***
🎵: Алексей Шелыгин - Потеря Макс кротко, но содержательно рассказал Белову об операции по зачистке за границей, когда и куда переправили товар, получил вольную на несколько дней и отправился в «Эгиду». Именно там, отрабатывая удары на неповинной груше, он мог ненадолго отвлечься. Мысли – гадкие, тягостные – никак не отпускали голову. Перед глазами еще до сих пор стоял Туман. Стояли воспоминания из прошлого. Стояло четкое осознание того, что Карельский своими руками лишил жизни бывшего друга. Он понял позже, что способ убийства все же был один из наилучших. Застрелить Вадика он бы не смог. По своим личным соображениям. Казалось бы, чего в этой жизни только не было. Война, он видел смерть каждый день. Он сам убивал столько людей, что после просто сбился со счета. Макс был машиной, но, скорее, машиной-девиантом. На войне всё ясно – вот враг, рядом свои, и наше дело правое. И сейчас идет война, своя, криминальная, но когда твой враг – бывший друг, человек, которого ты знал так долго, и даже сейчас продолжаешь понимать, что вины на нем по сути и нет - карты легли так… Но приказ же есть! И здесь просыпается своё, человеческое, и понимаешь, что есть брешь в твоей броне… Уже вторая брешь. Первой стала Эмма. Из-за нее пришлось пойти на чёртову сделку против своей совести. Против своих принципов. Тогда-то Карельский и понял, что продал душу дьяволу. Возможно, будь он идеальной машиной, не было бы этих гнусных мыслей? Жалеть бы ни о чем не приходилось. Стреляешь, вершишь судьбу другого человека и ничего тебе за это не будет. Но Макс так не мог. Сейчас он корил себя сильнее и больнее, чем любой судья. – Ты совсем на себя не похож, – он только сейчас понял, что рядом сидела Лена. Девушка аккуратно мяла его плечо и глядела на сосредоточенный профиль мужчины. – Совсем другой вернулся… – Какой «другой»? – Карельский, наконец, повернул в ее сторону голову. – Ну, другой… Случилось что-то? О том, ради чего на самом деле ездил за границу Макс, в «Эгиде» не знал никто, кроме Эммы. Но, видимо, мужчина действительно позволил эмоциям отразиться на своем лице, раз Лена о чем-то догадалась. – Не бери в голову. Устал. – Могу сделать массаж, смотри, как мышцы напряжены, – девушка скользнула ладонями по плечевому поясу Карельского. – Это лишнее, – Макс аккуратно убрал руки Лены и поднялся с кресла. – Пойду разомнусь. Зал свободен? – Да, Левакова уже давно закончила, – скучающе отозвалась Лена, но смекнула, что нужно хвататься за еще один шанс: – С тобой можно? – Извини, Лен, один побыть хочу. – Ты голоден? – Нет. – А то я сегодня перцы фаршированные приготовила, так и не успела пообедать. Заходи после тренировки, составишь мне компанию. Макс выдохнул и ухмыльнулся уголком губ. – Не хочется, правда. Сыт по горло, – и вышел из тренерской. Лена поджала губки. Сама не понимала, чем ее так притягивал этот эмоционально холодный человек. Кроткий, сдержанный, но решительный. Она давно заметила, что с ней, как и с другими женщинами, Макс всегда держал дистанцию, и всё женское нутро хотело разгадать его, обратить на себя внимание, сделать так, чтобы она стала единственной, кто смог бы растопить этой айсберг. Но ни заботливый тон, не присутствие рядом и помощь в разных делах, ни взгляды, кричащие: «Ну я же рядом, посмотри!» не возымели ровным счетом никакого эффекта. Макс скинул на маты куртку и подошел к груше. Правый хук, левый хук. Боковой удар левым. Прямой удар правой. Зачем череда ударов картечью. – Ты сегодня не в духе, – послышалось сзади. Карельский остановил грушу двумя руками, утер влагу на лбу тыльной стороной ладони и повернулся. – Мисс Проницательность на арене. Эмма двинулась в его сторону, на ходу закатывая рукава олимпийки. – Точно не в духе. А я думала, что милая беседа с Леночкой благотворно скажется на твоем настроении. – Три часа задумчивого молчания, а теперь сарказм. Как будто мы женаты. Тебе что, уведомление из ЗАГСа пришло, что нас не развели? – Я