданного гостя. – А вот и наш народный герой, победитель Бурого, медведевержец Элайджа Майклсон, – не сводя голубых глаз с подходящего скандировал Федор с привычными нотками иронии. – Басманов. Плут и шут, – кивнул Элайджа не предавая должного внимания вызывающему поведению. Братья расположились на одной скамье. Авдей все еще, словно под гипнозом, колыхался, как осина на ветру, а Вацлав с украдкой взглянул на присоединившегося вампира и вернулся к рассматриванию щелей на стене. В тот же миг хозяин принес всем по кружке кваса и откланялся, предупредив, что все это за его счет. Басманов хитро осмотрел Элайджу: – Действительно зрелищное сражение. С некой доли драмы: предостерег милую девушку от свирепости медведя, – слова сочились желчью и ревностью, уловить которую мог даже совершенно не эмпатичный человек. – Которую инициировал ты, не так ли, Басманов? – терпеть долго наглость юноши и выжидать удобного момента для вопроса Элайджа не собирался, поэтому выпалил обвинение сразу. Вацлав встрепенулся, стоило ему почувствовать на спине широкую руку Элайджи. С тяжелым вздохом он отвлекся от своего занятия и посмотрел на обоих собеседников. Если Басманов застыл в нетерпеливом ожидании, заискивающе поглядывая на братьев, то Элайджа был суров и хмур и взгляд его оставался лишь на переводчике. Вацлав выполнил свою задачу и решил, что теперь предстоит серьезный разговор и отвлечься от него не получится. Ругая себя, что не научил вампира достаточному количеству слов для самостоятельной коммуникации, переводчик увидел, как вопрос Элайджи застал врасплох Федора. – А я думал, что паранойей тут страдает Клаус, – попытался отшутиться Басманов, понимая, что ходит по тонкому лезвию, под которым острые клыки. – Забываешься, Федора. Тебе никто не позволял обсуждать кто и чем страдает в моей семье, – в той же манере заметил Клаус, применив после свою улыбку «любезной угрозы». – Расслабься, Элайджушка, выпей кваску, – Басманов пододвигал кружку к нему кружку, включив настоящего подхалима. В момент раздался стук – Элайджа вжал ладонь Басманова в стол. Клаус удивленно вскинул брови, не ожидая такой резкости от сдержанного брата. Предчувствуя интересное шоу, он подтянул себе квас и стал цедить, наслаждаясь интересным хлебным вкусом. Федор судорожно потянул на себя руку, но мертвая хватка Элайджи не позволила ее вытянуть. Старший Майклсон приблизился к задержанному: – Отвечай, Басманов, что на охоте было? Я видеть клыки на шее дядя. Ты его кусать? Ты ему внушить? – Спокойнее, Элайджа. Не я один там был, а ты сразу всех собак на меня спускаешь. Уж не уверен, что сир ему чего не приказал, – Басманов вновь предпринял попытку убрать руку, а вот близость с лицом Элайджи вовсе не смущала, лишь бы оно не было настолько угрожающее. – На сира клевещешь? – резко бросил Элайджа и не думая ни секунды, забрал с руки дневное кольцо. – Элайджушка, – ужом взвился Басманов, глядя, как старший Майклсон прячет кольцо, – не гневись, дорогой. На все есть причины. – Тогда я жду твои причины. И потом подумаю вернуть ли тебе кольцо, – Элайджа решил не напрягаться и не подбирать нужные слова, а вернуть Вацлава, сидящего на иголках рядом с Клаусом, к своим обязанностям переводчика. Федор выпрямился и сел в закрытую позу. Плечи его напряженно поднимались, а пальцы беспокойно стучали по столу. Взгляд блуждал от брата к брату. Чтобы набраться смелости, которая куда-то испарилась в этот момент, Басманов сделал несколько больших глотков и выдохнул. – Ох, Элайджа, непутевого переводчика нашел, а политика взять к вам в компанию и не подумал. А стоило бы знать, что происходит в стране, в которой ты решил спрятаться. И найти себе пару, – ревностно вставил Басманов после нескольких секунд молчания, сделал глоток и продолжил. – Все хотят хорошей жизни, тут дураком быть не нужно. А лучшая жизнь где? При дворе, где все условия. У коленях Государя нашего Ивана, так скажу вам. И бояре пригрелись там, клещами не отцепить. – Ближе к делу, Басманов, – поторопил Элайджа, почувствовав во всех высказываниях личные переживания, которые сейчас касались его в меньшей степени. – Бояре, Элайджа, это и есть то, что ближе к делу! – вскрикнул Федор, выплескивая все свое негодование. – Этот ее дядя – настоящая проблема, которую пришлось