Эгида

      В жизни каждого человека однажды наступает момент, когда что-то неведомое в глубине души лопается, трескается, осыпается у ног остывающим пеплом. Совсем недавно еще была непоколебимая уверенность в своих убеждениях, а через секунду от этих железных убеждений оставались лишь жалкие дымящиеся руины. И это, как могло показаться на первый взгляд, не всегда плохо. И не всегда больно. Когда впервые в кабинете Белова Эмма обратила к Пчёлкину свой темный взгляд, его будто лезвием по лицу полоснуло – столько жгучей, ничем неприкрытой враждебности полыхало в этих женских глазах. В тот самый момент Витя мог поклясться собственной жизнью, что никакой доверительных отношений и уж тем более дружбы между ними не выйдет. После неудачных столкновений, спустя пару лет, Пчёле, наконец, хватило ума не вступать с ней в открытую конфронтацию на людях. Он быстро научился притворяться сдержанным и холодным, и вспыльчивая Левакова на его фоне казалась порой вздорной истеричкой. И пока все блаженно обманывались на счет Вити, Эмма лучше кого бы то ни было знала, что все это – не более чем искусно отработанная маска, которую Пчёлкин снимал только тогда, когда по близости не было неудобных свидетелей. Однако тогда, когда девушку буквально порезали на кусочки, мужчина не заметил сам, что из-под этой непроницаемой маски вырываются настоящие тревожные чувства… И даже Левакова в тот день оттаяла. Но прошло несколько месяцев, ощущения эти притупились, и сегодняшним вечером при их встрече она смотрела так, будто хотела откусить ему голову… Но какой в этом смысл? Оба прекрасно знали, какими они были и что вытворяли. Этого не стереть и не изменить, так стоит ли теперь столь остро реагировать и жить прошлым? Пчёлкин прошел следом за Эммой в ее кабинет. Она щелкнула выключателем, приблизилась к агаме, совершила каждодневный ритуал – постучала по стеклу, погладила Широ, закинула в пиалку еду. Витя замер в дверях, огляделся и снова смерил фигуру Леваковой оценивающим взглядом. Несмотря на все ее выходки и периодически творимые глупости, она никогда по-настоящему не падала в его глазах. Схватиться за голову – еще не значит взяться за ум. Но спустя год Эмма вдруг перебесилась, и Пчёла знал лучше всех: все дело в том, что его долго не было рядом, как внешнего раздражителя, и поэтому девушке попросту не с кем и не за что было воевать. Сам не зная почему, но давить на нее, как раньше, Пчёлкину уже не хотелось. Сейчас он с полной уверенностью мог заявить, что в Ростове было простое человеческое сочувствие, до того момента абсолютно чуждое им обоим. Но до того Витя внушал себе, что никто не сможет испортить ей жизнь сильнее, чем она сама. Он не скрывал, что упорство и целеустремленность Леваковой восхищали его, но методы, которыми она пользовалась, заставляли брезгливо поджимать губы, а потом откровенно беситься, всеми силами стараясь сбить траекторию полета зарвавшейся звезды. Но теперь…       – Фужеры есть? – Витя шагнул, наконец, в середину кабинета, рассматривая в стеклянные дверцы шкафчика содержимое полок.       – Не обзавелась. В нижнем ящике есть одноразовые стаканчики.       – Кучеряво живешь, директор, – выдал усмешку мужчина и дернул дверцу. Внизу, вместе с другой одноразовой посудой, действительно обнаружились стаканы. – А штопор?       – Там же. Эмма тяжело вздохнула и запрыгнула на крышку стола. Витя откупорил бутылку вина, плеснул в прозрачные пластиковые стаканчики кроваво-красную жидкость, протянул один девушке, а сам оглядел стены.       – А где же твои многочисленные благодарности?       – Там, в шкафчике, – улыбнулась она.       – Их место на стенке, а не в шкафчике. Зря, что ли, свою пятую точку рвала?       – А смысл? Я их уже разглядела вдоль и поперек. А чужие сюда не заходят.       – Ну, я же вошел, – подмигнул ей Пчёлкин. Эмма смерила его взглядом, промолчала и осушила стаканчик.       – Хорошее. Что за марка? – покрутила бутылку по часовой стрелке. – Надо запомнить. Витя без зазрения совести тоже уселся на стол, стянул свой песочный пиджак и отправил его в полет до дивана.       – Так что, Левакова, мир?       – Между нами это звучит уже в третий раз. Не кажется ли замкнутым кругом?       – Ну брось. Тогда я был не прав, потом ты…       – А теперь?       – Вроде как, мы люди умные. Можем договориться.       – Тоже мне, парламентер, – улыбнулась снова она и протянула ему бутылку. – Наливай. Он налил еще и закусил нижнюю губу. Эмма краем глаза покосилась на мужчину – уже успела заметить, что Пчёлкин так делал всегда, когда нервничал или что-то обдумывал.       – О чем задумался? Витя усмехнулся.       – Да вот готов признать, что… Что я в тебе, конечно, ошибался. Левакова напряглась.       – Это ты о чем?       – Только о хорошем. Не каждый из нас смог бы вот так… Как ты… В общем, пойти на такое. Ты сильная.       – А ты умеешь говорить комплименты, – саркастично подметила Эмма, но все-таки улыбнулась. – Если это, конечно, был комплимент. Но спасибо. Неожиданно… Они синхронно посмотрели друг на друга, и в его глазах девушка впервые за долгое время не увидела лисьего лукавства. Именно в этот момент Пчёлкин попрощался со своей любимой и давно уже ставшей его неотъемлемой частью маской безразличия. И вдруг заметил, что в Эмме, через вуаль смертоносно злющей осы, вдруг с каким-то стремлением вырывается что-то прекрасное. Почему-то Витя был неописуемо этому рад. Он отчетливо осознал, что в последние годы ему до кислящего на кончике языка уныния не хватало такого огня, такой яркости, с которым Левакова уверенно шла к своим целям. Казалось, что он просто страшно скучал по их держащему в постоянном тонусе противостоянию. На самом же деле, именно это так его и зацепило тогда, только теперь, когда Пчёлкин знал еще и вторую сторону Леваковой, он ощутил приятное послевкусие. «Что это с ней, что с ней творится? – пронеслось в голове. – Глаза. Какие глаза! Как же я раньше не замечал? Кажется, ёкнуло, потеплело что-то. Ух ты! Неужели начинаю верить? Чудно. Жаль… Жаль, что уйду отсюда. Жаль, не почувствую, не узнаю, не проверю до конца». Вечер, обещавший одному скучное, обыденное спокойствие после очередного шаблонного диалога с партнерами, а второй – изматывающую и тяжелую, болезненную схватку, стал чем-то уютным. Их маски, за долгие годы ставшие второй кожей, сейчас сыпались прахом, рождая робкую надежду на то, что на их место придет что-то настоящее, будоражащее кровь и обещающее острые ощущения, которых в последнее время им так обоим не хватало. Пчёлкин ощутил легкость, и стал рассказывать что-то позитивное и веселое, и Эмма – не поверите – слушала и искренне смеялась, не позволяя себе признаться, что от его низкого голоса ее спина вдруг покрылась приятными мурашками. Еще мгновение… И рука Пчёлы запуталась в ее распущенных волосах, перебирая шелковистые пряди, а потом легла на затылок. Губы прижались к ее губам страстным поцелуем собственника, в то время как сильная рука на затылке не давала ей отпрянуть. Сам не понимал, зачем? И боялся открыть глаза и увидеть ее реакцию. И его вдруг поразило, что в своем эмоциональном состоянии, вызывающем у окружающих стойкие ассоциации с разрывающейся ядерной бомбой, Эмма и не подумала кричать и махать руками. Это дало Пчёлкину право безжалостно выбивать последние клочки почвы из-под ног растерявшейся