Согрей меня своим теплом

Одна только мысль, что Басманов добрался до избы Аннушки, расшатывала спокойствие Элайджи. Он, ранее сдержанный и рассудительный, не мог отогнать бесперебойную атаку переживаний, которые способствовали порождению чувства тревоги. Где-то там уже мог быть Басманов. Что может выкинуть этот хитрый плут, когда в его руках доселе неведомая концентрация сил и возможностей? Как поступит он с Ратибором, если тот попадётся ему на пути? Что сделает с Аннушкой, которой в очередной раз не повезло стать звеном в этой боярской игре? Вопросы затуманивали рассудок и вызывали жгучее желание покончить с этой вечно возникающей проблемой – Басмановым. И сделать это нужно как можно скорее. Горластые петухи закончили со своей утренней серенадой, подняв все окружение на ноги. Деревня торопливо отходила ото сна. Из труб с новой силой валил белый пар, обозначая, что домочадцы подкинули свежих дров для топки или готовки завтрака. На улицы выходили погруженные в дела крестьяне. Вот из ближайшей избы показался юноша с двумя ведрами в руках наперевес. Он постоял на крыльце, оценивая погоду, посмотрел по сторонам и нехотя отправился на задний двор к хлеву. Чуть погодя из дома напротив вышла женщина, закинула на плечи коромысло, что на концах было нагружено увесистыми деревянными ведрами, и медленно побрела к колодцу. Вслед за ней выбежала девчушка, везущая на миниатюрных санках корыто. Вместе они скрылись за поворотом. Работящие мужчины не сидели без дела, а с раннего утра отправлялись в лес, чтобы набрать бревен и корней. По пути повстречались и знакомые Элайджи: жена и дочь банщика. Как и в первый раз, девочка держала мешок с одеждой на горбу матери, и, семеня по прочищенной улочке, они с видимым усилием направлялись к баням. Первородный и рад был бы помочь, только больше медлить было нельзя: он обогнул их, перелезая через сугроб, и поспешил вперед. Из изб со всех сторон доносились иностранные речи, споры, плач малых детей. Это общее оживление не позволяло Элайдже двигаться так быстро, как бы ему хотелось. Сталкиваясь на узких дорожках с крестьянами, Элайджа терял время и терпение. Но, протиснувшись между плотными рядами рыбаков, которые приняли узкий деревянный мост за хорошее место для обсуждений, первородный оказался на финишной прямой. До избы было рукой подать, поэтому, максимально сокращая свою задержку, Элайджа пустился бегом, одной рукой придерживая развевающиеся края расстегнутой шубы. От калитки, что ограждала территорию избы, вело несколько пар свежих следов, и все они заканчивались у крылечных ступеней. Не закрытая входная дверь стала причиной новой волны беспокойства. Неслышно было звуков сражения, не звенела битая посуда, не доносились отчаянные крики. К счастью или сожалению, ощущался лишь собственный шум в ушах да задувающий внутрь ветер. Клокочущая в горле паника отступила, когда, тихо пересекая сени, Элайджа услышал мягкие шаги Аннушки и шуршание плотной ткани сарафана. Однако расслабляться, как оказалось, было рано, ведь следующее, что донеслось до слуха первородного – сдавленный испуганный крик девушки и глухое приземление тела на скамью. – Почему на тебе это не работает, Аннушка? – вкрадчивым голосом, в котором отчетливо слышалось сдержанное раздражение, пропел Басманов. Элайджа громко хлопнул дверью, обозначая свое присутствие. Он хотел напугать Басманова и выиграть время для Аннушки. Действие сработало, как того хотел первородный: Федор обернулся за спину и в тот же миг, пользуясь образовавшейся заминкой, девушка умудрилась высвободиться. Ко всему прочему она не побоялась и ударила юношу по голове кувшином с горячей настойкой на травах. Глиняные черепки со звоном разлетелись и попадали на половицы. Горячий напиток, стекающий многочисленными струями с головы, обжигал Федора. В аршине от двери Басманов хищной цепкой схватил хозяйку сзади, плотно стиснул тонкие пальцы на шее и со всей готовностью впиться в нежную шею, обнажил белые и острые клыки.