устранять срочно. Прежде, чем он устранит меня. – Потому что ты, Федора, проблема побольше, – хмыкнул Клаус и сделал глоток. – Хитрец, каких поискать. Женился на боярской дочке и мысли свои толкать стал. Может и правильные, только невыгодные для меня. И к нему, что удивительно, прислушивались! Какой вздор! – Удержаться на месте любой ценой, – заключил Элайджа, понимая, что от Федора это и стоит ожидать. – Не только на месте. Удержать свою голову на плечах – вот, что было важно. И мне пришлось действовать, не обессудь. Мне и еще нескольким, кому не нравилось их шаткое положение. С женой разобрались быстро. Благо, он еще ее не осеменил, а то бояре уж слишком жалкие: им не хотелось руки об дитя пачкать. Ха, смешно! Сложилось все прекрасно, однако он не глупец и сразу понял, что к чему. Была у него слабость, что пришлось использовать – племянница. Своих детей не было, вот он и сюсюкался с дочерью брата. Из Москвы их выпроводил, как только средства появились, да спрятал, переживая за рычаги воздействия. Но от меня и моих друзей ничего не спрятать. – И поэтому вы убили его брата? – Элайджа возмущенно покачал головой, не обращаясь толком к Басманову. Больше это было на утверждение. – Конечно. Анна осталась сиротой, и он не вынесет даже мысли о том, что она одна и так далеко от него. Поэтому поскакал сразу к ней, как только дошли новости. – И почему бы ему не вернуться с ней? – решил осведомиться Клаус, слушая эту историю крайне поверхностно. – А ты бы вернулся, зная, что все это подстроено большим количеством влиятельных людей, что хотят тебя изжить? И подверг бы свою любимую племянницу опасности, которая окружает его в Москве?– Басманов кровожадно улыбался, рассказывая о своих ужасных действиях. – Вернулся. Чтобы отомстить, – Клаус пожал плечами, будто этот вопрос не имел никакого другого ответа. – А он и не вампир. Да и гнев нашего Господаря опасен, как раскаленное лезвие ножа, а когда советники сбегают, так уж и голову с плеч без разбору, чтобы возвращаться. Знал я сразу, что не сунется он к Москве больше. Попросту жития там больше не будет: жена мертва, бояре в сговоре, а что уж говорить о его тесте, так тот с него кожу живьем спустить хотел, что дочку не уберег. Говорил он ей, Федор Михайлович, мол, выходи за чужестранцев. Там и литовские князья, и бароны всякие, а она воспротивилась и за Ратибора выскочила, сердце его доброе восхваляла, молила батю на благословение, так ведь жить без него не могла. Сдался он, кривя губы, так и венчались. – Вот уж ты продумал, чтоб путей отхода не было. А история с отцом Аннушки, мужем ее? Твоих рук дело, Басманов? А ведь она-то думает, что их деревом придавило! – Элайджа сверлил Федора тяжелым взглядом исподлобья, пока в руке крутил кольцо, сдерживая навязчивое желание его уничтожить. – И правильно думает. Расплющило, что отскребать твоей Аннушке пришлось. И руки я свои не пачкал, – спокойно объявил Басманов и откусил румяный пирожок, показывая полное безразличие к той беде, о которой вещает. – Людей своих отправил. Они их и привязали к дереву, а потом срубили и все, пиши пропало. Веревку-то потом забрали, авось, несчастный случай все это. Всяк в жизни случается, когда твоя соседка – черная ведьма да бабка целительница. Повисла тишина. За столом никто и слова не вымолвил, когда Вацлав закончил переводить ночное откровение Басманова. Элайджа все прокручивал в голове, как девушка лишилась всех близких только лишь от боярских распрей, от алчности людей, неготовых прощаться с теплым местечком. Как повернулась бы жизнь, не будь Басманов столь жесток и опасен, не строй он козни за спинами порядочных людей, чьи мысли отличаются от его мировосприятия? Хитрец, что готов изжить каждого, кто встанет на его пути, насадить голову на пику и расхохотаться в голос от собственной победы, теперь уминал пирог и с холодной улыбкой рассматривал лица братьев. Клауса ситуация не трогала вовсе. Аннушка его интересовала лишь, как объект, к которому Элайджа все присматривается. И все же от слов Басманова ревность закипала и в Клаусе, ведь делить с кем-то старшего брата он бы не намерен. Приходилось присматриваться к тем эмоциям, что выражал Элайджа, чтобы определить действительно ли какая-то русская девчонка может стать помехой в отношениях. – И