Согрей меня своим теплом

В избе воцарилась гробовая тишина. Изредка слегка потрескивали тлеющие поленья внутри печи, еще реже протяжно скрипела и стучала сломанная входная дверь. Ее подхватывал несмолкающий ветер, царствующий на пустынных улочках. Давно уже не доносились громкие разговоры соседей, не стучали лопаты и не хрустел снег. Смеркалось. Мрак окутал собеседников, все еще сидящих друг напротив друга за столом. Ратибор, хоть и занимался ручным трудом, не подумал зажечь фитиль в лампадке, чтобы свергнуть образовавшуюся клубившуюся темноту. Впрочем, финальный этап изготовления саней рукоделец завершил на середине рассказа. Тогда же следовал апогей трагичности и боли в истории, толкающий к горлу ком, а к глазам – слезы. Воспоминания о недавних событиях заставили Ратибора разлить по кружкам что-то покрепче, чем рябиново-медовый напиток. Хмельные ноты во вкусе и легкий градус, ударяющий в голову, позволяли говорить ровными предложениями без тряски голоса. Наконец, бутылка опустела, подобно ее хозяину, который в очередной раз пережил смерть любимой. В темноте было сложно разглядеть, как по шелушащимся щекам катятся горячие слезы, как меркнет теплый взгляд, но представить это было под силу каждому, кто слышал сбитое дыхание при повествовании о зеленых яблоках. Ратибор, совсем уж погрузившийся в свои мысли, корябал стол дном кружки. Он крутил ее между широких ладоней в попытках занять руки. Элайджа тоже уносился вдаль от реальности хороводом переменчивых мыслей. Во главе сумасшедшего танца соображений вновь находился Басманов. Место переживания об ошибке, которую допустили Майклсоны, обратив Федора в вампира, освобождалось для серьезного решения – если не убить наглого юношу, то напугать так, чтоб все его планы не получили реализации. Перво-наперво стоило разыскать новоиспеченного вампира, пока не стало поздно. Пробиваясь через напористые волны пугающих мыслей, Элайджа отложил идею о Басманове в укромный уголок сознания, чтобы вернуться к ней в ближайшее время. Нельзя было не обратить внимания на удушающее переживание о милой девушке, что перенесла столько испытаний из-за придворных игр. Аннушка сумела стать для Элайджи ближе в считанные дни. Из-за спасения замерзающей незнакомки, он чувствовал себя ввязанным в семейные перипетии. Теперь ему известна история Ратибора и вряд ли он сможет закрыть глаза на нависающую угрозу без угрызений совести. Ратибор тяжело вздохнул, отрывая ладони от кружки. Беспокойно поерзав на лавке и посмотрев по сторонам, мужчина подался телом к столу, словно обозначая движением желание продолжить историю. Вздох оторвал Элайджу от мыслей и вернул внимание хозяину. – Повезло мне тогда страшно, Элайджа, словно у Господа на меня свои планы были. Так-то вот и не спешил меня отпускать, хоть и сознание мое помутившееся было к этому готово, – искренне признавался Ратибор, поправляя края теплого жилета. Ощущалось, как температура в избе стремительно снижается. – Скакал, как на духу тебе скажу, по старой памяти, будто бы внутри меня было что-то такое, что вело меня вперед. Как лошадь гнал помню. Дышала она, бедняга загнанная, тяжело, потом лошадиным смердело страшно, а уж позже и поскальзываться стала. Жалко животину стало, когда сознание ясное ко мне вернулось, а в тот момент думал я об Аннушке да братце, ведь иуда Басманов словами попросту не разбрасывается. Только эти мысли мне помогли обратно не свернуть к Настеньке, не порешить в печали судьбу Басманова, а после не получить от Федора Михайловича заслуженную кару. Голова гудела, в ушах шумело, а кровь так и текла по ноге, ткань штанин пропитывая, окрашивая бока светлого коня. За гриву держался, лишь бы не свалиться, телом припадал… – Ратибор поморщился, вспоминая те вспышки прошлого, что остались в памяти. – Солнце, друг мой, палило нещадно, и что уж потом было, знаю лишь с рассказов спасителей своих. Свалился я где-то на пути к