Трапезу прервал Элайджа, вовремя вошедший в горницу. Очередное промедление Басманова сыграло на руку Аннушке: девушка со всей силы двинула пленителя по колену, прыгнула на ногу и, вырвавшись из его рук, очутилась прямиком в объятиях Элайджи. Тяжело раздувая ноздри от происходящего, Басманов попятился назад. В прилипших к лицу мокрых волосах виднелись размокшие травы и куски листьев. По шее вниз стекали капли настоя, утяжеляли и пачкали дорогие одежды. Золотая вышивка на кафтане больше не блестела. Басманов вытирал покрасневшее лицо рукавом, бдительно посматривая на образовавшуюся перед его носом пару. Аннушка, не отходя ни на шаг от Элайджи, дотянулась до инструментов Ратибора и выхватила из ящика ножичек с деревянной ручкой. – Мы тут пили настои, Элайджушка, – с этими словами Басманов указал рукой на разбитую посуду и уселся за стол. – И ты присаживайся! Я уверен, что Аннушка совсем не против, ведь она такая гостеприимная хозяйка. Правда, Аннушка? – Федор положил подбородок на сцепленные в замок руки и немигающим взглядом уставился на девушку. Своим вкрадчивым тоном, пронзительностью и неожиданной сменой настроения он давил на Аннушку, что та на секунду растерялась. – Нечего тебе здесь делать, Басманов, – угрожающе понизив голос, ответил за Аннушку Элайджа. Девушка положила руку ему на грудь и стянула в кулак плотную ткань рубашки. Она чувствовала себя под защитой, когда сильные руки мужчины обвивали ее талию, но волнение все же прорывалось и проявлялось в движениях. – Ты правда так считаешь? – Басманов склонил голову набок и растянул губы в хищном оскале, заприметив действие Аннушки. – Наш общий с Аннушкой знакомый – Ратибор Михайлович, – куда-то запропастился. Петухи только-только пропели, а работяга уже вольной птахой вырвался за пределы… – Федор осмотрелся, выдерживая паузу, – скромной халупы. Вот я его и жду, потому как у меня к нему дельце. Смертельной важности. Чего же вы не садитесь? Давайте скоротаем время за разговором о том, как вы славно спелись. – Юноша без грамма стеснения говорил все, что вертелось у него на языке. Его ревность отчетливо прослеживалась как и в словах, так и во взгляде, с которым он пожирал Аннушку. Приоткрыв рот, Элайджа хотел прервать поток мыслей собеседника, но Аннушка предусмотрительно обратила внимание на себя и с мольбой в глазах попросила не начинать споров. Рука девушки скользнула по его телу вниз, перехватила ладонь и, крепко сжимая пальцы Элайджи, она потянула к лавке у стола. Они сели, прижимаясь друг к другу плечом, и эта близость заставила губы Басманова скривиться от отвращения. – Что же ты, Элайджа, так хмур и серьезен вблизи с очаровательной девицей? Здоров ли ты, друг дорогой, а то взгляд уж больно чёрен. Так и вены под глазами пляшут, точно я перед тобой, – не унимался Басманов, наблюдая как сущность вампира, разбуженная яркими негативными эмоциями, прорывается через маску сдержанности и благородства Элайджи. Федор не боялся и продолжал играть в затеянную игру: первородный лишен своих возможностей, пока рядом с ним Аннушка. – Ах, взглянул бы ты на меня своими таинственными очами, я б раньше и без шепота твоего вербовочного все-все сделал, а сейчас...– юноша ухмыльнулся. Аннушка, поддавшись влиянию наигранности гостя, бросила обеспокоенный взгляд на Элайджу. – К Демьяну бы сходил, к лекарю нашему. Ощутив на плече руку Аннушки, Элайджа выдохнул и обратился к ней всем телом. Все признаки неконтролируемой злости остались замеченными только Басмановым, а для девушки он смог сохранить привычное человеческое лицо. Тревога в голубых глазах сменилась влюбленным блеском, когда Элайджа подарил ей мягкую улыбку. Федор нарочно ударился коленом об стол в спешной попытке вновь вернуть внимание к себе. – Аннушка, а подай-ка мне гребень, милая, а то уж больно негоже все у нас с тобой получается: сначала у нас не задается разговор, а потом еще и напиток выскальзывает из твоих мягких ручек. Будем считать это неудачным стечением обстоятельств, ведь так? Вряд ли у тебя есть причины на такое безобразие, – Басманов накрыл ладонью