все же ты ответил не на все вопросы, – вернулся к разговору Элайджа, сцепив ладони в замок. – Ты внушил Ратибору сразиться с медведем? – Да брось, так уж я прямо не говорил. Приказал, чтоб на подвиги отправлялся, а уж бурого он сам выбрал. Что мне на руку, признаться честно. Уж если бы ты, Элайджушка, не вмешался, то медведь непременно накрутил бы его органы себе на когти, – расхохотался Басманов, постукивая ладонью по столу, словно в припадке. – Подвиги, Басманов? – Элайджа остановил Федора, вжав с хрустом того в спинку скамьи. Глаза старшего вампира словно горели от раздражения и желания закончить это торжествование безумия. – Подвиги-подвиги, – прошипел сквозь стиснутые зубы Басманов и уставился прямиком в уничтожающий взгляд Элайджи. – Я бы убил его. Выпил все до малейшей капли, растягивая это удовольствие. Смотрел бы, как угасает его жизнь. Ты же видел, как тухнут глаза твоей жертвы, стоит почувствовать им присутствие Смерти? А когда это твой враг, вся процессия превращается в ликование, Элайджа. Вам ли, Майклсоным, не знать. Я уже услышал достаточно историй про вашу семью, чтобы понять, что не так уж и сильно мы отличаемся. – Басманов то и дело опускал взгляд к губам Элайджи, что дрожали от все более и более безумного поведения юноши и от той информации, что злобно цедил он сквозь зубы. И вновь Федор поднимался к кариму взгляду, упиваясь теми эмоциями, что он вызывает в спокойном и рассудительном вампире. – Я бы сделал это с великим удовольствием, вот только мне помешали. Глупый народец, которому ночами не сидится дома! Услышали крики, повыхватывали топоры и выскочили со двора. Ха-ха, спасители. Мы бы их всех там и похоронили, только братья твои решили, что на сегодня достаточно. Не хотели еще большую шумиху поднимать и сплетни порождать, чтоб спохватившись не рвать когти с нагретого местечка. Пришлось его отпустить, да дал я ему наказ, чтоб бабу себе нашел да на подвиги выдвинулся. С иронией, конечно! Как пожелание случайно выжившему, чтобы его жизнь стала интереснее, чем подтирание слез племянницы. Так ведь внушение получилось, впервые. Вот и побрел он. И потрахался, и медведя завалил. – А ты откуда знаешь, Федора? – посмеялся Клаус, знатно развеселившись от такой искренней пламенной речи Басманова и до смешного детской обиды на прекращение охоты в самый неподходящий момент. – Да я над ними свечку держал, – отшутился Басманов, но увидев растерянные взгляды братьев добавил, – знаю я и все тут. Без моего ведома мало, что происходит. Элайджа отпустил юношу и вернулся на свое место, притянув кружку с квасом и выпив ее залпом. В горле першило от речей Басманова, голова шла кругом от той информации, что он словно выплюнул в душу. Осознание, что его обращение было серьезной ошибкой, вновь подкрепилось неопровержимыми аргументами. Сквозь переполох в голове и шум в ушах Элайджа все же расслышал, как Басманов продолжает забавляться: – Хорошее шоу вышло. С кремлевских стен открывался незабываемый вид. А как потом на кулачных боях морды молотили. Жаль, Клаус, тебя там не было. Все пропустил. Диалог разносился неосязаемым туманом, что окутывает со всех сторон. Горланили за спиной, шептались у уха, возились будто бы у самых ног. Уловить четкие фразы не удавалось. Все смешивалось в одно абсурдное предложение, сочетающее в себе все темы, которые обсуждались в кабаке. Некоторые столы становились рассадником злословных сплетен. Незнакомые голоса молвили о смертях, рассказывали о странных зверях, что поселились в этих лесах. «Клыки», – это слово резало слух, перебивая вереницу потоков бессмысленных разговоров. Этот шум становился невыносимым препятствием, вставшим на пути серьезных мыслей Элайджи. Оставались еще вопросы, что необходимо было задать Басманову, чтобы все встало на свои места. – И ваш Господарь не отправил за Ратибором своих людей? Раз это побег и предательство, – решил осведомиться Элайджа перед тем, как покинуть заведение. – А, по-вашему, что я здесь делаю? – эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Басманов здесь, чтобы убить Ратибора. Убить дядю понравившейся девушки. Того, без кого она останется сиротой. Бывшего боярина, чья любовь к племяннице больше, чем любовь к посту и хорошему месту. Невыносимая мысль поселилась в голове Элайджи.