Согрей меня своим теплом

Петляние мыслей Элайджи уходило все дальше и дальше. Вспоминались времена, когда на его плечи ложились тяжелые выборы. Девушки нередко становились причиной, из-за которой братья портили отношения, переживали ругань и теплили в себе горький ком обид, однако без влюбленностей их жизнь была бы совершенно темной. Вспомнить только, как на пути крепких братских отношений повстречалась француженка, гарантирующая погибель «Всегда и навечно». Аврора де Мартель, что пленила своим обаянием и толикой безумия любимого брата Элайджи. Мысли уносились все дальше и утыкались в очередную дверцу на крепком замке, за которой прятались болезненные воспоминания. Катерина Петрова. Та, что была копией первой любви братьев. И снова рана на сердце, кровоточащая и по сей день. Элайджа готов был спасти Катерину Петрову от жестокой идеи Клауса, прекрасно понимая, что ритуал значит для брата. Кровавые сцены расправы над семьей Петровой появились перед глазами и понеслись разрушительным вихрем. Темные вены под глазами, устрашающий взгляд в никуда – могло бы испугать каждого, кто подошел к шумному отдаленному столику. Все возвращалось к Аннушке и ее дяде, участь которого могла стать ничуть не лучше судьбы Петровых. С прохождением таких жизненных перипетий, жестоких испытаний сердце черствеет, а в голове возникают вопросы, касательные дальнейших действий. Элайджа, спасая Аннушку в первый раз, уже взял ответственность за ее жизнь. А вызвавшись помочь дяде, подкрепил свои намерения. Действуя по наитию, руководствуясь лишь желанием помочь этой девушке, он ввязывался все больше в семейные проблемы. Теперь очередной выбор, что свалился на плечи. Совесть не позволяла отвернуться от ситуации, от угрозы смерти невинного человека, но стоило ли вставать на пути выдумок Басманова, брать на себя ответственность за жизнь Ратибора. Одна осечка – и очередная рана на сердце и терзания. Главная задача Элайджи заключалась совершенно не в том, чтобы быть благородным спасителем для людей. Он должен быть им для собственного брата. Голос Клауса вытащил Элайджу из глубокой задумчивости. Неизвестно, сколько за тяжелой думой прошло времени. Вокруг заполненные столы заметно поредели. Оставались лишь знатные кутилы, чья жизнь необременена никакими проблемами. Они все затягивали народные песни и принимались плясать, еле удерживая себя на ногах. Клевали носом утомленные соседи, но стоило заслышать узнаваемый ритм, как они поднимали головы и подпевали, хлопали, как ни в чем не бывало. Хозяин кабака все посматривал на них, очевидно раздумывая, когда же этот балаган вдоволь напьется и утанцует куда-нибудь подальше. Разошлись все игроки-азартники, не встречались больше помощники с подносами. Перевалила середина ночи. Скоро первые петухи во все горло оповестят, что пора вставать. Элайджа осмотрел и численность своего стола. Все также во главе восседал Федор. Он не смыкал глаз, продолжая любоваться чертами Элайджи и его замешательством. Самодовольство излучалось во все концы. Юноша все грел сладостное наслаждения от эмоций первородного, что вызвал он одним своим рассказом. Вацлав успевал переводить последнюю фразу, что адресовал Клаус одному из собеседников. Там был и Авдей. Больно он поменялся с того времени, что Элайджа глядел на него. Теперь лицо конюха горело огнем: раскраснелись щеки, опух нос, а глаза блестели радостным блаженством. Причина тому стояла на столе – несколько стопок водки. Действенная тактика, что даже самого застенчивого делала говорливым, если, конечно, раньше этого он не рухнет без задних ног от усталости и разморившего тепла тела. Авдей говорил без остановки со счастливой улыбкой, будто бы только-только дорвался до приятной компании и выбрался из серых будней. Неприятное покалывание добралось до Элайджи, как только разум его посветлел, а мысли остались далеко позади. Осознание пришло позже, чем лицо Клауса с удивления перескочило на эмоцию метания гроз и молний. Случилось то, что хотелось бы отсрочить – Авдей за пьяными речами проговорился о Ребекке и Любише. Конец предложения, переводимого Вацлавом, воспринимался и Элайджей. – …Ну, а как уж устоять, когда глаза ее прямо-таки тебе в душу смотрят! И поддался, будто и выбора не было. И дело с концом, – оправдывался Авдей, наблюдая, как