от своей же спокойной реакции Леваковой. Витя отстранился, и их взгляды встретились. Ее глаза, карие, но отливающие каким-то яркими искрами, расплавленными до состояния раскаленной лавы, сейчас казались завораживающими и пугающими. Пчелкин часто задышал ртом, опустил глаза на шею, ключицы и руки – побагровевшие шрамы так сильно контрастировали на ее бледной коже. Защемило что-то… Мужчина снова обвил рукой ее шею, притянул немного к себе и хотел поцеловать в вырез рубашки – в грудь. Но Эмма нежно, но повелительно отстранила его. Он замешкался, осознав, что все – дурак. Идиот, не мог сдержаться и теперь хрен его знает, что будет дальше. Эта мысль отчего-то встревожила Пчёлкина. Но девушка чуть придвинулась и сама запечатала на его губах поцелуй. Со слегка кисловатой, вязкой ноткой. Пальцы нащупали пуговицы на воротнике рубашки, прикрывающей широкую грудь. Расстегнуть их оказалось совсем просто. Ее вел инстинкт, а зов плоти звучал громче и громче, пока ей не стало казаться, что она слышит его наяву. Голос Пчёлкина перешел в хриплый шепот. Рука пришла в движение, волосы текли между его пальцев. Эмма откинула голову назад и закрыла глаза – это обострило ее чувства. Теперь он медленно гладил ее волосы обеими руками, вниз до самых кончиков. Опустил лицо и зарылся в каштановые пряди. Девушка слышала глубокий вдох – хриплое дыхание пощекотало ей шею. Дойдя до кончиков волос, он положил руки ей на бедра. Это уверенное прикосновение заставило Левакову замереть. Витя оторвался от ее шеи и заглянул ей в лицо и крепче сжал ее бедра. Сердце глухо стучало, словно пытаясь вырваться из груди. Пальцы сжали тонкую ткань ее блузки. А она резким движением сорвала с него рубашку. Кажется, он едва владел собой. В приглушенном теплом свете лампы выступили бугры мускулов, которые покрывали его тело от шеи до пояса брюк – дальше она не могла видеть. Пчёлкин молчал, скользя взглядом по ее груди и талии, а потом опустился туда, где вздымались ее бедра. Витя провел ладонью по ее бедру, задержался на колене, уверенным движением погладил нежную кожу, ощущая, как все тело Эммы откликается. Её шепот пробудил внутри что-то… нежное. Этот суровый воин-Терминатор в юбке умел быть ласковым.

***

      – Как прошло? – выдохнул вместе с сизым дымом изо рта Белов, даже не глядя на Макса.       – Спокойно. Успели уехать до того, как обнаружили.       – Молодец. Хорошо сработано, Макс. Иди отдыхай.       – Саш, – Карельский откашлялся, – Яру нужны полторы штуки. Белый усмехнулся, поразмышлял.       – Не жирно? Макс сдержанно выдохнул.       – Его люди нашли. Я только исполнил. Помолчав с минуту, Саша согласно закивал.       – Хорошо, передай, будут ему полторы штуки. Завтра. На связи. Карельский молча покинул кабинет бригадира и, получив вольную, решил доехать до Леваковой, в конце концов, она была обязана знать об успешно завершившейся операции. Но стоило его машине поравняться рядом с подъездом их когда-то общего дома, глаза с ужасом увидели развернувшуюся картину после пожара. Мужчина выскочил из автомобиля и побежал на третий этаж. Все лестничные клетки выглядели, словно после бомбежки. Затхлый, удушающий запах впитался в стены. Макс постучал в соседскую квартиру. Через минуту дверь распахнулась.       – А, Максим, здравствуй, – женщина отодвинула ногой от входа своего кота.       – Кать, что произошло?       – Да Лилька снизу белье сушила…       – Где Эмма?       – Ой, Максим, я… Я не знаю. Она в тот же вечер уехала.       – Не пострадала? Сказала, куда?       – Успели вовремя. А куда… На работу, вроде как. Обещала на днях вернуться, но ее квартира пострадала, конечно… Не знаю, как восстанавливать будет. Я сама-то только вчера вечером вернулась, вот с Колей разбираем…       – Ладно, спасибо, Кать… Макс быстро сбежал по ступенькам и стремительно направился к машине. Эмма медленно распахнула глаза и сдавленно простонала – шея затекла. Взгляд зацепился за обхватывающую ее за плечо руку, и девушка повернула голову. Воспоминания вчерашней ночи захватили ее беспощадной волной. Левакова прикрыла ладонью глаза, параллельно прогоняя остатки сна. Затем развернулась и столкнулась с мирно спящим Пчёлкиным. Его губы были слегка приоткрыты, на них – спокойная, едва заметная улыбка. Эмма закусила губу, протянула пальцы к его растрепавшимся волосам, но буквально за сантиметр от цели одернула руку и сжала ее в кулак. За дверью, как и обычно, уже кипела спортивная жизнь. Макс стремительно вошел в зал и огляделся. Лена, заметившая мужчину, отпустила грушу, стянула перчатки и с улыбкой двинулась ему навстречу.       – Привет!       – Здравствуй, – кивнул ей Карельский. – Эмма у себя? Спокойное выражение лица Савиной стерлось, будто ластиком, и губы сжались в тонкую полоску.       – Я за ней не слежу.       – Она же живет здесь уже неделю, разве нет?       – Где и с кем живет твоя бывшая жена – меня не интересует, Макс. Вчера была, сегодня не знаю. Не видела. Сходи проверь. Карельский недобро покосился на Лену, но вопрос, откуда она узнала о давней связи его и Леваковой, его сейчас интересовал меньше.       – Как решишь свои проблемы, заходи в тренерскую. Поболтаем. Он кашлянул и зашагал к двери кабинета Эммы.       – Пчёлкин, – девушка толкнула бригадира в плечо и снова покосилась на дверь. – Эй, сонная ты тетеря! Подъем! Витя нехотя разлепил глаза, и яркий свет из окна заставил его поморщиться. Он размял шею и поднялся на локтях. Эмма уже натягивала на себя блузку и продолжала его подгонять.       – Одевайся, мне работать пора. Пчёла выгнул бровь, снова смерив девушку взглядом – то ли оценивал, то ли даже любовался – она не поняла. Не успела. Поскольку в следующую секунду в дверь постучали.       – Эмма! – пробасил на той стороне голос Карельского. – Ты здесь? Дернулась ручка, но ключ в замке не позволил двери открыться. Левакова бросила Пчёле его пиджак и кивнул в сторону выхода. Витя, помня о браке и неудачном расставании Макса и Эммы, только улыбнулся, медленно, никуда не торопясь натянул пиджак на плечи и зашагал к двери. Повернул замок, а затем принялся застегивать до конца пуговицы на рубашке. И в этот момент на пороге появился Карельский. Мужчины буквально столкнулись лбами и на несколько мгновений замерли. Один смотрел с нескрываемым удивлением и зарождавшейся злостью, другой – спокойно, даже расслабленно.       – Здорово, – Пчёлкин двумя руками пожал его ладонь и, не дожидаясь ответной реакции, покинул кабинет. – Левакова, я всё оценил! Девушка кашлянула, судорожно утрамбовывая один стаканчик в другой, швырнула их в урну под столом и поправила сбившиеся волосы. Карельский даже шага вперед не сделал, чем заставил, наконец, Эмму посмотреть на него.       – Привет.       – Угу, – сквозь зубы выдал он.       – Как долетел? – сохраняя спокойствие дохлого льва, Левакова закатала рукава блузки и распахнула дверцы шкафа, возвращая штопор обратно на место. В душе разгорелась такая нестерпимая боль и злоба, что если бы они были чем-то физически ощущаемым, то это могло бы объяснить, почему каждая вена, каждая жила на теле Макса вздулась от закипающей крови. Эмма посмотрела на него в упор, борясь с ощущением клокочущего в горле пульса.       – Что с тобой? Ты хотел что-то сказать?       – Передумал, – наконец, выдал Карельский и со всей силы смачно хлопнул дверью.

