Лето 1997-го
– Бляха-муха, епти мать, Левушка ты моя ненаглядная, распрекрасная женщина, не сочти за наглость, но я твою экзотику сегодня точно прибью к чертям ящерным! Ты посмотри! Он сожрал клок волос! Смотри, еще отрыгивает! Че ты угараешь, Эмма?! Левакова сложилась напополам, со слезами на глазах глядя на пшеничные клочки волос в протянутой ладони Пчёлкина. Широ, хищно сверкнув своими глазками, плавно вышагивал по огромному залу их нового дома. Обнюхал территорию, задержался у камина, облизался и тут же быстро юркнул за ножку кресла, когда в него полетела диванная подушка. – Я тебя задушу! Я тебя подушкой задушу, жертва динозаврового аборта! Эмма не сдержалась – задохнувшись от смеха, хрюкнула. Витя напоминал побитого котенка с огромными округлившимися глазами, жалобно сующего ей под нос доказательства нанесенного урона. Девушка плавно сжала его ладонь в кулак, отрывисто дыша поцеловала мужчину в висок. – Успокойся, еще мне убийств перед свадьбой не хватало, – она обошла его со спины, – ну, что там такого страшного? Подумаешь… Зато есть повод сменить прическу! – Я тебе че, Активист, что ли? Только этому брутальному дядьке идёт лысина! – А как же я? – Ну и тебе в не самые лучшие периоды… – Верх комплимента! – фыркнула Левакова, погладив Витю по голове. – А мы тебе по бокам сбреем… – Ага, и буду скинхедом недоделанным, да?! – Да там даже не заметно, сейчас пригладим, залачим, и всё – как новенький! – А мои нервы пригладить и залачить можно? Чтобы тоже были как новенькие! Эмма, поперхнувшись воздухом, еле взяла себя в руки, а затем и Пчёлкина. Плавно привлекла, крепко удерживая его за челюсть, чтобы он, наконец, перестал буравить агаму убийственным взглядом, и запечатала на его губах поцелуй, чуть прикусывая нижнюю губу, улыбаясь. Только когда Витины руки инстинктивно сжали ее ребра, крепко прижимая тонкую фигурку к себе, девушка ловко вывернулась из его объятий и лукаво блеснула глазами. – Еще рано, господин Пчёлкин, до свадьбы – ни-ни! – и покосилась в широкое витринное окно. – Кира приехал. – Нет, сегодня явно не мой день! Волосы выдрали, интима лишили, так еще и в аэропорт сплавили. Левакова выгнула бровь и скрестила руки на груди. – Ты отказываешься встречать моих родителей? – Я такого не говорил! – Пчёлкин!.. – Я открою, – Витя спешно двинулся в коридор, не решаясь повернуться спиной к невесте и на ходу посылая ей воздушные поцелуи, пока не налетел на дверь, повернул ручку и встретился лоб в лоб с Головиным: – Здорово, брат. – Здорово, – Кирилл пожал протянутую руку, отмечая некоторую всклокоченность бригадира. Склонился к его уху, заговорщически шепнув: – если тебя держат в заложниках, сожми ладонь два раза… Т-ш-ш, не так резко! Пчёлкин тоскливо поглядел на его перебинтованную руку. – ЧП на производстве? – Ты прикинь, эта плюшевая задница цапнула меня сегодня за то, что я отвесил Алисе подж… кхм, мягкий шлепок по пятой точке. Он не так понял –и хуяк, вы прослушали маяк! Смех Эммы заставил оглянуться обоих. Витя нахмурился, откашлявшись, и нарочито громко произнес: – Тебе не кажется, что нам нужно избавиться от домашних питомцев? – Полностью поддерживаю, – легко согласился Активист. – Меня сегодня чуть ее динозавр не сожрал… – начал, было, сетовать на нелегкую жизнь Пчёлкин, когда Эмма пробасила: – Я вам избавлюсь, живодеры хреновы! Витя тяжело вздохнул: – А Саня еще говорил, что она поменялась. Та же Фурия! – Может, пора передумать, пока не поздно? – подмигнул ему Головин. – Поздно, там уже ее родители в небе над столицей, не знаю, как мама, а вот батю разок видал – похлеще дочки будет! Левакова в считанные секунды оказалась рядом с мужчинами и отвесила легкий шлепок по лбу жениха. – Господа, вас не смущает, что я все