Эгида

      Вадим, тот самый, что приехал вместе с товаром за границу вместе с двумя подручными, до сих пор не мог понять, почему кровавая участь миновала его. Темнокожий амбал, охранник покупателей, зверски расправился с Тесаком и Хватом, а Вадика, дрожащего от первобытного страха и подступающей тошноты, подтолкнул в спину, провел через мрачный коридор и вывел его на улицу, на свежий воздух. Его машина была на месте. Дверь позади негромко захлопнулась. Вадим постоял, схватившись за перила, отдышался. Потом, судорожно оглянувшись по сторонам, он мгновенно сбежал вниз по ступеням и прыгнул за руль. Только уже на оживленной дороге он понял, что пора сбрасывать скорость… Положение, в которое Вадим попал, было, мягко сказать, незавидным. Никто бы в Москве не поверил, что его оставили в живых из милости человеческой. Если даже он сам не понимал, какого черта его вообще не тронули! Было ясно только одно – товар повязан на нем, и возвращаться в Россию было сродни самоубийству. Белый и его люди выжгут его сердце и растащат тушку по частям. Был только один вариант – надежный, как Швейцарские часы – затихариться здесь, в глуши, чтобы ни одна живая душа про него не знала. Смешно, конечно, но именно этой святой ложью Вадим успокаивал себя уже третий месяц. Он боялся всех. Белова. Покупателя с громким погонялом «Бендер». Его бандитов. Макса, хорошего старого приятеля, который в целом полностью отвечал за всё это головой. Соответственно нрав Карельского и его малоприятные вопросы, ответить на которые Вадим бы не смог. Кто кого в этом деле подставил – вот загадка, пойди, разгадай теперь. Это была настоящая дьявольская ловушка. Повезло только в том, что по приезде он успел обналичить деньги. Избавился от машины и вскоре был на старой заброшенной ферме, где проживал совсем дряхлый старик. Сдавал домик для проезжающих путешественников на ночь, но тут такая удача – какой-то парнишка, странный и зашуганный, но в целом безобидный и тихий, попросился на длительный срок. Копейка-то кому когда лишней бывает? Вадим понимал – даже тут, в глуши, осторожность превыше всего. Официально Вадима Туманова больше не существовало. А был только путешественник-натуралист Ярмо Ниемеля. Он отрастил бороду, перекрасился в жгучего брюнета. Чтобы не совсем сойти с ума мужчина помогал старику на ферме, за что получал сытный ужин и книжки из домашней библиотеки. Пара Джеймсов Бондов, потрепанный том Агаты Кристи, и вторая часть «Жизни Клима Самгина» Горького. Он и по-русски то этого не осилил. Зато вот теперь нашлось время и место. Шел обыденный и уже привычный за последнее время февральский вечер 1994-го года. Вадим откинул в сторону надоевшую Кристи и распластался на просевшем от времени диване. За окном противно выл ветер, но именно его завывание убаюкало Туманова, и он задремал. А потом на его плечо легла крепкая ладонь. «Вот старый шельмец, – подумал Вадим, – ну чего ему на ночь глядя приспичило?». И распахнул глаза. Но тут же понял, что лучше бы он заснул. Навеки.       – Спокойно, не дергайся, Вадик. Крашеные волосы встали дыбом. Напротив, в глубоком деревянном кресле, сидел Макс. Вадим и не дергался. Его будто бы парализовало, и даже слова из себя он смог выдавить только тогда, когда пульс перестал бешено биться в горле.       – Ты… Ты как… Откуда?       – Из города-героя Москва. Снегопады преимущественно слабые. Средняя температура – минус четыре. Погода шепчет, плачет без тебя, Вадик. Кажется, оба слышали, как стучали зубы Туманова. Макс на некоторое время испытал настоящее человеческое облегчение при встрече. Он так долго искал Вадима, что в какое-то мгновение, как только увидел знакомое лицо, даже обрадовался. Карельский глядел на него беззлобно, и это напрягало.       – Короче, расклад такой. Если будешь хорошим мальчиком, все будет тип-топ. Только без глупостей. Усёк? Туманов кивнул.       – Славно. Стаканы есть? Туманов пошел к полкам, а Макс следовал взглядом за каждым его движением, пока тот доставал стаканы, пару яблок и возвращался обратно на диван. Вадик ощущал, что он загнанный в угол мышонок. А Макс – удав, спокойный, но готовый в любой момент проглотить его со всеми потрохами. Карельский расстегнул свою спортивную сумку, выудил «Джемесон» и плеснул ему сразу половину стакана.       – Ты же не пьешь, – вдруг вспомнил Вадим.       – А ты пей. Туманов понимал, что пока без команды лучше помалкивать, потянулся дрожащей рукой к стакану, и Макс чокнулся с ним кулаком. Вадим пригубил пару маленьких глотков, и Карельский уже требовательнее произнес:       – До дна. Вадим послушался и почти залпом опрокинул виски.       – Расслабился? Теперь рассказывай.       – Макс, бля буду, я сам нихера не понимаю, понимаешь? Все было на мази. Я вообще не догоняю, смысл им было пацанов валить! Какие бабки всем светили! Он так тараторил, что Макс поморщился и соединил всю пятерню пальцев перед его носом.       – Не части. По порядку. Вадик судорожно вздохнул, и снова начал, но уже в подробностях, чередуя иногда речь с употреблением виски. Тепло приятно окутало голову, и говорить стало чуть легче. Туманову даже показалось, что у него есть шанс выплыть. Но ему только казалось.       – Про Бендера что еще сказать можешь? – снова накинул вопрос Макс.       – Знакомец бабы моей бывшей, крутой по их меркам. Ну свели нас… Я же рассказывал тебе, что он наркобарон, виллу себе отгрохал такую… Ну позвони ему!       – Не отвечает. Давай быстрее рожай. Где, когда, у кого его можно найти здесь?       – В клубе часто зависает, «Парадокс», вроде… Да, точно, «Парадокс»! но там такие людишки, что без веской необходимости туда лучше не заявляться… Бляха-муха, Макс, ну отлить можно схожу? Макс только кивнул подбородком в сторону туалета. На ватных ногах Туманов двинулся в уборную, физически ощущая прожигающий взгляд на своей спине. Сбежать – не сбежит. Куда уже можно деться с подводной лодки? Пока шумела вода, Карельский выудил из внутреннего кармана куртки маленький бумажный кулёк и высыпал содержимое в стакан с виски. Плеснул «Джемесон» еще. Облегченно выдохнул и откинулся на спинку кресла. Туманов вернулся через минуту, упал на диван и залпом выпил из стакана.       – Макс, ты же знаешь, у меня не было резона подставлять тебя. Белого. Я чист! Помоги, а? Скажи хотя бы, что делать… Меня же замочат!..       – Несомненно, – согласно кивнул Карельский. – Поэтому скажи «спасибо», что пришел я. Иначе бы уже раздавали коллекцию ремней из твоей шкуры. Что делать? Застрелись.       – Макс! – чуть ли не воя, запричитал Вадим.       – Ладно. Можешь током. Как-то гуманнее…       – Я отвечаю – отработаю. Какие бы условия не поставили – отработаю!..       – Ты при любом раскладе не жилец, Вадик. Так что лучше сам. Вадим спрятал лицо в ладонях, и его снова забило в лихорадке. Макс взглянул на наручные часы, затем перевел взгляд за окно. Ночь плавно опускалась на ферму. Туманов снова посмотрел на Карельского:       – Я печку включу. Холодно. Он зажег маленькую газовую плитку, вернулся на диван. Веки начали слипаться. Туманов медленно стал заваливаться на бок, и через пару минут захрапел. Макс натянул на него старый колючий плед, сжал крепко плечо и последний раз посмотрел в лицо старого друга. Хмыкнул. Затем подошел к буржуйке, на полную мощность крутанул рычажок и задул огонь.       – До свиданья, друг мой, до свиданья, – хмыкнул мужчина, в последний раз взглянув на диван, – спи спокойно, – и вышел из домика. Было не по себе. Когда-то с Туманом они прошли очень многое. Поэтому подставы от Вадика он предвидеть никак не мог. Даже если он был не виноват, в это не поверил бы никто. Гадство номер один. Гадство номер два – средство, с помощью которого пришлось убирать Туманова, по всем фронтам было чисто бабское. Дешевая романтика, мать его! Но указание – есть указание. Не светиться. Не оставлять следов. Работы на этой земле еще было непочатый край.

