Эгида

      Макс чувствовал, как воротник его свитера ходит ходуном – пульс участился до немыслимой частоты. Он взирал на одну из страшных картин для любого любящего сердца, но ни один мускул не дрогнул у него на лице, и его взгляд оставался неколебимо твердым. Карельский и не думал опускать автоматы. Братва Луки переглядывалась – его мотивы им были не ясны. Тот, кто держал девушку, усмехнулся, сильнее прижал дуло пистолета к ее виску и крикнул:       – Мы друг друга не поняли, да?       – Предельно поняли, – ровным голосом отозвался Макс. – Она знала, на что шла. Его равнодушный, холодный тон побудил нервные смешки. А через минуту среди братвы прошлось беспокойное оживление – на противоположной стороне улицы остановились еще две машины. Макс тут же поднялся и передернул затвор «калаша», но потом медленно опустил автомат, заметив знакомое лицо Космоса.       – Сань, – Холмогоров понизил голос, – это нереально. Их здесь человек тридцать. Эмма у них… Макс на стреме. Сань, отвечаю – он даже не шелохнулся. Противники спокойно расхаживали вдоль забора больницы, галдели и делали вид, что вся происходящая ситуация их просто забавляет. Двое, удерживавшие девушку, поглядывали на Макса и забавлялись, как могли – подсекли ноги своей пленницы и раскачивали ее голову, укутанную в мешок. Ради интереса – как отреагирует этот Рэмбо с «калашами». Но Карельский только царапнул зубами пересохшие губы.       – Да? – раздалось из кучи братков. – Понял. Снимаемся. Эта неожиданность заставила Макса снова прицелиться, а Космоса рассеянно следить, как братва Луки рассредоточилась по машинам.       – Саня! – буквально прокричал он в трубку. – Они уезжают, слышишь? Берегись! Девушку с силой толкнули в спину, и она упала ничком на холодную октябрьскую землю. Едва машины отъехали, Макс сбросил автоматы и кинулся к ней. Хищно просвистел нож – разрезал веревки на руках и удавку на шее, удерживающую мешок. По плечам распались белые взъерошенные локоны.       – Лена?! Савина залепила Карельскому смачную пощечину, затем еще одну, ударила синими кулаками в грудь и вдруг разрыдалась.       – Сволочь… Как ты мог спокойно смотреть? Что значит: «Она знала, на что шла»? Да ты чудовище, Карельский! Подставить меня под пули и глазом не моргнуть! Макс рывком поднял ее на ноги и встряхнул.       – Немедленно прекрати истерику. Ты была лишь поводом отвлечь внимание. Никто бы в тебя не стал стрелять. Молодец, – он небрежно откинул влажные волосы с ее лба, – с задачей справилась. Карельский отвернулся и зажмурился. Конечно, он первым делом мог подумать только о Леваковой. А сейчас его распирали непонятные, дикие эмоции, которые Макс сам не мог себе объяснить. Космос округлил глаза, наблюдая за этой сценой, а затем из его мобильника прогремели звуки пальбы. Холмогоров притих, слушая спешную возню и учащенное дыхание в трубке.       – Саня! Белый! Слышишь?       – Порядок, Кос, – услышал он через минуту немного растерянный тихий голос Белова. – Ольгу с Ванькой домой вези. Там встретимся. Холмогоров отключился и, кивнув остальной братве, направился в больницу. Оля, крепко прижав к груди сына, раскачивалась на стуле в коридоре. Взгляд ее, полный смятения, страха и невылившихся слез, был устремлен в одну точку. Космос присел рядом с девушкой на корточки и аккуратно дотронулся до ее холодной руки.       – Оль, поехали. Белова уткнулась в голову Ваньки и, зажмурившись, отрицательно закачала головой. Холмогоров бегал взглядом по ее лицу, будто пытаясь найти дальнейший план действий. Как вести себя с женщиной, которая вчера чуть не лишилась мужа, а сегодня могла сама оказаться на его месте?       – Оль, Саня будет ждать дома. Все хорошо уже, слышишь? Все кончилось.       – Это не закончится никогда, – прозвучал ее хриплый голос, – скажи, Космос, чего мне ждать в следующий раз? Что его подорвут где-нибудь? Или нас с Ванькой прирежут по пути домой? Чего?..       – Оль, не нагнетай, – мужчина осторожно, мягко провел рукой по ее напряженной спине, – сама же все знаешь. Ехать пора. Девушка только качала головой, отказываясь двигаться с места, хотя разумом понимала, что сидеть здесь, в этой забытой богом больнице, конечно, нельзя. Лена медленно поравнялась рядом с Космосом и отодвинула его в сторону.       – Ольга, прошу вас, давайте поедем. Ваш малыш итак пережил операцию, пусть и не такую серьезную, но ему нужно домой, в свою кроватку. И вам тоже бы не мешало отдохнуть. Все будет хорошо, я обещаю. Идемте… Белова потерла виски холодной ладонью, столкнулась взглядом с Космосом. Тот попытался ей улыбнуться, но улыбка вышла совсем не подбадривающая, как бы мужчина не старался. Макс и Лена возвращались обратно в город вместе, в полной тишине. «Девятка» Карельского завершала шествие черных «Мерсов» до самого дома Беловых, и только потом повернула в сторону дома Лены. Савина даже не смотрела на мужчину, продолжая потирать красно-синюшные следы от веревок на запястьях. Макс украдкой на светофорах поглядывал на блондинку. Он уже не сомневался, что ее схватили по ошибке или просто думали, что Лена и есть бывшая жена. Они должны были привезти к нему Эмму, и Карельский поймал себя на мысли, что в тот момент он действительно обрадовался, что перед ним не Левакова. Потому что, случись неизбежное, он бы никогда не простил себе ее гибель. А если бы эта участь постигла Лену, простил бы?.. Теперь странное, но разумное в сложившихся обстоятельствах чувство вины не покидало голову мужчины. Он завел обессиленную и бледную Лену в квартиру и настоял на том, чтобы обработать все ее ушибы и ссадины, полученные за последние сутки. Девушка пыталась убедить его, что ей это не требуется, но больше ради вида – конечно, она бы ни за что не стала сопротивляться, но показать свою обиду, считала, стоило. Макс видел ее напускное безразличие и даже злость, но молчал. Не заметить явное проявление симпатии со стороны Савиной было сложно, но Карельский делал вид, что не видит ее всевозможные попытки обратить на себя внимание. И продолжал бы это делать и дальше, если бы захлестнувшее чувство злости и обиды на Эмму в то утро не сломало прочную стену безразличия Макса.       – Не шевелись, – мужчина присел рядом с Леной, промокнул ваткой ее висок и скулу, утирая запекшуюся кровь. Снова взглянув на него, она резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы, потрясенная тем, что увидела. Хотя выражение его лица было, как всегда, серьезным, она заметила в нем то, чего никогда прежде не видела. Нежность.       – Ты правда бы ничего не сделал, если бы они…       – Помолчи, – спокойно, но твердо потребовал Макс, ощупывая пальцами ее переносицу. Внутренней стороной ладони он почувствовал ее горячее, сбившееся дыхание. – Как ты себя чувствуешь?       – Хотелось бы лучше.       – Тогда отдыхай, я поехал.       – Подожди, – Лена перехватила его за запястье, не давая подняться. Ее руки скользнули к нему на плечи, и девушка поджала губы в улыбке. – Мне просто было так страшно…       – Все ведь позади, Лен. Я, конечно, не хочу этого, но тебе стоит привыкнуть – дерьмо случается. И это твоя работа – иногда попадать в него или помогать кому-то из него выбраться.       – Спасибо, что помог.       – Не стоит, – он снова поднялся, и тогда Лена вскочила за ним следом. Макс хмыкнул, потянулся поцелуем к ее щеке, но девушка перехватила его лицо обеими руками и припала к его губам. Мужчина отпрянул, отодвинул Лену за плечи.       – И зачем?       – Потому что ты бы сам никогда этого не сделал. Побоялся бы. – Савина, несмотря на его хватку, снова приблизилась к нему вплотную. – Ну я же нравлюсь тебе, нравлюсь же?

