Эгида

      Активист за годы в Москве уже смирился, что основная его задача – быть жилеткой. Личным психологом, пожарником, «скорой помощью», извозчиком, иногда безумным биатлонистом. Не сказать, что он жаловался на свою судьбу теперь, всяко лучше, чем быть правой рукой кровавого ростовского монстра. По крайней мере, нынешний путь он выбрал сам. Да и жизнь, в общем, налаживалась, насколько это вообще было возможно. Или он просто к этому привык. Несколько часов с Леной отчего-то раздавили его морально. Может, потому, что вечная болтушка и глупышка Савина после чудом миновавшей ее трагедии изменилась кардинально. Лишних вопросов в своей привычной манере не задавала, последняя спесь деформировалась во что-то меланхоличное на ее лице. Животик еще не успел округлиться, но Лена при выходе из клиники постоянно поддерживала низ, скорее, уже на каком-то просыпающемся материнском уровне. Кирилл молча забрал ее из палаты, молча довел до машины, молча помог усесться и молча вез ее в сторону дома. Иногда, когда автомобиль останавливался на красных светофорах, мужчина мельком поглядывал на Лену, которая абсолютно бездумными глазами глядела в одну точку прямо перед собой. На самом деле складывала и высчитывала сумму на номерах впереди едущих машин – хоть какое-то занятие, способное отвлечь от неутешительных мыслей.       – Может, музыку включу? – не выдержал нагнетающей тишины Активист. Савина неопределенно пожала плечами.       – Твоя машина, выбирай сам. Головин тихо хмыкнул, включил магнитолу, и на весь салон стала разноситься какая-то новинка очередной временной певички.       – Тебе врач что-нибудь рекомендовал? Может, витамины какие нужны? Скоро будет аптека.       – Да, давай заедем. Поразительно непривычная Лена. Удрученная, отвечающая по факту на любой вопрос. Активист бы даже сказал – надрессированная. Всего за несколько дней, зато был месяц, чтобы как следует обдумать свое новое положение в одиночестве. И было непонятно, изменило ли это девушку в лучшую сторону? Кирилл никогда не лез в душу и терпеть не мог знать лишнего в чужих жизнях. Но что-то его интересовало. И этот интерес не мог не удивлять его самого. Они остановились около аптечного пункта, мужчина помог Савиной зайти внутрь. Она не просила, но достаточно было видеть, с каким трудом она стала передвигаться, решил сопроводить. И даже не зря – лекарства, выписанные врачом в больнице (от депрессии, для поддержания аппетита, благоприятного протекания беременности, для улучшения кровоснабжения и прочего, необходимого в ее состоянии), стоили заоблачных цен. Проверив наличность, Лена уже принялась было отказываться от половины товаров, когда Кирилл молча положил перед аптекарем несколько купюр. Заметив удивленный взгляд девушки, только качнул головой:       – Свои люди, как-никак.       – Давно ли?.. – отвернулась спешно, молча сгрузила в сумку все пачки и пузырьки. – Спасибо. Отдам позже.       – Не заморачивайся. Может, из-за долгого отсутствия Лены в клубе, как раздражающего фактора, или просто потому, что она теперь была в положении и в таком отчаянии, что без страха почти лишила себя жизни, Активист смягчился и смотрел на нее совсем без тени упрека или осуждения. Вспомнил вдруг, как сам едва не пустил себе пулю в лоб. Он. Закаленный. Сильный, казалось бы. Что говорить о глупой молодой девчонке, слишком увлекшейся своими фантазиями и верой в лучшее, а затем одним лишь монологом спущенная в самый низ глубочайшей впадины безысходности.       – В магазине что-нибудь надо? Однако его общению удивлялся не только он сам, но и Лена. Как ей показалось, Активист все это делал из жалости. Или опять же из элементарного поручения Макса. Ох, черт. Как бы не старалась не думать последние недели о нем, сама же себя снова на мысли эти подтолкнула.       – Нет, мне ничего не нужно.       – Гордость свою в другом месте показывать будешь, лады? – ну вот, теперь привычный тон Активиста. Как-то даже легче. – О себе не думаешь, подумай о ребенке хотя бы. Чуть не добавил: «Раз уж решила во вред себе оставить». Но сдержался. Лишних слов не нужно. Да и Лена действительно вроде стала чуточку мудрее. Только кивнула согласно и вдруг посмотрела на мужчину вполне благодарным взглядом.       – Ты прав. Спасибо.       – За что?       – Ты понял. Конечно, понял. Потому что за что именно она его поблагодарила, сама бы не смогла сформулировать. Кирилл только кивнул. И вот оно, это ощущение. Что тебя медленно, но уверенно вытаскивают из непомерно громадной кучи дерьма. А ты как муравей. Только лапками дёргаешь. От контакта глаз Лене стало как-то проще. Она прекрасно знала, что Активист не умел поддерживать словами, потому что сам давно разучился принимать слова поддержки. В прочем, как и сама девушка теперь. Того, что есть, вполне достаточно. Стало вдруг немного легче. Самую малость. Просто перестало что-то душить. Забилось куда-то на задворки. Только иногда навязчивая фраза Карельского крутилась, как на карусели, в ее голове. Что навестит позже. Что окажет помощь. Да, чужими руками. А сам… сбежал, наверное. Конечно, этого стоило ожидать. Но это казалось все равно странным. Для него. Он же всегда отвечал за свои слова. Наверное, только не с ней.       – Ты не знаешь, где сейчас Макс? Активист нисколько и не удивился этому вопросу, наоборот, ждал его еще с самой встречи с Леной. Скорее, удивился, что она так долго молчала о нем.       – С Ольгой в Коста-Рике. Работает по назначению. Не волнуйся, приедет.       – А по мне разве видно, что я волнуюсь?       – Иначе бы не спросила. Факт, ответить на который было нечем. Дома Активиста ждал не менее «приятный» сюрприз. Космосу-таки удалось ненадолго спихнуть в руки друга неугомонного щенка, как говорилось, на несколько дней, но, как показывала обычно практика, «несколько дней» - понятие растяжимое. Особенно у Холмогорова. Бывают старые девы с котенком, бормотал Головин, а я, получается, бобыль с щенком. Сказка... Щелкнув выключателем, Кирилл огляделся, впервые боясь ступать дальше по своей квартире. Тихое копошение в зале заставило напрячься.       – Подлый трус, выходи! Через секунду из-за угла, почти теряя сцепление под лапами, к нему навстречу вылетел Москвич. В зубах – кусок желтого поролона, но лыбу давил такую счастливую, что слюни капали на паркет. Кирилл сдавленно и обреченно промычал, присев на корточки, и принял в руки щенка. Тот, весело повизгивая, принялся тыкаться мордочкой в воротник его куртки, но при попытке отнять у него «добычу» из зубов, только крепче сжал челюсть.       – Скажи «спасибо», что я сегодня не в форме и не могу утопить тебя в туалете, – скинув ботинки, Головин медленно двинулся вглубь квартиры, морально готовя себя встретиться с уроном. – Идем смотреть, что твоя плюшевая морда натворила. Урон был колоссальный. Обивка дивана свисала жалкими лохмотьями, угол был выгрызен основательно. Обрывки кожаного ежедневника дополняли образ разрухи, как и методично вырытая земля в кадушке с цветами. И все растаскано по комнате и примято темными следами от лапок.       – Назови мне хоть одну причину, по которой я не могу прибить тебя прямо сейчас? Активист приподнял над головой Москвича, строго вглядываясь в его морду, а тот лишь, высунув язык, быстро и радостно дышал.       – Хоть полай в свое оправдание! И тут желтоватая струйка прыснула прямо на темный свитер Головина. Тот зажмурился, едва сдерживая нелестные эпитеты, только сильнее сжимая щенка за шкирку.       – Я точно тебя убью. Сегодня. И вдруг в коридоре просвиристела трель звонка. Теперь, казалось, заскулил сам Активист.       – Казнь откладывается на попозже, – его указательный палец припечатал влажный носик питбуля. – Сначала я намылю шею тому, кто решил припереться на ночь глядя. Ставлю сотку, это твой недо-спаситель-недо-хозяин, и тогда в путешествие по трубопроводу вы отправитесь вместе. Он отпустил щенка, на ходу стягивая описанный свитер, и распахнул дверь.       – Проспорил.       – Прости? – зеленые глаза Алисы сверкнули в полумраке лестничной клетки. – Пройти можно? Активист откашлялся, замерев со скомканным в руках свитером, оглядел девушку с ног до головы и отшагнул назад. Она зацепилась взглядом за его торс, затем чуть склонила голову, наблюдая развернувшуюся картину щенячьей битвы за спиной Головина.       – Я не вовремя? Интересно, а когда она успела бывать здесь вовремя, подумалось Кириллу, но вслух он выдал:       – Смотря, для кого. Псу повезло – ты отсрочила его смерть. Алиса заметила, как Москвич, будто ни в чем не бывало, зацокал коготками, спеша к приятной незнакомке за порцией ласки, поэтому присела на корточки и погладила малыша за бархатным ушком. Щенок радостно залаял.       – Нихрена себе, голос прорезался, что ли? – Активист пробурил пса взглядом.       – Просто к нему нужен подход, – подняла на него глаза блондинка. – Давно обзавелся?       – Позавчера. На временное пользование.       – А что так? Хороший мальчик, хороший… Тебе бы не помешала живность в доме.       – Мне геморроя и вне дома хватает. Он мне за один вечер урона нанес больше, чем мировая война. Взгляни! Алиса, увидев беспорядок в зале, только звонко рассмеялась. Головин страдальчески закатил глаза и тут же осекся:       – А ты..?       – Я забыла у тебя свой шарф, – уже готовая к вопросу, девушка выпрямилась и оглядела квартиру. Кирилл кивнул в сторону коридора:       – Он в прихожей на верхней полке.       – Я не дотянусь. Снова эта чертова-манящая-улыбка. Активист шагнул в коридор, запулил через открытую дверь мокрый свитер в ванную комнату и достал со шкафа легкий шелковый шарфик. В нем был замотан и черный кружевной бюстгальтер.       – Ты забыла еще кое-что. Лифчик быстро перекочевал в сумочку Алисы, а шарфик был повязан на шею Кирилла прямо на голое тело, по которому блондинка не постеснялась провести ноготком.       – Теперь можем играть по твоим правилам. Что там у порядочных парней по списку? Прогулка по ночному городу, цветы, конфеты, котёнок?       – Я не романтик.       – Я тоже.       – Кофе с утра подойдёт?       – С яичницей?       – Уговорила.

Апрель 1996-го

      Коста-Рика – это отдых в чистом виде. Конечно, там нет памятников искусства, но зато нет заводов и фабрик. Обустроено несколько очень хороших отелей, а пляжи и джунгли сохранены почти в первозданном виде. Это была именно та самая атмосфера, которая могла и Илью Ильича Обломова заставить покинуть свой диван и отправиться в заморское путешествие. Сколько в этом небольшом государстве было красоты и жизни, живой, счастливой, беззаботной! Прогулка стала ежедневным обрядом для Ольги и Ваньки в сопровождении Макса. Если первый месяц Карельский по обыкновению шел сзади Беловых, озираясь профессиональным взглядом по сторонам, молча наблюдал за радующимся Тихому океану Ваней и спокойно улыбающейся Олей, то сейчас девушка сама аккуратно, издалека заводила разговор с охранником, и они шли уже плечом к плечу, редко переговариваясь друг с другом. Пусть ни о чем, абсолютно! Но это помогало обоим отвлечься от гнетущих мыслей. И океан… Вечно можно было смотреть на эту величественную гладь, на этот штиль, который будто бы переносился в душу. Было спокойно. Уже не душило что-то отвратное и неправильное, может, потому что избавиться от этого не было возможности. Оставалось принять как данность. Макс поджал губы, наблюдая, как трехлетний Ванька бодро скачет на песке, поднимая мириады брызг накатывающих волн, собирал мелкие камушки, разбитые ракушки, с интересом разглядывал их и кидал в белую пучину океана. А спустя время долгих поисков все-таки нашел целую, красивую и побежал к взрослым.       – Дядя Максим! – Карельский проследил, как Ванька, размахивая ручонками, бежал прямо на него, поэтому опустился на корточки, чтобы быть наравне с малышом. – Это тебе! – мальчик разжал кулачок и на влажной ладошке протянул мужчине ту самую ракушку. Ольга проследила за сыном, затем за Максом и готова была поклясться – на губах у него мелькнула едва уловимая улыбка.       – Спасибо. А маме?       – А маме я уже дарил.       – Это правда, – подтвердила девушка, кутая руки в карманах вязаного кардигана, – целая коллекция уже на тумбочке.       – Бери, дядя Максим. Карельский принял дар из ручонки Ваньки и невесомо коснулся кудрявого белокурого затылка. Мальчик подпрыгнул на месте и побежал дальше по берегу.       – Ваня, далеко не убегай, слышишь? – крикнула вслед непоседе Оля.       – Я тут! Макс вложил ракушку в нагрудной карман своей ветровки и снова выхватил взглядом спокойное лицо Беловой. Будто услышав какой-то немой вопрос в его голове, она повернула к мужчине голову, убирая взъерошенные ветром волосы с лица, и кивнула на сына.       – Знаешь, иногда думаю, как я вообще без Ваньки жила… Если бы не он, точно бы уже умом двинулась. А тут, когда вообще ничего не хочется, подойдет, обнимет, уткнется носиком, и понимаю – вот оно, мое личное маленькое счастье. Карельский медленно шагал рядом с Ольгой, а мысли были в Москве. Разбирая по крупицам всю свою нелегкую жизнь, Макс вдруг явственно осознал, что теперь роднее, чем еще неродившийся малыш, у него точно никого не могло быть. Может, этот резкий переворот в его жизни и смог бы стать вторым дыханием?.. Женщины. Что эти женщины? Одна всю душу вымотала, выпотрошила, теперь другая, хоть и иным путем, делала то же самое. А что у Макса вообще было в этой жизни? Счастья не было. Был страх. Был всегда, а сейчас – особенно. Стоял рядом с Карельским в полной темноте спальни. Смотрел в затылок и ждал. Ждал очередного промаха, чтобы впиться своими когтями, что привычно касались спины, в нутро. Верный спутник, прошедший с ним сквозь всю жизнь. Дерущий, прибивающий страх. А теперь... Счастье. Личное. Маленькое. Ольга же это имела ввиду?

***

      Эмма проснулась от резкой, режущей боли, сковавшей её. Она какое-то время, словно в беспамятстве, металась на кровати, крепко, до боли в пальцах, сжимая простыню, а затем, распахнув глаза, вскочила и плотно сжала скулы, чтобы не закричать. Пчёлкин, почувствовав за спиной ее копошение, перевернулся на другой бок и поднялся на локтях, удивленно глядя на девушку.       – Солнце? – Левакова, обхватив себя руками, проглотила слезы и повернула голову в сторону мужчины. В темноте ее заплаканное лицо Витя не увидел. – Что с тобой, Эм?       – Все в порядке, – покачала головой она. – Просто кошмар приснился. Он с недоверием посмотрел на нее, пытаясь спросонья вглядеться в ее глаза, но из-за темноты, царившей в спальне, не мог разглядеть в них ничего. Вздохнув, Пчёлкин щелкнул выключателем и включил лампу, стоявшую на прикроватной тумбочке. Мягкий желтый свет залил половину комнаты. Эмма, еле сдерживая себя, поднялась с кровати и, накинув на плечи халат, двинулась в сторону кухни.       – Эмма?..       – Я сейчас вернусь, – голос хрипел то ли от боли, то ли спросонья. – Только воды попью. Мужчина вздохнул и, откинувшись на изголовье кровати, сложил руки на груди, ожидая возвращения Леваковой. Прошло несколько минут, когда из глубины квартиры раздался глухой стук, будто упало что-то тяжелое. Пчёлкин, нахмурившись, выскочил из-под одеяла и пулей полетел на звук.       – Эмма? Он залетел в кухню, и его сердце замерло, стоило увидеть лежащую на полу девушку. Ему хватило всего секунды, чтобы оказаться рядом с ней и поднять ее, обмякшую, на руки.       – Эмма, твою ж!.. – Витя в спешке отнес ее на диван в гостиной. Аккуратно примостил на мягкое сидение и легонько похлопал Левакову по щекам. – Эмма!.. Блядство! Чертыхнувшись, метнулся к аптечке, выудил нашатырный спирт и поднес смоченную им ватку к лицу Эммы. Девушка застонала, приходя в сознание, и медленно открыла глаза.       – Ты чего такой напуганный? – тихо спросила она, убирая с его лба непослушные пряди волос.       – А каким мне еще надо быть, когда ты только что упала в обморок на кухне?! – всплеснул руками Пчёлкин. – Ты меня напугала! Она улыбнулась, перекатываясь на бок, и медленно приподнялась. Витя вскочил следом, аккуратно придерживая возлюбленную под руку.       – Что с тобой? Ну не молчи ты, в конце концов! Ты заболела?.. «Если бы ты знал, как», – пронеслось в голове, и Эмма уткнулась носиком в его ключицу.       – Нет. Часы показывали без девяти минут три часа ночи. Левакова следила за секундной стрелкой. Опускала взгляд, наблюдая, как судорожно вздымается грудь мужчины, а затем опять приковывалась глазами к тонкой вздрагивающей полоске, нарезающей медленные, раздражающе медленные круги по циферблату. Терпение с каждым ударом секунды заканчивалось и у Вити.       – Не молчи. Я же так поседею с тобой раньше времени. Может, ты... беременна?       – Что? – Эмма посмотрела в его голубые глаза и усмехнулась. – Нет, Вить, ты что! Это просто мигрень. Он выглядел как никогда взволнованно. Да куда хуже, чем просто взволнованно. Так, словно внутри него раз за разом кто-то умирал.       – От простой мигрени в обморок не падают. Ты должна сказать правду, Эмма, нашёптывало сознание. Должна. Хотя бы потому, что… Да, интересный вопрос. Почему? Потому что кто-то должен разделить с тобой твои последние годы? Замахнулась! Год? Месяцы?.. Чтобы кому-то было бы так же плохо, как и тебе? Или предупредить, сделать одолжение, чтобы он потерпел еще немного, проводил в последний путь, порыдал у могилы, как в 89-м у могилы своей первой любви, а затем снова погряз в пучине безумства? Вот, в чем дерьмо. Вот, в чем вся соль. Ты заставишь его страдать. И эта мысль ударила в голову как раз в тот момент, когда Эмма поняла, что падает в мраке кухни. На загривках сознания успела промелькнуть почти надежда – пусть это будет конец. И стало легко. И одновременно страшно. Вот так бы?.. А когда очнулась спустя минуту и увидела дорогое, взволнованное до чертиков лицо, стало волнительно. Хотелось… жить. Очередная дерьмовая ситуация, и ты по уши в ней, Левакова. Она обвила Витю руками за пояс.       – Идем спать. Тебе вставать рано. Клещами из нее не вытянуть ничего. И это раздражало донельзя. А что он мог? Пчёлкин склонился к ее лицу. Эмма была бледна, и это пугало. Не просто бледна. Не сильно бледна. И даже не так, как был бледна вечером, когда он вернулся домой. Витя мог бы поклясться – если бы ее губы не были сжаты в тонкую полосу, они бы были синие. На лице мужчины читался почти откровенный страх и странное сомнение, но всё это он тут же привычно скрыл, потому что не смог найти сейчас нужных слов, лишь поцеловал ее в висок, обжигая горячим дыханием кожу, и повел девушку в спальню.       Утром Пчёлкину понадобилось не меньше двух кружек кофе, чтобы наконец сосредоточиться на работе. Белый совсем расслабился, почти не занимался текущими делами, и с людьми из министерства финансов и заказчиками приходилось уже несколько месяцев общаться непосредственно Вите. Космос, даже восстановив до конца доверие, сам не хотел принимать в это тягомотине дел, иногда в него вселялся Активист – синдром, давно бытующий среди бригадиров. Никакой бумажной работы – шило в одном месте заставляло мотаться по городу и постоянно взаимодействовать с людьми. Поэтому перекинув оставшиеся обязанности на книжного-червя-Пчёлу, Холмогоров снова колесил по Москве, но с особо важным заданием – найти отличное место, чтобы провести время с Людочкой. Поначалу секретарша несколько смущалась показывать на всеобщее обозрение свои взаимоотношения с начальством, зато Кос не стеснялся ничего, а как его распирало после их долгожданного поцелуя! Наблюдая за взявшимся за голову и тут же потерявшим ее от влюбленности другом, Витя только качал головой, хотя был уже снисходителен к его безделью. Сегодня дела, в которых он обычно ощущал себя вполне комфортно, изнуряли. Беседа с заказчиком тянулась нудно и долго, Пчёлкин только кивал в такт, бездумно помешивая уже растворившийся на дне чашки сахар.       – Мы обязательно созвонимся с вами перед отправкой товара, – уже всячески сводя разговор к завершению, Витя поднялся и пожал руку седовласому мужичку. – Всего доброго. Едва за ним захлопнулась дверь, Пчёла рухнул обратно в кресло и отпил, наконец, долгожданную порцию кофе. Мысли о произошедшем ночью просто выбивали из колеи. Перемены в настроении, а главное – во внешнем виде Эммы он заметил еще полтора месяца назад. Сначала думал, что действительно усталость сказывалась на ней так, отражаясь синевой и худобой на теле. После недолгого отпуска, казалось бы, она вернулась в строй. Ненадолго. А затем будто стала увядать на глазах – стремительно и страшно. Стойкий оловянный солдатик Левакова плавилась. Сломалась? Но он делал все, чтобы вдохнуть в нее жизнь, как бы пафосно это сейчас не звучало. Ужаснее всего, что она по этому поводу не говорила ничего. Не шла на контакт, как только ему получалось уточнить что-то о ее самочувствии. Но сегодня! Сегодня было что-то… Что? Дверь приоткрылась, заставляя поднять тяжелый, слегка затуманенный взгляд на Фила. Тот кивнул другу, на ходу сбрасывая спортивную сумку и общаясь с Томой.       – Ты теплые штаны надела?.. Я же просил тебя несколько раз с утра!.. И что, что плюс одиннадцать?.. Тебе марта не хватило?.. Ладно-ладно, беги… Позвонишь сразу, как выйдешь, может, я успею тебя добросить до дома. Если что, пришлю Кирилла. Да, тот, который лысенький… – усмехнулся, хотя голос продолжал сквозить волнительными нотками. – Обнимаю. Жду… Отключившись, Валера перевел взгляд на Пчёлкина, все этот время с легкой улыбкой наблюдавший за эмоциями друга. Честно, за долгие годы бригадиры едва ли могли похвастаться тем, что их жизни шли на поправку. Но какая сука планомерно начинала наблюдать за любым положительным изменением и вставлять палки в колеса? Отборные такие, одну к одной, о которые еще несколько раз споткнешься, пока вытаскивать будешь…       – Слишком ты озабоченный стал, Теофила, – беззлобно усмехнулся Витя, снова помешивая кофе. Сам не понимал, зачем, но это циркулирующее монотонное движение ложки почему-то успокаивало. – Как Томка-то?       – Нормально, – Фил приземлился напротив в кресле, слегка покачиваясь и выстукивая незамысловатый веселый ритм крепкими пальцами по крышке стола. – Вот на осмотр пошла. Дуреха, застудилась тут недавно, и хоть бы хны! Опять в юбке почапала…       – Женщины всегда остаются женщинами…       – Ой, – поморщившись, отмахнулся Филатов. – Ты-то чего такой смурной?       – М?       – Смурной чего, спрашиваю?       – Я? – уголки губ тронула полу-усмешка. – Я веселый, че ты… Фил, прокручиваясь из стороны в сторону, слегка прищурился и попытался в натянутой на лице Вити маске отыскать хотя бы намек на состояние друга. Но Пчёлкин виртуозно справлялся с давней задачей – не показывать все эмоции, которые явно покажутся лишними в царящей доброй атмосфере. Доброй. Смешно, не верилось. А Валера, прокручивающий изо дня в день разговор с Эммой, вдруг поймал себя на мысли, что причиной такого вида Пчёлы была именно она. По факту, оказался прав. Но напрямую спросить не решился. В слух не обещал ей, но как-то негласно Левакова выудила из него эту клятву – молчать. И пока Фил раздумывал, как осторожно уточнить у Пчёлкина состояние подруги, Витя вдруг выдал сам:       – Сегодня Эмме плохо было, посреди ночи проснулась, якобы от кошмаров, пошла в кухню и упала в обморок. Объяснила это мигренью, – усмехнулся, так горько и обреченно, что эта усмешка почти физически прорезала что-то в непробиваемом и всегда сохраняющем спокойствие Валере. – Не верю, хоть убей. Вот как женщины остаются женщинами, а Лёва остается Лёвой... Механизм неотвратимого был запущен. Фил, напрягшись всем телом, подался вперед и чуть понизил голос:       – Отвези ее к своим специалистам. Поверь, ее стоит проверить.