Согрей меня своим теплом

Надрывное пение петухов этим утром разнеслось по деревне лишь эхом, что гнал прочь порывистый ветер. Не будили постояльцы, которым нужно было добраться лишь до койки, а ее местонахождение после насыщенной ночи не столь важно. Помешать сну мог лишь холод, что стоял в одинокой комнатушке. Тепло печи не доходило до отдаленной обители Майклсонов. И все же, даже этот аспект был не столь важен, ведь вампиры не чувствуют ни толики пугающего мороза. Приятная, умиротворенная тишина, которую можно назвать не иначе, как чудо, так редко посещающее это заведение, теперь берегла сон братьев. Клаус вертелся во сне. Каждодневный страх становился сюжетом ночного кошмара раз за разом. Его всегда опоясывал ужас, что заставлял столбенеть, немым взором рассматривая, как ненавистный силуэт приобретает четкие черты Майкла, охотника и палача, что несомненно избавит и без того темный мир от присутствия зла. Сердце вырывалось из груди, словно желало избежать уготовленной участи. Каждый судорожный толчок предпринимал попытку проломить ребра. Однако кол из белого дуба всегда достигал своей цели. Под крики, что морально избивали ничуть не хуже сбивающих с ног ударов, Майкл завершал начатое. Улыбка истинного удовлетворения, жестокого победителя, застывала на окровавленном от бойни лице. Палач с упоением любовался, как все тело «проклятья рода» приобретает мертвенно-серый оттенок, как вены ажурными узорами расползаются к лицу, и как увядает жизнь в глазах отродья. Сколько бы ни шло сражение, сколько бы Клаус ни давал отпор, ни швырял Майкла с особой озлобленностью в стену, ни выбивал кол из его цепких рук, каждый раз шансы на победу становились равны нулю. Вокруг все погружалось в тень. То, что ранее было знакомой местностью, немедленно становилось окровавленной скотобойней, где для полного соответствия не хватало лишь пней с отрубленными свиными головами. Порой сознание входило в особый азарт, и прежде, чем Майкл добирался до Клауса, от его топора отлетали головы Элайджи, Ребекки и Кола. Брызги крови становились ручьями, которые петлянием своим достигали ног последнего живого монстра. Алые капли оставались на губах, награждая перед смертью излюбленной субстанцией, но не неизвестной жертвы, чья жизнь не имела никакого значения, а любимого брата. Ценного родственника, чья отрубленная голова с устремленным вперед пустым взглядом, лежала вдали от тела. Этим утром был тот случай, когда сознанию недостаточно напугать расправой лишь над Клаусом, но и казнь остальной семьи уже казалась избитой пыткой. По еле торчащим из снега покатистым крышам, по зарослям высоких елей на горизонте, по отдаленному еле знакомому говору можно было понять, что это не родные просторы, а временное пристанище. Место, в котором только-только обосновались Майклсоны, теперь должно вспыхнуть, как зараженный чумой город. И Майкл, что проплыл весь этот долгий путь и отыскал детей, словно это была лишь любимая русская забава – охота, сам поднесет факел к ветхим деревянным домишкам. Каждый шаг за спиной Клауса становился все громче и громче. Хруст снега больше напоминал треск, с которым ломаются кости. Всю мрачную атмосферу поддерживала огромная, круглая луна, какую можно увидеть лишь во время полнолуния. Ее свечение серебрило пушистый снег, в котором Клаус увяз по колено. Маленькие серебряные светлячки будто бы окружали со всех сторон. Изредка падали снежные хлопья, чарующе кружась в вальсе до тех пор, пока мягко не приземлялись на свежий слой. Спереди виднелось заснеженное возвышение, небольшой горб сразу после просторных полей. На вершине неожиданно появилось очертание человека со слабым, туманным огнем в руке. Силуэт стал быстро скатываться вниз, торопливо перебирать ногами, стараясь как можно реже проваливаться в сугробы. От его приближения не веяло страхом, но сердце все же стучало быстрее. Тяжелые шаги за спиной теперь в меньшей мере волновали Клауса, ведь его внимание всецело поглотили развевающиеся