брови Клауса сдвигаются и хмурятся от сведений. – Так значит, из деревни той девчонку за нами и возили? – Клаус постукивал пальцами по столу, взгляд его был сосредоточен. – А куда ее девать-то? Оставить? Так это ж совести нет, коль сиротой малютку определять. Всяк случается, но сердце иметь нужно. И вот у вашей сестры сердце есть. Большое и пламенное, – теплота, с которой отзывался о Ребекке Авдей, подкупала. Клаус поглядел на Элайджу, посылая знакомый брату взгляд. Он не означал ничего хорошего. Еще несколько вопросов и он сорвется с места, поднимет клич по всей деревне в попытках отыскать предательницу. Ослушаться наказа братьев, поступить по собственному желанию, чтобы достичь желаемого, – это своеволие было характерно для сестры. И все же было что-то мягкое в улыбке Клауса. То, от чего Элайджа слегка выдохнул, решив, что ситуация могла быть серьезнее. – Не серчайте, милсдарь, – добавил Авдей от затянувшегося молчания. – Любиша девочка, каких свет не видывал. Говорила мне, мол, дядь Авдей, а расскажи-ка мне сказочку. Начинал я, а заканчивала она. Все сказки знает, обо всем расскажет, все рассудит. Намерение слушать россказни конюха иссякло быстро. Все, что нужно было Клаусу, он уже выпалил. Перебив восхищение сиротой, он вызнал, где сейчас скрывается Ребекка, а в следующий миг – и след простыл. Элайджа бросился за братом, на ходу запахивая шубу. – Никлаус, брат, не горячись, – осторожно останавливал от импульсивных действий Элайджа. Однако Клаус шел вперед, вышагивая целеустремленным широким шагом, преодолевая расстояние с высокой скоростью. О своем приходе он оповестил Ребекку пронзительным криком ее имени, что эхом разлетелся по всей деревне, спугнул нерадивых ворон, которым от страха пришлось улететь прочь. Стоило добраться до нужной избы, как деревянная дверь подверглась злостному стуку. Клаус, не жалея рук, ломился внутрь, выстукивая, словно по барабану. Внутри отчетливо слышалось шевеление, тихий голосок напуганной Любиши и успокаивающее пение Ребекки. – Открывай, я знаю, что ты здесь, Ребекка! – Клаус не прекращал ломать дверь, дергать за ручку в попытках сломать металлический крючок. – Ник, уходи, мы поговорим с тобой утром! – было похоже, что Ребекка и сама напугана не меньше девочки, но старалась не потерять самообладание и держала голос ровно, переходя на приказные ноты. – Если ты не выйдешь сейчас же, то утром же увидишь, что бывает, когда ослушиваешься братьев дважды! Это была не просьба, Ребекка! – повышенные тона разносились по улицам, эхом грохотали между домами, сливались со звуками ломающегося дерева, что под натиском первородного было не в силах удержаться. – Никлаус, обо всем стоит поговорить один на один, а не ждать, пока на шум сбегутся все сплетники. Это семейная проблема, которую стоит решить семьей. Ребенок ни в чем не виноват, поэтому, будь любезен, перестань пугать ее, – командный голос Элайджи лишь больше разозлил Клауса. Когда брат не поддерживает его позицию, это становится ударом по сердцу. Клаус остановился, чтобы повернуть голову к Элайдже. Гордо запрокинув подбородок, он высматривал подвох в своем брате. Тот не выражал никакого удивления, стоял ровно и держал руки за спиной. Пожалуй, он уже в свое время продумал, как все это будет происходить, заранее подобрал слова и ожидал подобного поведения брата. – Ты знал, Элайджа? – Никлаус подобрался к Элайдже в считанные секунды и пристально наблюдал за знакомой мимикой брата, которая должна рассказать намного больше, чем ответ. – Знал. Мне сообщил Кол после ярмарки, – Элайджа был непроницаем и спокоен, смотрел лишь на брата. – И наш младший братец знал, – горько усмехнулся Клаус, покачивая головой. В другую секунду Элайджа оказался отброшен в сугроб. Клаус вцепился в ворот шубы и, приложив к действию сверхъестественные силы, отправил брата за несколько аршин. Символично было бы отломать дверь и загнать в сердце ее обломок, точно так же, как действия и ложь семьи ранят сердце Клауса. Гнев его уже было не остановить. Этот замах руки означал лишь одно – под таким ударом дверь развалится на щепки. И пускай без приглашения вампир зайти не сможет, но оказать давление на Ребекку или Любишу ему не составит труда. Металлический замочек лязгнул, и дверь со скрипом отворилась. Однако перед Клаусом оказалась не Ребекка и не Любиша, а Варвара со взглядом сродни тому, что метал первородный в кабаке. В одной руке девушка держала черенок, которым сразу же пригрозила мужчине. – Тыыы...