***

Декабрь 1994-го

      Бравые воины «Эгиды» отрабатывали удары, звенели цепи, и громкий бас Активиста оглашал воздух. Эмма замерла в арочном проеме, наблюдая за его работой, и покручивала в руках чашку кофе.       – Рус, да прогнись ты нормально, в конце концов, что это за па-де-де дохлого лебедя? – крикнула она в зал. Активист усмехнулся.       – Строга, но справедлива, – раздалось за спиной. Эмма медленно обернулась через плечо и закатила глаза, в прочем, не скрывая легкую улыбку. Надо же, вспомнил.       – А, это вы, господин Пчёлкин. Поделитесь еще какими-то впечатлениями?       – Вообще хотел предложить тренировочный спарринг, – он привалился к противоположной стене и скрестил руки на груди. – Но, увы, вы сегодня не в форме.       – А если серьезно, какими судьбами?       – Наверное, счастливыми, – Витя выдал привычную улыбку. – Со мной по-другому не бывает.       – Балабол…       – Ладно, Валькирия, я на самом деле за тобой. Разговор есть.       – Ну пойдем. Снег медленно падал на чёрную землю, прятал убогость и грязь тротуаров. И казалось, что сможет припорошить и черный осадок после сокрушительных ударов этого года. Пчёлкин распахнул пассажирскую дверь своего «Вольво» и жестом попросил Эмму сесть. В салоне было тепло, витал тонкий шоколадный аромат с нотками цитруса, неосознанно напоминавший о приближении нового года. Витя покрутил колесико на магнитоле, чуть прибавляя громкость музыки.       – Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе, – тихо подпевал Пчёла за солистом «Агаты Кристи» и тарабанил пальцами в такт по своему колену. – А мы живем, а нам с тобою повезло назло… Эмма усмехнулась, уперлась локтем в стекло и смерила Пчёлкина заинтересованным взглядом.       – Эй, певец, ты говорить-то будешь, что хотел? Или я пойду работать дальше…       – Вернее, пить кофе, ты хотела сказать? Девушка цокнула языком.       – Я вся одно большое ухо.       – Три минуты подожди.       – И что будет?       – И мы поедем.       – Куда?       – Меньше вопросов, дорогая Левакова, – он посмотрел на стрелки наручный часов и потянулся в карман пальто за телефоном, – в принципе, уже можно. Эмма озадаченно наблюдала за его действиями, слушала короткие фразы разговора. Наконец, Пчёла сбросил вызов, швырнул мобильник на приборную панель и повернул ключ зажигания.       – Всё, теперь едем.       – Пчёлкин, ты меня напрягаешь.       – А ты расслабься, – подмигнул ей Витя, плавно выворачивая с парковки. – Знаешь пункт из инструкции американских женщин-полицейских? Если вы не можете избежать насилия, расслабьтесь и получайте удовольствие.       – Не пошли.       – Ах, пардон, у вас тонкая душевная организация, а мы тут со своими анекдотами, – хмыкнул мужчина. Эмма его настроя не оценила.       – Если ты мне сейчас же не объяснишь, куда и зачем мы едем, я тогда выпрыгну на ходу.       – Лишние ноги в запасе? Ладно, это небольшой сюрприз. Еще вопросы?       – Куча.       – Ну подождет твоя куча. На месте разберемся. Быстро темнело, и на Москву обрушился настоящий снегопад. Вскоре образовались тягучие неизбежные пробки. Пчёлкин решился ехать по другой дороге, в объезд. Несколько мгновений колеса крутились на льду, предательски прятавшемся под тонким слоем снега. Но Вите удалось вывести машину на дорогу. Дворники спешно утирали с лобового стекла крупные пушистые хлопья, гудел мотор, фары просверливали светлые туннели в темноте. Они были на дороге одни и чувствовали себя почти как жители Аляски или Сибири. Плохая погода превращала их поездку в приключение. Когда «Вольво», наконец, въехало во двор дома Леваковой, девушка в изумлении заломила бровь и взглянула на Пчёлкина.       – И что мы будем делать на моей квартире? Обсуждать будущий ремонт? Витя вылез из машины, распахнул пассажирскую дверь, выпуская Эмму.       – Пока не надо задавать вопросов. Пойдем, – засмеялся мужчина, обхватив девушку за талию. Он остановил ее перед входом в дом и, звякнув ключами, отворил дверь. Левакова изумленно поглядела на связку.       – Позволь узнать, откуда у тебя ключи от моей квартиры?       – Военная тайна, госпожа Левакова. Закройте глаза.       – Конспиратор, блин. Пчёлкин фыркнул, сам своими ладонями накрыл глаза Эммы и помог ей перешагнуть через порог. Как только она твердо встала на ноги, Витя радостно провозгласил:       – Смотри! Он убрал с ее лица руки, и Эмма восхищенно выдохнула. Прямо перед ней простирался вид на ее полностью отремонтированную квартиру. Стены были отделаны в теплых персиковых тонах, на потолке в комнате кружился прожектор, завораживая своими голубоватыми проекциями. Все было обставлено тонко и со вкусом, ничего лишнего: нежно-молочный тюль на широком окне, шкаф для одежды в тон покрывала на широкой кровати, пара кресел мешковатой формы. Вместо отвратительного запаха гари – тонкий, цветочный аромат в воздухе.       – И откуда все это? – наконец обратилась к Пчёлкину девушка.       – Говорю же – военная тайна, – глаза Пчёлы сверкали лукавством, но в целом на лице было вполне добродушное и довольное выражение. – Пойдем, посмотрим. Спустя пять минут, когда квартира была осмотрена, Эмма опустилась на кровать, разглядывая узоры на потолке, и покачала головой. Пчёлкин наблюдал за ее реакцией и действительно искренне улыбался.       – Ну как? Нравится?       – Спрашиваешь… – пробормотала она и, наконец, взглянула ему прямо в глаза. – Вить, зачем? Он невинно развел руками.       – Сама ты накопить не смогла, а деньги бы принимать не стала. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам. Считай это новогодним подарком. Впервые за долгие годы Эмма не знала, что сказать и как реагировать. Она провела рукой по мягкому покрывалу, улыбнулась.       – Спасибо.       – Обращайтесь, Эмма Альбертовна.       – Ну и сколько я тебе должна? Ты же знаешь – я не люблю быть в долгу.       – Я уже сказал – это подарок. А если так не хочется быть в долгу – тогда можешь меня пригласить на новогодний ужин. Вопреки ее ожиданиям, Витя смотрел на нее абсолютно искренним, спокойным взглядом, в котором не отражалось затаенное лукавство, и Эмма удивилась вдвойне – от такого открытого заявления и произошедшей перемены в его лице.       – Погоди... Ты хочешь встретить новый год со мной?       – Подумал, что это весьма неплохая идея. Ситуацию у Белого ты знаешь… Да и потом – надо вносить разнообразие в свою скучную, рутинную жизнь.

***

      1994-й, который ровно год назад так ждали все бригадиры и их родные и близкие, возлагая огромные надежды, обошелся им очень дорого. Внес смуту и раздор между друзьями, искалечил несколько жизней, навсегда изменил судьбу Леваковой, забрал навсегда в вечную темноту Татьяну Николаевну. Тогда, 31-го декабря 93-го Саша отправлял мать в Анталию, конечно, руководствуясь только добрыми побуждениями – женщине нужен отдых, нужно сменить обстановку, поправить здоровье. И теперь Белов корил себя каждый день, каждую ночь… Знал бы он тогда, что это будет последний новый год матери – не отпустил бы никуда. Да и сейчас… Хотя бы на минутку увидеть ее, упасть на колени и просить прощения за все. Он так хотел когда-то сделать для нее хоть что-то, но все откладывал на потом. Ольга, которую не отпускал страх с того рокового дня покушения на Белова, сейчас была тенью себя. Неутешительные мысли о разводе навязчивым роем кружились в голове изо дня в день. Теперь ее семейная жизнь казалась одной из тех жутких картин, которые только можно представить. Саша пил – беспробудно и много – каждый вечер, иногда специально засиживался в офисе до того времени, когда домой уже было ехать бессмысленно – через пару часов снова обратно. Конечно, главным катализатором стала неизбежность в принятии решения с оружием. Отступать было некуда – на Белого надавили со всех фронтов. И если Пчёлкин только обрадовался будущей прибыли, Фил, как обычно, поддержал главного бригадира, то Космос эту идею не одобрил. Перед главной волшебной ночью их дружба дала сильную трещину. Дежурные фразы и поздравления мелькнули утром, а затем каждый из четверки сделал вид, будто они друг друга не интересуют. 