от бега распущенные волосы, что наверняка достанут до поясницы. Расстояние потихоньку сокращалось, а между тем девушку становилось видно все лучше и лучше. В догадках теряться не пришлось, ведь только огонек подсветил лицо, так сразу можно было сказать лишь одно – это бежит Варвара. Девушка спешила отнюдь не отомстить за тот ужас, что овладел ей, когда пальцы Клауса сжимали ее шею, а, напротив, не иначе, как обнять или самой прижаться к его груди. И ошибиться было нельзя, ведь Варвара расплылась в улыбке, а в светло-голубых глазах читался тот блеск, что излучает человек, когда все преграды остаются позади и до безоговорочного счастья не хватает лишь объятия. Варвара была легка и неуловима. Ее не обременяла тяжелая шуба и меховая шапка, на ногах не было промокших валенок, даже вязаные рукавицы не закрывали ее рук. Сорочка – только и всего было на девушке. Небесного цвета, из тонкой ткани, рукава, плечи и горловина которой были украшены белой вышивкой. Улыбка Варвары завораживала и заражала. Клаус умел искренне улыбаться. Даже сложности в жизни, привившие жестокость, поступки родителей, что сделали из него монстра, – все это не могло отнять того, как он может одарить приятной улыбкой понравившуюся девушку. Масляная лампа излучала все больше света, озаряла румянец Варвары и делала блеск глаз и снежинок на волосах еще более привлекательным. Огонь, спрятанный от холода и ветра в керамический сосуд, разгорался все сильнее, когда между Клаусом и Варварой оставались считанные шаги. Нога Варвары погрязла в снег по колено, стоило только Клаусу протянуть руку ей навстречу. Он хотел было шагнуть вперед, но снежные оковы не позволили сделать ни толчка вперед. Кончики пальцев коснулись локтя Варвары, а после зацепились за приятную ткань сорочки, чтобы вызволить девушку из природного капкана. Ей удалось сделать несколько шагов вперед, прежде чем окончательно потерять равновесие. Под ногами быстро приминался снег, легкая ледяная корка рушилась от поступи. Варвара рухнула на грудь Клауса и как можно быстрее, чтобы и не упасть на колени, обхватила его шею. Рефлекторно, спасая от падения, Клаус стиснул в руках ткань на талии Варвары и потянул вверх. От натяжения сорочка проскользила по бедрам, все сильнее и сильнее обнажая недоступные ранее икры, колени и все, что находилось выше. Ночная одежда плотно прилегла к ягодицам самыми полами, тем самым остановив обнажение. Варвара упоенно заглядывала в глаза спасителя, что оберегает от падения. Ей приходилось чуть запрокидывать голову, тянуться ближе к его лицу. Она, должно быть, уже чувствовала дыхание Клауса, – так близко они теперь находились друг к другу. Стоило бы слегка опустить голову, чтобы их губы сплелись в желанном поцелуе, но тогда бы этот сон ни при каких условиях нельзя было бы назвать кошмаром. Полная луна возбуждала Клауса все сильнее и сильнее, пробуждала его приглушенную матерью сторону оборотня. Приятное серебристое свечение теперь лишь нервировало, жгло глаза, вызывало страшные желания. Сердце, что прежде трепетало от близости к Варваре, теперь колотилось и отдавалось болью. Дыхание потеряло свой прежний ритм и превратилось в череду неровных вдохов. Волна сводящей с ума боли прошлась по телу Клауса. Он рухнул на колени, потянув за собой и Варвару. Девушка все еще держалась за него, приобнимая за шею. Сосредоточение и расчетливость – чувства, что пересиливали все остальные, когда романтика момента рушилась на глазах. Ладонь ее упокоилась на щеке Клауса, пока большой палец аккуратно и трепетно поглаживал рядом, спускаясь подушечкой ближе к губам. В попытках предостеречь панику, Варвара стала напевать колыбельную. Клаус слышал эти напевы еще на первой остановке. Тогда он с Колом вышел из избы, что погрузилась в полное умиротворение, и на краю деревни они повстречали мужичка. Тот пел колыбельную, плакал, да трепал замерзшую люльку, захлебываясь все сильнее от взгляда на безжизненное тельце внутри. Клаус покачивал