***

      Пчёлкин завернул во двор офиса на Цветном, припарковался рядом с «Мерсом» Космоса и зашагал вверх по лестнице. Людочка, как обычно, уже суетилась в приемной, успевала плечом держать трубку телефона, одной рукой перелистывать огромные папки с документами, а второй – помешивать сахар в кофе.       – Людочка, – Витя выдал фирменную улыбку, – как освободишься, сделай мне кофе, будь добра. И водички, ага? Секретарша, давно не видевшая начальство в таком приподнятом настроении, только кивнула и довольно хмыкнула, затем вернулась к своему разговору. Космос, опустив голову и покручивая в пальцах звенья ремешка часов, сегодня был спокоен и чист. Он поднял голову, провожая Пчёлу взглядом до стола.       – Ты че какой?..       – Какой? – незамедлительно отреагировал Витя, усердно разглядывая аккуратно выложенные заботливой рукой Люды документы на столе.       – Веселый..? – подбирал сам слова Холмогоров. – Довольный…       – Выспался.       – М-м-м, – высокоинтеллектуально отозвался Космос, с подозрением продолжая разглядывать друга. – С кем?       – В смысле? Людочка распахнула дверь, поставила кружку с крепким кофе и стакан холодной воды рядом с Пчёлкиным.       – Пожалуйста, Виктор Палыч.       – Рыбка ты моя! – он притянул ее за белокурую голову и чмокнул в висок. – Плыви, свободна. Люда растерянно улыбнулась, покосилась на озадаченного Космоса и вышла из кабинета.       – Подожди, – немного тягуче и настороженно произнес Холмогоров и взглядом буквально выстрелил в Пчёлу, – с… с Людой, что ли? – казалось, он даже побледнел.       – Ты че, с ума сошел? – Витя рассмеялся. – Я и Люда! Вот это вообще отлично. У тебя че с головой? – он подхватил стакан с водой и потянулся к макушке Холмогорова. – Давай холодненьким плесну…       – Ну подожжи-подожжи, – уже расслабившись, Кос запрокинул руки, отстраняя Пчёлкина. – А че ты такой любезный с ней?       – А когда я к ней плохо относился?       – Ну не так же.       – Слышь, Дон Жуан московский, ты свои космические амурные волны сам на нее распространяй. Я в этот огород не лезу.       – Ну а кто? Обычно ты, как пятак начищенный, не светишься. Пчёлкин продолжал посмеиваться и глотать обжигающий кофе, параллельно ища в недрах стола аспирин. Космос вдруг даже подскочил с кресла и хлопнул ладонями по крышке стола, нависнув над другом.       – Сто-о-ой… Левакова? Витя сделал вид, что не заметил очевидно громкого вопроса, больше, конечно, походящий на стопроцентное утверждение. Холмогоров счел это молчание за безоговорочное согласие и заржал, но как-то беззлобно, с добрыми, одобрительными нотками.       – А я говорил! От ненависти до секса двести грамм.       – Да хорош ты! – огрызнулся Пчёлкин, но вышло совсем ненатурально. – Я и она? Перегрелся все-таки?       – Пчёла, да ты покраснел! – Кос сорвался с места и распахнул дверь, продолжая смеяться: - Белый!       – Ты че, сбрендил?! – Витя резко оттащил друга в сторону и захлопнул кабинет.       – А че? Пили же вчера, чё нет-то?       – Да? Я с тобой тоже пью, штаны снимай!       – Да бляха-муха! – Космос оттолкнул его, и Пчёлкин двинулся обратно к столу. – Ну, и… как?       – Слышь, Косматый, тебе заняться нечем? Тогда я сейчас тебе дело легко найду.       – Ой, ну и пожалуйста, ну и не надо, - фыркнул Холмогоров и, не скрывая издевательской ухмылки, вышел из помещения.

***

      Макс откинулся на спинку дивана в тренерской и уже минут пять беспрерывно помешивал ложечкой сахар на дне бокала, даже не думая, что тот уже давно растворился в горячем чае. Лена присела напротив и осторожно коснулась его руки, тем самым остановив, наконец, движение. Карельский только тогда поднял голову и поглядел в ее глаза. Девушка едва заметно улыбнулась.       – Все в порядке? Я видела, ты вышел от нее какой-то… встревоженный.       – В порядке. Савина поджала губы и потянулась к сумке, за бутербродами.       – Как поездка прошла? Разобрался со всем?       – Разобрался. Она развернула фольгу, молча протянула мужчине бутерброды.       – Приятного аппетита, я… Макс вдруг перехватил ее за руку, заставляя развернуться Лену к себе. В ее глазах застыл немой вопрос, и мужчина вдруг выдал:       – Помнишь, ты меня как-то на ужин приглашала? Взгляд Лены сделался еще мягче.       – Помню.       – Предложение еще в силе?       – Конечно! Карельский откашлялся, гипнотизируя взглядом ботинки, но продолжая удерживать женское запястье. Кажется, даже чересчур сильно, но Лена даже не пикнула.       – Тогда поехали.