Согрей меня своим теплом

Еле протоптанная, но отчетливая дорога вела прямиком к полосе заснеженного хвойного леса. Тихо шуршали деревянные полозья санок и неспешно ступали две пары ног. В ожидании обещанного рассказа Аннушка приникла покрасневшей на холоде щекой к руке Элайджи. Ее взгляд поднимался к нему с нескрываемым интересом, а дыхание становилось сдержанным, коротким и тихим. Элайджа выдерживал паузу, собираясь с мыслями. В своей жизни первородный встречался с невообразимыми моментами, которые тяжело представить человеческому сознанию, переживал и горе, и радость. Однако он давно выбрал, что хочет рассказать, только теперь начать повествование оказалось не так просто. Вдруг эта история поставит жирную точку на их зарождающиеся отношения? И все же Элайджа решил рискнуть, чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения. – Передвигаясь от города к городу, мы с братьями нередко плутали в лесах. Для пропитания необходима охота, поэтому при нас были лук и стрелы. Уже давно стемнело, когда мы возвращались. Братья были веселы от алкоголя, которым грелись и баловались зимой, потому им захотелось устроить спор: кто первым живность подстрелит, тот и победитель, – Элайджа рассказывал не торопясь, тщательно подбирая иностранные слова, а также представляя историю так, чтобы все было в человеческих реалиях без сверхъестественных неожиданностей. – Они разбрелись по сторонам, а я держал путь к дому, только мне послышался шорох или даже больше что-то похожее на плач. Оттого свернул и поехал на звук. И тогда передо мной показалась девушка. Сидела она в яме, а по бокам ветвями еловыми была обложена. Вся дрожала, а лицо было белое, точно снег, – первородный повернул голову к притаившейся Аннушке, которая с упоением слушала историю. Он, изучая ее эмоции, взглядом блуждал по лицу, стараясь не пропустить намеки о том, что произошедшее ей знакомо. Но девушка лишь ждала развязки истории и размышляла, как представить рассказанное в виде спектакля. – При ней был топор, которым она пригрозила мне. Сказала, мол, и отец-то у нее дровосек, так что это должно было меня напугать, коли мои мысли посетили бы нечистые намерения. Но мне лишь хотелось спасти ее от неминуемого обморожения и холодной смерти в зимнем лесу. Пока она оставалась в сознании, сзади нас послышались шаги. Один из моих братьев подумал, что за еловыми ветвями шебаршит животное, и потому он поспешил выпустить стрелу в нашу сторону. Она упала точно у моих ног. Стрела, оказавшаяся так близко к нам, напугала девушку. Это стало последней каплей, после которой она потеряла сознание, упав мне на грудь, – Элайджа заметил, как Аннушка опустила взгляд, а после повернула голову в другую сторону. То ли она переживала от истории, то ли в ее воспоминаниях появились картины тех событий, – нельзя было понять наверняка. После недолгой паузы первородный продолжил: – Я взял ее на руки и унес из леса, вернулся с ней в город, и там ее соседка указала мне на нужный дом. Отогрел тело девушки горячей водой, положил в теплое место, укрыл шерстяными покрывалами. – И что было потом? Ты просто ушел? – Аннушка с живым интересом обратилась к Элайдже и вместе с тем крепко стиснула его ладонь. Она пристально заглядывала ему в глаза, ожидая ответа. Элайджа прикидывал возможные варианты ответов и реакцию Аннушки на них. Он решил не отдавать лжи значительную часть истории. – Как только она снова уснула, я ушел, поняв, что ее жизни ничего не угрожает. – Наверняка девушка тебя не вспомнила бы из-за лихорадки от обморожения, – вдумчиво ответила Аннушка, смакуя каждое слово. Взгляд ее так и застыл на лице Элайджи.– Подумала бы, что сама добралась до дома. А из смазанных вспышек воспоминаний остались бы только неявные черты незнакомца, из-за которых представлялось бы ей, что Ангел Хранитель ее до дома проводил, потому как нутро подсказывало, что тяжело было бы одной вернуться и что-то нечистое в этом есть. Элайджа остановился, и Аннушка встала рядом с ним. Они глядели друг на друга, неуверенные в своих догадках. Будто бы все вставало на свои места: Элайджа от слов и эмоций девушки подтверждал для себя, что его внушение не сработало, а Аннушка – что ее спасение было не случайным. Молчание и пристальные взгляды друг на друга только уверяли их в