Москва

      Конец февраля выдался в Москве до ужаса отвратным. Сначала все вдруг принялось таять так стремительно, будто готовился великий потоп. Зато потом вдруг резко похолодало, и дороги заодно с тротуарами превратились в сплошной ледяной каток. Их посыпали всякой едкой дрянью, и обувь – хоть бюджетная, хоть фирменная – превращалась в кошмарное нечто. Эмма припарковалась около офиса Белова и поспешила скрыться от противного колючего ветра внутри здания. Сегодня явно был не ее день. Погода – малозначительная, но тем не менее веская деталь отвратительного настроения. Но настоящим катализатором стали новички в ее клубе. Причиной их полного безалаберного отношения к тренировкам пока разгадать не получалось. Строгие рамки, в которых держала всегда своих подопечных Левакова, были для них хуже каторги. Иногда Эмме казалось, что она попала в исправительный лагерь с неуправляемыми детьми. Но это были не дети. Это были взрослые мужики за двадцать, которые отказывались соблюдать режим, участвовать в коллективных тренировках и бухали, как черти. Руслан, лучший помощник девушки долгие годы, ни раз применял тяжелую артиллерию, но представители старой школы для новичков явно были не авторитетами. После сегодняшнего бунта выяснилось, что сейчас влияние на спортсменов могут оказать только два человека – Карельский и Филатов. Макс, знала Эмма, уже долгое время отсутствует в стране. Вообще у Карельского многое изменилось за то время, которое Левакова провела в Америке. Он смог заслужить доверие Белова, а после удачной операции по устранению группировки Бека стал практически правой рукой главного бригадира. Стоило отдать ему должное – Макс всегда был предельно разумен и исполнителен. И сейчас разыскать их общего бывшего знакомого Вадима Туманова – была первостепенная задача. Эмма вбежала по лестнице и поднялась на второй этаж. В отличии от погоды на улице здесь царило настоящее лето. Во-первых, было до чертиков тепло. Щеки приятно защипали, и Эмма утерла влажный нос. Во-вторых, она не узнала приемную. Людочка всерьез восприняла шутливый совет Фила развести здесь зимний сад. Цветочная лихорадка заразила и Пчёлкина. Он установил на подоконниках редкие породы кактусов. Так и встретил Эмму зеленый уголок, но никто из живых людей. Все будто таинственным образом испарились. А ей позарез нужен был Валера. Соответственно о просьбе девушки не должна была знать ни одна живая душа. Что касалось совместного бизнеса с Брынцаловым – деньги текли буквально рекой. Хорошенькой такой зеленой рекой. Иногда их скапливалось так много, что они едва помещались в сейфе Белого, хотя сейф был довольно внушительного размера. Часть денег удалось перекинуть в офшоры. Наличку Пчёла частично вкладывал в разные предприятия в сфере сервиса в Амстердаме и Вене. Это позволяло потихоньку переводить их на легальные счета в европейских банках. Вообще именно на Пчёлкине и был повязан бизнес. Так решили единогласно – поскольку отношения с «Лубянкой» у Саши были в очень и очень подвешенном положении.       – Эй! – крикнула Эмма, оглядев приемную и два кабинета в разных сторонах друг от друга. – Да есть тут кто-нибудь живой? Наконец, появилась Людочка с целой кипой папок и скинула их на свой стол.       – Привет, – махнула ей Левакова, – где все?       – У них важное дело, – уклончиво объяснилась секретарша, – пока заняты. Придется обождать.       – А если я не могу ждать? Люда развела руками, когда Эмма вдруг отчетливо услышала гогот из отдела финансов. Левакова направилась туда. Людочка, на которой было ответственное задание – не впускать к бригадирам никого, побежала за девушкой следом.       – Эмма Альбертовна! Я же говорю, пока нельзя!.. Полчаса назад в офис приволокли три кейса с деньгами. И бригадиры действительно занимались важным делом – утрамбовывали зеленые, хрустящие пачки денег в сейф.       – Белый, они уже не лезут! – обернулся Кос, тряхнув несколько пачек.       – А ты сунь как следует, – посоветовал Пчёлкин, выкладывая оставшиеся пачки из последнего дипломата на стол.       – Складывай сверху, – посоветовал Саша, прикрыв рукой телефонную трубку. Как раз в этот момент он говорил с Брынцаловым. – Блин, деньги к деньгам! – с деланным недовольством в голосе констатировал он и прошел в соседний кабинет, прикрыв дверь. Шумные друзья как обычно сбивали с мысли. Пчёла опустошил последний кейс и крутанулся на кресле.       – Кос, а помнишь, у Люды вроде весы были?       – Ага. Может, на кухне где-то валяются?       – Точняк, – Витя вскочил с кресла. – Люда! – крикнул, приоткрыв дверь. И тут же столкнулся с серьезной физиономией Эммы. И взгляд ее, как обычно, метал молнии. И опять почему-то в него. Но как изысканно! Эх, Эмма, грудь бы тебе побольше, а мозгов поменьше. Отличная была бы баба!..       – Людочка, притащи весы, пожалуйста, – буквально взмолился Пчела, оттягивая неизбежный разговор с Леваковой. Та на удивление спокойно выжидала.       – Вы что, взвеситься решили? – хмыкнула она.       – Ага, у нас соревнование, – ответил Пчела.       – Сейчас принесу, – донесся голос Люды из недр офиса. За время работы в «Курс-Инвест» в одной и той же должности она, кажется, привыкла уже ко всему и совершенно разучилась удивляться.       – Где Валера? – наконец, спросила по существу Эмма. Но Пчёлкин сегодня сам был в ударе. Просыпалась в нем мальчишеская неудержимость пререкаться.       – Почему я должен говорить тебе?       – Потому что я вежливо спросила. И так я делаю только один раз.       – Аргумент. Как видишь, его нет…       – Пчел, а на самом деле – на хрена тебе весы? – почесал затылок Космос. Он был все еще на своей волне, огражденный от тех двоих толстой железной дверью сейфа.       – Капусту будем взвешивать.       –А что? Дело, – восхитился Кос.       – Он на съемках, – добавил Пчёлкин, глядя на Эмму. – Будет, возможно, к вечеру. Ты если что передать хочешь – говори, я запишу. Левакова скрестила руки на груди. От части в том, что «Эгида» теперь походила скорее на сброд неотесанных телят, – была вина и самого Пчёлы. Это если придерживаться стойкого убеждения самой Эммы.       – Передай, что как только он сегодня обзаведется парочкой часов свободного времени, пусть подъедет в клуб. Это срочно.       – Что не так, Миледи? – улыбнулся вдруг Витя. – Неужели тебе потребовалась помощь Портоса?       – А с чего это он Портос? – не понял Космос, наконец, захлопнув сейф. Пчёлкин поджал губы в ухмылке.       – Ну как? Живет по принципу «Дерусь – потому что я дерусь».       – Угу, – высоко интеллектуально замычал Холмогоров. – А я тогда кто?       – Ты сейчас реально решил об этом поговорить?       – Короче, – отчеканила Эмма, – запиши себе куда хочешь, но чтобы Филатов сегодня же был в «Эгиде». Иначе все его праведные старания усовершенствования выйдут боком. И я не шучу. Она уже собралась на выход, когда Пчёлкин с напускной долей обиды выдал:       – Лучше бы сказала «спасибо», что папа Витя подтолкнул его к идее переселить твой обожаемый клуб в нормальное, цивильное место. Эмма медленно развернулась, и глаза ее сверкнули недобрым огоньком.       – Знаешь что, Пчёлкин? А спасибо! Угадай, что я подарю тебе в качестве подарка за твое охерительное деяние? Большое деревянное распятие, и каждый раз, как ты почувствуешь, что я не ценю тебя за твои божественные идеи, ты можешь залезать на него и прибивать себя к нему гвоздями! Витя изогнул брови, не скрывая ухмылки.       – Яркая речь! Долго перед зеркалом репетировала? – он медленно приблизился к ней, глядя в упор в ее темные глаза. – Извини, что так насолил тебе, но у меня последний важный вопрос: скажи, когда ты родилась, я имею ввиду, когда ты отпочковалась от Сатаны, он хотя бы обнял тебя, так, по-отцовски, прежде чем отправлять тебя сеять смуту на Землю? В этот момент в кабинете материализовалась Людочка с весами в руках. Эмма перехватила вещь из ее рук и вручила Пчёлкину.       – На, взвесься. У тебя явный недобор.       – Интересно, в каком месте?       – В черепной коробке. Знаешь факт, что у динозавров мозг был размером с грецкий орех?       – Пчеловод, это должно вызвать у тебя зависть, – не выдержал Космос и разразился хохотом. – Народ, дичайше извиняюсь, но если вы будете продолжать, я кончусь…       – Да, надо приберечь последнего здравомыслящего человека в этом помещении, – согласилась Левакова, когда заметила растерянный взгляд Людочки, – куколка, ты не в счет. Космос, будь добр, передай Валере мою просьбу. Холмогоров снял невидимую шляпу и склонился в легком реверансе.       – Всенепременно, звезда моя! Стоило Эмме, наконец, покинуть помещение, Пчёлкин закатил глаза и развернулся к другу.       – Здравомыслящий? Она явно тебе переоценила. Или действительно чокнутая…       – Пчёлкин, тебя в детстве учили, что девочек обижать нельзя?       – Она не девочка, а Терминатор, запомни уже! – рыкнул Витя и установил напольные весы посреди стола. Затем снова прокрутил последние реплики в голове. Фыркнул себе под нос: – Нет, назвать здравомыслящим того, кто дует больше, чем духовой оркестр… Космос, которого, наверное, никогда не перестали бы веселить словесные перепалки между другом и Леваковой, выгреб деньги из сейфа и заявил:       – Да-а… Между вами реально химия.       – Ага, такая же, как в Чернобыле. Выкладывай давай, алхимик недоделанный. А я буду взвешивать, – Пчёлкин обернулся на Люду и деловито распорядился: – а ты, родная, записывай.