пальцы Аннушки. Он говорил торопливо, спешно, рассчитывая на то, что у Элайджи не хватит умений для перевода его слов. В действиях, в тоне, в выражении лица была нескрываемая угроза: Федор играл с собеседницей, как с марионеткой. Шанс Аннушки прогнать Басманова ускользнул, когда она по собственному желанию попросила Элайджу не встревать. Тогда это не ушло от внимательного новоиспеченного вампира, поэтому теперь он был в полном праве вить веревки сразу из двоих. Что ни говори, а напрямую связываться с влиятельным человеком дело пропащее, а сейчас Федор не намекал, а открыто говорил, что он запомнил пренеприятное поведение хозяйки и не побоится этим воспользоваться против нее. Поэтому, вырвав из-под ладони Басманова пальцы, Аннушка смиренно поднялась с места. Федор, избегая взгляда сидящего напротив Элайджи, с удовлетворением следил за аккуратными движениями девушки, поворачиваясь за ней всем корпусом. Аннушка вложила в раскрытую ладонь Басманова свой резной гребень. Ее взгляд остановился на самодовольной ухмылке гостя, которая заявляла о его полной победе. Превозмогая растущую злость, Аннушка вернулась на место к Элайдже. Насвистывая легкую мелодию, Басманов принялся укладывать гребнем мокрые волосы. Аннушка глядела на юношу исподлобья. Сердечный ритм учащался, дыхание сбивалось. – Как житие твое, Федор, когда честным людям ты жизни переломал, м? – не в силах держать это в себе, начала Аннушка и вместе с тем крепко сжала рукоять ножа. – Спокойно ли тебе спится, когда теперича не беспокоишься ты о месте своем? Пригрелся ужиком на груди Царя Батюшки? Басманов продолжал причесывать волосы, словно все это было адресовано не ему. Сидя нога на ногу, он покачивал носком в сапоге, вытаскивал с гребня частицы листьев и с брезгливостью вытирал их об стол. Вдруг Федор засмеялся, точно до него только лишь сейчас дошел смысл брошенных обвинений, с грохотом поставил обе руки на стол, вставая и нависая корпусом над девушкой. Прищурив глаза, он глядел на Аннушку сверху вниз, как на назойливую муху, которую стоило бы прихлопнуть. Однако о своем присутствии напомнил Элайджа, который, подобно Басманову, поднялся с лавки. – А я уж думал, что твой дядюшка и не скажет тебе правды, ведь он бережет тебя, как подснежник! – выпалил Федор и с этими словами вернулся к расчесыванию волос, краем глазом поглядывая на внушительного вида Элайджу, который спугнул его порыв. – Тогда это объясняет, почему ты не решилась меня прогнать. Посмотри мне в глаза, Анна, и скажи: разве мне может быть жаль? Ты глупый ребенок, не смыслящий ничего в том, как устроен наш мир! Застряла здесь, вместе со своими куколками, обиженная на жизнь от того, что потеряла очередных пьяниц, – Басманов не отводил от нее взгляда. Он понизил голос и шипящим шепотом продолжил: – раз тебе их так не хватает, ты можешь взять любого другого. Никакой разницы. От свиней толку больше, чем от них. Грань терпения Аннушки была превышена, и на последней фразе она вонзила в лежащую на столе ладонь Басманова нож. На пальцы и рукоять брызнула густая прохладная кровь. Взгляд раненого забегал и наткнулся на Элайджу, который всем своим видом показал, что любая его глупость – и проколотая ножом рука будет самым началом. Первородный стоял за спиной Аннушки с готовностью к любому развитию. Федору стоило немалых усилий, чтобы устоять на месте, подавляя неотвязную потребность разобраться с распоясавшейся девчонкой прямо сейчас. – Ничего из этого не дает тебе права размениваться с жизнями людей! Отец, мой муж, Анастасия умерли бы, когда пришел их срок, а не когда это за них решил изворотливый сумасшедший, решивший, что его положение важнее их жизней! Они были невинны! Это не их игра. Но ты втянул их! И пусть бы они погибли от отравления спиртом или на них бы действительно упало бы дерево, вот только это была бы уже их вина. – Аннушка продолжала вдавливать нож в стол, а по лицу катились соленые струи от озлобленных слез. Она смотрела в глаза ненавистному человеку и эмоции захлестнули ее с головой. Не