– протянула Варвара, стараясь не потерять голову от злости и возмущения. – Приехал в нашу страну, в наш город, стоишь и колотишь мою дверь, желая ворваться ко мне в дом посреди ночи! Светлые распущенные волосы, достигающие поясницы, колыхались на ветру. Грудь быстро вздымалась от того, как перехватывали ее дыхание эмоции. Ночная сорочка, сшитая самостоятельно, была тонка и легка, поэтому ветер подхватывал ее полы и поднимал до колена. Поверх был мужской тулуп, что девушка накинула на скорую руку. Клаус опешил на пару секунд от явившейся персоны, да в таком виде, что даже иностранцу понятно – такое может видеть лишь законный муж. – Отойди, Варвара, не испытывай мое доброе расположение к тебе, – процедил Клаус сквозь зубы, заглядывая за спину в чуть приоткрытую щелочку. – Если ты мне угрожаешь, Клаус, то дорога в постоялый двор тебе закрыта! И ко мне дорога закрыта. Ясно тебе? – девушка подошла вплотную и цедила каждое слово, подобно вампиру. Элайджа поднялся с сугроба, медленно приходя в себя. Вся шуба была покрыта снегом, комья зацепились за спину, на волосах остались снежинки. Нервы натянулись, как струна. Не хватало еще, чтобы Клаус в порыве неконтролируемой агрессии покончил и с Варварой. Стук удара об дверь застал Элайджу врасплох. Остановившись у самых ступеней, он поднял голову, где обнаружил, как пальцы Клауса сжимаются на горле девушки, прижатой к двери. От нехватки кислорода черенок выпадает из разжатой ладони и скатывается вниз, ударяясь об каждый порожек. Хриплые вздохи вырываются изо рта Варвары, а свободная рука в слабых попытках оттягивает от себя мертвую хватку Клауса. – Никлаус! – звонко крикнул Элайджа, оттягивая того за ворот. – Ты безрассуден и взбешен. Мы не сообщили тебе эту новость. Варвара здесь не виновата. Старший брат перехватил руку Клауса и встал между ним и девушкой, придерживая на расстоянии друг от друга. Варвара переминается с ноги на ногу, пока ее босые ноги касаются бодрящего снега. Страх заставил очнуться быстрее, чем замерзающие ступни. Девушка быстро моргала, пряча между ресниц свои слезы. Слабость даже в такой серьезный момент не могла проступить в этой непоколебимой и сильной личности. Она шмыгала носом и смотрела исподлобья на то, как Клаус сверлил взглядом помешавшего брата. Ладонь ее покоилась на месте, где остались синяки от крепкой хватки. Плечи содрогались от одного только вида ранее симпатичного мужчины. – Ты сейчас же отправляешься в постоялый двор, Никлаус, – Элайджа держал брата за ворот и смотрел исключительно в глаза, словно отчитывал провинившегося котенка. – Остаток ночи сон, как и полагается. Я долго не задержусь, поэтому не стоит сворачивать со знакомой дороги. Утром к нам подойдет Ребекка, и мы все обсудим. – Твои внушения, брат, на меня не работают. Но расстроенный, обиженный взгляд все же тронул первородного, что отрицания слов Элайджи и его указов прекратились. Клаус замолчал, прислушиваясь к чувствам, что его переполняют. Он и не заметил, как рука брата отпустила ворот. Варвара отвернулась от взгляда Никлауса, тая в себе страшную обиду за импульсивный взрыв. Ночь заканчивалась на ужасной ноте. Не светила даже луна. Небо заполонило тучами, которые предвещали снегопад. Ветер становился все сильнее. Трепал по всклокоченным волосам, поднимал сорочку Варвары и шубу Элайджи. Мороз стоял страшный. Ветви деревьев и кустов обросли перьями инея. – Варвара, – решился Клаус начать свою тираду с объяснением своих поступков, но та не захотела его слушать и спряталась в избу, что стала непреступной крепостью для Ребекки и Любиши. Сочувственный взгляд Элайджи было последним, что увидел Клаус, прежде чем отправиться в постоялый двор, следуя указанию брата. Как повернулась бы эта ночь, не будь рядом с ним Элайджи? Убил бы он Варвару, чей печальный взгляд теперь стоял перед глазами? Перешел бы он черту, всадил бы доску от двери в сердце брата, лишь бы усмирить свое недовольство поступком сестры? Теперь оставалось добраться без приключений и переспать с мыслями о том, какие ошибки предотвратил самый благородный Майклсон.