правоте своих мыслей. Аннушка решилась на вопрос первой: – Так это ты мой Ангел Хранитель? Ты меня спас? – ее голубые глаза блестели на солнце. Спонтанная улыбка тронула губы. Она терялась в эмоциях, которые испытывала в эту секунду: спаситель стоит перед ней, скромно умалчивая о своем поступке, видения его лица во снах не галлюцинации, и неотрывный взгляд от него при первой осознанной встрече в постоялом дворе – это не что иное, как толчок сознания к человеку, благодаря которому она жива. – Я спас, Аннушка, – препирательство было бесполезно, поэтому Элайджа решил сознаться. Улыбка Аннушки была заразительной, и теперь они улыбались вдвоем, не определившись с тем, что будет дальше. – Не Ангел Хранитель я, а просто лишь рядом оказаться. – Мог и тот рядом оказаться, кто мимо бы проехал, а ты спас меня и обогрел. От медведя защитил и Басманова прогнал, а уж сколько раз от падений оберегал, так уж этого не счесть. Может и не Ангел ты, но Хранитель точно, – Аннушка сделала шаг на встречу к Элайдже и застенчиво прикусила губу, посматривая на мужчину перед собой. – И нет больше у меня слов благодарности, потому как сказала я тебе искреннее спасибо уж не раз, и чувства тебе свои обнажила в поцелуе благодарственном. Неведомо мне, чем заслужила я тебя в жизни своей, чем заслужила отношение твое трепетное ко мне, но отказываться от него я не намерена, – она подступила вплотную и уложила теплые от варежек руки на колючую щетину Элайджи. Он склонил голову к ней и прислонился лбом к ее лбу. Аннушка легко поглаживала щеки мужчины большими пальцами, пока в закрытых глазах стояли слезы от близости с дорогим человеком. Элайджа накрыл ее ладони своими, а после минутного стояния в таком положении стянул их к губам. – В твоих действиях я вижу благодарность за мои поступки, а больше мне не нужно, – неспешно шептал Элайджа, проводя губами по охладевшей коже тыльной стороны ладони. – И буду оберегать тебя столько, сколько потребуется, хоть и ведомо мне, что сама ты за себя постоять можешь. – Это ты понял, когда я пригрозила тебе топором и отцом, будучи на грани между сознанием и сном? – Аннушка тихо прошептала и озарилась еще более светлой улыбкой, когда на ее высказывание Элайджа отреагировал приглушенным смехом. – Так вот куда он пропал: ты просто не донес его вместе со мной! – Признаться, я не подозревал, что топор для тебя может быть так важен, – Элайджа отпустил руки Аннушки и медленно продолжил путь, чувствуя значительное облегчение от того, что признание не стало причиной конфликта. – Так, что ты можешь сказать, эта история подойдет для завтрашнего выступления? – Да, Элайджа. Добавлю новых персонажей для пущих эмоций, а за основу возьму твой рассказ. Вот и уважаемым людям история посерьезнее, как того требовали. Скажи, ведь ждать мне завтра тебя на площади? Будешь за представлением смотреть? – Конечно, Аннушка. Лесополоса казалась ближе, чем двадцать минут назад. Так и Аннушка чувствовала себя ближе к Элайдже после его признания. На дальнейшем пути они разговорились о постановке. Аннушка в общих чертах обрисовывала яркие моменты, зародившиеся в голове при рассказе, описывала новых персонажей и их роль, обмолвилась, что прототипом для Петрушки станет Басманов, который сыграет роль разлучника-неудачника. Вместе они хохотали над придуманными сценами, согласовывали моменты, выбирая из нескольких возможных лучший вариант. Элайджа с головой погрузился в проработку сюжета, с радостью разделяя собственные идеи и замечания с Аннушкой. Вдвоем они забыли об утреннем инциденте, оставаясь только здесь и сейчас, и это было как раз то, чего добивался первородный, когда пригласил девушку развеяться. До примеченного Элайджей очевидного входа в лес оставалось идти не более десяти минут, как Аннушка остановилась и с озорством огляделась по сторонам. Ветер доносил радостные крики детей, находящихся совсем неподалеку. Рельефный овраг стал привлекательным местом для ребяческих игр. Мальчишки, налепившие на одеяния снежную броню, обстреливали друг друга снежками, не забывая при этом пронзительно кричать и хохотать, когда комок достигал цель и попадал прямо в лицо сопернику. Дети, что выглядели побогаче, собранные в толстые меховые одежды, скатывались с горки на санках, часто подскакивая на кочках