давая Федору ничего сказать, размашистым ударом девушка влепила пощечину, а после рванула из горницы на улицу – только и слышно было, как скрипнула входная дверь. Басманов поспешил избавиться от ножа и выскочить вслед за Аннушкой, но Элайджа бросился вдогонку и остановил его прежде, чем он покинул избу. Вмиг Федор оказался прижат к полу. Сбитое дыхание и расширенные зрачки выдавали страх. Взглядом Басманов пытался уцепиться за что-то, что принесет ему спасение, но ничего не могло помочь справиться с первородным. – Элайджа, если я сгину, то все узнают о вашем секрете, – завопил Басманов, содрогнувшись от хруста черенка лопаты. – Ты правда думаешь, что у меня нет запасного плана? Убьешь меня, и у вас будут проблемы, с которыми даже вампирская сущность не поможет разобраться! Только я могу держать это в узде. Я вам нужен! Нужен тебе. – Федор, наконец, смог остановить взгляд на Элайдже. Он выпалил последнюю фразу, волной поднимая ранее прижатые к полу тело и голову. Дрожа от напряжения, Басманов шептал, находясь в нескольких миллиметрах от губ Элайджи. – Послушай, послушай меня, Элайджа…Я могу быть полезен вашей семье. – Замолчи, Басманов, – сквозь стиснутые зубы процедил Элайджа. Он схватил Федора за шею и вернул в положение лежа. – Я не верить твоим словам. Ты всегда делать так, как нужно тебе. Наша ошибка быть, когда мы не убить тебя в самом начале. – Не оттягивая свое решение, Элайджа вогнал сломанный черенок в тело Басманова. Федор, решительно обхватив руки соперника, боролся за каждый миллиметр до сердца. – Элайджа! – с отчаянным хрипом обратился Басманов, переходя к последним убеждениям. – Я уеду из города, оставлю Анну и Ратибора в покое, внушу Царю, что он мертв и все встанет на круги своя, верь мне! Только вы ко мне – я вам помогаю. Государство и люди здешние – ваши друзья ныне. А коли обману, то сыскать мне смерть от ваших рук страшную. – Что б сегодня же твоей ноги тут не было. Забирай Милована и катись, откуда ты приехать. Еще вампиров сделать – оторвать головы каждому. Понял ты меня, Басманов? – Элайджа перестал давить на деревяшку, но вынимать ее не стал. Он поднялся с пола, отряхнул шубу и рубаху, с недовольством оглядел окровавленные руки. Федор поднялся на колени и припал перед Элайджей, обхватил его ноги и от пережитого испуга тараторил благодарности. – Поднимайся, Басманов, просто так я тебя не отпустить, – Элайджа потянул юношу за руку, вытащил черенок из его тела и поволок к сеням. – Мой брат даровал тебе серьезная привилегия. Ты разочаровать. Не церемонясь, Элайджа швырнул Басманова с крыльца, пока сам неспешно спускался по ступеням. Он глядел во все стороны в надежде увидеть, куда убежала Аннушка. Но ни рядом с избой, ни за всю дорогу до постоялого двора Элайджа не увидел ни намека на ее присутствие. Вместе с Басмановым они проделали пусть до снятой для Майклсонов комнатушки. – Кольцо мне давай, – первородный протянул к юноше, сидящему на полу неприметной темной комнаты, ладонь. – Элайджа…– потянул Басманов, но строгий взгляд вампира срубил все пререкания на корню. Нехотя он вложил в руку кольцо, обретенное совсем недавно. – К Ольге путь тебе закрыт. Передвигаться будешь в ночи, охотиться на животных и пить их кровь. Об обескровленных телах мы тоже узнать, так что питание у тебя одно, – помимо ранее озвученных самим Басмановым условий, Элайджа дополнил список собственными установками. Он внушил каждый важный пункт, о котором успел подумать во время дороги. – Надейся, Басманов, что жизнь нас с тобой больше не сведет, потому как новая встреча ты не пережить и мое благородство иссякнет, стоит мне только взглянуть в твои бесстыжие глаза. С этими словами Элайджа отстранился от бездумно кивающего Басманова. Не желая оставаться здесь больше ни секунду, иностранец схватил с сундука белое полотно, оторвал от него угловой кусок и стремительно покинул комнату. На ходу он вытирал прилипшие к рукам кровавые следы. Элайджа выбрался с территории постоялого двора, прежде приметив, что от Драгорада и