***
🎵: Андрей Леницкий - Дышу тобой – Мама, смотри, кого я тебе привел! Пчёлкина плавно повернула голову на голос сына, и ее лицо вмиг просветлело. – Здравствуйте, Анна Павловна! – улыбнулась Эмма, шагая навстречу ей. Хозяйка дома протянула к ней руки и коснулась невесомым поцелуем прохладной щеки Леваковой. – Здравствуй, милая! Стоило троице зайти вглубь квартиры, как из кухни, сжимая в ладошке горсть конфеток, выбежала соседская девочка Таня с двумя смешными косичками. В последний год Анна Павловна совершенно бескорыстно соглашалась посидеть с малышкой, пока ее мама пахала на двух работах. – Дядя Витя! – девчушка обхватила Пчёлкина за ногу и подняла на него огромные зеленые глаза. – Я скучала! – Я тоже скучал по тебе, солнышко, – улыбнулся мужчина, погладив девочку по светлой голове. Левакова искренне удивилась, проследила за каждым движением Вити и не смогла сдержать улыбку. Уж слишком непривычная для ее восприятия картина открылась перед глазами. Пчёлкин до сих пор удивлял ее с самых неожиданных сторон. Анна Павловна коснулась ладонями плеч Эммы, подталкивая ее в сторону зала, и кивнула сыну: – Витюш, поухаживай за дамами. – Конечно, – Пчёлкин направился в кухню и засуетился, наполняя чашки чаем. – Я помогу тебе! – побежала на помощь Таня. – Присаживайся, Эммочка, – улыбнувшись, кивнула на диван Анна Павловна. Как только женщины сели, она положила свою руку на прохладную ладонь девушки, словно давая почувствовать всю свою симпатию к ней. – Ты выглядишь очень усталой. Что-то случилось? – Все хорошо, – покачала головой Эмма, – просто давно не отдыхала. – Да, ваша работа забирает слишком много сил, – согласилась женщина. – Вы не думали отправиться куда-нибудь отдохнуть? – Да все не было времени подумать. – Я натолкну Витю на эту мысль, – пообещала Пчёлкина. – А вообще, он мне рассказывал о твоем пути в спорт. Еще и с такой травмой. Ты невероятно сильная женщина, Эммочка. Но даже таким сильным женщинам необходимо иногда сбрасывать весь груз со своих плеч. Левакова прочитала в ее глазах ничем не прикрытое волнение и невероятное тепло. Анна Павловна смотрела на нее таким родным взглядом, что у Эммы невольно сжалось сердце. И она, наконец, поняла, от кого Вите достались эти глаза. Он в последние годы смотрел на нее точно так же. И было еще так чертовски приятно осознавать, что Пчёлкин рассказывал матери о ней. О ее становлении, о ее победах и достижениях. И судя по тому, с какой нежной, сопереживающей интонацией разговаривала сейчас с ней женщина, Леваковой было несложно понять, что мужчина ею… гордится. И плевать, что Эмме почти тридцать. Она по-девичьи непередаваемо счастлива. – А вот и мы! – Танюшка вбежала в гостиную с огромной пиалой, наполненной печеньем и конфетами, поставила ее на журнальный столик и приземлилась в кресло, игриво болтая ножками. Следом вошел Витя. – Чай готов. После чаепития девчушка увлекла Пчёлкина поиграть с ее зайцами – оба заводились с помощью ключика, один ударял палочками в барабан, другой крутил «солнышко» на качелях. Разложив игрушки на мягком ковре в гостиной, девчушка устроила целый театр, вовлекая дядю Витю в происходящее. Эмма и Анна Павловна сидели на диване, разложив на коленях увесистые фотоальбомы. Пчёлкина бережно перебирала каждую фотографию, параллельно рассказывая короткие предыстории каждого снимка. – Витюша у нас поздний ребенок, – тихо, в полголоса говорила она, – мы его очень долго ждали… А когда он родился, конечно, хотелось дать ему все, баловать… Но финансы не позволяли. Иногда так было стыдно за саму себя, что я даю ему недостаточно, но он, представь себе, ни разу не высказал ни слова… Только был благодарен за то, что мы с Павлом ему отдавали. Эмма украдкой посмотрела на Пчёлкина, совершенно искренне улыбавшегося Тане, которая прыгала около него, что-то безостановочно говоря. Да, и это ведь был тот самый бизнесмен Виктор Павлович Пчёлкин. Человек, которого она когда-то на дух не переносила каждой фиброй своей души. Кого считала заносчивым пижоном и настолько поверхностным, что сейчас Леваковой стало немного не по себе за свои прошлые мысли. Будто почувствовав ее взгляд, Витя