Твери. В сожженной траве провалялся без сознания пару часов, пока мимо повозка не проехала. Вот там-то и был Иван Алексеевич, хороший дед, каких поискать! С мужиками они затащили меня в кузов, в тень, под натянутое полотно. Бредил, говорил Иван Алексеевич, Настеньку звал, Аннушку, а потом притих совсем, – рассказчик выдержал паузу и удостоверился, что Элайджа слушает и пытается вникнуть во все сказанное. – Оказался я в Смоленске. Иван Алексеевич меня своей дочери отвез, что лекарством занималась. Проснулся, а нога обработана и перевязана, одежда на мне чистая, травами пахну, как душистая полянка в весеннем лесу после дождя. На веревках у печи высушенные кульки с травами, а на полках – пузырьки, свечей по избе расставлено – тьма. Так я и подумал, что знахарка. Анисья – так ее звали – несколько дней ждала, пока ко мне вернется рассудок. Рассказывала, что я просыпался в эти дни, даже разговаривал, но, признаться честно, ничего из этого мне не помнится. На третий день поднялся уже самостоятельно, осмотрелся. Анисья пригласила меня на завтрак. Разговорились мы тогда. Она узнала, куда путь держу, как ранение схлопотал, а я расположен к спасительнице был, вот и ей всю историю и выложил. Мила девушка да мудра не по годам. Снарядила меня в путь, перекусов в дорогу положила, лошадь в городе взяла. Распрощались с ней на добром обещании в город вернуться, как все у меня наладится. – Возвращался ты к ней, Ратибор? – поддержал разговор Элайджа. – Так и не доехал, хоть и думал, – Ратибор почесывал бороду, размышляя над причинами. – Хорошее время, чтоб сдержать обещание твое. Басманов тебя не оставит, а так схоронишься в другом городе. Снова, получается, Анисья выходить может. – Да как же я это тут одну Аннушку оставлю? А мало ли чего? А вдруг Басманов и до нее доберется? – неодобрительно кивая головой, Ратибор стал перечислять причины, по которым не сможет покинуть дом. – За Аннушкой я сам пригляжу. Да и не маленькая она, чтоб смотреть день ото дня. За себя постоять девушка может. Топором мне грозила вначале, а потом и на медведя кинулась, сражалась, – Элайджа перебирал в голове все моменты, когда Аннушка храбрилась и показывала себя защитницей. – Стало быть, у Нюты спросить нужно, отпустит ли меня. Коли благословит на поездку, то наведаю спасительницу свою. Только гляди, Элайджа, чувствую я, что ты хороший мужик, раз ввязался в нашу историю и норовишь помочь, – Ратибор понизил голос и придвинулся ближе к Элайдже, – но если племянницу мою обидишь, то я быстро вспомню, как топором орудовать, – хозяин пригрозил пальцем перед носом собеседника, – и грозиться я по-женски не буду, а без предупреждения голову отрублю. Понял ты меня? – За племянницу свой, Ратибор, можешь не волноваться. Коли благословит твою поездка, то не упадет с нее волоска. Пригляжу, покуда не вернешься, – Элайджа говорил так четко и серьезно, глядя прямо в глаза, что сомнений в его словах возникнуть не могло. Мужчины пожали друг другу руки, словно только что заключили успешную сделку. Ратибор поежился от холода, опечаленно посмотрел на печь и пустое место, где раньше лежали поленья. Широкая ладонь его упокоилась на груди, прощупывая рану. Несложно было догадаться, что мужчина думает отправиться в лес и нарубить дров, чтобы протопить избу, но ноющая боль заставляла его морщиться и кряхтеть при движениях. Отвязавшись от ряда назойливых мыслей, Ратибор вернулся к заключительному акту в истории. – Добрался я сюда, к Аннушке, а она уже два дня как отца с мужем схоронила. Хорошо, что подружка ее, Ольга, все то время была рядом, а то захандрила бы племянница, зачахла совсем бы в одиночестве. Оказалось, что девицы вместе в лес ходили: все Аннушке странным казалось, что такая беда приключилась, хоть и видела она тела их. Рассказала мне Нюта по приезде, как в тот день сосед прибежал, в ноги кланялся, прося, чтоб она Бога побоялась, чтоб прощение просила, ведь за