Эгида

      В каморке два на два метра горел приглушенный свет, освещая медали и плакаты с боев известных спортсменов. Несмотря на небольшую территорию помещения, здесь спокойно поместились раскладушка, узкий шкафчик и подсобный стол, на котором покоились коробки от фастфуда с пиццей, недоеденным бургером и осетинским пирогом. У Эммы давно не было времени и желания готовить дома. Девушка свернулась на раскладушке в надежде подремать свободный час. Но даже за плотно закрытой дверью она слышала, как в зале орудуют люди Белова, компенсируя нанесенный ущерб. Эмма тяжело вздохнула и отвернулась к стене. Всё чаще после встречи с Лёшей тогда, в подземке, ее стали посещать воспоминания о прошлом. И на душе становилось до ужаса паршиво. Только в такие моменты, наедине с собой, Эмма приходила к неутешительным мыслям – вся та броня, которой она обшивала себя последние годы, казалась ей сейчас тоньше ногтевой пластины. Эмма вместе с братом-двойняшкой родились семимесячными. Брат – здоровым, а девочку отправили сразу в инкубатор. Через пару дней был обнаружен остеомиелит левых руки и ноги – заболевание, при котором кости сохнут, а мышцы атрофируются. После удачной операции Эмма почти восстановилась, но рука так и продолжала мучать сильными болями и почти не разгибалась. После повторной операции в шестилетнем возрасте в руку вставили спицы, с которыми Эмма ходила и по сей день. В первый класс девочка пришла сразу с освобождением от физкультуры. Но это не мешало Эмме ходить на занятия – как любому ребенку ей хотелось бегать, лазать по шведской стенке, не показывая никому свой недостаток. В четырнадцать лет ее жизнь резко перевернулась, когда для Эммы достали путевку в городской лагерь МВД, где она познакомилась с учителем физкультуры Павлом Шевцовым. Он был тренером по единоборствам, официальное название которому появилось только в 87-м – кикбоксинг. А тогда, в 80-м, он существовал в виде движения самодеятельных секций и инициативных групп. Когда брат услышал о намерениях Эммы податься в спорт, то беззлобно усмехнулся: «Какие единоборства, ты ведь даже ведро с водой поднять не можешь?». Эмма только улыбнулась: «Но пустое-то могу…». Когда она первый раз пришла в зал, где проводил занятия Шевцов, увидела там девушку, которая наносила удары по «лапе» руками и ногами с такой скоростью, что Эмма от восхищения даже дар речи потеряла. Забыв о своей больной руке, в буквальном смысле горела, глядя, как она молотила. Удручало лишь то, что тогда у Эммы растяжка была практически нулевой. Но отступать не собиралась: очень хотелось научиться бить так же, как эта девушка. Потом Эмма даже не заметила, как пролетело полгода под девизом: «все могут – я тоже хочу и смогу». Штудировала дома учебники, раскатывалась по ковру, училась правильно двигаться с ударами. Мышцы атрофированной руки постепенно начали крепнуть, она стала разгибаться. Но девушке этого было мало. И подсознание кричало: «Я должна быть лучше всех! Я буду лидером!». В 10-м классе, когда подружки-одноклассницы щебетали о новых интересах, мальчиках и приближающемся выпускном, Эмма безвылазно пахала в зале, получая удовольствие от отработки ударов или синяка под глазом. В конце последнего учебного года подружки наперебой жужжали о платьях для выпускного вечера, а девушка думала только о предстоящих первых больших соревнованиях. На чемпионате пришлось провести бой с девочкой, которая была на две весовые категории тяжелее Эммы – на целых двенадцать килограмм. Тогда она даже не понимала, какой барьер за два с половиной года переступила. И вот она – первая в ее жизни медаль. Да еще и право участвовать в юниорском первенстве СССР. В Москву восемнадцатилетняя Эмма приехала, будучи уже победительницей юниорского первенства мира по кикбоксингу. О