слышу? – А че я сказал, моя душа? Только правду и ничего кроме правды! У тебя клыки твои наследственные. Активист открыто засмеялся: – Советую ретироваться, прежде чем она вопьется ими в твою шею, – и крепко обнял подругу, – выбегай, я ее держу! – Звучит как тост! – хлопнул в ладоши Витя и вылетел за порог дома, за спиной Головина строя на пальцах комбинацию сердечка. Эмма, хоть и сохранила на лице грозный вид, в голосе сталь оставить не смогла: – Пчёлкин, тебе еще домой возвращаться, ты не забывай! – Да куда уж я от тебя денусь! Кирюх, отпускай! Через пару часов в огромной гостиной дома будущей семьи Пчёлкиных собралось все женское общество. – Вы прикинули примерное количество гостей? – улыбнулась Тома. Она сегодня сияла. Сам повод скоро отдохнуть от обычной рутины и полная уверенность, что Женька находится в надежных руках, помогли расслабиться. – Мы надеемся уложиться около шестидесяти человек, – пожала плечами Эмма, – я на самом деле не хотела чужих, но понимаю, что со стороны ребят наберется немалое количество народа. Мои родители будут, конечно, в полном «восторге». – У нас с Сашей было так же, – невесело усмехнулась Ольга, – как он мне тогда сказал «Монтекки и Капулетти». Тома грустно улыбнулась. Однозначно у всех жен бригадиров родители были единогласного мнения. – А как они вообще относятся к Вите? – Они, можно сказать, не знакомы, – пожала плечами Эмма. – Да и неважно, на самом деле, теперь. Мой первый брак они тоже не одобрили. – А что с платьем? – Белова с еле скрываемой болью посмотрела на руки Леваковой, и та невольно прикрыла шрамы ладонью. – Они ведь… – Ничего не знают, да. Платье будет с длинным рукавом. А вот с прической… Сначала думала заказать парик, потом решила, что я в нем просто подохну. Скажу, что просто решила сменить имидж и подстричься. Обман. Обман родителей был уже не в новинку. Ни у кого из присутствующих девушек. Делиться болью, нанесенной в браке с бригадирами, никто с родственниками не желал. Прекрасно понимали, что услышат в ответ – так рвалась туда, окольцеваться с бандитом, а теперь слезы льешь, что жизнь тебя по головке не погладила и не пожалела ни разу?.. Алиса, смерив каждую девушку взглядом, подхватила свой фужер с шампанским и улыбнулась: – Так, дамы, в сторону все мрачные мысли, давайте за нас и за Эмму! Пока девушки обсуждали детали, у каждой был повод понаблюдать за невестой. После стольких напастей на Левакову каждая с улыбкой отметила то, как Эмма выглядела. Оживленная – это слово напрашивалось первым. Жизнерадостная, энергичная, хорошенькая, очень милая. Едва насладившись будущим нарядом невесты, девушки плеснули себе в бокалы очередную дозу игристого, когда Алиса покосилась на свой мобильник. Этот телефонный звонок вызвал всплеск раздражения. Но не ответить не могла – вдруг с работы? Извинившись, отошла в сторону к окну и выдала: – Да? – Алиса? Панфилова закрыла глаза, ткнула себя пальцем в висок, как пистолетом. Ну, когда же она научится проверять, кто звонит, даже по работе? – Слушаю, мама. – Ты не отвечаешь на мои звонки. – Я занята. Я же предупреждала, что на этой неделе у меня завал. И я просила не звонить по рабочей линии. – Но ведь ты ответила! Какое достижение, если вспомнить другие мои три звонка! Пререкаться бесполезно. И бесполезно объяснять, что нет времени на пустую болтовню в рабочие часы (пусть это даже не так). Лучше быстренько отбыть повинность и покончить с этим. – Прости, мам. Что у тебя случилось? Судорожный вздох предупредил Алису о надвигающейся буре. – Я порвала с Мишей, о чем ты давно знала бы, если бы потрудилась ответить на мои звонки. Я провела ужасную ночь. Ужасную! – в голосе матери послышались рыдания. – Я раздавлена. Я опустошена. Миша, Миша… Блондинка не