повернул голову и улыбнулся. Так нежно и просто, так… по родному. И казалось, эта улыбка способно выступить щитом от любых напастей. Будто в ней сейчас был сосредоточен весь ее мир. – Я думаю, вы дали ему куда большее и гораздо ценное, – тихо проговорила Левакова, повернувшись обратно к Анне Павловне, – вы воспитали его настоящим мужчиной. Рука женщины мягко легла на ее плечо. Девушка поджала губы, скрывая улыбку. – Ты мне очень нравишься, Эммочка, – призналась Пчёлкина. – И я очень хочу, чтобы у вас с Витей все получилось. – Я тоже надеюсь, что у нас все будет хорошо. – Я верю в это, милая. Затем между ними повисла тишина, и они обе просто, с улыбкой на лицах глядели на Пчёлу, который крепко прижимал к себе радостную малышку Таню. – А что вы смотрите? – с нескрываемым интересом девчушка подбежала к женщинам и заглянула в коллекцию фотографий. – Смотрим детство дяди Вити, – улыбнулась ей Анна Павловна. – Вот… Она продемонстрировала ей пару снимков, и Танюшка взобралась на диван, затем плавно перебралась на колени Леваковой и устремила взгляд в альбом. – Узнаешь? – Это вы… – Анна Павловна, казалось, не сильно изменилась, только была на пару десятков лет моложе. – Правильно. А на руках у меня кто? Таня вглядывалась и не могла сообразить. – Это дядя Витя, в таком же возрасте, как и ты сейчас. – Такой маленький? – не поверила девочка и для пущей убедительности посмотрела сначала на Анну Сергеевну, потом на Эмму, а затем во все глаза на Пчёлкина, который, такой высокий и статный, направлялся в кухню. – Вы меня обманываете? Он же большой! – Сейчас – да. А когда-то был даже меньше тебя. – Удивительно, – восторженно покачала головой девчушка и снова взглянула на Эмму: – а у вас дети есть? Такой простой, наивный детский вопрос врезался в сердцевину груди болезненной остротой. Левакова почувствовала, как неконтролируемая кровь прилила к щекам, а по спине пробежался неприятный холодок. Что-то слишком много этой темы про детей в последнее время. Казалось, что боль со временем притупилась, но стоило сковырнуть эту старую рану, и осознание свалилось на голову тяжелой наковальней. – Нет. – А как будут, вы меня с ними познакомите? Анна Сергеевна опытным женским взглядом уловила что-то обреченное, мешающее девушке своевременно сориентироваться в таком простом, казалось бы, вопросе. – Да, Танечка, они с дядей Витей обязательно тебя познакомят. – Ура! Пчёлкина увлекла девочку в дальнейший просмотр фотографий, отвлекая от созерцание резко сосредоточившейся Эммы. Вязкую слюну удалось сглотнуть только с третьего раза. Витя примостился рядом с Леваковой, по-свойски обвил рукой ее за плечи и склонил голову к ее бледному лицу. – Что с тобой, солнце? Солнце. Еще что-то теплое и новое. Неожиданное. Заставляющее снова ненадолго опешить. Вопрос повис в воздухе, растворяясь где-то в ее густых волнистых волосах. Тихий. Такой, на который тоже положено отвечать тихо. Девушка слегка наклонила голову, стараясь не показать растерянности, что на миг обезоружила её. Хотя… с недавних пор она редко бывала во всеоружии. – Задумалась, – Эмма провела кончиком носа по его скуле и выдавила улыбку. – Поговорим позже? Это было просто… просто: что тебя взволновало? Что у тебя на душе? О чём ты думаешь? В душе поселилось что-то. Странное, волнительное... Потому что внезапно захотелось ответить правдой. Рассказать о своей давней боли, о страхе и о том, что она была бы самой счастливой женщиной, если бы ничего сейчас о том прошлом не помнила. Если бы имела возможность когда-нибудь… Они никогда не говорили с Витей о будущем. Не обсуждали всего того, что принято обсуждать людям, находящимся в отношениях уже не первый год. У них было все так… просто? Без громких слов, без принятых традиций, просто прикипели друг к другу. Просто нашли друг в друге что-то потерянное когда-то и так необходимое. Просто съехались. Просто он познакомил ее с самыми родными людьми. Просто она стала неотъемлемой частью него. Но вдруг это все дало стойкую уверенность, что будущее у них такое уверенное, стабильное. Оно просто у них есть. А значит, обязательно должно будет появиться то, что свяжет их