головой в разные стороны, откидывая желание разорвать на кусочки любой источник шума. Новая волна боли заставила закричать и поднять голову к небу, оголяя жилы на шее. Варвара отпрянула в замешательстве и опасливо покосилась на вывернутую в суставе ногу обращающегося оборотня. Процесс начался, и даже влияние сочувственного взгляда и просьбы объяснить, что же происходит, не могли остановить превращение. Между тем тяжелый шаг за спиной ускорялся, пропорционально дыханию Клауса. Сознания хватило лишь на истошный призыв. Что есть мочи Клаус завопил «беги» и уставился светящимися желтыми глазами вперед, неопределенно взмахнув сломанной рукой. Упрашивать дважды Варвару не пришлось. Варвара ринулась вперед, задыхаясь от ужаса, что заставлял стынуть кровь в жилах. В такой ситуации любое промедление равнозначно смерти. Бескрайнее поле позади и снежные холмы далеко впереди – не лучшие места для того, чтобы беспрепятственно уносить ноги. Пока душераздирающие крики за спиной становились похожи на волчий вой, Варвара смогла добраться до подножия холма. Хотелось хотя бы одним глазком взглянуть, что происходит с Клаусом, но здравый рассудок не прекращая скандировал: «нужно бежать дальше». Биение сердца отдавалось в горле, хотелось откашляться и сплюнуть ужасный привкус железа. Эта остановка стала ошибкой; причиной, по которому существо, что раньше было Клаусом, нагнало Варвару. Сознание утрировало все детали. Искажало и переворачивало все существо Клауса, выворачивало наружу все его потаенные страхи. Волчья, дикая натура превосходила разум. Теперь Клаус наслаждался расправой над жертвой в той же мере, что и животное, нагнавшее свой ужин. Больше не оставалось чувств, которые могли бы остановить душегубство прежде, чем рот Варвары запузырится кровью и последний, предсмертный стон, клич к самому Клаусу, вырвется из еле шевелящихся губ. – Посмотри, мальчик, сколько боли ты привнес в этот мир. Сколько людей пострадали от твоих зверств?! – Майкл, чьи шаги все это время раздавались сзади, теперь положил холодное лезвие топора на сгиб шеи и плеча Клауса. – Все были бы счастливы, если бы ты, выродок, даже не родился! Клаус сидел на коленях перед охладевшим, засыпанным кровавым снегом, телом Варвары. Свет желтых глаз померк, когда трясущейся рукой он опустил веки девушки. Последний раз Клаус видел голубые глаза в цвет небесной сорочки. Пронзительная боль в сердце заставила Клауса проснуться. Ладонями он ощупал рубашку, грудь, осмотрел руки и выдохнул, когда пришел к выводу, что это всего-навсего сон. Приподнявшись с места, Клаус обнаружил, что Элайджи уже нет. Определить из комнаты, сколько времени прошло, было невозможно. Поэтому, предварительно обмакнув лицо водой из деревянного умывальника, Клаус поспешил вниз. События вчерашнего дня стали накатываться снежным шаром, стоило только достигнуть последней ступени перед главным залом. Даже вид из окна не помог определить который сейчас час. Половина окна была закрыта снегом, в другой же показывался маленький кусок небесной серости. Ближние к печи столы были заняты скучающими посетителями. Между собой они вели тихие беседы, часто зевали и оборачивались на окно с возмущенным видом. С улицы зашла заснеженная делегация из троих бравых мужчин. Кто в руках держал лопату, а кто метелку из тонких ветвей. Они потоптались на пороге, сбивая снег с валенок на половицы, а после двинули к стойке. Драгорад отобрал все инструменты труда и отправил их за стол, дабы накормить после проделанной работы. Все было размеренно, никакой спешки, будто все только-только очнулись ото сна и мучаются от головной боли. Клаус спустился со ступеней и заглянул за угол, который обычно занимали те, кто жаждал скрыться от чужих глаз. Элайджа поднял голову, отрываясь от разговора с Ребеккой, когда увидел подошедшего брата. – Мы уж хотели тебя будить, брат, – Элайджа поприветствовал Клауса кивком и ладонью указал на место рядом с собой. Клаус заметался, когда вместе с ожидаемыми