смогла вызвать в памяти отчетливый образ текущего ухажера своей мамы. – Мне очень жаль. Но посмотри на это с позитивной стороны – есть шанс начать все с чистого листа. – Как? Как ты можешь такое говорить? Ты же знаешь, как я любила его! Мне сорок два года, я одинока и совершенно разбита. Сорок семь, мысленно поправила Панфилова. Но, подумаешь, пять лет! Какие счеты между матерью и дочерью? Алиса потерла виски. – Я правильно поняла, это ты с ним порвала? – Какая разница, кто с кем порвал? Все кончено. Кончено, а я его обожала. Теперь я одна, совершенно одна. Мы страшно поругались. Я не давала никаких поводов, а он грубил, придирался по пустякам! Он назвал меня эгоисткой. И слишком нервной, и еще всяких гадостей наговорил. Что мне оставалось, кроме разрыва? Он оказался совсем не таким, как я думала. – М-м-м. Васька отправилась в лагерь? – Алиса надеялась перевести разговор на свою сводную сестру. – Вчера. Бросила меня в этом ужасном состоянии. Я совершенно истощена эмоционально и физически. Я по утрам едва выбираюсь из кровати. У меня две дочери. Я отдала им всю себя. И ни одна из них даже не пытается поддержать меня. Алиса украдкой покосилась на девушек в зале и легко постучалась лбом об окно, чтобы отвлечься от дикой пульсации в висках. – Может, Миша попросит у тебя прощения, и тогда… – Все кончено. Возврата нет. Я никогда не прощу человека, который так мерзко со мной обошелся. Я должна успокоиться, прийти в себя. Мне необходимо время, покой, место, где я могла бы снять стресс, вызванный этой безобразной ситуацией. Уехать как можно дальше от воспоминаний и боли. Мне нужно хотя бы триста тысяч. – Триста… мама, ты же не думаешь, что я отстегну триста штук на косметические процедуры где-нибудь заграницей только потому, что ты злишься на этого Мишу? – И это самое малое, что ты можешь сделать! А если бы мне понадобилось лечение, ты бы так же отказалась оплатить больницу? Я должна ехать. Все уже забронировано. – Разве бабушка не посылала тебе деньги в прошлом месяце? – У меня были расходы. На день рождения я купила этому ужасному человеку «Таг Хауэр» ограниченной серии. Разве я могла предвидеть, что он превратится в настоящего монстра? Мать разрыдалась. Жалобно. – Потребуй часы обратно. Или… – Я никогда не буду так мелочиться. Мне не нужны эти чертовы часы, и он мне не нужен. Я хочу уехать. – Прекрасно. Поезжай туда, куда можешь себе позволить, или… – Мне необходим курорт. Конечно, после всех расходов я на мели, и мне необходима твоя помощь. Ты вечно хвастаешь, что подрабатываешь в частной клинике. Мне необходимы триста тысяч, Алиса! – Как прошлым летом, когда понадобились двести, чтобы ты и этот… Не помню, как звали, могли понежиться на пляже? И… Мать снова разрыдалась. На этот раз Панфилова не стала биться лбом об стекло, просто впечатала в окно свою несчастную голову. – Так ты мне не поможешь? Ты не поможешь собственной матери? А если меня выгонят на улицу, ты просто отвернешься? Просто будешь жить своей счастливой жизнью, когда моя разрушена? Как ты можешь быть такой эгоисткой? – Утром я переведу деньги на твой счет. Счастливого путешествия, – процедила Алиса и бросила трубку. Она вернулась обратно к затихшим девушкам, потянулась к бутылке. Ей просто необходимо было выпить. – Не думайте, что я алкоголичка, – нервно засмеялась она, падая в кресло. – Просто… – Рассказывай, – тут же потребовала Левакова. Заметив ее удивленный взгляд, развела руками: – Мы можем помочь, правда, дамы? – девушки, усмехнувшись, кивнули. – Пьяные женщины – страшная сила. Давай предположу – звонил бывший? Алиса цокнула языком, усмехнувшись. Люда поняла без слов. – Мать. Панфилова только сдержанно кивнула. – Она порвала со своим последним парнем. Я неспроста