навсегда. Рано или поздно. Волна женского отчаяния накатила так стремительно, облизав острым язычком подреберья. До того, как Эмма осознала и мозгом, и сердцем, что она смогла снова полюбить, боль прошлого не навещала ее долгие годы. Она просто смогла ее отключить. Настроить себя на вполне пригодный ритм жизни. Такой естественный для сегодняшних реалий. Отдать себя делу. Сколотить его и свой капитал ценой здоровья. Рисковать всегда и везде. Упиваться бурлящим в жилах адреналином. Просто быть в моменте. Просто. Слишком все было для нее просто. А теперь нахлынувшие сильные чувства, свойственные каждому человеку, имеющие неоспоримый талант преображать и вдохновлять, думать о ближних, заставили переосмыслить последние пять лет своей жизни. Подумать о себе и своей хрупкости. И все бы казалось нормальным, но… Однако сейчас Эмма понимала, что «живописный намек» маленькой девочки и обрушавшаяся новость о беременности Лены резко усилил ее совершенно реальное отчаяние. Ну, все уже было у нее в порядке, все, кажется, устроилось. Левакова была абсолютно уверена, что это именно так… Но сейчас в ее голове все неожиданно развернулось в таком направлении, что Эмма буквально ощутила, будто на ее голову действительно обрушился смертоносной лавой вулкан Везувий. Весь оставшийся вечер она заставляла себя отвлечься. Злилась на саму себя же за то, что не в силах побороть это страшное чувство. Она. Не могла. Побороть. Уже дома она улыбнулась, казалось бы, абсолютно искренне и не натянуто Вите, прошмыгнула в кухню. Чашка чая – лекарство от всех бед. Чуть простудилась? Выпей чаю. Ушла от мужа? Ещё чашечку. А что делать, когда весь твой бронекостюм, который ты латала из года в год, чтобы даже ни одна мерзкая мысль не пробралась под этот толстый слой, рушился?.. Может, чаю? Едва ли это поможет. – Тебе было мало? – Пчёлкин, кожей ощущая ее уязвимость, улыбаясь, попытался начать хотя бы с чего-то. Пусть банального и вполне ожидаемого. – Вошла во вкус, – с той же улыбкой ответила Левакова, облизав губы и потянувшись к чайнику. Осторожно наливая чай в чашку мужчины, пока тот наблюдал за ней, не отнимая кулака от губ. – Ну что ты так смотришь, Вить? Она зачем-то усмехнулась, будто пытаясь этим замаскировать ставшую за этот вечер такой отвратительной слабость. Да лучше бы ее отдубасили целой толпой до потери сознания, но только не эта противная вязкая эмоция, которая пожирала ее изнутри. – Давай поговорим? – Предлагай тему, – девушка отставила чайник, вновь облокачиваясь о холодную столешницу тумбы. Под изучающим взглядом Вити обхватывая свою чашку пальцами и отпивая немного крепкого напитка. – Ты поняла, о чем я. И она снова с улыбкой покачала головой. Пчёлкин некоторое время смотрел на девушку, будто размышляя о чём-то совсем отвлечённом. Но весь его мир замкнулся в ее потемневших от боли глазах. – Зачем ты пытаешься снова закрыться, я не понимаю, – наконец, тихо проговорил он. – Неужели я сделал недостаточно, чтобы ты мне верила? – Я просто неважно себя чувствую… – Не говори мне очевидное. Я спрашиваю не об этом. Я имею ввиду причину. В чем она? – Витя покрутил на столе чашку с дымящимся напитком. – Что произошло, пока я ходил на кухню за этим чертовым чаем? Правда. Она хотела вырваться наружу, сквозь плотно стиснутые губы. Просто потому, что Эмма действительно ему верила. Ей действительно хотелось выплюнуть эту давнюю боль. Эти старые сожаления. Уже напрасные. Но такие бередящие до боли, что, казалось, она их пережила пару дней назад. – Я не знаю, как это сказать… – и это было только началом правды. Она действительно не знала, как. Потому что и не знала, почему такие по факту ничего не значащие слова и никак не касающиеся ее лично страдания Лены вдруг выворачивали ее сейчас наизнанку. Грубо, небрежно. Боже. Как сложно. Пчёла осторожно поднялся со своего места, будто боясь, что любой резкий шаг может ее спугнуть. И не знал, глупо ли это – бояться ее теперь или наоборот очень мудро, потому что каждое ее состояние волновало его теперь больше своего. – Как есть. Теплые руки на ее плечах. Скользящее движение кончиками пальцев. Это прикосновение сдирало последние