след простыл, а хозяйская стойка пустует. Вместе с тем посетителей можно было пересчитать по пальцам. Каждый из них спрашивал у оставшихся девушек-помощниц, где владелец, а получая на вопрос неопределенные пожатия плечами, собирался и выходил из помещения. Мысль о потерянном хозяине напомнила Элайдже о просьбе брата, но сейчас его волновало иное: пропажа Аннушки. В первую очередь, он решил вернуться к избе и начать поиски оттуда. Возвращаясь прежней дорогой, Элайджа ловил на себе взгляды, наполненные подозрением и страхом. Крестьяне, вывалившие на улицы от приятной солнечной погоды, кучковались у колодца и развязно, не чувствуя смущения, поглядывали на проходящего иностранца. Стоило только ему пройти дальше по пути, как особо говорливые начинали проповедовать свои сплетни, а впечатлительные – разевать рты от шокирующей информации. Элайджу мало волновало такое поведение в этот час. Ему уже было известно о пренеприятной особенности деревенского народа разносить любую информацию с яркой негативной окраской, надумывать и бесстыже привирать. Быть может, они все еще обсуждали его бой с медведем, а может, кто-то из них стал свидетелем сцен с Басмановым. Все одно – Элайджа прошел мимо, не обращая ни малейшего внимания на повернутые к нему головы. Груз произошедшей расправы, переживания о последствиях оставили сознание Элайджи, когда он увидел сидящую на ступенях крыльца Аннушку. Мужчина ускорился и в считанные секунды преодолел разделяющее их расстояние. Аннушка не смотрела по сторонам: голова была опущена вниз, а лицо по бокам закрывали распущенные волосы. Ее тело дрожало. До подошедшего Элайджи доносились сдавленные выдохи от подавляемого плача и шумные втягивания прохладного воздуха носом. Аннушка глядела на выставленные перед собой окровавленные ладони, опускала взгляд на размазанные красные пятна на светлом сарафане. Элайджа присел на корточки, устроившись перед первой ступенью, и аккуратно накрыл ладони Аннушки импровизированным платком. – Элайджа, – мягко протянула Аннушка с легким сомнением в голосе. Она уткнулась носом в свое плечо, чтобы спрятать заплаканное лицо. – Я думала, что ты насовсем ушел… – Зачем же мне уходить? – Элайджа скрупулезно занимался каждым пятном на замерзшей ладони. – Я только с Басманов расправиться, чтоб он вас больше не трогать, а потом сразу сюда. Тебя хотеть искать, Аннушка. А ты здесь сидеть. И снова мерзнуть. Он прошептал это с мягким укором, отрывая взгляд от рук и поднимая его к повернутому вбок лицу. Остерегаясь резких движений, Элайджа прислонил указательный и большой палец к подбородку и медленно потянул голову в свою сторону. Аннушка послушно последовала движению и обратилась к мужчине лицом. На румяных от холода щеках остались блеклые разводы крови от стирания мокрых дорожек слез. Волосы липли к подмерзшим участкам лица, к подбородку и шее. Посиневшие губы были плотно стиснуты в прямую линию. Элайджа заправил мешающие локоны за уши Аннушки. – Ты все же пришел ко мне, Элайджа, после вчерашнего, – вымолвила Аннушка, не открывая взгляда от губ мужчины. Она не думала, что он мог знать о грозившей опасности в лице Басманова. Для нее утренняя встреча – желание Элайджи увидеть ее после ночной откровенности. – Я знала, что ты придешь. Надеялась. – Я рад, что ты во мне не разочароваться. Пойдем в избу. Тебе нужно согреться. Они устроили в доме: Аннушка села на лавку Ратибора, ближайшую к печи, а Элайджа решил подобрать с пола битую посуду. Вскоре в новой кружке он принес разогретый напиток, накинул на плечи Аннушки свою шубу и занял место возле печи. Молчание тяготило хозяйку, потому как накопилось много тем, которые могли бы вызвать вопросы у Элайджи. – Ты, наверное, думаешь, что это такое тут произошло? Так вот я расскажу. Рано утром, как гром среди ясного неба, нагрянул Басманов. Ему нужен был мой дядя, якобы дело важное. Благо, еще до петухов мы с Ратибором обговорили его отъезд: он сказал, что хочет проведать свою спасительницу. Поэтому чуть свет дядя пошел в церковь, а потом к