без всякого, – улыбнулась Левакова. – Ты обещал мне новую технику показать, помнишь? – С чего вдруг сейчас об этом вспомнила? – Ну как, прислушиваюсь к обществу, как и просили. Мои старпёрские навыки так резко были приняты в штыки. Сам же хотел, чтобы я нашла компромисс с новичками. Девушка сегодня была и правда настроена весьма миролюбиво. Но то, чего так давно ожидал с ее стороны Макс, он сегодня не разделил. Думы в голове, как жужжащий улей, не давали ему сосредоточиться, тем более на диалоге с бывшей женой. С одной стороны, какая-то частичка внутри не хотела, чтобы Левакова уходила, а другая же хотела, чтобы ушла побыстрее. – Эмм, не мешай, будь добра. Я не буду с тобой драться… – Это я тебя по-дружески прошу пока. – Не знал, что мы дружили. – Ладно, ты сам меня вынуждаешь. Я – твой босс, ты мой подчиненный. – Я не любитель ролевых игр. Так что ты не по адресу, – и мужчина медленно побрел обратно к груше. – Точно? – Эмма направилась за ним, играючи толкнув его в плечо. – Ты слышишь меня? – Карельский полоснул по ней взглядом. – Я. Не буду. С тобой. Драться. Ясно? – Что, тебя совесть замучила людей бить? Он не успел отвернуться, как Левакова сделала подсечку, и Макс полетел на мат. Вскочил, атаковал, мгновенно сократив расстояние. Эмма успела уйти в сторону в последние доли секунды. Не дав ему распрямиться, провела серию ногами. Он блокировал их все, попытавшись провести захват. Но девушка была быстрее. Да, ее преимуществом была скорость, его – вес и опыт работы в партере. Левакова опустила лоу-кик на бедро, заставляя его припасть на переднюю ногу, и крутанулась, намереваясь нанести удар ногой на уровне его шеи, но Макс был начеку. Жесткий захват, и Эмма полетела на мат, еле успев сгруппироваться для страховки. Он отпустил ее ногу, чтобы упасть сверху всем корпусом, но девушка прогнулась в подъеме разгибом и снова оказалась на ногах. И тут же пропустила прямой в челюсть. Удар был не сильный, даже, скорее, шуточный. Но настолько внезапный, что Левакова позволила мужчине сделать подсечку и снова упала спиной на мат, успев поджать колени. Макс упал сверху, прижимая обе ее руки к кожаной поверхности. И в зале воцарилась тишина. Их лица снова оказались в опасной близости друг от друга. – Ладно, сдаюсь, – улыбнулась вдруг Эмма. Глаза Макса забегали по ее лицу, и он слегка провел кончиками пальцев по ее щеке, медленно опускаясь к губам и, не выдержав, наклонился и нежно прикоснулась к ним своими губами. Эмма никак не отреагировала. Не ответила, не оттолкнула. Карельский отстранился, уперся правым локтем в мат, закрыл кулаком переносицу и зажмурил глаза. Левакова перевела взгляд на открывшийся вырез его футболки, замечая глубокий шрам, который пересекал расстояние от левого плеча и проходил через всю грудь. – Зачем ты это сделал? – Захотелось, – отозвался Макс тут же, и голос его звучал тихо, с хрипотцой. – С чего бы?.. – таким же тоном пробормотала Эмма, глядя в потолок. – Разве ты не должен меня ненавидеть? – Ты знаешь, что клетки обновляются каждые семь лет? Это значит, что ты уже не тот человек, с которым я когда-то познакомился. Соответственно я целовал новую, еще незнакомую мне девушку. – Да, я стала печальнее, но мудрее… Макс поднялся медленно, позволяя Эмме ощутить свой вес каждой клеточкой тела. Протянул ей руку, помогая встать. – Отпустило? – вдруг поинтересовалась она. – Что именно? – Карельский стянул с крючка полотенце и утер влажное лицо. – Ситуация с Туманом. Он поджал губы, привалился к стене и нервно помял полотенце в руках. – Не совсем. Крутит что-то всё равно. Понимаю, что не сделать не мог. Но прав ли? – Думаешь, есть правые и неправые сейчас? – Я думаю, в этом мире полно ублюдков. Политики, например, ублюдки. И мы… Я, тоже тот еще ублюдок. – Знаешь сам, для того, чтобы нам выжить, нам необходима жестокость. Год назад я охраняла одну порядочную сволочь, там, в Америке… Его хотели заказать правильные люди, и с точки зрения