🎵: Bobby Helms - Jingle Bell Rock Космос отстоял в кошмарной пробке больше двух часов, нервно время от времени поглядывая на часы. В итоге найти свободное место на парковке у высотки на Смоленской набережной не удалось – пришлось ставить «Мерседес» в соседнем дворе и топать до родительского дома, сжимаясь от жгучего холодного ветра и жмурясь от летящего в лицо снега. Юрий Ростиславович начинал сдавать. Космос давно заметил, как тяжелее стал шаг у отца, волосы посеребрила седина, во всегда живых и строгих глазах потух огонек. Надя нанесла контрольный удар прямо за две недели до Нового года – сбежала с любовником в теплые страны. Поэтому Холмогоров-младший, недолго думая, решил встречать праздник в родительском гнездышке, рядом с папой. За пару дней, в конце двадцатых чисел, он решил пригласить в их дружную мужскую компанию Активиста, но тот еще не был готов ответить конкретно, сможет ли. «В любом случае, если надумаешь, приезжай», - сказал ему тогда Космос. Огромная квартира была погружена в полумрак – на пианино стоял подсвечник с зажженными свечами, из старого проигрывателя доносилась легкая, ненавязчивая мелодия. Журнальный столик украшали оливье, ваза с мандаринами, бутерброды с икрой и коньяк «Белый аист». Юрий Ростиславович потягивал сигару, стоя у окна и наблюдая за вальсом снежинок. Стекла покрылись витиеватыми узорами и запотели. Мужчина начертил только ему одному понятный орнамент, когда прозвенел звонок в дверь.       – Кто приходит в зимний вечер зажигать на елках свечи? – пробасил родной сыновий голос из-за пышных зеленых ветвей.       – Входи, сын Мороз, – усмехнулся Юрий Ростиславович, шире распахивая дверь. Космос, стряхивая снег с волос, воротника и елки, наконец, показался в поле зрения и улыбнулся отцу.       – И куда ж мы ее с тобой ставить-то будем? – оглядев представительницу пихтовых, уточнил отец. – Я и игрушки-то не помню, где.       – Я помню, – успокоил его Космос. – Мне кажется, за последние двадцать лет их местоположение не поменялось. 🎵: The Choir of Canterbury Cathedral - carol of the bells       Эмма все думала – правильно ли поступает, соглашаясь на авантюрное предложение Пчёлкина. Но бутылку коньяка все же купила. Готовить Левакова не любила и особо не умела, поэтому настрогала один салат, нарезала фрукты и села ждать. Взгляд то и дело возвращался к висевшему около шкафа платью. Стоит ли? Часы уже показывали начало двенадцатого, и Эмма громко рассмеялась на всю квартиру – протяжно, несколько обреченно. Широ забеспокоился в своем террариуме, заинтересованно разглядывая девушку. Она склонилась на его домиком, погладила агаму привычным жестом.       – Что, дура у тебя хозяйка, правда? Поверила зачем-то. Все, с нового года никаких Пчёлкиных, новую жизнь начинаем. И в дверь позвонили. Эмма подскочила и покосилась в коридор. Звонок повторился снова.       – Левакова, – прогремел за дверью голос Пчёлкина, – ты же не хочешь сказать, что тебя нет дома, и я напрасно перся к тебе к черту на куличики два с половиной часа по этим дурацким пробкам? Эмма судорожно вздохнула, словно перед прыжком в воду, поправила волосы и двинулась в прихожую.       – Я уже думала, это шутка, – напустив равнодушный вид, призналась она, когда Витя вошел в квартиру, держа руки за спиной.       – Да, которая вышла из-под контроля, – хмыкнул он, сам не веря, что действительно приехал.       – Я ничего не готовила.       – Я это предвидел, поэтому вот, – он вынул руки из-за спины. В правой руке он держал два пакета: один, огромный с ярко-красной эмблемой «Макдональдса», второй, прозрачный с мандаринами, а в левой – украшенные маленькими шариками и мишурой еловые ветки.       – Ну, накрывай на стол, хозяйка. Эмма вдруг искренне рассмеялась.       – Макдак, серьезно?       – Я знаю, что ты не умеешь готовить, а сам, увы, хозяйничать бы не решился, да и времени бы не хватило. Эмма прошла в зал, Пчёлкин, повесив пальто, двинулся за ней следом. На маленьком столике у телевизора стояла бутылка коньяка и салат. Мужчина усмехнулся, обвел взглядом комнату и задержался на блестящем черном платье.       – Переодеваться не будешь? Эмма спешно стянула платье с вешалки, чем вызвала улыбку у Вити.       – А вот буду.       – Ну давай. Он скрестил руки на груди и посмотрел на девушку лукавым взглядом. Левакова фыркнула:       – Может, выйдешь?       – А что я там не видел? Дав себе мысленный подзатыльник, Эмма закатила глаза и направилась в ванную. Пчёлкин бесшумно посмеялся, покрутил в руках коньяк.       – Там если замок застегнуть или еще что – ты крикни.       – Обойдусь, спасибо, – донеслось из глубины квартиры.       – Да, соглашусь, я больше спец по расстегиванию. Ее кудрявая голова появилась в проеме двери.       – Еще одно слово, Пчёлкин, и я буду встречать новый год в спортивном костюме.       – Хозяин – барин, – равнодушно пожал плечами Витя, – хоть в мешке из-под картошки. Чуть нахальная, обаятельная улыбка и не думала сходить с его лица, заставляя сердце Леваковой биться чаще и думать не о том, ох, не о том…       – Включи телевизор, – попросила она, – куранты как-никак. Пчёлкин согласно кивнул и снова улыбнулся. Гад. И это оказалось удивительно уютно – сидеть в полутьме, озаренной лишь голубым светом экрана, закинув ноги на кофейный столик, уплетать фастфуд и чистить мандарины, поочередно язвить на тему «гениальности» того или нового поворота сюжета какого-то неизвестного нового фильма. А мужская рука, закинутая на спинку дивана, совершенно не напрягала, а наоборот – Эмма то и дело ловила себя на том, что была бы совершенно не против, опустись эта ладонь чуть ниже, на ее плечи. И приткнуться к теплому боку она была бы не против. И пристроить голову на крепком плече. 🎵: Savage - Only you       Активист распахнул холодильник – его стратегические продуктовые запасы оставляли желать лучшего – пара апельсинов и соленые огурцы. Зато с алкоголем было гуще – несколько бутылок коньяка и одна шампанского. Кирилл покусал нижнюю губу, покосился на часы – без десяти двенадцать. Ладно, наступление нового года нужно отметить хотя бы парой глотков игристого. Телефон завибрировал в кармане джинсов.       – Кирюх, надумал? – сразу выпалил на том конце Космос.       – Настрой не тот, дружище, – хмыкнул Активист. – Не хочется портить ваш вечер своей постной рожей.       – Наши рожи ничуть не лучше. Ладно, если надумаешь – пригоняй.       – Спасибо. С наступающим!       – С наступающим, брат. Головин выдавил улыбку и отключился. Подхватил бутылку шампанского и вышел из дома. Метель успокоилась, холодный ветер гнал снег по тротуарам. Активист застегнулся, зарывшись подбородком в воротник, и медленно двинулся в сторону детской площадки. Устроившись под «грибочком», парень с тихим хлопком выдернул пробку из бутылки и, растянувшись на скамеечке, посмотрел на небо. 00:01. Из окон домов полетели громкие возгласы, радостный смех, хлопки, донеслась какофония разнообразной музыки. На небе что-то блеснуло. Активист пригляделся и вдруг улыбнулся. Кажется, это была звездочка.       – С новым годом, сестренка, – прошептал он одними губами и отсалютовал шампанским в черное, безоблачное небо. Через несколько минут пошел мелкий снег. Он медленно падал на белую землю, укрывал мягкими хлопьями голову и плечи Кирилла.       – С новым годом! – вдруг резко и громко закричал девчачий голос с балкона первого этажа. – Эй, парень! Не грусти, улыбнись! Активист покосился на источник звука и увидел рыжую голову в новогоднем колпачке, торчащую из окна. Девчонка искренне улыбалась и махала ему бенгальским огоньком. Кирилл благодарно кивнул.       – С новым счастьем!       – Я тебе сейчас музыку громче включу! – пообещала она, и действительно через пару секунд вовсю заиграла «Only you» Savage. – Окно закрывать не буду! Активист удивленно вскинул брови, а затем вдруг улыбнулся. Он сделал еще несколько больших глотков. В груди заиграл приятный холодок – начало расслабленного состояния. Чувство пустоты уступило свое место ощущению легкости. Кирилл поднялся, сделал несколько ловких шагов и стал тихонько пританцовывать. А белые пушистые хлопья кружились в такт каждому его движению.