боксе новые тренеры имели определенное представление, но назвать их истинными специалистами в этом деле, конечно, было нельзя. И тогда в помощь молоденькой Эмме был представлен Максим Карельский, мастер рукопашного боя. Наверное, это была химия. Сильная, сносящая голову. Он был старше, умнее, сильнее. Сдержанный, но умеющий четко и резко ставить все на свои места. Эмме казалось, что это именно тот человек, с которым она готова идти рядом всегда. В январе 1985-го года они подали заявление, а в феврале на базе бригады ГРУ был сформирован отдельный отряд специального назначения для участия в боевых действиях в Афганистане. Это было, как удар под дых. Девятнадцатилетняя Эмма поняла, что вернуться в родной город она не сможет. Чисто из принципа. Сидеть на шее родителей больше не было возможности. Нужно было решать вопрос с деньгами самостоятельно. В те годы у профессиональных спортсменов не было ни зарплат, ни стипендий. Поэтому чтобы прокормить себя в столице и не сойти с ума от мыслей о судьбе Макса, Эмма начала драться за деньги на потеху публике – на ринге с парнями. Бои без правил по дисциплине кумите. Девушек в боксе практически не было, поэтому ажиотаж зрителей был вполне оправдан. В 87-м на майские праздники Эмма вместе с друзьями выехала на природу на шашлыки. Ближе к вечеру к ним подвалили пьяные местные. Цель была ясна – познакомиться и выпить. После резкого отказа Эммы один из выпивох оттолкнул ее и вылил целый ушат оскорблений. Девушка ударила его по морде. Тогда «униженный и оскорбленный» вместе со своими приятелями побежал в больницу, где ему вправили челюсть, а после – в милицию, где написал на Эмму заявление о нанесении тяжких телесных повреждений. Эмма отнеслась к этой ситуации крайне несерьезно – то, что мужчина написал заявление на девушку, потому что она сломала ему челюсть, казалось невероятным ровно до того момента, пока в поезде во время поездки на очередные соревнования к Эмме не подошли милиционеры со словами, что она находится в розыске. Красивых историй здесь нет. И эта одна из них. Из-за одной такой потасовки девушка оказалась в шаге от зоны. Все завершилось по случайному стечению обстоятельств – статья попала под амнистию по истечению срока давности. Эмме просто повезло, что в тот год она моталась из конца страны в конец по соревнованиям. Карельский понял, что в армии ему ничего не светит, кроме возможной дырки в башке. Написал рапорт и отправился домой, в родную Москву. В клубе «Тропикана» на Арбате, где двадцатидвухлетняя Эмма проводила свои первые «коммерческие» бои, они встретились снова. За годы разлуки поменялись оба. Было все – ссоры, недопонимания, смирение, пресыщение, но в итоге в 89-м Эмма Левакова стала Эммой Карельской. Еще до армии Максим отучился на сварщика, поэтому найти работу по профессии труда не составило. Трудность была в другом – развал Союза неумолимо приближался, за работу платили копейки. А вокруг кипела настоящая жизнь! Сколько соблазнов в ней было? Явно намного больше, чем возможностей. То, чем до его приезда занималась Эмма, Максим пресёк на корню. Ни одни деньги не могли сравниться с тем, что его жена будет продолжать таким способом кормить их семью. Пришлось вспомнить навыки, полученные в спецназе. И потрясти торгашей. Среди друзей Карельских – бывших спортсменов и старых приятелей – Макс собрал тех, кто был готов работать. И возглавил свою небольшую, но крепкую команду. Взять под контроль несколько рынков получилось легко – все торгаши легли под них. На сколоченный капитал Карельский арендовал весь цокольный этаж одной базы, где открылся спортивный клуб «Эгида». Возглавляла его Эмма. Девушка тренировала молодых ребят и уже матерых мужчин. По началу было много недоверия и разных недопониманий. Но когда желающие овладеть