и падая в сугробы. Спускались вниз и более странным, но уморительным способом, – катились кубарем. На поляне снизу нашлось и несколько девочек, старательно лепивших из снега фигуры. Все это действо выглядело столь невинно и беззаботно, как бывает только лишь в детстве, что хотелось вновь испытать это на себе. Неожиданно в лицо Элайджи прилетел снежок, сразу же развалившийся на части от удара. Остатки в виде слипшихся снежинок запорошили брови, ресницы и отросшую щетину. Он не сразу смог открыть глаза и рассмотреть проказника: прежде ему пришлось несколько раз проморгаться и потереть веки рукой. Сбоку донесся задорный смех, а следом - частый хруст снега от скорого побега. – Не зевай, Элайджа! – кричала Аннушка, прячась за широким деревом. Элайджа решил сыграть по представленным правилам и, стряхнув с лица остатки первого попадания, нагнулся, чтобы слепить свой снежок. Над головой просвистел холодный Аннушкин снаряд, и с глухим стуком он приземлился в снежное покрывало позади. Проследив за траекторией, девушка быстро шмыгнула за следующее дерево и наскоро стала сооружать новые припасы. Элайджа оббежал укрытие сбоку и зашел с тыла, застал врасплох неготовую к атаке Аннушку. Ее растерянность и удивление не помешали ему бросить снежок и угораздить в плечо. – Не зевай, Аннушка! – ответил на свой выпад Элайджа и под градом снежных комьев поспешил спрятаться. Дети прекратили свои игры, чтобы понаблюдать за сражением взрослых. Они перешептывались о предполагаемом победителе в этой схватке, указывали на него пальцем и спорили между собой. – Только взгляните, как она ловко меняет укрытие. Она выиграет! – Да, Аннушка быстрая и его переиграет! – писклявым голоском поддерживала девочка, от обилия нарядов у которой виднелись лишь глаза. – Да ну вас, это же тот, кто медведя завалил! Он и в снежки выиграет! – Медведя… – Ух, это медведеборец?! – Тогда я точно за него, точно-точно. – Ну, вот, а говорила, что Аннушка победит. Ох уж эти девчонки…Ветер у вас в головах – вот, – заключил самый старший из образовавшейся толпы и подбоченился. Вид у него был важный, да и говорил он так, будто понабрался фраз у отца. – Тогда нечестно! – фыркнул мальчишка с шапкой набекрень, из-под которой торчала копна рыжих волос, и побежал на подмогу Аннушке. Лег на живот рядом с ней и давай лепить снежки. Дело пошло быстрее – Аннушка лишь бросала, а паренек готовил для нее снаряды. Элайдже приходилось на ходу зачерпывать в ладони снег и комкать, чтобы устремить в цель неровный шар из нового укрытия. Первородный, хоть и заметно отставал по количеству припасов, попадал всегда, куда планировал, и из-за этого соперникам часто переходилось менять свое положение. С места сорвался еще один мальчик, предполагающий победу Аннушки. Он с призывным криком бросился в атаку, прежде зачерпнув в охапку снега. К нему подключился и первый мальчишка, от бега потеряв шапку на пути, и вдвоем сбили Элайджу с ног. Они мстительно закидывали мужчину снегом и были готовы даже запорошить его до образования сугроба. В игре они перестали видеть грань дозволенного и хохотали так громко, что не слышали недовольного мычания Элайджи. Он же отдавал себе отчет: на него вскарабкались малые дети, увлеченные азартом, и потому нет нужды превращать невинную игру в нравоучительные беседы. На подмогу Элайдже побежала остальная часть малышни, но защитники Аннушки быстро включились в противостояние. Поляну вновь захлестнула снежная борьба: комья летали над головами, преднамеренно дети падали в сугробы, ползали по снегу, оберегаясь от снежков. Визжали и смеялись, падали и плакали, кричали и вопили – настоящая какофония звуков, означающих детскую погруженность в процесс. Аннушка подбежала к Элайдже и аккуратно согнала мальчишек, увлеченных в расправу над соперником: – Володька, беги сестренку поднимать, она упала и никак подняться не может, и ты, Илюша, помоги, – Аннушка поставила детей на ноги и указала, куда нужно бежать. По приказу своего руководителя ребята сорвались с места и отправились в нужную сторону, закрывая головы от попадания снежков. Илюша, рыжий мальчик, по дороге успел поднять потерянную шапку и вернуть ее на голову. Смеясь, Аннушка наблюдала за ними, но только команда мальчишек пропала из виду, как она вернула внимание