Авдею. Теперича он, наверное, уж далеко ускакал, – Аннушка тихо отхлебнула горячий напиток, посмотрела на внимательного Элайджу и продолжила повествование: – Кем бы мой отец с мужем ни были, так задавить дерево их не могло – это просто смешно! Еще тогда я знала, что нечисто во всем это что-то. Как ко мне Ратибор приехал, так и начала вопросы ему задавать. Сначала он противился, не хотел правду говорить, оберегал меня, но опосля я заметила письмо его к Трубецкому, тестю своему, где он о Басманове сообщал. Так вот тогда-то дяде пришлось мне все рассказать. Когда Басманов сюда заявился, сил моих не было, чтоб всю злость свою сдержать, но очень уж мне хотелось с ним поговорить обо всем, вдруг жалость да сопереживание отыщу, но в глазах его лишь пустота. А что же ты с ним сделал, Элайджа? Правда не придет он сюда больше? – Не придет, Аннушка. И дядя твой больше не пострадает от него. Вернется Басманов в Москву сегодня ночь. Объяснил я ему доходчиво, что не сыскать ему добро, коли тут останется, потому как в обиду тебя не дам. А устоит он предо мной, если я медведь завалил? Аннушка с интересом вглядывалась в лицо серьезного Элайджи. Взгляд ее блуждал по лицу, рубахе и руках. Несколько раз она открывала рот, собираясь о чем-то сказать, но закрывала, так и не решившись. – Не о Басманове говорить я сюда пришел. Если желаешь того, то хотеть я, чтоб ты позабыла об утреннем ужасе, потому приглашаю тебя с собой на прогулка. Возьмем с собой сани, вместе с тем и дров нарублю. Солнце, а ветра и снега нет, так что погода хорошо для прогулка, – Элайджа обернулся к Аннушке, наблюдая, как меняется ее лицо по мере оглашения приглашения. Хмуро сведенные ранее брови поползли вверх от удивления, губы тронула мягкая улыбка, иногда вырывался необидный смешок от акцента иностранца. Согласие не заставило себя долго ждать: Аннушка встала с места, резво собрала пустые бокалы и, даже не огласив положительного ответа, стала искать в сундуке чистые и теплые вещи. Плотная рубашка из холста под низ, порты на меху, сарафан, телогрея и мягкие вязаные варежки – зимний набор русской красавицы был собран в считанные секунды. Аннушка скрылась с глаз Элайджи за печью, а после вышла уже собранная, только волосы все еще рассыпались по спине и достигали поясницы. Достав из собственного закутка ленту, забрав со стола гребень, девушка стала причесываться и с улыбкой поглядывать на мужчину. – Я бы мог заплести тебе косу. У меня сестра есть, так что я уметь, – приближаясь к Аннушке, сообщил Элайджа, на что сразу получил гребень и ленту. Хозяйка затаила дыхание, когда деревянные зубчики коснулись ее макушки, а концы волос рассыпались по широкой ладони Элайджи. Он аккуратно сжимал их в кулак, приподнимая выше, заботясь, чтобы не было дискомфортных ощущений по мере движения вниз. Первородный отмечал для себя, как приятно касаться чистых и душистых волос. Они действительно отдавали запахом трав и мыла, что встречалось в банях. Касаясь подушечками пальцев контура лица, чтобы собрать забранную за уши длинную челку, Элайджа услышал, как Аннушка от его действий тихо выдыхает и с новой силой мнет в руках края одеяния. Сердце взволнованно ускорило ритм. Пальцы скользнули по затылку, задевая кожу. Элайджа прореживал волосы и разделял на равные части, чтобы начать плетение. Он умело чередовал локоны, затягивая их в толстую и крепкую косу. – Очаровательно, – улыбнулась Аннушка, дивясь, как аккуратно выполнена работа, – твоей сестре повезло, что у нее такой умелый брат. В ответ Элайджа наклонился к Аннушке и оставил на ее щеке легкий поцелуй, в той же степени благодарный, какой вчера подарила ему девушка. Кровь волной прилила к светлому лицу хозяйки и насытила щеки багрянцем от смущения и волны тепла от нового этапа близости. Незамедлительно Элайджа подал руку Аннушке и вдвоем они вышли в сени. Блестящее на небе солнце радовало народ. Каждый был рад ему после затяжной зимней хмурости, вечных снегопадов и страшных морозов. Ветер не раскачивал пушистые от снега ветви