боевыми искусствами приходили в «Эгиду» после других клубов, то понимали, что здесь все именно то, что они искали. Каждый, кто уже единожды побывал «в руках» Эммы, уже беспрекословно слушал ее. Казалось, они приспособились к этой жизни. Но каждый к своей. Семейного счастья не было уже после полугода брака. Все надежды и планы той девятнадцатилетней девчонки рухнули. Первой серьезной трещиной стал приезд родного брата Эммы, который присоединился к группе Карельского. А затем Максу пришлось загасить чеченского бизнесмена. После этого на них начали наезжать с двух сторон. С одной – менты, надеявшиеся урвать свою долю, с другой – чеченцы. И если с ментами договориться еще было можно – именно за счет таких людей доблестная милиция и кормилась, то с чеченцами о компромиссе даже и не шла речь. Это зверьё нельзя было остановить. Первой жертвой стал брат Эммы – Артур. И это была точка невозврата. В свои двадцать четыре года девушка испытала все ужасы суровых реалий назревающего в стране переворота и переворота в своей семейной жизни. Теперь ей казалось, что каждый раз, когда она думала, что хуже уже некуда, жизнь завышала ей планку. Это был конец. Эмма осознала это ясно и четко – никакой семейной жизни никогда не было. И больше не будет.       Мимо двери снова с шумом что-то пронеслось. Тяжело вздохнув, Эмма поднялась с раскладушки, накинула на плечи олимпийку и вышла в зал. Двое пареньков как раз подвешивали на крюк новенькую боксерскую грушу. Руководил процессом Пчёлкин. Он стоял к Эмме спиной, параллельно с кем-то общаясь по телефону:       – Фима, какой кризис? Ты водкой торгуешь в России! Ты в кризис процветать должен, – он прикрыл динамик рукой и обратился уже к одному из братков: – ты косой, что ли? Смотри, как вешаешь!.. А то придет сейчас ваш инквизитор…       – И что? – Эмма скрестила руки на груди, с вызовом глядя в спину Вити. Тот медленно повернулся к ней.       – А я как раз собирался тебя искать.       – Соберешься – найди. Долго ваши пионеры будут возиться? У меня еще две тренировки.       – Мы всё, мы закончили, – подал голос один из братков.       – Строга, но справедлива, – на губах Пчёлкина скользнула ухмылка. – Значит, ты – та самая Лёва, о которой все талдычат... Удивлен.       – Поделишься еще какими-то впечатлениями или я могу заняться своими делами? – Эмма медленно прошлась по залу, оценивая новый инвентарь. Витя покусал нижнюю губу. Он, конечно, не понаслышке знал, что первое впечатление обманчиво, но эта девица – явное исключение. Раздражала ничуть не меньше, чем в первую встречу.       – Борзометр, я смотрю, зашкаливает. Допустим, поделюсь, если покажешь, на что способна. Эмма замерла и посмотрела на него холодным взглядом, хотя ее левая бровь всё же заломилась от изумления.       – Ты мне сейчас вызов бросаешь?       – Расценивай, как хочешь. Вообще хотел предложить тренировочный спарринг.       – У тебя есть основания это сделать? – Эмма медленно приблизилась к нему и остановилась в довольно опасной близости. Пчёлкин вновь почувствовал непонятное ощущение от этого контакта, от девушки будто и вправду исходили какие-то энергетические волны. – Или хочется убедиться в собственном поражении? Она взглянула в его глаза и прочитала в них ничем не прикрытое лисье лукавство. Пчёлкин действительно скептически относился к тому, что она делала. И Эмма понимала, чем это вызвано.       – А ты самоуверенная. Нет, в истинном предназначении.       – Дай угадаю, – она прищурилась и насмешливо выдала: – ты – обычный сексист, который явно считает, что предназначение женщины – хранить очаг?       – Это аллегория, хотя и буквальный смысл иногда срабатывает.       – Надо же, я думала, такие высокопарные слова твой мозг отторгает.       – Ты меня недооцениваешь. Двое братков замерли в дверях и не без интереса наблюдали за их словесной перепалкой.       – Проверим, – Эмма с вызовом ткнула перчатки в грудь Пчёлкина.       – Они мне не пригодятся.       – Ну смотри, Рэмбо. Проклянешь все на свете, когда поймешь, что взялся прокопать тоннель детским совочком под Уральским хребтом. Ситуация начинала его забавлять.       – Может, уже кусаться начнешь?       – Только не бей, как девочка, – парировала она. Эмма всегда ценила силу. Ты можешь люто не нравиться человеку, но он будет тебя уважать, если почувствует, что ты превосходишь его в бою. Пчёла успел столкнуться взглядами со своими людьми, которые уже на своей шкуре ощутили всю силу ее рук. Взгляд их был по меньшей мере озадаченным.       – Парни, – Витя медленно стянул рубашку. Жалко будет, если порвет. Хорошая рубашка, – слышали что-нибудь про конфиденциальность? – Братки кивнули. – Тогда свалили отсюда. Наконец, когда Пчёлкин и Эмма остались в зале только вдвоем, она медленно двинулась к центру. Противники присматривались друг к другу, ходили по кругу. Эмма откровенно улыбалась, а Пчёла старался быть сосредоточенным. Отточенные, четкие удары были с обеих сторон. Витя сделал выпад, обманный финт, обход сбоку, снова выпад…       – Мастерство не пропьешь, – ухмыльнулся он, – хотя попытки были. Ему не хватило скорости. Она дала ему немного фору, а затем каждый его удар стал блокироваться. Пчёлкин только отводил руку для атаки, а Эмма уже знала, куда она будет направлена. Он делал хитрый финт, но натыкался на подставленный блок, совершал длинную и крайне опасную комбинацию, но все усилия уходили в никуда. Эмма сделала полшага в сторону, поймала мужчину в захват и бросила через плечо. Пчёла подскочил с мата и, широко размахиваясь, нанес удар правой. Девушка перехватила руку и сделала «мельницу». Пчёлкин завелся, он снова атаковал, Эмма вроде поддалась, упала на спину, но уперевшись согнутыми ногами, перебросила соперника через себя. Пчёлкин ничего не мог сделать с её защитой. Она банально была быстрее, однако свое мастерство он показал. Мысленно оценив его неплохую подготовку, Эмма поняла – пора заканчивать. Усилив скорость, она не давала мужчине ни мгновения передышки, осыпая его градом ударов, и в какой‑то момент он просто перестал успевать за её движениями. На этом бой можно было заканчивать. Этот спарринг расставил все по своим местам, и теперь, думала Эмма, этот упертый скептик убедился в ее профессионализме. Поединок закончился полным и безоговорочным поражением Пчёлкина. В очередной раз не уследив за её руками, он повелся на обманный удар и схлопотал кулаком в висок, кулем повалившись на маты. Эмма нагнулась над ним.       – У тебя остались ко мне какие‑нибудь вопросы?       – Есть один, – хмуро отозвался Пчёлкин. – Ты всегда такая стерва?       – Только по понедельникам. Она протянула ему руку, но Витя благополучно проигнорировал этот жест. Он медленно поднялся, украдкой придерживая помятое правое ребро, и потянулся за рубашкой.       – Вообще я поддался. Эмма обернулась на него через плечо.       – Нисколько в этом не сомневалась. Повисшую в зале тишину прервал ввалившийся в помещение Космос. От его взгляда не укрылось хмурое лицо Пчёлкина.       – Ты где застрял то? Ехать пора. А чё у тебя…? – он отзеркалил рассечение на скуле под глазом друга на своем лице.       – Поехали! – рявкнул Витя. Он подхватил свое пальто и буквально вытолкал Холмогорова из зала. Едва ли за ними с лязгом захлопнулась дверь, Эмма не сдержалась и разразилась смехом. Уже будучи снова в своей каморке, девушка одним бедром уселась на крышку стола и потянулась к оставшемуся куску пиццы. Мимолетное удовлетворение вновь сменилось апатией. А послышавшиеся у входа шаги заставили напрячься. В каморку зашел Макс. Вид у него был помятый, в глазах застыла ледяная поволока.       – Если ты мне не объяснишь, чем вызвано твое непрезентабельное выражение лица, то лучше отвернись к стенке, ты мне пищеварение портишь, – буркнула Эмма.       – Ты снова не в духе, – он приземлился на стул и устало потер виски.       – Как и последние несколько лет.       – Ну хоть где-то у тебя всё стабильно.       – Чего ты хочешь? Макс гипнотизировал взглядом висящие на стене медали и грамоты, и видел в стеклянных рамках свое отражение. Несмотря на то, что Карельский всю жизнь принимал решения самостоятельно и был уверен в своих силах, в последний год, когда всё полетело к чертям, он как никогда ощутил острую нехватку поддержки в лице Эммы. Только теперь, когда между ними пролегла пропасть, она больше не могла и не хотела ее оказывать.       – Ситуация совсем вышла из-под контроля, – тихо проговорил мужчина. – Сегодня опять стрела была. Пощипали этих зверьков… Только всё совсем тухло. Скоро они подтянут своих… Да и с ментами они, похоже, уже снюхались.       – Я давно тебе уже всё сказала. Добавить мне нечего.       – Ты даже не спросишь, что я думаю? Эмма тяжело вздохнула.       – И что ты думаешь?       – Пацаны все чаще заикаются о других бригадах…       – Так не повод ли это, чтобы разбежаться и каждому начать по-своему? Карельский отрицательно покачал головой.       – Надо идти на переговоры к тем, кто уже круто взлетел. Солнцевские отпадают, они такие вступительные взносы назначат, что потом полжизни будешь на них горбатиться. Эмма внимательно вглядывалась в профиль бывшего мужа. Макс был на взводе. Она прекрасно понимала, для чего он пришел. Но спросить всё же решила:       – Я тебе зачем нужна? Карельский, наконец, поднял на нее голову, но пока молчал. Закусив щеки, он думал, пока не вспомнил черный «Мерседес», на котором отъезжали от клуба двое парней. Макс успел застать их у самого входа.       – У тебя были сегодня двое – один рыжий такой, помятый немного, второй долговязый? Эмма поняла, о ком идет речь.       – Ну были.       – Что за ребята?       – Люди Саши Белого. Сам живет по понятиям. Не беспредельщик. Его быки ко мне заниматься ходят. Макс закивал, тщательно обдумывая эту информацию. Риск безусловно был. Могли и просто послать подальше, а могли и образцово-показательно. С непредсказуемыми последствиями. Просить Эмму поговорить с Белым было делом бесполезным, он прекрасно это понимал. Оставалось только обсудить это с Гариком и другими ребятами. И попытаться договориться о встрече через третьих, надежных лиц. Эмма снова пробежала взглядом по некогда любимому и дорогому лицу. Она лучше многих осознавала все бедствие сложившегося положения, но простить Макса за смерть единственного брата не могла. Злость и жгучая боль вытеснили все некогда теплые чувства. Стали последней каплей. Тем не менее девушка всё же нагнулась к ящику в столе и выудила оттуда аптечку. Смочив ватку в спиртовом растворе, Эмма приблизилась к Карельскому и склонилась над его головой.       – Надо обработать, – тихо вынесла вердикт и коснулась прохладными пальцами разбитой щеки и рассеченной переносицы. Всего одно мимолетное прикосновение ее рук – и дрожь пробежала по его позвоночнику, что заставило кровь быстрее пульсировать по венам. Макс судорожно вздохнул, обхватил крепкой, шершавой ладонью ее запястье и притянул Эмму к себе, едва успев коснуться губами уголка ее губ и втянуть дозу запаха ее волос, но она довольно решительно мотнула головой, оскалилась в его сторону и процедила:       – Не надо, Макс. Ему с трудом удалось подавить желание обнять ее.       – Да. Теперь чужие, – Карельский выжал из себя равнодушную полу-улыбку и поднялся со стула. – Спасибо. Он плавно отстранил ее за плечи от себя и спешно покинул каморку.