морали я бы сама пустила этому свину пулю в лоб, но моя работа была спасти ему жизнь. Так что в аду не бывает правых сторон, Макс… А если так хочешь себя наказать – купи себе свитер колючий, ходи чешись. Эмма стянула волосы в хвост и вздохнула. – Помнишь, как ты говорил мне – хороший боксер никогда не берет лишнего в голову. Вот и ты не бери чужого, особенно дерьма. Его бы все равно убили, не ты, так другие… Ты ведь знаешь. Карельский посмотрел на нее в упор и едва заметно улыбнулся. Действительно, Левакова стала мудрее, но, казалось, только в общении с ним. – Тогда и ты поступай так же. – Это ты сейчас о чем? – О Лене. При упоминании этой выскочки Эмма резко переменилась в лице. Вернулся лукавый взгляд и едва видимый оскал. – Да, давно хотела спросить. Где ты только такую мадам откопал? Прям бери и обратно закапывай. – Твои личные эмоции не должны мешать работе. Как специалист – она очень хорошая. – Она не специалист, а полуфабрикат. Мелкая моторика у нее, как у Халка в варежках. Я понимаю твой личный интерес, конечно. Молодая, горячая… Но состарится – остынет. – Ты неисправима, Эмма. После тебя, как после пожара – кто ни приблизится, обязательно обожжется. Знаешь, почему тебя не любят новички? Потому что ты подавляешь их. Научись с ними говорить, как с равными, а не подчиненными. Только так к тебе потянутся. Это другое поколение, понимаешь? Это другие личности, выходцы современного мира. – Я не мешок зелени, чтобы всем нравиться. И не воспиталка в детском саду, чтобы с ними сюсюкаться и искать подход. – Бокс – это искусство. И искусство находить общий язык с теми, кто у тебя в подчинении. – Все сказал? Это тебя так Леночка накрутила? – Эмма приблизилась к нему почти вплотную. – Искусство в театре, а здесь – жизнь. Так ей и передай. Я ни с кем цацкаться не собираюсь. Завтра же устрою повторный разбор полетов на профнепригодность. И уверяю – больше этих телков я здесь держать не собираюсь. Устроили тут хор мальчиков-зайчиков, которые на шею сели и ножки свесили, а работать ни хрена не научились. Поэтому готовься, что и твоя прошмандовка вылетит отсюда пинком под зад. Ее место у плиты, а не тут. Макс чувствовал, как в ней стремительно зарождается злоба. Она стояла всего в метре от него, но радиацией от нее шпарило даже за километр. – Это твой подход к работе зарубежный? Здесь так не прокатит. – Ты серьезно решил научить меня работать? – глаза Леваковой потемнели от раздражения. – Ты свою жизнь контролировать не можешь, Макс. – А ты много что контролируешь? – Я всё контролирую. – Да? – Макс резко притянул ее за запястье, и понятие личного пространства между ними снова перестало существовать. – Если продолжишь в том же духе, тебя просто сожрут, Эмма. – Подавятся, – глухо прохрипела она. – Отпусти. Без слов, без раздумий, он обхватил ее лицо руками и поцеловал снова. Макс вложил в поцелуй все те эмоции, что не давали ему покоя в течение последних нескольких лет. Он целовал ее до тех пор, пока не вынужден был отступить, чтобы отдышаться. – Не смей этого больше делать. Никогда, понял? – она не могла смотреть на него и гипнотизировала взглядом белоснежную стену около его лица. – Всю душу ты мне вытрепала, Левакова! Сказать, что он ее ненавидит, Макс не мог. Сказать, что любит, – тоже. Она была опасным для него человеком. Опасным в моральном плане. С его жизнью сейчас Карельский понимал, что любая эмоция могла привести весь его устоявшийся мир к краху. Эмма опустилась на маты, усевшись по-турецки, и вдруг ее прорвало: – Когда мы поженились, я и подумать не могла, что, оказавшись вместе в одной упряжке, мы на самом деле будем жить в параллельных измерениях. Но я почему-то думала, что в этом есть какой-то смысл. Ну, для кого-нибудь, а теперь, я понимаю, что не было этого смысла… – Значит, ты всегда терпела меня рядом с собой, да? Терпела меня рядом ради вот этого, выдуманного тобой какого-то высшего смысла... Я-то думал, что всё по любви как-то