деревьев. Мягко отливали золотом образовавшиеся на крышах тонкие сосульки. Наступивший январь радовал погодой. Внимание Аннушки и Элайджи привлекла толпа у неприметного дома в правом ряду. Калитка и двери были настежь распахнуты. – Ох, пойдем скорее, Элайджа, у Богданкиной коровы теленок родился! – Аннушка потянула Элайджу к шумной толпе. Раскрасневшиеся девушки во все горло распевали народные песни, плясали у крыльца и зазывали пришедших в свой хор. Молодые девицы распустили свои длинные волосы, развязали пояса и тесемки, расстегнули пуговицы на широких одеждах. Позади, под деревянной пристройкой без двух стен, сидела сама Богданка, обмывающая телку. – Видишь, у коровы на рогах рубашка? – шепотом интересовалась Аннушка, ближе прижимаясь к руке Элайджи. – Это потому, что существует у нас поверье такое, если на рога первородящей корове накрутить женскую рубашку, то она легко родит своего первенца. А вот уже пришла Василиса. В руках у нее святая вода. Гляди-ка, сейчас будут окроплять, – Аннушка следила за каждым действием, словно за таинством, а Элайджа следовал ее примеру, нехотя отводя взгляд от зачарованного личика девушки. Толпа поющих девушек расступилась, давая пройти Василисе. Женщина преклонных лет в длинных потертых одеждах медленно шагала по уступленной тропинке. В одной руке у нее блестел позолоченный сосуд – кропильница, наполненный святой водой, в другой пучок натуральных волокон с рукоятью – кропило. От взмаха рукой капли срывались и падали на людей. Каждый стремился попасть под дождь из святой воды и загорался лучезарной улыбкой, когда холодные капли попадали на лицо и одежду. Аннушка потянула Элайджу ближе к Василисе. Увидев подошедших, женщина окропила их несколькими вздрагиваниями руки и, наконец, закончила свой путь у Богданки. Затянув заунывную, непонятную иностранцу молитву, Василиса принялась активно одарять их благодатным дождем. К молитве подтянулись и девушки, которые раньше пели задорные песни. Процессия продолжалась около пятнадцати минут: сначала Василиса окропила Богданку, а после - телку с малышом-теленком. После этого вереница во главе с женщиной в длинных одеждах двинулась к хате. На крыльце их встретила юная красавица с красной лентой в волосах и расстегнутом тулупе. Огнивом она подожгла пучки трав и пересекла порог. Толпа ступила за ней, а с ними - и Элайджа с Аннушкой. Красавица шептала непонятные Элайдже слова и водила рукой от стены к стене, оставляя за собой дымчатую дорожку от трав. Окурив сени, зашли в горницу. Запах тлеющих трав смешался с запахом сладкой выпечки. На столе, за которым восседал глава семейства с сыном, лежал стройный ряд румяных ватрушек, от которых еще исходил пар. Мужчина встал и каждому гостю с помощью ребенка стал раздавать угощение. Вместе с ватрушкой пятилетний мальчик дарил поклон до земли. Горячую выпечку получили и Аннушка с Элайджей. В тесной избе все в один миг встали по стене, расступаясь перед главным событием: из сеней, держа на руках теленка, вышла Богданка. Ребенок дергал отца за руку, показывая на нового члена семьи. Гости, затаив дыхание, наблюдали за знакомством теленка с русской печью. Животное шумно втягивало носом все ароматы, обнюхивая теплую белую стену и упавшие на пол крошки. Теленок издавал тонкие, перепуганные звуки, пока сидел на поджатых под себя ножках-палочках. В завороженном взгляде Аннушки читалось умиление, прибавляющееся на каждое действие новорожденного существа. Отведав вкусную мягкую выпечку, толпа стала расходиться. Красавица, как оказалось по рассказу Аннушки, дочь Богданки, помогала матери устроить место в сенях для новорожденного. Близкая подруга хозяйки вернулась к телочке присмотреть за ее состоянием. Остальные же вышли на улицу, пожелав много приятностей хозяевам. Подцепив оставленные на улице сани, Элайджа и Аннушка продолжили свой путь к отдаленному от деревни лесу. – Не знал я, что у вас такое внимание к рождению, – находясь под впечатлением, решил поделиться мыслями Элайджа. – У нас роды телки практически главное