грехи ее начал близких забирать. Экий народ, страшатся Ольги и за связь Аннушки с ней – грехи пророчат! Тогда-то сосед и отвел в лес, показал тела, – пригорюнившись, Ратибор подпер щеку, сгорбился под грузом событий. – Изменилась она с тех пор, с каких я помню ее, Элайджа. Раньше улыбалась и смеялась, звеня, как колокольчик. Тепло на душе становилось даже в самую хмурую погоду. Дома, помнится, всегда у меня игрушки просила, а потом такие сцены показывала!.. Элайджа терпеливо выслушивал трогательное исповедование слегка захмелевшего хозяина. Все, что с трепетом рассказывал Ратибор, лишь доказывало – у него действительно нет никого важнее племянницы. Переживания Элайджи вернулись к Аннушке, поскольку она давно должна была вернуться с ярмарки. Рассказы Ратибора о неприязни к девушке из-за Ольги лишь сильнее разожгли мысли, говорящие, что не стоило отправлять ее одну на лошади к толпе сплетников и пьяниц. – Ратибор, – своим окликом Элайджа прервал поток мыслей собеседника. Первородный быстро встал со скамьи и запахнул шубу по пути к выходу, – пойду разыщу Аннушка. Темно и поздно. Я лошадь ей дал, может, чего приключилось. Ратибор в тот же миг стал собираться, превозмогая болезненные ощущения. Это заставило Элайджу остановиться у двери. – Лучше тебе остаться здесь. Аннушка может вернуться. Тогда будет нервничать, ведь хата пусто. – Заявил Элайджа, устремив серьезный взгляд на мужчину. – Ты прав, пожалуй. Отыщи ее, друг дорогой. И возвращайся в случае чего. На это Элайджа кивнул и поспешил выйти, обходя все еще лежащие в сенях инструменты, с помощью которых Аннушка хотела выбраться из заточения. Дуновение свежего ветра обдало лицо. Вместе с ним потянуло запахом хвои. Мороз, кусающий за уши и щеки, приводил мысли в порядок и заставлял сосредотачиваться. Через очертания дымчатых облаков проглядывала неполная луна. Свечение рассеивало кромешную тьму, которая не позволила бы преуспеть в поисках. Благодаря высоким сугробам, над которыми весь день трудились соседи, было несложно отыскать нужную тропинку. Элайджа двинулся по ней, придерживаясь направления, что вело к главной площади. С обеих сторон возвышающиеся горы искрились бело-голубыми огоньками, мерцая от попадающего лунного света. Улицы пустовали, и между тем казалось, что единственным источником шума был снег, который хрустел под сапогами Элайджи. Первородный прошел путь до деревянного моста, прежде чем услышал нежный женский голос и недовольное ворчание лошади. Рассмотреть силуэт было несложно: на кобыле сидела девушка, слабо ударяющая сапогами по бокам и подскакивающая в седле в попытках сдвинуть животное с места. В черной лошади, изящно отбивающей копытом по снегу, легко узнавалась Ночка, а наездница угадывалась по голосу. – Ноченька, милая, перейдем этот мосточек, а после и до дома рукой подать. Ну, не противься, – Аннушка упрашивала лошадь, поглаживая по гриве. – Не едет, Аннушка? – подал голос Элайджа, подойдя к лошади сбоку и осмотрев ситуацию. – Элайджа! – девушка была несказанно рада своему спасителю, как всегда подоспевшему в трудный момент. – Напугалась звуков с леса, остановилась, так еще и копытами в снег увязла. Теперь не хочет дальше ехать. Во время рассказа Элайджа умудрился помочь кобыле вылезти из сугроба, успокаивающе погладил по морде и взял ее под уздцы. Ночка повиновалась и отправилась следом за натяжением поводьев, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Медленно ступая по дощечкам, миновали мост, оставили позади замерзшую речку и вышли на тропу к избе. – Не засмеяли тебя люди за лошадь? Узнал я, что соседи отнеслись к этому с осуждения,– Элайджа обернулся на Аннушку, а та лишь лукаво улыбнулась. – А ты думаешь, Элайджа, что я себя в обиду дам? Знаю я про сплетников…поганых не понаслышке! Вот и оставила я лошадь еще на входе, привязала хорошенько, а в город пешком зашла. А кто по дороге мне встречался и свистел вдогонку, перед