Эгида

      – Никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу – лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской. Пчёлкин прокручивал эту крылатую фразу уже десяток раз у себя в голове. Но элементарно распахнуть глаза он ленился. Слишком хорошо и уютно было в коконе одеяла. Тепло. Потому что рядом, под правым боком сладким сном спала Левакова. Эта прекрасная стерва. Личный Терминатор в юбке. Но что-то еще с пытливой осторожностью передвигалось по груди и фырчало. Витя сначала подумал о котёнке с цепкими, острыми коготками. Но воспоминания прицепились за этой мыслью, как жаркий, протестующий хвостик – у Эммы нет кота. Пчёла резко распахнул глаза и столкнулся с двумя карими бусинками напротив. Широ совершил утренний променад по одеялу и вполне комфортно пристроился около ключиц мужчины. Не то что бы Пчёлкин боялся ящериц, но нахождение агамы на его голой груди заставило судорожно сглотнуть. Под боком завозилась Эмма.       – Ёбушки-воробушки, когда можно начинать орать? – пролепетал Витя. Эмма приоткрыла один глаз и издала краткий смешок.       – Резкие шумы заставляют его паниковать.       – А меня заставляют паниковать неожиданные поползновения всяких экзотических твар… Творений с утра пораньше.       – Он безобидный. Можешь погладить его подбородок…       – А скафандр ему не погладить? Левакова, не растрачивай мои последние нервные клетки.       – Малыш, – Эмма легонько постучала по своей груди, призывая питомца, – ползи ко мне. Дядя Витя не оценил твоего доброго утра. Широ, фырча, переполз на знакомое место. Пчёлкин, наконец, вздохнул свободно и, прикрыв один глаз, сфокусировался на часах.       – Я бы даже сказал – добрый обед.       – Угу… – так же полусладким, мелодичным тоном согласилась Левакова, а затем, осознав его фразу до конца, резко подскочила на месте. Агама спустя недолгий полет снова очутилась на Пчёлкине.       – Вашу мамашу!       – Сколько времени?!       – Два часа, – Витя обхватил туловище Широ и, скривившись, оглядел его со всех сторон. – Ты поаккуратнее с такими прыжками – еще обвинишь меня в покушении на твоего детёныша. Эмма выскочила из-под одеяла и замельтешила по комнате. Пчёла потер переносицу, прогоняя остатки сна, и, нахмурившись, посмотрел на девушку. Широ, видимо, проникшись любовью к представителю мужского пола, ловко взобрался по подушке Леваковой и пристроился около головы Вити. Мужчина испуганно покосился на животное, которое, казалось, даже выдало подобие улыбки и протянуло мордочку к его волосам.       – Эмма, будь так любе-е-е-зна… эй, не жри мои волосы! Убери свою экзотику в его собственную ква-а-арти… Я сказал отдай! Левакова ловко выхватила довольного Широ, пожевывающего три волосинки, и закинула любимца в террариум. Пчёлкин, скривившись, утер капли слюней со своей челки.       – Ты чего заметалась, пожар голубой?       – Одевайся давай, – она пульнула в мужчину скомканными вещами.       – Что, никак твой бывший снова нагрянул? Или прислал письмецо, что скоро будет?       – Папа!       – Что папа? Чей папа?       – Мой, блин, папа! Он обещал первого января прилететь ко мне в гости, – Эмма нанизала на себя свитер, сдувая со лба наэлектризованные пряди волос.       – Это мой свитер… Издав отчаянный рык, Левакова стянула вещь и запулила его в Пчёлкина.       – Вить, поднимайся-поднимайся!       – А в чем спешка? – он, как всегда в последнее время, оттягивал до последнего. Неспешно поднялся, продевая ноги в штанины брюк. – Папа увидит у тебя голого мужика и заругает?       – Именно, чужого голого мужика!       – И это после всего того, что между нами было! – театрально вздохнул Пчёлкин.       – Да иди к Аллаху! Ты не понимаешь – мои родители не знают, что мы с Максом развелись.       – Прикол, – хрюкнул он. – Решила наебать систему?       – Пчёлкин!       – А что? Мне интересно, как-никак… Эмма остановилась, запрокинула голову и обреченно простонала.       – Не делай так, – предупредил ее бригадир, облачаясь в свитер. – Рефлексы по утрам срабатывают, знаешь?..       – Сейчас твои шутки неуместны.       – А были такие моменты, когда ты их считала уместными? Левакова, я польщен…       – Закройся уже.       – Не психуй, давно собирался сказать, что тебе не идет. Спящая ты, конечно, куда безобиднее. Сейчас девушка постаралась пропустить это мимо ушей.       – Родители не в курсе развода, потому что… – причина до сих пор, даже спустя три года, озвучивалась с огромным трудом и дрожью в голосе. – Потому что погиб Артур, а через несколько месяцев я подала на развод. Таких новостей сердце моей мамы не выдержало бы… Они и так были не в восторге, когда я выходила замуж, уверяли, что это необдуманно…       – Но ты, как обычно, побоялась показаться неправой и слабой и обманывала родителей целых два года, – закончил за нее Пчёла. – Схема ясна. Только как они не догадались за все это время?       – Они и не были тут ни разу за все это время. А позавчера отец сказал, что приедет.       – Ну и что ты предлагаешь? Мне сыграть Макса и сказать, что я решил слегка омолодиться и сделать пластическую операцию? Эмма вздохнула и приблизилась к мужчине вплотную.       – Спасибо за прекрасный вечер и… праздник, но тебе сейчас… Речь оборвалась на звонкой и продолжительной трели звонка. Левакова покосилась в коридор и округлила глаза – не успели. Витя с нескрываемой ухмылкой наблюдал за каждой ее эмоцией и мысленно ликовал – неужели нашелся человек и тот случай, которые смогли несокрушимую Эмму застать врасплох и заставить переживать, как нашкодившему школьнику на ковре директора.       – Твою мать…       – Ну а чем не повод сказать отцу сейчас? Он мужик, он поймет.       – Ты просто не знаешь моего отца!       – Господи, я не слышал этой фразы со времен девятого класса.       – Лезть в шкаф!       – Ты че? Че за дикости? Это батя, а не ревнивый муж. В конце концов, я что, не мог прийти поздравить свою подчиненную?       – Кого?!       – Слушай, если у тебя от страха перед отцом отключается всяческая фантазия, тогда доверься профессионалу. Шуруй, открывай. Трель продолжалась. Если сразу не открыть – будет хуже. И Эмма, утихомирив резко подскочившее сердцебиение, с напускной улыбкой направилась к двери.       – Папа!       – Вохчуйн, май ахчи! – Альберт Давидович установил у порога плетеную корзину и чемодан и распростер объятия. – Солнце ты мое, я не припозднился?       – Что ты, папуль, как раз вовремя! Блаженное, умиротворенное лицо Альберта Левакова вытянулось, когда из спальни дочери вышел довольно симпатичный, улыбающийся молодой человек. Отец отстранился от Эммы и выпрямил спину, когда Витя поравнялся с ними:       – Добрый день, Альберт…       – Давидович, – откашлявшись, подсказала Эмма.       – Давидович.       – Добрый, молодой человек, – Леваков, прищурившись, пожал протянутую руку. – А, дорогая, это…       – А это мой…       – Босс, – не снимая улыбки, уточнил Пчёлкин.       – Босс?       – Начальник, па. Вот зашел поздравить с новым годом и уже уходит, да, Виктор Палыч?       – Да, Эмма Альбертовна, – кивнул Витя. – Очень рад, очень рад.       – А что же вы? – Альберт Давидович поднял корзину – две бутылки вина и гора апельсинов словно задорно подмигивали и зазывали задержаться. – Давайте вместе отпразднуем наступление нового года. Эмма, ну что за манеры?       – Извините, тороплюсь, – чуть ли не кланяясь, объяснился Пчёлкин. – Дети плачут дома, семеро по лавкам, зовут отца… Альберт удивленно переглянулся с Эммой, и та, незаметно толкнув в бок Витю, поспешила объясниться:       – Это он так шутя называет недельные отчеты.       – Что ж, молодой человек, работа – это хорошо. Но отдыхать в законные выходные рекомендуется даже Минздравом.       – Увы, его законы я нарушаю с четырнадцати лет, – усмехнулся Пчёла. – Был рад познакомиться, всего доброго.       – И вам, молодой человек, – искренне улыбаясь, закивал Леваков, – и вам. Всех благ. Стоило ему закрыть дверь за Пчёлкиным, эмоции на лице сменились на непроницаемую маску, которой он и посмотрел теперь на дочь.       – И давно ты с ним спишь? Эмму непроизвольно бросило в краску.       – Папа!       – Не ври отцу, – мужчина сделал уверенные шаги на дочь, чем заставил ее слегка попятиться. – Что это за визиты первого числа? Где Максим? Эмма, что происходит?       – Па, это мой начальник. Просто зашел поздравить с новым годом…       – Я спрашиваю – где Максим?       – Уже на работе. Альберт Давидович шагнул на кухню, выложил все содержимое корзины на стол и уперся кулаками на его крышку.       – Эмма Альбертовна, я требую объяснений. Неужели ты пошла на грех?       – Папа!       – Не папкай! Я же видел! Видел, как этой человек смотрел на тебя! И это моя дочь! – он вскинул руки к потолку и запрокинул голову. – О, это моя единственная, горячо любимая дочь опустилась до такого бесстыдства… Левакова, сжав зубы и взывая ко всем богам, шагнула за отцом следом.       – Папа, мне, на секундочку, двадцать восемь лет с хвостиком…       – Так я тебе сейчас так отхожу по тому месту, где у тебя этот хвостик растет! – Леваков стукнул ладонью по столу. – Живо выкладывай, что у тебя тут творится!