лежащему в сугробе Элайдже. – Тебя теперь можно спутать со снежным дедом! – девушка поспешила стряхнуть с лица Элайджи снег. Теплыми ладонями она касалась лба, носа, подбородка, убирая последние снежинки. – Какой холодный…Поднимааайся, а то и шуба не спасет, окоченеешь вовсе, а я тебя на руках не унесу! – смеялась Аннушка, нащупав под слоем снега ворот мужчины и потянув на себя, только для ее миниатюрности Элайджа оказался слишком тяжелый, и, когда ей удалось приподнять его над землей, они вдвоем упали обратно. – Поберегись, – Элайджа приметил, как в их сторону летит объемный снежок с отчетливо торчащей льдинкой, и поспешил накрыть голову Аннушки ладонью и опустить ее себе на грудь. – Разве мы не соперники? – Аннушка вскинула на Элайджу лукавый взор, продолжая лежать щекой на его грудной клетке. Она быстро дышала от смеха, эмоций и беготни и в попытках нормализовать вдохи и выдохи то сжимала, то отпускала ворот шубы. – Быть может, нам стоит объявить перемирие? – теперь уже Элайджа помог Аннушке вернуться в сидячее положение и следом принял его самостоятельно. В ответ на предложение девушка накрыла прохладными губами его губы, но так быстро прервала невинный поцелуй, что нельзя было успеть его распробовать. Элайджа хотел было придержать Аннушку за руку, но той уже и след простыл. Она ускользнула от него, не издав ни звука. Наваждение чувств в атмосфере общей эйфории и легкости толкнуло Аннушку на поцелуй, однако неуверенность, что иностранец того желал, заставила ее подняться и исчезнуть, чтобы не видеть реакцию мужчины. Элайджа разочарованно облизнул губы и поднялся на ноги, с выдохом принимая для себя, что одного прикосновения стало для него неожиданно мало. Спустя несколько оборонительных бросков снежных комьев и опрокидываний атакующих детей на снег Элайджа подобрался к Аннушке. Та сидела на санках поодаль, посматривая на изрезанный полозьями спуск. Не теряя времени и желания почувствовать себя беззаботным и живым, Элайджа занял место рядом с Аннушкой, обхватил ее за талию и оттолкнулся. Они стремительно помчались вниз, подскакивая на кочках. Снежные брызги достигали лиц и заставляли закрывать глаза. Ветер обдувал лица и ерошил волосы. После очередного подскока сани развернулись боком, и от падения спас только инстинктивный толчок тела. Аннушка смеялась, сжимая руки Элайджи крепче, чтобы не позволить себе свалиться на скорости. Веселый хохот прекратился, стоило только впереди рассмотреть творчество девочек – снежную бабу или же что-то отдаленно похожее на нее. – Мы сейчас столкнемся! – запереживала Аннушка, ерзая на санках. Они неминуемо приближались к столкновению, и маневренности не хватало, чтобы его избежать. – Держись, – скомандовал Элайджа и сильно наклонился вбок. Считанные мгновения до столкновения – и вот они уже лежат рядом с нетронутым творением детей, а санки устремились дальше по диагонали, скинув своих пассажиров. Снег и плотное одеяние смягчили падение. – Цела? – заботливо поинтересовался Элайджа, поглаживая сидящую перед ним на коленях Аннушку по волосам. После намеренного падения они прокатились еще несколько метров кубарем, так что от заплетенной Элайджей косы осталась лишь легкая волнистость. – Цела, – лучилась Аннушка, наполненная эмоциями. – Я не слышала, как ты подошел, и сначала даже испугалась! Горка крутая… – Мне кажется, будто ты говорила, что со мной тебе не бывает страшно, – Элайджа открыто подтрунивал над девушкой, наслаждаясь каждой светлой эмоцией на ее лице. В ответ на наглое высказывание она закатила глаза и дунула в лицо Элайдже рассыпчатого снега, сгоняя с него притягательную полуухмылку с ярким блеском в карих глазах. – Это я тебе про сову говорила, глупый. Аннушка явно хитрила, в той же мере изучая эмоции обычно сдержанного иностранца. В ее поправке слов не было ничего серьезного, и это чувствовал Элайджа. Наскоро отряхнув запорошенное снегом лицо мужчины, Аннушка поспешила за санками. Не последний раз они, скатываясь с горы, падали: то инициатором была Аннушка, совершенно раззадорившаяся активным отдыхом, иной раз Элайджа переворачивал сани, но чаще причиной становились кочки да ямы. Спускались на скорости, смеясь и наслаждаясь обдувающим лицо ветром. Вокруг них стали толпиться дети – желающие покататься на ранее