тем я еще круг сделала, а потом снегом залепила. Нечего зазнаваться, и девушки на лошадях сидят не хуже, а опошлять наше положение будут только мужики, что ночью в кабаках с женщиной уединяются. – Аннушка победно улыбнулась и с очаровательной легкостью пожала плечами, будто все это буднично для нее. – А ты что же, Элайджа, переживал? – девушка прищурилась, с интересом ожидая реакцию на каверзный вопрос. – Переживал, – хмыкнул спаситель, взглянув на довольную наездницу. – Хотя бойкий характер нужно было учесть. И много снега в лицо взяли? С этих слов Аннушка прозорливо посмеялась. Элайджа вспомнил слова Ратибора, а следом его посетила мимолетная мысль: «Звенит, словно колокольчик, как сейчас. Приятно, ведь Ратибор говорил, что слышал такое лишь до всех событий» – Все, кто «взяли», – Аннушка спародировала акцент Элайджи и продолжила, – заслужили этого сполна, будь уверен. Недовольный соседушка от наглости моей так и свалился в сугроб, а потом причитал почем зря, – девушка сдвинула брови и отвернулась к виднеющимся на горизонте домикам. Видно было, что обида страшная таится в груди на того человека. – Обидел тебя ранее сосед? – Элайджу тронуло, с какой детскостью Аннушка закусила губу, прислушиваясь к вопросу. – Я не из обидчивых, – девица стряхнула со светлой пряди снежные хлопья, – но он меня пуще всех в связи с темной магией клеветал. Суеверный до жути, поскольку дитя его погибло будто бы из-за сил злых. – Казалось мне, что магию здесь уважают, – призадумался Элайджа, вспоминая слова бабушки Ольги. – На кострах ведьма не жгут, за советами ходят. – Уважают, прав ты, но темноту не любят, боятся бесов всяких. Бабушка Ольгина в почете, к ней съезжаются с городов разных люди знающие, многим она помогла, а Ольгу страшатся. Исчерпав тему колдовства, Аннушка решила поинтересоваться, как прошел день Элайджи, расспросила про состояние Ратибора, осведомилась, хорошо ли поладили между собой мужчины и чем занимались, пока ее не было. Элайджа был приятно удивлен ее желанием узнать все в мельчайших подробностях. Тщательно подбирая слова, он поведал, как Ратибор угостил его напитками, как после он наблюдал за изготовлением саней, как разговорились они о прошлом в попытках узнать друг друга лучше, – Элайджа указал лишь на незначительные факты, не решившись упоминать про предательство Басманова. Завершил свой рассказ Элайджа корявой благодарностью за оставленный ему горшочек каши, что вкус которой оставался в его памяти и на рецепторах еще долгое время. Аннушка с улыбкой вслушивалась в слова собеседника, смущенно хихикала от акцента и исправляла произношение в особых ситуациях. Весь диалог источал легкость и непринужденность, которые порождали обоюдное желание продолжать беседовать, пока не кончатся темы. За разговором путь показался слишком коротким. Верхушки елового леса оставались позади, погруженные в черноту сумрака.Избушки со снежными шапками окружали с обеих сторон. До дома с петушками на стене оставались считанные шаги. Ночка размеренно шагала за Элайджей, изредка поглядывая по сторонам. Аннушка попросила остановиться и в спешке, будто бы от скорости что-то зависело, собралась слезать с лошади, но промахнувшись мимо стремени, чуть было не слетела вниз. Элайджа подхватил торопливую наездницу за талию, будучи готовым к такому повороту. – Не стоило спешить, Аннушка, а то и ты бы сугроб взяла, – улыбнулся Элайджа, наклонившись ближе к уху девушки. Спиной она была прижата к груди спасителя, а талию обвивала крепкая мужская рука. Затылок Аннушки покрылся мурашками от шепота и дыхания рядом с лицом. – Я начинаю думать, что без присмотр совсем уж часто бы ты падал, иль я на тебя влиять так? Недолго думая, девушка повернулась к Элайдже лицом, подняв подбородок повыше, чтобы заглянуть в его глаза. Она не спешила высвобождаться из объятий и, напротив, с легкостью положила ладони на плечи пленителя. – А я начинаю