***

      Активист страдальчески промычал в подушку, заслышав звонок мобильника. Уже тысячу раз пожалел, что не отключил его сразу же после боя курантов. Сотовый надрывался нещадно, и парню пришлось протянуть руку под подушку.       – Да…       – Кирюха! – на конце провода прогромыхал счастливый голос Холмогорова. – Ты спишь? Головин издал прерывистую, похожую на автоматную очередь усмешку, скользнул ладонью по лицу и совершенно спокойно отозвался:       – Уже нет.       – Отлично! Пригоняй в парк Горького!       – Ты че натворил?       – Я? Ничего. Оно само! Прокручивая в голове все возможные оплошности на пьяную голову, которые только мог совершить Космос, Активист нехотя поднялся с кровати и покосился на часы – время давно перевалило за три часа дня. В целом, хороший и внушительный показатель, если не считать, во сколько Кирилл вернулся домой – ноги все еще гудели после неприрывной прогулке по ночной Москве. В парке он был уже через полчаса. Пока шел по нескончаемым аллеям, набирал номер Космоса, но абонент брать трубки категорически отказывался.       – Ну, сученыш, – рыкнул сквозь плотно сжатые зубы Активист, – ну если наебал или тебя приняли – берегись. В прочем, первое января считается официальным днем вымирания. Редкие люди в это время способны прогуливаться по окрестностям города – либо докупают недостающие провианты, либо едут в гости. Поэтому распознать заливистый смех сквозь посадки лысых деревьев и найти местоположение Холмогорова оказалось весьма несложным делом. Двадцатипятилетний небоскреб развалился на гипсовой лошади, считавшейся отличным и внушительным средством передвижения на аттракционах. И смущало Активиста не только то, что его горе-друг взгромоздился на карусель, а то, что он, мало того, что сидел на коне задом наперед и держался за вздымающийся хвост, этот хвост был наполовину оторван, и на кончике торчала железная спираль, так еще это космическое чудо природы размахивало своим верным ТТ-шником, чем и загнало побелевшего от страха охранника к будке с пультом управления.       – Кирю-ю-юха!       – Слезай, пьянь тропическая! – Активист остановился недалеко от аттракциона и сунул руки в карманы куртки. – И пушку убери, пульки пластмассовые кончились уже. Охранник, едва переведя дыхание, судорожно сглотнул и посеменил навстречу Головину.       – Спокойно, товарищ, – Активист остановил его движением руки, – я из милиции. Одет по гражданке, чтобы лишний раз не пугать народ. Да и поймать всяких нарушителей так куда проще. Мужичок от страха поверил в эту околесицу, даже и не подумав спросить удостоверение, и только быстро закивал.       – Молодой человек, заберите этого… неадекватного. Вы представляете, он пришел и начал размахивать пистолетом. Я ему говорю – не работает сегодня карусель, а он – нет, заводи! А потом еще и обвинил меня в порче госимущества – видите хвост этого коня? Ну да, он давно уже отваливался, так этот полоумный его доломал! А затем еще раз предъявил мне, что я не слежу за состоянием инвентаря. Так вы поймите, голубчик, я за это не отвечаю! Я вообще на смене по-дружески, подменяю приятеля…       – Разберемся, – еле сдерживая смех от нарисовавшейся в голове картины, кивнул Активист. – А сейчас позвольте, я заберу этого чудика.       – Ради бога! – залепетал тот. – Ради бога! Вы уж пропесочьте его там, как следует. Пусть отсидит свои пятнадцать положенных… Весь обратный путь Активист только и делал, что закатывал глаза и вовремя успевал ловить за шкирку развеселившегося Космоса.       – Не, ну а ты мне скажи, где я не прав? А вот так малышня сядет и наебнется! А кто отвечать будет?       – Иди уже спокойно, Робин Гуд первоянварский. Оказавшись в теплом салоне автомобиля, Космос откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза, согревая задубевшие от мороза руки подмышками.       – А куда мы едем? – наконец, спустя десять минут после отъезда от парка, поинтересовался он.       – Домой тебя везу, конелюбитель ты недоделанный.       – Не-не-не! – запротестовал Космос. – Там батя спит, не хочу будить… давай к тебе?       – Такого предложения от мужчин мне еще не поступало.       – Тьфу, ё, – отмахнулся Космос. – Мне прям пару часиков поспать, и снова в бой!       – Угомонись уже, недо-Бэтмен. Уложил его Активист на прежнем месте – на софе в кухне. Только теперь, наученный горьким опытом, он сам уселся за столом, наблюдая за каждым поворотом головы Холмогорова, параллельно чистя пистолет и попивая крепкий кофе.       – Я понял, кому нужно доверять, – вдруг резко произнес Космос. Активист подавил дикое желание страдальчески вздохнуть и закатить глаза.       – Кос, спи уже.       – Доверять нужно черепахам. Вот тебя когда-нибудь обманывала черепаха?       – Меня нет.       – Вот и меня нет. Идея? Идея.       – Спи уже, идейный, – хмыкнул Кирилл. Холмогоров, воодушевленный своей же мыслью, довольно усмехнулся и, накрывшись с головой, отвернулся к стенке.       – Да, лучше бы черепаха была твоим тотемным животным, – вполголоса предположил Активист. – Глядишь, находить тебя было бы легче…