двумя родственниками, он увидел сидящую рядом с Ребеккой Варвару. Хозяйка глядела в другую сторону, но чувствовала на себе взгляд мужчины. Легким движением она поправила грудь, убрала выбившуюся прядь под нарядную косынку и спокойно обернулась к Клаусу. Варвара здесь для того, чтобы все обсудить, а не бегать и прятаться, строя из себя обиженную недотрогу. Элайджа поймал на себе взгляд брата, что прищурился, размышляя мог ли он быть инициатором такой встречи. Со снисходительной улыбкой старший первородный повторил просьбу. Когда наконец все расселись, повисла тишина. Запал Клауса мигом исчез. Ругаться больше не хотелось. Если это был продуманный шаг Элайджи, то у него все получилось. Никто не спешил начинать говорить. Общее умиротворение передалось и на этот далекий стол, спрятанный за углом. Клаус подпер подбородок сжатыми в замке руками и посмотрел на Варвару, что сидела напротив. Она все так же была в рубахе с высоким воротом, скрывая от общественности признаки насилия. Поверх все тот же голубой сарафан, а на плечах светлая овечья, пошитая под жилет, что спасала от мороза и простуды. Красный нос, которым девушка шмыгала каждую минуту, не мог не привлечь внимание, как и нездоровая краснота белков. Ожидаемый результат для такого хрупкого существа, как человек. Внутри бурлило от урагана эмоций, который вызвал кошмар. Слова Майкла звучали в голове с громкостью ударов молота по металлу. – Мы собрались здесь говорить или просто рассматривать друг друга? Дипломатия, все остальное – менее радикальное, чем нападки на сестру,– это ведь твои убеждения, Элайджа? – Клаус улыбнулся, медленно поворачивая голову к брату. – Все верно. Я думаю, что нам стоит обсудить не только поступок Ребекки, но и твой ночной срыв, – серьезно подытожил Элайджа, разводя руками. Следом все сказанное он перевел для Варвары. Ребекка закатила глаза и одарила братьев натянутой улыбкой, которая гласила, что она уже готова к их нападкам. – Я всего лишь пытался достучаться до здравого смысла моей сестры, – Клаус развел руками в той же манере, что и Элайджа. – Ты, Клаус, чуть не выбил дверь в мой дом, а после чуть не задушил меня, – осадила Варвара, после осознания перевода иностранной речи. – Это не обязательно было переводить, дорогой брат, – Клаус прорычал это чуть тише, после чего вновь вернул взор на Варвару. – Так вышло, что вы с дверью стали препятствием между моей заботой о сестре. Чувствовать себя обманутым, Варвара, знать, что от меня скрывали такой серьезный поступок. Мягко скажем, я был так расстроен решениями моей семьи, что попросту не мог держать это в себе. – О, Ник, просто замолчи. Тебе не понять, что такое сочувствие, – Ребекка всплеснула руками с долей обиды и возмущения во взгляде. – Зато я прекрасно понимаю, что такое оставлять прошлое в прошлом, чтобы наш старик не расправился с ними на наших же глазах! – Клаус стал заводиться, отстаивая свою точку зрения. Элайджа повременил с переводом восклика брата, решив, что не будет погружать Варвару в проблемы с отцом. – Майкл – это меньшая проблема, когда есть ты, оставивший любую надежду на счастье, самостоятельно выбирая жестокость и одиночество. Хочешь быть таким, пугать людей и быть сильным монстром, то, пожалуйста, никто тебе не запрещает! Вот только не нужно говорить мне, как поступать. Я сама буду защищать девочку, если Майкл снова даст о себе знать, – не проявляя ни грамма слабости, жестко высказалась Ребекка. Эмоции Клауса менялись на глазах. Он был уколот правдой, его злило такое отношение сестры, и он мрачнел от каждого произнесенного ей слова. Варвара не понимала ни слова, но слышала повышенные тона. Девушка то и дело поглядывала на Клауса, пытаясь предугадать следующий шаг. – Клаус, – тихо произнесла Варвара, когда тот открыл рот, чтобы достойно ответить сестре, – я чувствую, что у вас острые проблемы. Но так бишь не обсуждаете ли вы девчушку, что заставляет твою сестрицу улыбаться? А где же та твоя забота, перед которой