недоступных для них санках. По очереди ребятня занимала места и с визгом катилась с горы. Девочки же во время этого приобщали Элайджу и Аннушку к лепке, и все вместе они соорудили высокую снежную скульптуру. Время неумолимо быстро неслось к вечеру, хотя казалось, что за забавами прошло не больше часа. За детьми приходили родители, и чуть ли не каждый из них ругался на то, как вымокли у чада варежки и валенки, трепали по красным щекам и указывали на посиневшие губы. И все же каждый из ребят, прежде чем возвратиться по домам, благодарил Аннушку и Элайджу за хорошую компанию. Постепенно овраг пустел и, когда солнце уже стало заходить за высокие сосны и ели, оставались только Элайджа с Аннушкой да Илюша. Мальчик увлеченно играл с деревянным волчонком, сидя на снегу. – Илья, идем домой! – строгим голосом прокричал юноша, подошедший из леса к оврагу. На санках он тянул за собой небольшую связку бревен и топор. Выглядел мальчик болезненно худым, под глазами виднелись темные круги, а взгляд был до того уставший, что того и гляди свалится. В нем Элайджа узнал воришку с ярмарки. – Братишка. Уже бегу! – Илюша подскочил со своего места, под рваный тулупчик спрятал игрушку и рванул к брату, но с его рыжей макушки вновь свалилась шапка. Аннушка любезно подняла ее, одела на мальчика и крепко затянула завязки, чтобы головной убор больше не падал при беге. – До чего же ты растяпа, Илюш… – нежно пожурил старший брат, трепля его за щеку. После небольшого осмотра взглядом юноша вытер рукавом струи соплей мальчику, взял за руку и повел в сторону деревни. – Ну, сколько я тебе говорил, чтоб ты не оставался здесь, когда все разойдутся? Ты что тут с ними сидел? – тяжелый взгляд равнодушно пробежался по сочувственному лицу Аннушки и неузнаваемо преобразился при виде Элайджи; воришка весь вытянулся и сбросил остатки взрослости. – Это ведь Вы, мил государь, нам деньги оставили ночью, так ведь? – Я оставил. Чтоб ты не побирался по закрытым лавочкам на ярмарке, – кивнул юноше Элайджа, глядя, как он шмыгает носом и поднимает глаза к небу от накатывающихся слез благодарности. Неожиданная информация об Элайдже заставила Аннушку посмотреть на него еще более влюбленным и восхищенным взглядом. – Тогда, стало быть, знайте, что сегодня братишка мой утром ватрушку скушал и гулять в новых портах на меху вышел. Благодаря Вам. И коли моя помощь и плата за щедрость Вашу понадобится, так буду я готов к тому. – Братик сегодня выпечку принес и бабушку нашу больную ватрушкой накормил, только сам отказался, когда я кусочек отломил, – Илюша беззубо улыбался, глядя на своего родного человека с глубоким уважением и любовью. – Щедрость моя безвозмездная. Рад я, что деньги ты пустил в нужное русло, что помогли они тебе да брату. Чтоб не побирался ты, поспрашиваю, где тебе за работу платить смогут, а коли чего узнаю, так отыщу тебя, – Элайджа глядел на старшего брата Илюши, понимая, каково это брать ответственность за своих младших и идти на крайности, чтобы защитить их. Потому он четко для себя решил, что найдет мальчику заработок, чтобы однажды его не схватила стража на воровстве. – Век благородство и щедрость Вашу помнить будем. Мальчишки поклонились в пол с чувством глубокой благодарности, а после неспешно продолжили свой путь к деревне, только и слышно было, как Илюша красочно распинается о проведенных часах на горке. Элайджа с Аннушкой оставили овраг пустовать, вспомнив, для чего они направлялись в сторону леса. – Станислав и Илюша сиротки, осталась у них только бабушка хворая, – сидя на санках, по просьбе Элайджи рассказывала Аннушка. Первородный же занимался деревьями и звучно рубил плотные ветки, только щепки в стороны летели, – матушка умерла при родах Илюши, а отец заболевал, так и вылечиться ему не удалось. С годика Станислав брата воспитывает да за бабушкой смотрит. Пастухом подрабатывает, покуда может, конюхом тоже было дело, на полях со всеми работал. Зимой-то уж совсем тяжко, потому мы, чем можем, тем им и помогаем: кто одежку зашьет, кто новую подарит, Варвара порой похлебку приносит, так и живут почитай четвертый год. – Рисковал Станислав, когда средь бела дня игрушку с ярмарки утащил, видел я, как стража за ним бежала. Стало быть, сумел ноги унести, – разогнулся Элайджа, потирая ладони друг