лоскуты ее барьеров. – Поговори со мной. Прошу, – голос спокойный и уверенный. Тот самый голос, которому обычно верят. Которым обычно говорят правду. – Почему тебе больно? И что-то в его глазах, требующее честного ответа. Прямого, как и заданный вопрос. Сердце замерло, ударив вдруг с силой, словно обороняясь. Это едва не заставило сделанный было глоток чая встать поперёк горла. Она медленно подняла глаза. И заплакала. Так тихо и тонко, что Пчёлкина испугала эта реакция. Стала его личной лавой рассвирепевшего Везувия. Судорожный выдох вырвался из трясущихся лёгких вместе с разворотом тела. Витя прижал ее так близко, так осторожно. Ей захотелось зарыться в него, как в гору листьев. Как в теплый, уютный плед. Укрыться им. Пчёла беспрерывно гладил ее по волосам, а глядел прямо перед собой, на белый кухонный шкаф, пылая своими распахнутыми глазами. А в них вопрос. Такой огромный и такой испуганный вопросище, на который Эмма должна была дать ответ. – Солнце? Левакова сглотнула колючий комок, натужно дыша. Спроси еще раз, ладно, Витя? Спроси. И она сдастся. Скажет это. Спину окатил озноб, и внезапно стало очень тихо. – Эй, – его голос, сквозь темноту под веками. Осторожный, тихий. Не надо вопросов. Хватило и этого… – Я так устала… Боже, Витя, я так ужасно устала от всего. Я не могу больше, просто ничего не могу!.. Надо сделать что-то. Хоть что-то. Ничего необычного кто-то другой бы не увидел в этих ее словах. Но он просто не знал Левакову. Не знал, что эти несколько фраз по своей откровенности не уступали ни на шаг самой драгоценной вещи в мире. А в голове теперь, как поезд по кольцевой, наяривали слова матери: «Вам бы съездить отдохнуть. На Эмме совершенно нет лица». Да, отдохнуть. Просто привести ее в чувства. Непременно, завтра же! – Я с тобой, слышишь? – его теплое дыхание потонуло в волосах, как и его крепкие пальцы, стремительно убирающие с заплаканного лица выбившиеся пряди. – Мы со всем справимся. Только верь мне. Просто верь.***
Трио неспешно брело по припорошенной снегом аллее. Они тихо беседовали, стараясь ничем не нарушить покой и умиротворение этого отдаленного парка, удачно спрятавшегося в речной низине, вдали от шумных автомагистралей и городской толпы. Людочка прятала руки в карманы и смешно кутала нос в пушистый белый шарф, не сводя с Космоса заинтересованного взгляда. Вообще она давно не видела его таким. Вернувшимся к жизни. На улице к вечеру подморозило, над головой кружились крупные снежные хлопья, но ветра не было, отчего находиться на свежем воздухе было комфортно. Холмогоров горячо жестикулировал и что-то увлечённо рассказывал девушке, а та, будто пребывая под волшебным гипнозом, мирно улыбалась, с восхищением внимая каждому его слову. И удивлялась самой себе. Активист шел на несколько шагов впереди, дабы не нарушать их собственную атмосферу. Вообще бы он с огромным удовольствием остался бы дома со своим неизменным товарищем телевизором, но многострадальный взгляд Космоса еще в обед заставил его сдаться. Чувствовал себя подростком, так же оценивая и друга, потому что тот, видите ли, до чертиков стеснялся и боялся прогуляться сегодня с Людочкой один на один. Как по парапету на балконе расхаживать или гнать на бешеной скорости на своей «Мерсе» и стрелять по кошке – это он первый. А как сводить понравившуюся даму на прогулку тет-а-тет – это «Кирюха, выручай, мне стремно!». Стесняшка хренов… Внимание снова привлек щенок, весело резвившийся на аллейке. Как бы его не звали Люда и Космос, он все время возвращался к Кириллу. Цеплялся за его штанину коготками, подскакивал рядом, а затем отбегал на несколько метров, нырял в сугробы, снова подбегал обратно. Фыркал (Головин расценивал это как насмешку, мол, догони меня, скала) и снова бежал вперед. Активист на ходу отломал у дерева сухую ветку и как следует замахнулся ею. Хоть какое-то развлечение. – Ему же больно, что ж ты делаешь, ирод! – не без смеха донесся в спину голос Холмогорова. – Ты там своими делами занимайся, ага? – не оборачиваясь, парировал Кирилл. – А в мои отношения с деревьями не лезь! Люда только улыбнулась, наблюдая, как Активист не без интереса вдруг