и двери-то устоять сложно, и хозяйка не остановит? Уж глядела я на них. Сердце кровью обливалось, когда Любишка обниматься лезет, а Ребекка так и цветет. Нет детей у меня и не будет, вот оно как, но коли жизнь твоей сестре такое преподносит, так разве ж можно ее винить в том, что материнское сердце просит, душа рвется? Варвара словно исповедовалась. Столько нежных чувств, мольбы в глазах,– наружу выходило все то, что пряталось за ее излюбленной маской сильной женщины. Чтобы перевести все сказанное, Элайдже приходилось переспрашивать и узнавать значения, объясняться простыми словами, надеясь, что смысл всего сказанного дойдет и до Клауса с Ребеккой. Они сидели молча, пока длилось объяснение, даже не смотрели друг на друга, гася в себе огонь раздражения. Клаус не смел перебивать процессию, не смел выказывать еще больше неуважения к Варваре, чьи мысли уже почти сложились воедино. Не сказать, что проснувшийся материнский инстинкт в Ребекке его сильно волновал, но то, как об этом говорила Варвара, его тронуло. И те слова, которые вывалила на него Ребекка, тоже вызвали шевеления в сознании. Он и впрямь давно уже держался подальше от тех, кто мог возыметь влияние на его поступки, сердце и разум. Не хотел подпускать кого-то ближе к себе, чтобы в очередной раз не разочаровываться. Брать ответственность за чужую жизнь было невыносимо сложным решением, ведь за тобой по пятам идет монстр, которого боятся монстры, ведь самому удерживать контроль над собой не всегда под силу. Однако он здесь и сердце все так же трепещет, как во сне, когда в тишине раздается голос Варвары, а ее голубые глаза с долей ласки смотрят на него. По телу пробежали мурашки, когда прочь ушли сцены насилия в кошмаре, а на их месте теперь моменты близости и заражающая улыбка девушки. – Вчера я видел брат, какая нежность просыпается в нашей сестре, когда она находится с этим ребенком. Не скрою, что сам питаю теплые чувства к Любише. Мы не можем обособляться от всех, держаться только лишь своим «Всегда и навечно». У нас еще будут впереди сотни, тысячи лет, брат, и, прячась от своих чувств, мы не получим наслаждения, не проживем полную, насыщенную жизнь. Разочарования и ошибки? Нам их не избежать. Ошибается каждый, Никлаус, но я здесь, чтобы направлять на верный путь, чтобы помогать разбираться в промахах семьи Майклсон, – Элайджа стиснул плечо Клауса. – А ты ведь точно не хочешь прожить скучную жизнь, ведь так, Ник? – подключилась к обсуждению Ребекка. Сестра уложила ладонь на руку Клауса и крепко стиснула. – Майклсоны друг за друга готовы стоять насмерть, защищать каждого члена семьи. Неужели я не смогу оторвать кому-то голову за то, что кто-то позарился на любовь моего брата? А еще, – шепотом прибавила Ребекка, пододвигаясь ближе и заговорчески осматривая заинтересованных братьев, – мы на новом континенте, поэтому не начать новую жизнь – преступление. Взгляните на Кола, мне кажется он уже берет от этой жизни все и не унывает. – Ладно-ладно, – усмехался Клаус, – может, когда и переговорим с твоей Любишей. Вырежу ей деревянного рыцаря, быть может, девочка тоже боится бури. Ребекка благодарно посмотрела на Клауса, поднялась с лавки и заключила братьев в объятия. В этот момент она была счастлива. Элайджа продолжил разговор, в этот раз, обсуждая моменты с ярмарки. Не забывал он и про Варвару, поэтому каждый раз дублировал высказывания на другом языке. Однако в диалог девушка вливалась неохотно. Она покачивалась из стороны в сторону и уставше прикрывала глаза, касалась ладонями лба. Вскоре Варвара была вынуждена попрощаться, поскольку в постоялый двор стало заходить все больше путников, для которых нужно было обеспечивать еду. Хозяйка поднялась лавки, придерживаясь ладонями за столешницу, но в момент потеряла равновесие. Клаус ожидал подобного, поэтому с вампирской скоростью бросился ловить девушку. – Лихорадит, – заключил Элайджа, – ее бы к Ольге. Может, она, как и с Любишей, поможет. – Я знаю, где Ольга