об друга, забрал у Аннушки сверток бечевки и связал приготовленные бревна. – Быть может, знаешь ты, куда пристроить мальцов? Уж больно не надежное у них положение, попадется Станислав страже и беды не миновать. – Я поспрашиваю, Элайджа, у наместника чего узнаю, может, при Кремле помощники какие будут нужны, – Аннушка загрузила связку дров на сани, втянула голову в плечи и спрятала нос в вороте. Заметно потемнело и похолодало, пока Элайджа расправлялся с деревьями. Он решил сразу набрать такое количество дров, чтоб до приезда Ратибора не было нужды за ними возвращаться, потому часовая рубка не стала пределом. Первородный бы продолжил, да только заметил, что Аннушка уже дрожит, поэтому решили отправляться к деревне. Сани были загружены десятком связок, что лежали друг на друге. – Уж за такое количество дров снова благодарить тебя буду, да не на словах и поцелуях, – Аннушка остановилась на ступенях, ведущих к избе, и хитро глядела в глаза Элайдже. Она понизила голос, перешла на шепот и в попытке сократить расстояние до иностранца нарочно оступилась. Элайдже ничего не оставалось, кроме как подловить девушку за талию и прижать к себе. – Растоплю для нас баньку, – выдохнула в губы Аннушка, высвободилась из рук мужчины, забрала несколько связок и скрылась за избой, проворная и быстрая, словно белая лисица. Через время из трубы пристройки за домом повалил пар. Аннушка суетливо бегала к избе и обратно, набирая все нужное для мытья: уносила и деревянные ушаты, и охапку чистой одежды, и разные свертки сухих трав. Элайджа только и успевал, что слушать, как противно скрипит входная дверь, а следом удаляются торопливые шаги. В голове при видимом спокойствии проносились откровенные вопросы, вызывающие откровенные представления в виде ответов. Все же между ними не первый раз возникали неоднозначные моменты, и нельзя было отрицать, что они обоюдно тянутся друг к другу. Поцелуи, касания, взгляды, улыбки, – все это однозначно вызывало трепет и тепло, разливающееся по телу. В сознании Элайджи четко опечаталось то переполняющее разочарование, когда невинный поцелуй прервался, даже не начавшись, и теперь избавиться от мысли о его продолжении было мучительно непросто. Шестой заход завершился приглашением последовать за Аннушкой. Элайджа поднялся со скамьи и двинулся следом, предвкушая расслабляющий пар, душистый запах дерева, листьев и трав. В предбаннике Аннушка остановила Элайджу и встала перед ним, не скрывая заманивающей улыбки. В глазах плясало очевидное озорство, притягательное веселье с толикой хитрости и коварности. – Ты подарил мне незабываемый день, Элайджа. Я давно не чувствовала себя такой счастливой, давно не окуналась с головой детство, не оставляла позади давящие заботы. Мне казалось, что с приходом Басманова день будет обречен, но ты помог мне смеяться так, что щеки и живот болели, – от эмоций Аннушка активно жестикулировала, поднималась на носочки, разводила руками и с улыбкой запрокидывала голову. Она распиналась перед ним так искренне, что для Элайджи будто бы остановилось время, а круг внимания сузился только на ней: вот очаровательные ямочки; вот завивающийся локон упал на глаз, и она встряхивает головой, чтобы вернуть его к остальным; вот ее руки вновь обхватывают щеки Элайджи, и он прикрывает глаза от теплоты ладоней. – Поэтому малое, что я могу предложить, это баня. И, Элайджа, не стану скрывать и стыдиться, как ребенок, которым я почувствовала себя сегодня, что отчаянно желаю продолжение нашего вечера. Теперь инициатива поцелуя перешла к Элайдже. Он положил ладони на щеки Аннушки в ответ и аккуратно притянул ее к себе. Горячий выдох при соприкосновении желанных губ стал причиной, свидетельствующей, что Аннушка совершенно не против. Все ее опасения об иностранце остались позади: да, он действительно желал этого. Не находящий места локон вновь упал на лицо, но, не прерывая долгожданного поцелуя, Элайджа аккуратно убрал его за ухо и вместе с тем запустил ладонь в мягкие волнистые волосы. Он слышал, каким бешеным ритмом зашлось ее сердце; чувствовал, как Аннушка теряет опору под трясущимися от эмоций ногами, но продолжал с трепетом и осторожностью наслаждаться податливыми губами и вбирать каждый выдох. Аннушка первая разомкнула сплетение губ, слегка качнулась