через пару минут втянулся в эту игру с щенком. К чему тут же привлекла внимание Космоса. – Смотри, мне кажется, у них получился вполне себе неплохой тандем. Может, он и заберет малыша? Холмогоров наблюдал, как щенок, пуская слюни радости, на всех порах мчит к ногам друга, передавая ему в руки изжеванную палочку. – Надо бы ему только имя придумать… – Так он и придумает. – Не-не, тут, знаешь, целая наука, – со знанием дела поспорил Космос. – Так все – «возьми щенка, возьми щенка». А тут скажем, например, возьми Бобика. Бобик – уже что-то да значит. Уже не просто непонятно откуда взявшийся собакен. Уже личность. А Кирюха у нас добрая душа. От Бобика уже не откажется. Люда тихонько посмеялась. – Ну-у, только не Бобик. Нужно какое-то красивое имя. – Давай, фантазируй. У вас, женщин, это прекрасно получается. Уже под конец прогулки Активист нес умаявшегося щенка на руках. Что иной раз подтолкнуло Люду и Космоса заговорщицки переглянуться. – Думаю, неплохо ему подойдет имя Бентли, – предложил Холмогоров, потрепав бархатное ушко пока что их общего питомца. – А че не Ферари? – хмыкнул Активист. – Или Роллс-Ройс? Автолюбитель недоделанный… – А чего тебе не нравится? – Ой, – Кирилл захотел было передать щенка ему в руки, – хоть Запорожец, мне-то какое дело? Кос тут же пресек его порыв и отвел руки. – Не, держи давай, смотри, как он пригрелся и, кажется, заснул. Не буди ребенка. – Слышь, папаша, твой ребенок – ты и таскай. – А я еще не принял решение!.. – Я его принял за тебя, держи, говорю, своего Москвича. – О! – Космос тут же воздвиг вверх указательный палец, и можно было поспорить, что над его головой замигала лампочка. – Точно, Москвич. Отличное имя, как думаешь? – и многозначительно посмотрел на девушку. Людочка согласно закивала: – Поддерживаю. – Вот видишь! – он хлопнул Активиста по плечу, отчего вибрация дошла до щенка, и тот, поморщившись, приоткрыл один глазик. – Че я вижу? – нахмурился Головин, погладив пса по серой головке. – Вижу только, что ты разбудил его. Сейчас визжать опять начнет. Вот че у тебя за руки-крюки, Кос?! – А я о чем! Не могу я так контачить с живой душой. Это ты у нас спец. – Ты на что намекаешь? – Упаси Бог, прямо говорю, Кирюх. Возьми Москвича? – По губам читать умеешь? – Увы! – А район хорошо знаешь, не заблудишься, если на хрен пошлю? – Ну вот что за выражения при ребенке, – нарочито педагогическим тоном протянул Космос. – Он же как губка – все впитывает! – Макаренко хренов… Держи давай! Космос тут же сориентировался и, неожиданно для себя, обхватил обеими руками ладошки Людочки и чуть привлек ее к себе. – Извини, друг, руки заняты, видишь, я прощаюсь? Активист скептически скривил губы и закатил глаза, отходя на безопасное расстояние и параллельно покачивая щенка, который вот-вот норовил бы спрыгнуть и помчаться намотать еще несколько кругов по парку. Он не знал сам, что чувствовал в этот момент. Ему не хотелось снова привязываться к еще одной живой душе и нести лишнюю ответственность за кого-то, но почему-то этот питбуль так смотрел на него своими сонными грустными глазками и пыхтел, устраивая поудобнее свой мокрый нос в сгибе его локтя, что Кирилл неосознанно улыбнулся уголком губ. Люда застенчиво поглядела на длинные пальцы, обвившие ее запястья, и, наконец, подняла голову, чтобы встретиться со взглядом Холмогорова. Тот, усмехаясь, глядел на исполняющего роль няни Активиста, а затем перевел свои спокойные, лишенные хитрости и жесткости синие глаза на девушку. – У меня к тебе есть одно предложение, – наконец, решилась озвучить она, – даже, скорее, просьба… Космос заинтересованно поглядел на нее и молчал в ожидании. – В общем, у меня же скоро день рождения, а пригласить особо некого. Подружку только и хотела бы… тебя. Черты лица мужчины смягчились, казалось, еще больше, а синие глаза просияли настолько, что в них можно было уловить отголоски летнего безоблачного неба. – Ну, а втроем – и не туда, и не сюда, поэтому в чем просьба – может, уговоришь Кирилла присоединиться? Я знаю, он не особо любитель всего этого, но… – Я понял, – согласно кивнул Холмогоров. – У меня есть безотказный способ его уболтать.