говорю парень, поскольку, когда дело касается мужчин, отношений, браков, она мыслит, как несовершеннолетняя девица. В общем, сплошной театр, и, разумеется, ей необходим курорт, чтобы прийти в себя после тяжких испытаний, снять стресс и склеить разбитое сердце. Чушь собачья, но она в это верит. А поскольку в ее кармане и десятка не задерживается дольше пяти минут, она считает, что я должна оплатить ее расходы. Триста тысяч. – Ты должна дать своей матери триста тысяч, потому что она порвала со своим парнем и хочет отправиться на курорт? – глаза Беловой округлились настолько, что, казалось, легко вылезут из орбит. – А если бы ей понадобилась операция, я бросила бы ее умирать? – пытаясь объяснить тактику материнской атаки, Алиса замахала руками. – Нет, нет, в этот раз она говорила не так. Если бы ее выбросили из дома на улицу. У нее целая коллекция подобных сравнений. А, может, она сказала и то, и другое. Я не очень отчетливо помню. Ах да, я должна дать ей эти деньги. Поправка. Я выложу эти деньги, потому что иначе она будет долбить меня до тех пор, пока я все равно их не выложу, поэтому лучше заплатить сразу. Я всегда уступаю, а потом трясусь от злости и отвращения. – Конечно, это не мое дело, – откашлялась Левакова, – но, может, если бы ты твердо отказала, ей пришлось бы отстать от тебя? Ведь если ты все время соглашаешься, с чего бы ей останавливаться? – Я знаю, – в два глотка осушив свой бокал, Панфилова растеклась в кресле. – Разумеется, я это знаю, но она упорная, и я просто хочу от нее избавиться. И все думаю, почему бы ей не выйти снова замуж за счастливчика номер четыре и уехать куда-нибудь? Далеко, далеко, далеко. Например, на другой континент. Эффектно исчезнуть, как мой отец. И очень редко выскакивать чертиком из табакерки. Может, она познакомится с кем-нибудь на курорте. У бассейна за стаканом с морковным соком или еще чем. Влюбиться – это для нее все равно, что купить новые туфли. Нет, еще легче. Пусть она влюбится, уедет и оставит меня в покое. Так, речь вообще сейчас не обо мне! Что насчет торта? – И букета! Ты ведь будешь бросать букет, Эммка? – улыбнулась Тома. Для Эммы в свои тридцать, после одного брака за плечами, это все было в новинку. Первая свадьба прошла скромно, спонтанно. После развода подумать о повторном замужестве было немыслимо. Вообще никак. Подумать о том, что ее будущий муж – человек, которого она невзлюбила с первой встречи, этот рыжий пижон – тем более. Улыбнулась, не скрывая. Однако факт – фактом: Левакова ничего не понимала в красивой свадьбе, но очень ее хотела. – Конечно, – засмеялась, – тем более есть у нас две претендентки на роль будущих невест. Две блондинки – Алиса и Люда – переглянулись. – Тогда проще сразу отдать букет Людочке в руки, – парировала Панфилова, – они с Космосом давно вокруг да около ходили, потом нашего четырехлапого ребенка с Кирой спасали, потом нас сводили, да? – Ты сама с ним свелась, – хихикнула Людочка. – И к чему это ты клонишь? – Что пора тебя окольцевать, моя птичка! – Я не тороплюсь, куда нам? – хмыкнула секретарь. – Мы ведь даже еще не съехались. А вот ты с Кириллом… – Ну и что, когда это было поводом? – Девки, а она засмущалась, – кивнула с улыбкой на блондинку Оля, – мы с Сашей тоже вместе не жили перед свадьбой. Только встречались тайно, у меня бабушка еще тот Терминатор… – Похлеще нашей невесты? – не удержалась и Тома. – Это под каким углом посмотреть. Иногда мне кажется, она тайно обучалась в КГБ. Грянул дружный женский смех. – Так вот, Кирилл... – не унималась Люда. – А что Кирилл? Кто-нибудь из вас вообще его женатым представляет? – обвела взглядом подруг Панфилова. – Вот и я – нет. – А Пчёлкина как будто все женихом только и видели! – всплеснула руками