от кружения головы и, чтобы удержаться, обняла Элайджу за шею. Туманным взглядом, поддернутым невидящей пеленой, она встретилась с внимательным изучающим видом мужчины. Он всматривался в ее реакцию, облизывая влажные от поцелуя губы. Как она чувствует себя, после него? Не готова ли свернуть на попятную? Не сбежит ли она сейчас, не издав ни звука? От Аннушки последовал только лишь благостный выдох, после которого кончиком носа девушка принялась очерчивать его лицо. Ее дыхание, горячее и шумное, обжигало кожу Элайджи. Этот жар заставил мужчину стиснуть в кулаке светлые волосы и напористо обвести мягкую кожу под глазом большим пальцем. Череда легких, ненавязчивых касаний губами застала Элайджу врасплох: он спустил с руку со щеки на талию и привычным движением притянул хрупкую девушку вплотную к своему телу. – Боюсь, мне уже будет недостаточно одного поцелуя, Элайджа, – обжигающим шепотом сообщила Аннушка, продолжая невинную дорожку касаний к губам. – Если ты не сочтешь меня доступной, если ты испытываешь то же желание и тягу, что и я, просто… Каждое слово Аннушки давалось с большим трудом, грудь беспорядочно вздымалась, потому Элайджа спустился по скуле, нежно очерчивая щеку, и обхватил ее подбородок, заставляя вскинуть голову вверх. Это действие – аккуратное, но властное, – заставило девушку осечься на половине предложения и застенчиво закусить губу. Возбуждение, жгучее желание действительно выдавал ее взгляд и краснота щек, к которым прилила кровь. Голубые глаза словно горели, лихорадочно всматриваясь в Элайджу. Он не хотел, чтобы Аннушка накручивала в голове неприятные исходы, поэтому в ответ лишь впился куда более требовательным поцелуем. Откровение в словах, огонь в глазах – все это разбудило в нем необузданный напор. Теперь кончик его языка надавливал на губы с желанием углубить поцелуй. После легкой растерянности Аннушки ему все же удалось проникнуть в рот и оплести ее язык. От соприкосновения с губ сорвался сладкий тихий стон, ласкающий слух. Недолго привыкая к новым ощущениям, Аннушка аккуратно водила руками по широким плечам мужчины, но всепоглощающая страсть побудила резким движением стянуть с него шубу. Тяжелое одеяние со стуком упало на половицы. Вскоре на шубе оказалась Аннушкина телогрея, которая быстро была снята Элайджей. – Эл..лайджа, – протянула Аннушка, вновь прерывая поцелуй. Она быстро моргала, глядя на вопросительный взгляд мужчины. – Ты точно хочешь этого? – Сейчас нет ничего, чего я бы желал больше. Я слышал твои переживания, Аннушка, понимаю твои опасения оказаться использованной, однако со мной тебе не стоит об этом переживать, – Элайджа говорил как можно более искренне, желая раз и навсегда похоронить переживания Аннушки. Он отдавал себе отчет, что времени от их знакомства прошло не так уж и много, но количество раз, когда ему приходилось заворожено смотреть на нее, думать о ней, спасать и оберегать, казалось, можно было разделить на многие годы знакомства. Их окутывало обоюдное желание, и никто из них был не приверженцем, что целомудрие нужно хранить до брака, так разве есть ли резонная причина, по которой им стоило не отдаваться наслаждению и любви? Вслед за верхней одеждой упал сарафан и порты. Аннушка обнажалась самостоятельно, играючи отходя от Элайджи при каждой его попытки приближения. То были маленькие шажки с наклоном головы вбок, словно он своим хищным взглядом изучал юркую и прозорливую добычу, – от лукавой улыбки на лице Аннушки он точно определился, что перед ним не иначе, как плутовка-лиса. Между их взглядами пробегали молнии, живое напряжение наполняло предбанник. Волнение выдавали тихие смешки Аннушки, когда та наблюдала те или иные ранее неизвестные ей эмоции на лице Элайджи. Отойдя на почтительное расстояние, Аннушка поддела лямки сарафана и спустила его вниз по силуэту, оставаясь лишь в одной не закрывающей колени рубахе. Уверенный шаг на встречу Элайдже сулил падением: сарафан закрутился в ногах и не позволил удержаться на ногах. Первородный в момент подловил Аннушку и на его лице заплясала улыбка: – Даже сейчас, Аннушка? – Как ты так быстро…– в замешательстве Аннушка глядела на место, где несколько секунд назад находился Элайджа. – Порой мне кажется, что ты… Предположение было потеряно у ее губ: Элайджа в