думать, что ты меня смущаешь нарочно и предполагаешь, будто бы я теряюсь от того, что нравишься ты мне, – Аннушка не отводила пристального взгляда с лица мужчины, поглощая каждое изменение. Бойкий тон, который так старательно поддерживала девушка, все же пропустил ноты смущения. – Вот и теперь ухмыляешься. Элайджа, все еще придерживая Аннушку за талию, действительно улыбнулся уголком губ от такого предположения, прочитанного между строк. – Лучше бы было оставить тебя падать? – задумываясь над происходящим, Элайджа наклонил голову. – А я и не говорила, что мне такое не нравится и что я будто бы против, чтоб ты меня ловил, – заметила Аннушка и захлопала глазами. Воспользовавшись моментом, пока Элайджа анализировал сказанное, девица высвободилась от объятий и юркнула за спину. – Закрой, пожалуйста, глаза. У меня есть небольшой подарок. И нет-нет, – Аннушка поспешила положить холодную руку на щеку Элайджи, дабы предотвратить поворот головы, – не оборачивайся. Первородный последовал указаниям и закрыл глаза. Он прислушивался к своим ощущениям, пока Аннушка возилась и шуршала позади него. От ее ладони прохлада осталась на щеке, но в действительности это грело больше, чем самая теплая одежда. Элайджа признавался себе, что ему безусловно приятно общение с такой необыкновенной девушкой. Отвечая себе на вопросы, ответы на которые не всегда были правдивые, он и не заметил, как к лицу приложили что-то прохладное. Аннушка крутилась то сзади, то снова подходила спереди, все время скользя ладонью по телу мужчины, якобы страхуя себя от падения. В конце концов, когда Элайджа почувствовал на затылке натяжение, она разрешила открыть глаза. – Совсем скоро будет праздник, Святки, а там и Колядки – без маски никуда. Я подумала, раз уж ты иностранец, то, наверное, и не слышал о наших традициях. Сегодня на ярмарке появился купец, что этими самыми масками торговал. Увидела у него эту замечательную маску благородного оленя и решила, что за всю ту помощь мне и моему дяде ты ее достоин. Вот и прикупила тебе, – Аннушка вдруг замолчала, сосредоточенно рассматривая стоящего перед собой мужчину. Молчание длилось секунды, что потребовались для того, чтобы набраться смелости. Вдруг она выдохнула, крепко стиснула руки Элайджи в ладонях и продолжила говорить: – Не подумала я, что уехать ты можешь и праздник не посетить, поэтому сейчас страшусь, но спрошу: останешься ли ты здесь подольше? Составишь ли мне компанию на праздники, а я тебе всю-всю их прелесть покажу, – от набежавшего волнения Аннушка скромно опустила глаза, но перебирать в руках пальцы Элайджи не перестала. Вампиру не потребовалось много времени, чтобы подумать над ответом. Элайджу привлекала возможность изучить ближе обычаи далекого народа и провести время в компании с Аннушкой. Кроме того, обещание Ратибору не позволило бы отказаться от приглашения. – Приятно мне получить от тебя приглашение, Аннушка. И быт ваш изучить с тобой тоже приятно. Праздника ждать буду, чтоб прелести посмотреть вместе, – Элайджа аккуратно забрал свою руку, чтобы поднять маску с лица. Серьезно осмотрев девушку, он добавил: – и за маску твою спасибо, а то бишь остался без нее на праздники, покуда права ты, не знал традиция ваша. Аннушка кротко поклонилась в знак глубокой благодарности, как подобает обычаю и рамкам приличия. Она еле сдерживала улыбку, которая стала проявляться после согласия кавалера, поэтому поспешила быстро обернуться к дому и пошагать прочь. Девушка знала, что Элайджа непременно последует за ней, чувствовала, что на этом их вечер не закончится. Аннушка была права. Привязав Ночку к забору, Элайджа пошел в избу. У него еще осталось незаконченное дело, с которым ему хотелось разобраться. За время, пока Ратибор был один, он успел прибраться в сенях, разложить инструменты по местам и кое-как отремонтировать дверь. Древесная стружка от саней, что лежала под столом в горнице, теперь