живет. Идем, скорее, Ник. – скомандовала Ребекка и двинула вперед, кивком распрощавшись с Элайджей. Клаус послушно отправился за Ребеккой. При выходе не обошлось без конфликта. Драгорад, что раньше и не переживал за жену, вдруг обратил внимание, что теперь она на руках чужеземца. – А ну-ка стой, – прорычал хозяин, выхватывая с полки бутылку, – ты куда это мою женушку умыкнуть пытаешься, кобель несчастный? – Ты бы молчал лучше. Где ночью был, защитник? То-то ты тогда о жене и не думал. – Клаус ответил незамедлительно, приблизительно представляя перевод слов. Не надеясь получить ответ на высказывание на незнакомом языке, первородный поспешил удалиться. В момент подскочил Элайджу и остановил Драгорада, что уже собирался пускаться в погоню за похитителем. – Продолжай работа, Драгорад, жена твоя у лекарь будет, – Элайджа крепко держал хозяина за плечо, пока свободной рукой вытаскивал уготовленную для расправы бутылку. Драгорад не мог противиться внушению. Он поглядел на дверь, на отобранную бутылку и продолжил работать, как и было велено. Элайджа же заплатил ему за очередную ночь в помещение и двинулся к Аннушке, надеясь, что еще застанет ее дома. Стоило выйти за порог постоялого двора, как взору открылись снежные просторы. Крыши многих домов были накрыты не то, что покрывалом, а огромными снежными шапками. К большинству избушек привалило столько снега, что ни входа, ни отверстий для окон не было видно. Еле-еле можно было различить дорожки, и то только от того, что совсем недавно здесь проезжала повозка. Выемки в сугробах говорили о попытках постояльцев выбраться из снежной ловушки. Дорога от постоялого двора была расчищена на несколько саженей вперед. Во многом это была заслуга тех работяг, что остались в теплом помещении потреблять съестную награду за труд. Элайджа добирался не менее получаса, хотя расстояние не требовало столько времени, а до Аннушкиного дома еще было идти и идти. Иногда он увязал в снег двумя ногами, по пояс проваливался в сугроб, а то и падал на спину без сапога от приложенной силы, чтобы вызволить себя из бездны. Когда Элайджа добирался до расчищенных территорий, он шел не спеша, представляя, что впереди могут ожидать еще большие преграды. Первородный уже хотел было воспользоваться своей скоростью, но по всей округе мужики стояли с лопатами. Отдыхая, они падали в снег и смеялись с прохожих, которых, стоит отметить, было не так много. Не каждый захочет уходить с насиженного места дома, хоть на главной площади все еще проходило заманчивое торжество. На перекрестке, что вел к Кремлю, Элайдже повстречался довольный Авдей и несколько его лошадей. Стоило конюху завидеть измученного знакомого сударя, как он заулыбался, оголяя все немногочисленные зубы, и стал махать рукой. Элайдже ничего не оставалось, кроме как подойти к своему знакомому. – Как рад Вас видеть, милсдарь! Уж куда вас в такую непогоду потянуло, ведь идти-то тяжко. Не уж то Вас так ярмарка наша чудесная завлекла, а? – решил поинтересоваться Авдей с легким прищуром, от которого вокруг глаз образовались морщинки. Конюх прятал нос в поднятый воротник овечьего тулупа и пританцовывал на месте от холода. – Ярмарка хороша, только если медведь людей не дерет. Но путь я держу не на ярмарка. За речку в деревня. – Ах, в деревню, так бишь, туда еще чапать и чапать. Вот что, милсдарь, а берите коня? – Авдей дернул одну черную лошадь за уздцы, показывая готовность отдать ее в тот же миг. – По нашей дружбе я и цену ниже поставлю. Вечерком-то и вернете, а, милсдарь? Ну, соглашайтесь же! Элайджа улыбнулся от лукавых попыток мужчины отдать коня в пользование и решил, что действительно удобнее будет добраться верхом, чем ползком по сугробам. Распахнув шубу и достав мешочек с деньгами, что привязан был к поясу, первородный вложил в протянутую ладонь Авдея несколько копеек. Конюх подсчитал количество монет, ошарашено взглянул на Элайджу и еще пуще расплылся в улыбке. – Не забыть мне Вашей доброты во век – это как пить дать. Вот, пожалуйте-с, это наша Ночка. Берите-берите, лошадь покладистая, уж сдружитесь Вы с ней, точно говорю. Не медля ни секунды, чтобы тот не передумал, Авдей вложил поводья, а деньги поспешил запрятать в такой же мешочек. Не удивительно, что конюх повстречался по пути к городу – хотел сделать выручку на глупцах, что не испугались погодных условий. Элайджа и не думал отказываться, а тем более забирать деньги. Он осмотрел предоставленную лошадь, а она и впрямь была хороша. Черная волнистая грива пленила своей густотой. Не отличался и массивный хвост. Темные, будто бездны, глаза безразлично всматривались в своего будущего наездника. Элайджа ловко перекинул ногу через седло и вцепился в кожаные поводья. Стоило слегка толкнуть лошадь вбок, как она направилась в нужную сторону. Авдей снял шапку и стал махать ей, провожая уважаемого человека. Действительно, проблем с лошадью не возникло. Ночка двигалась строго в нужную сторону, сама обходила препятствия в виде поваленных деревьев и сугробов выше обычного. Слегка заваливалась, когда ноги по колено проваливались под снег, но всегда выбиралась и ускоряла шаг. Затруднение произошло с мостом, когда ночка недовольно фыркала от скрипящих под копытами дощечек и мотала мордой из стороны в сторону. Элайджа успел заметить, что погода не остановила рыбаков от излюбленного занятия, поэтому на реке сидели замерзающие «комья шубы». Через время показался дом Аннушки, а вернее снежная нора, вместо привычной избушки с петухами на стене. Элайджа узнал его лишь потому, что запомнил местоположение. Сейчас никаких опознавательных знаков не было, и вокруг лишь одинаковые низкие домики-сугробы. Некоторые умудрились выбраться из заточения и уже освобождали проход внутрь, расчищали дороги вокруг, громко сетовали на ненастье. Того и гляди, с любой стороны прилетит сорвавшийся с лопаты снег и настигнет Элайджу и Ночку. Ни двери, ни окон. Аннушка бы и не смогла выбраться из ловушки. Элайджа соскочил с лошади, привязал ее поводьями к колышку деревянного забора и выпросил, – не обошлось без внушения, – лопату, чтобы поспешить вызволить девушку и ее дядю. Элайджа снял с себя шубу, повесил ее на седло. Следом засучил рукава, чтобы ничего не мешалось, и принялся копать. Куда ни глянь, всюду лежали промерзшие красные ягоды рябины. Они и привлекали проголодавшихся птиц. Элайджа работал под насмешливые щебетания снегирей и пузатых воробьев. Вскоре Элайджа услышал тщетные попытки выбить дверь. Аннушка кряхтела от натуги и боли, когда ударялась об несчастную деревяшку, но пробовала снова и снова. Она недовольно ругалась, когда из приоткрытой щели на нее валилась кучка снега. Однако от этого толку было мало. – Аннушка, давай-ка я сейчас как поднавалюсь, – кричал плечистый Ратибор, который, пожалуй, и впрямь мог своим ударом выбить дверь, но, конечно, при условии, что за ней нет снежной стены. – Дядюшка, – громко вдохнула Аннушка от возмущения, а следом выдохнула, – нет, не нужно, ты пока еще совеем слаб. – И тебе, Аннушка, не надо бить дверь. Сядь, а я отрою сам. Скоро, – вмешался Элайджа, стараясь докричаться до домочадцев. – Элайджа! – обрадовано вскрикнула Аннушка и мигом припала к двери. – Элайджа, как ты вовремя, спаситель наш! Думала, что все пропало. – Буря много снег принесла. Не волнуйся. Лошадь тебе. Уедешь на ярмарка. – Да откуда же лошадь-то? – старалась уцепиться за нить разговора довольная Аннушка. – Авдей дал. Отдам тебе, а вечером верну. На улице снег по колено. Одна не пройдешь. Простудишься, – сосредоточенно отчитывался Элайджа, отчищая показавшиеся ступени от снега. Потерявшие опору комья скатывались с крыши вниз и усложняли работу, да еще и падали на голову. Как почувствовала Аннушка, что Элайджа к двери подобрался, так снова принялась с дверью бороться. От девичьего напора и болезненных от ударов стонов брови Элайджи поползли вверх. Он уже понял, что выламыванием делу не поможешь, ведь петли напрочь заледенели; а