который беспардонно быстро втянул Аннушку в новый поцелуй. Он же и лишил девушку половиц под ногами, подхватив за обнаженные бедра и прижав к себе всем телом. Ее ноги обхватили обнаженный торс, – в перестрелке взглядам Элайджа тоже решил распрощаться с одеждой и теперь оставался лишь в портах. Вместе с этим его тело отчетливо почувствовало жар и влагу, исходящие от Аннушки. Движения девушки, сидящей на руках, превращались в трение об торс. Это лишало контроля в голове, возбуждало, относя к чему-то животному. Ее яркая реакция на него – то, что он не мог в полной мере представить раньше. Предбанник остался позади. Элайджа внес Аннушку в парилку и усадил ее на нижнюю ступень, устланную сеном. И без того разгоряченные тела обдались горячим паром. Запах хвои и дерева туманил рассудок в той же степени, что и жаркие изучающие касания ладоней. Тело Аннушки мгновенно откликались на прикосновения: мурашки мелко покрывали обнаженные места, легкая дрожь была бесконтрольна, а томные выдохи с полуприкрытых губ означали истинное наслаждение. Взгляд лихорадочно метался по потолку, открывающемуся от запрокинутой вверх головы. – Я могу… – Элайджа не спеша оттянул рубаху Аннушки, позволяя свободной ладони проскользить по впадине живота. – Можешь, Элайджа, – переполненная счастьем, Аннушка решила позволить ему все, что тот желает, довериться, зная, что человек, оберегающий ее, словно Ангел Хранитель, не сделает ничего, о чем она станет жалеть. Позволение сняло все установки, позволило Элайдже распорядиться телом любимой, как он того желает. Первородный аккуратно задрал рубаху, оставляя прикрытой грудь и все, что находилось выше. Впалый живот вздымался согласно сбитому дыханию Аннушки, быстро покрылся мелкими каплями пота. Элайджа очертил ладонями ее силуэт, аккуратно сжимая нежную кожу у боков и ягодиц. От ее тела исходил пламенный жар. Эти изучающие трепетные движения завораживали Аннушку, увлеченную слежкой за руками. Кожа не отдавала мрамором, как то было при первой встрече, не встречалось на ней ужасных волдырей, только лишь один рубец привлек внимание мужчины. – Я бы хотел узнать историю этого шрама, – губы Элайджи припали к небольшой рубцовой выемке под ребрами, и блуждание руками сменилось на легкую прогулку разгоряченных уст. – Это я топор в детстве лезвием к себе прижала, кончик острый был, вот и расцарапал, – на одном дыхании шептала Аннушка. Руки ее вцепились в темные волосы Элайджи, заставляя надавливанием прижиматься ближе или вести дорожку поцелуя к другому участку тела.Она с наслаждением вглядывалась в мускулистые плечи, в открывшееся для нее сильное тело, теперь напряженное в каждой мышце. Неспешными касаниями Элайджа достиг запрятанных под тканью розовых аккуратных сосков. Прикосновение языком стало апогеем росшего желания. Надавливание кончика языка мужчины позволило вырваться неконтролируемому стону. Дрожь в коленях Аннушки стала отчетливее. Без стеснения она нырнула ладонью под порты Элайджи, нащупав разгоряченную плоть. Прикосновение сорвало последнее ограничение. От улыбки Аннушки, точно находившейся в раю, Элайдже стало тепло и спокойно. Он потянулся за поцелуем, и во время него Аннушка почувствовала в себе его часть. Вхождение отозвалось тихим сопением и таким отчаянным объятием, словно вот-вот она сделала последний вдох. Толчки со временем набирали скорость, отзываясь в теле приятной судорогой. Они прижимались друг другу, словно в последний раз, желая здесь и сейчас запомнить каждую часть обнаженного и разгоряченного тела. Элайджа шептал Аннушке на ухо комплименты, часто путая иностранную речь с родной, убирал с лица прилипшие локоны и успокаивал, гладя по щеке. Впереди будет не один сладкий поцелуй, какой бывает только у тех, кто наслаждается друг другом. Не один удар дубовым веником они оставят в бане. После сытного ужина Аннушка предложит ему заняться изучением языка и будет хитро подтрунивать над ним, вспоминая неразборчивые речи в бане. Пока ее влюбленный ученик будет разбирать новые слова, Аннушка будет мастерить куклы для выступления. Однако идиллия не продлится долго, потому как поручение Клауса всплывет в туманном сознании Элайджи и вытащит его из своего мирка. Нужно отыскать Кола и Ольгу и привести их для совершения хитроумного плана брата.