была аккуратно заметена в угол. Изба приятно освещалась лампадой и свечами. Не хватало лишь тепла, ведь в печи осталась горстка золы. – Нюта, – обрадовался Ратибор, вскакивая с лавки. В момент он оказался рядом с племянницей и крепко прижал ее к своей груди. – Что ж ты, племянница, на ярмарке совсем задержалась. Чего приключилось? Элайджа застал картину воссоединения на пороге горницы. Чтобы не мешать и не мельтешить перед глазами, он прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди, непринужденно наблюдая за разговором. – Все со мной в порядке, дядюшка. Задержалась на гуляньях, наместник позвал, чтоб дело поручить, а потом на лошади домой возвращалась, и попали мы с Ночкой в сугроб от звуков с леса. Она напугалась и стояла на месте, а потом Элайджа подошел, – Аннушка повернулась к стоящему за спиной мужчине и еще раз взглянула с благодарностью, на что получила скромный кивок головой. – Он-то нас и вызволил, до дома проводил. И вот она я – в целости и сохранности. Племянница повертелась перед дядей вокруг своей оси. Она быстро семенила по половицам, расставив руки в разные сторону, будто в танце, где вместо мужских штанин должны были бы развеваться юбки от нарядных сарафанов. Элайджа готов был поклясться, что заметил, как в повороте, когда лицо Аннушки было обращено к нему, девушка с лукавой улыбкой ему подмигнула. Быть может, все это было игрой воображения, но почему-то хотелось думать, что был проявлен такой незаметный жест внимания. – А теперь, – Аннушка остановилась, покачиваясь от кружения головы, – дядя, ты почему не лежишь, как я тебе наказывала? Так твоя рана не заживет. – Так я это, – Ратибор соображал на ходу, – почувствовал прилив сил после твоей каши и решил, что готов завершить сани. Но теперь, конечно, устроюсь на лавке, как и положено, – дядя прилег и закрыл глаза, но вскоре его театральная игра прекратилась и улыбка, что плясала на губах, превратилась в стиснутую полосу. – Знаю Нюта, что ты против будешь, но надо мне до леса сходить, дров набрать, а то ночью совсем окочуримся, да и есть нечего. – Поэтому я здесь, Ратибор, еще днем заприметить, то дрова кончились, печь топить нечем, поэтому помощь свою предложу, – Элайджа наконец выступил вперед, обращая внимание на свое присутствие. – Элайджа, много ты для нас делаешь, уж не расплатиться нам за доброту твою по гроб жизни, – Ратибор уныло хмыкнул, понимая, что состояние не позволит ему освободить появившегося помощника от работы. – Что ж, бери топор да сани вот, испробуй, наруби немного, а я как только встану, так сразу и пойду припасы наши пополнять. – А, чтобы скучно тебе не было и чтоб не заблудился, я с тобой отправлюсь, – уверенно отреагировала Аннушка и тут же вышла во двор, чтоб никто не успел ее переубедить в своем решении. Ратибор лишь развел руками, зная крутой нрав племянницы. Выйдя на улицу, Элайджа обнаружил, как Аннушка стоит у лошади и вытаскивает из сумок топор. Заслышав скрип двери, девушка объяснилась: – У нас все хорошие топоры куда-то подевались. Кажется, вместе с дядей мы в лес ходили. Нужно было порубить тонкие ветки с кустов для метелки, а Ратиборхотел новые поленья домой принести. Только вот, когда проснулась дома, ни топора, ни прутиков, ни дяди с поленьями… – задумавшись, Аннушка прекратила шуршать в сумке. – Странно все как-то. Элайджа не придумал ничего лучше, чем перевести разговор в другое русло. Объяснить логически, почему она оказалась дома без всего, почему Ратибор пропал в ту ночь в лесу, почему он отправился сражаться с медведем, – задача не из легких, а лучше сказать, что невыполнима. Первородный, конечно, думал, что рано или поздно Аннушка станет задаваться вопросами, но ответы на них так и не пришли на ум. – Прежде мне стоит отдать Ночку хозяину. Скоро уж совсем ночь наступить, а Авдей ждет. Ты бы шла греться, руки у тебя холодное, щека красные. – А ты бы не мог меня прокатить? Вместе бы