событие зимы. Его всегда ждут и с особым трепетом готовятся, как к своим родам, – с радостью от интереса иностранца поясняла Аннушка. Не пройдя и пятидесяти саженей, вовлеченные в разговор Аннушка и Элайджа увидели, как на горизонте толпа гонится за мужчиной. – Стой, кому тебе говорят, варщик ты треклятый, – кричал вдогонку убегающему бегущий впереди. Он с размаху бросил шапку, которая так и не попала в цель. – Я не виноват! Ни в чем не виноват! Зерно у вас дерьмо! – вопил провинившийся на всю окраину деревни. – Это у нас дерьмо?! – с возмущением подключился второй и припустил ходу, раздраженный таким заявлением. – Это руки у тебя из причинного места растут, а наше зерно тут не виновато! Убегающий запнулся об ноги и рухнул в сугроб, что дало возможность его нагнать. – Ну, вот ты и попался. – Разминали кулаки мужики, пока главарь доставал мужчину из сугроба. Сразу же последовал удар в лицо тяжелым кулаком. Провинившийся и упал бы, только его придержали за ворот. Подзываемые главарем мужчины подошли к бедолаге, и началась серьезная бойня с криками, воплями и смехом. Удивленный очередной необычной особенностью деревенской жизни, Элайджа обратил вопрошающий взгляд к Аннушке. Та с изумлением прикрыла варежкой рот и повела Элайджу подальше. – Уж не думала, что Ефим напортачить сможет…– неопределенно начала Аннушка. – Это, Элайджа, мужики собирались сусло варить, – увидев непонимание в глазах иностранца, она поспешила дополнить: – ну, то, что нужно для варки кваса и пиво. Делаются напитки зимой, как раз сезон. Для такого дела со всей деревни зерно собирают, глядишь, в этот раз Ефим температуру правильную сохранить не смог и все испортилось, – девушка повернула голову на бойню и спокойно выдохнула, когда Ефима, хоть и всего избитого, поставили на ноги и потащили домой. Элайджа дивился, какие особенности быта они с братьями могли попросту не замечать и не понимать. Теперь же, находясь с Аннушкой, он чувствует, что становится ближе к пониманию далеких людей. Она помогала ему узнать историю каждой драки, понять каждый мотив, с которым приветствовали новорожденного теленка и соответствовать ожиданиям для тех, кто, как маленький сын Богданки, ожидал на его поклон ответного поклона. Оставив позади образовавшийся дебош, они заприметили, как из виднеющихся лесов выезжали мужики на тройке. Звон бубенцов навеял воспоминания о путешествии с Авдейкой и о его благодарности за подаренные колокольчики. Сейчас же мужики вывозили на повозке сваленные в кучу стволы деревьев и отдельно перевязанные промерзшие корни. Проскакав мимо Элайджи и Аннушки с веселым «эге-гей, посторонись», они умчали в сторону главной площади. – На ярмарку повезли для умельцев товары, – спокойно разъясняла Аннушка, продолжив путь после недолгой остановки. – Корней-то сколько выкопали. Для прялок и лавок самое то. Мне всегда так дядя Ратибор говорил. А ему это отец передал. Учил он своих сыновей с детства мастерить из деревьев утварь всякую, даже избу вместе строили. Теперь дядя не пропадет: умеет он разное делать. Вот, к примеру, эти сани с загнутыми полозьями. Приедет – и мы их продадим. – И, правда, дядя твой умелец на вся руки, – кивая словам Аннушки, заключил Элайджа. – На все руки, Элайджа, – улыбнувшись, поправила произношение Аннушка. – И грамоте с арифметикой меня Ратибор учил с его хорошим знакомым – учеником церковной школы. Вот и тебя, если пожелаешь, могу научить тебя. У меня даже рукописи остались. – Я буду очень тебе за это благодарить, потому как сам сейчас время не находить, а с тобой изучить мне приятно будет. Аннушка таяла под его взглядом и, чтобы не показаться слишком внимательной к иностранцу, она поспешила отвести взгляд на виднеющиеся ряды лесополосы. Девушка глубоко вдыхала свежий хвойный запах, а выдох вырывался белым облачком пара. – Но прежде нам с тобой нужно придумать для представления идею. И одну историю могу тебе я рассказать. Хочешь? – Хочу, Элайджа, – с уверенностью без промедления ответила Аннушка и крепче взялась за его руку.