было. Но после смерти Артура ты просто меня возненавидела… Что бы я не делал, как бы я не пытался, но до сих пор я элементарно даже не могу рассчитывать на твое доверие. Он сполз по стене и уселся на пол, даже не пытаясь взглянуть на бывшую жену. – То вышвыривала, то гоняла меня. Как щенка. А я, кретин, что-то суетился, бегал, пытался… Скрутила меня и выжала, как могла. Даже сейчас ты якобы пытаешься проявить сочувствие, используя все свои штучки, делаешь вид, что вроде забыли, пережили… Но стоит мне снова прикипеть к тебе, как ты вновь даешь мне эту пощечину. И я понял, ты никогда меня не простишь. Никогда. Тебе только нужен повод для того, чтобы почувствовать себя великодушной, такой правильной. Вот тогда, когда мы с тобой поняли прекрасно, что нам тесно друг с другом... Не я, а ты завела этот разговор… – А сказать тебе, почему ты бы никогда этого не сделал? Потому что это ты хочешь быть правильным, а я не хочу. Мне не нужно быть ни неправильной, ни совершенной. Мне этого не нужно. – А что тебе вообще надо, м? Она вскочила на ноги, не в силах больше продолжать этот диалог. – Ладно, все это в конце концов очень утомительно и... Говорить друг другу гадости хватит. Эмма отошла от него на безопасное расстояние. – Пойми, Макс. Нельзя жить в прошлом. – Можно. Мне там спокойнее. Она, наконец, взглянула на него и отрицательно покачала головой. – Иди, – указала в сторону тренерской, – тебя ж там ждут. И стремительным шагом покинула зал. В конце концов, любовь – неплохая причина для того, чтобы все разрушилось. Глубокая привязанность, болезненная, вязкая, никак не давала Максу вырвать Эмму из своего сердце. Напрочь, с корнем. И еще болезненнее было осознавать, что события прошлого, которые не казались счастливыми, на самом деле были счастливыми. И чем хуже ситуация сейчас, тем счастливее кажутся прошедшие моменты. Вот такой парадокс жизни, Макс.***
Процесс взвешивания денег стал уже еженедельной традицией. Прерывался он только на очередной тост. Вещал Космос. – Это все – тлен и суета, – говорил он уже в который раз, опрокидывая в себя очередную рюмку «Хеннеси». – Главное, что мы – вместе! – Кос, смени пластинку! – посоветовал ему Пчёла. И Космос сменил. Увлекшись и окончательно почувствовав себя разочарованным миллионером, он свернул пятидолларовую бумажку в трубочку, и, подпалив ее зажигалкой, принялся раскуривать импровизированную сигару. Пчела неожиданно грубо вырвал у него из рук купюру и задул огонь: – Ты чё, охренел? Это ж деньги! – Да какие это деньги? Пчела аккуратно разгладил бумажку и осторожно положил ее в общую кучу на весы. – Вот видишь, Космическое чудовище, набралось кило. Белый, записал? – Записал, записал, – кивнул, усмехнувшись, Саша. – Фил, а заказал бы ты сейф побольше. Чуть заплетающимся языком Фил выдал: – Завтра же закажу. Сразу два! – Бляха-муха! – заорал Пчела, вскакивая. Стодолларовый самолетик, втихую сложенный и пущенный Космосом, угодил ему прямо в глаз. – Точно, ты ж за бабки готов даже на тигра голыми руками пойти, – хихикнул Холмогоров, прежде чем Пчёлкин бросился на него, повалив на стол. Эти двое подняли в момент такую возню, что все деньги, столь тщательно взвешиваемые, разлетелись по кабинету, как маленькие, серо-зеленые птички с лицами президентов. Фил заржал, Белов махнул рукой, лениво откинувшись на спинку кресла. Эту расслабленную пьяную атмосферу разрезал навязчивый звонок Витиного телефона. Звонил один из покупателей. Пчёла откинул от себя ржущего Космоса, дав ему наконец шанс вздохнуть и поправить сбившийся галстук, и ответил на вызов, который через пару секунд резко отрезвил его. – Что?! – только и смог выпалить Витя, прежде чем услышал противные гудки. Бригадиры покосились на друга в ожидании объяснений. Пчёлкин упал на диван, прислонив телефон к подбородку, и рассеянно оглядел разбросанные по кабинету деньги. – Пчёл, че скис-то? – наконец, подал голос Саша. – Пацаны, по ходу, у нас серьёзные проблемы.