поехали, я бы еще раз ощутила это запретное чувство свободы. Да и теперь на улице никого не будет, чтоб твою репутацию портить. Поедем, пожалуйста? А если откажешь, то знай, я ведь сама сяду с тобой и поеду, ведь ты вряд ли знаешь, где у Авдея конюшни, – Аннушка подперла руки в боки, поглядывая на обезоруженного Элайджу. Она высказала все аргументы «за» и была уверена, что достигла желаемого. – Что ж, тогда запрыгивай, – пробежавшись взглядом с ног до головы, снисходительно произнес Элайджа. Видя искреннее желание Аннушки еще раз проехаться на лошади, Элайджа просто не мог отказать. Голубые глаза встретились со строгостью карих. Элайджу вдруг воспламенило горячее желание сделать поездку незабываемой. После того, как Аннушка уже была в седле, он с легкостью забрался на лошадь и устроился позади наездницы. Тихий шаг Ночки, которая следовала бы за поводьями, не мог оставить в памяти теплое воспоминание, не мог дать то ощущение свободы, которого жаждала Аннушка. Мчаться вперед, подгоняя лошадь, преодолевать снежные просторы пустующих полей, купаться в серебряных лучах луны, – вот, что решил показать Элайджа вместо тихой прогулки. И он был абсолютно прав, когда предположил, что эта поездка подарит больше впечатлений. Аннушка с жадностью всматривалась в далекие, сумеречные красоты, смеялась, когда Элайджа нарочно проходил под широкими ветвями елей и сбрасывал с них снежное убранство. Не страшась холода, девушка тянулась руками к падающим снежинкам, рассматривала их оперение до тех пор, пока на руке не оставались капли. И все же дрожь пробрала ее тело. Ледяной ветер, рвущийся навстречу скачущей лошади, обдувал лицо, задувал внутрь теплого одеяния, срывал с головы укрывающий волосы и уши платок. Однако одного круга по широкому полю было недостаточно, поэтому дрожащим голосом Аннушка молила о еще одном круге, потом еще и еще. Предел благосклонности Элайджи был достигнут после третьей просьбы, когда голос Аннушки до того трясся, а зубы клацали, что разобрать ее речь стало задачей не из легких. Ночку остановили у ближайшего леса. Элайджа спрыгнул с лошади и забрал из седельной сумки купленный топор. Перед трудовой деятельностью первородный решил отдать шубу Аннушке, надеясь, что теплое одеяние поможет согреться. Нужное по величине дерево было найдено в считанные секунды, а добрых пятнадцать минут потребовалось для того, чтобы оно превратилось в убранные в сумку поленья. Такого количества дров не хватило бы на долгое время, но приготовить что-то съестное и протопить печь вполне возможно. Элайджа бы остался подольше, расправился бы с другими деревьями, однако понимал, что его промедление может принести Аннушке дискомфорт, и тогда от замечательной поездки останется горький осадок. Чутье подсказывало, что девушка в любом случае составила бы ему компанию, когда он решился бы отправиться за дровами вместе с санями, как и предлагал Ратибор. Элайджа решил действовать на опережение: – Ты замерзла, – Элайджа занял положение в седле ис этими словами заботливо поправил сползающую с плеч Аннушки шубу. – Дров хватит немного, поэтому я хочу пригласить тебя с собой за дровами. Завтра днем ты можешь составить мне компания. – Я буду только рада, – дрогнула Аннушка, пряча улыбку в меховой ворот. Они тронулись с места, теперь уже не подгоняя лошадь. Ощущая желанную свободу от обыденности, проблем; чувствуя бескрайний простор и возможность в любой момент свернуть в любую сторону, провожали стройные макушки лесов и растоптанное поле. Легкая, неспешная прогулка была желанием как и Аннушки, так и Элайджи. Теперь настало время первородному расспросить о дне сидящей спереди раскрасневшейся девицы. Он крепче стиснул обхваченную рукой талию, легким движением прижал ближе к себе. Так, думалось, было теплее, да и лучше слышно. Ее голос, ее дыхание. «Приятное ощущение», – сказал себе Элайджа, вновь окунаясь с головой в разговор с новой пассией.