вместе с тем и крючок, что закрывал дверь, не поддавался, – так сообщила Аннушка чуть ранее. Первородный отстукивал наледь обратной стороной черенка, когда девушка тяжело сползла по двери после громкого лязга метала. – Принеси лучше факел, да оттопи крючок и петли, – строго скомандовал Элайджа, но от скорости совершенно забыл, что говорит на родном языке. – Какой необычный, – раздался звонкий восторженный голос, а следом еще один «бум». В этот раз дверь со страшной скоростью отворилась, чуть не ударившись об Элайджу. Ужасный скрежет еле заглушал крик, с которым Аннушка вылетела из хаты. Первородный увидел, как девушка, вытянув руки вперед, почти что приземлялась на вторую ступень лестницы. Времени думать не было, поэтому Элайджа ладонью остановил направляющуюся в него дверь и, воспользовавшись скоростью вампира, оказался позади Аннушки. Руками он обвил талию девушки и резко дернул к себе, оберегая от удара лицом. Элайджа чувствовал быстрое дыхание Аннушки, которая теперь прижималась спиной к его груди. – Успел, – тихо промолвила Аннушка, еще приходя в себя от случившегося несколько секунд назад. – Успел, – повторил Элайджа, медленно отпуская руки и уходя на шаг назад. – А мне показалось, что ты на своем скомандовал дверь выбивать, вот я и того…выбила, – лучезарно улыбалась девушка, поворачиваясь к Элайдже лицом. – Крючок, вона, выбила топором. Элайджа не знал, восхищаться девушкой или негодовать от того, что та чуть не заработала рану вновь. Каждая их встреча будто бы должна закончится трагедией, но вампир то и дело уберегает от такой участи. Он снисходительно улыбнулся, посмотрев в сторону лежащего топора, и понял, что желания сердиться нет. Следом вовсе забылись все мысли об инциденте. Аннушка схватила за руку Элайджу и возмущенно ей тряхнула: – Что же ты на таком морозе без одежи? Сколько на тебе снега, ой баа…– голубые глаза мигом проскользили по промокшей насквозь рубашке. Аннушка решительно толкнула Элайджу внутрь, а сама бегом отправилась за шубой мужчины. Покорно переступив через порог, Элайджа обнаружил инструменты и для предыдущих, менее успешных, попыток отломать крючок. Там были молоты, пила и метла, все разбросано вокруг отломившейся заржавелой железки. – Что же ты стоишь, Элайджа? Ты проходи к печи, грейся. Я тебе сейчас каши наложу, а то ведь наработался, замерз, – Аннушка заботливо положила на плечи Элайджи шубу и, проскользив по его руке вниз, за ладонь потянула к печи. – Дядя Ратибор уже кашки отведал, его любимая, а сейчас тебе. Не стесняйся. Не хотелось расстраивать хозяйку своим отказом, не принимать ее искреннюю заботу, так что Элайджа сел у печи на лавку, поглядывая, как наполняется чугунный горшочек кашей. – Все, бежать мне пора, опаздываю, – заспешила проститься Аннушка, когда вручала горшок с кашей Элайдже. – Ну, Нюта, насмеши всех детишек. Уж в такую погоду им как никогда нужны веселые проделки Петрушки, – ободрял Ратибор. Вскоре Аннушка поцеловала дядю в щеки, покрытые густой светлой бородой, а он в ответ одарил ее поцелуем в лоб. Аннушка ласково взглянула на Элайджу, не ожидая, что тот решится ее проводить. Вышли на крыльцо они вдвоем, молча отправились к заскучавшей Ночке. – У нас положено девушкам в повозках ездить, а так, чтобы на лошадях, это не принято, – Аннушка задумалась и пожала плечами. – Я вот что – опаздываю. Кто мне слово против скажет? Только…как залезть мне на эту лошадь? – Подсажу тебя, – Элайджа сделал несколько шагов вперед, указал ладонью куда ставить ногу, а после поднял Аннушку в седло. – Крепко держись. – Меня дядя Ратибор возил как-то, разберусь, – уверенно заявила Аннушка, привыкая к положению в седле. – Ну, Элайджа, не скучай тут! Спасибо тебе, спаситель мой, и за дом, и за лошадь, и за дядю. И за то, что от падения спас. Последнее было сказано второпях. Аннушка поспешила вперед, не дожидаясь ответа Элайджи. Дороги местами были расчищены, поэтому не прошло и минуты, как Аннушка и Ночка скрылись в снежной дали.