Оля. – Ну его бывшие барышни явно не упускали такого сна, как минимум. – Боже, я выхожу за бабника! – нарочито ужаснулась Эмма. – Тем не менее, брак для мужиков – не приговор. – А я о чем! – подмигнула подруге Люда. По взгляду будто она уже что-то знала. – Конечно, он не твой обычный типаж... Алиса выгнула бровь. – У меня есть типаж? – Конечно, и ты это прекрасно знаешь. Мускулистый любитель поразвлечься. Творческая жилка приветствуется, но не обязательна. Не слишком настырный, не слишком серьезный. Не обремененный интеллектом, образованием или тихим обаянием. – Давайте признаем, что Кирилл – истинный джентльмен, – поиграла бровями и Левакова, – а это качество в сочетании с его брутальностью – просто взрывной коктейль. – Хорошо, что Витя не слышит, – нарочито подчеркнуто ужаснулась Тамара. – Я уже выбила из него ревность, так что все в порядке.***
Расписывались в Таганском ЗАГСе. Сразу же за дверями гостей встречали два невероятно серьезных и крепких мужчины в черных смокингах и с голубыми лентами через плечо. Один из них повторно спрашивал у каждого входящего фамилию и имя и, сверившись со списком, ставил галочки. Второй, заглядывая первому через плечо, делал пометки, в списке, полученном лично от Пчёлкина. Некоторых гостей просили показать приглашения. Впрочем, никого не обыскивали, не выдворяли… Всех, прошедших контроль, организатор направляла налево, в беломраморный гардероб и столь же беломраморные «комнаты отдыха», где можно было поправить прическу и костюм у позолоченных зеркал, перекурить на красном бархатном диванчике в окружении бронзовых плевательниц и экзотических папоротников. Только здесь гости вновь обретали дар речи, а кое-кто начал уже и пересмеиваться. Воздух был напоен ароматом роз и лилий, звенели голоса, раздавался топот множества ног. Свет щедро струился в высокие окна, заставляя сверкать и переливаться золотые и серебряные ленты. Алиса с фотоаппаратом незаметно скользила по комнате, впитывая ароматы, движения, звуки. Фокусом всего действа оставалась Эмма, абсолютно спокойная, уверенная, сияющая и с улыбкой реагирующая на каждое слово. – Какая ты хорошенькая! – восхитилась Люда, и остальные девушки согласно поддакнули, совершенно не покривив душой. Искусно завитые отросшие блестящие локоны под белыми кружевами. Сияющие темно-карие глаза. Золотистый загар. – Я до сих пор не понимаю, зачем нужно было отрезать такие шикарные волосы, Эмма! – сетовала мать Леваковой, с открытой скорбью глядя на голову дочери. – И закрытое платье! На дворе начало августа!.. – Мам, расслабься. – Здесь жарко. Я уверена, что слишком жарко. Сообщили бы раньше, я бы приехала помочь выбрать тебе подходящий свадебный наряд. Такое событие нужно планировать тщательнее! – Хочу тебе напомнить, что я уже была замужем. Левакова-старшая только раздраженно махнула рукой. – Это было недоразумение. В прочем, отец считает… – Мам, давай не об этом, хорошо? У меня сейчас свадьба, а не панихида по прошедшей молодости, в конце концов. – Да это как посмотреть, – мать нервно сжала руки, поглядывая в приоткрытую в общий зал дверь – там расхаживал основной костяк бригадиров, – что вообще за люди такие, а? Эмма боролась с диким желанием не вздохнуть так раздраженно, чтобы мама замолчала. По крайней мере – до самого ресторана. А перед глазами опять тот день, когда она тонула. Грозное лицо матери. Ее болезненные крики. Она переживает, Эмма, она просто переживает. Вот именно так, потому что иначе не умеет. – Хорошие люди, мам. Моя вторая семья. – А этот лысый, вон, ходит… – Эмма заметила в отражении зеркала спину Активиста, – вообще уголовник уголовником. Сказано было буднично и, вроде, совсем не во всеуслышание, однако Люда и Алиса напряженно покосились на старшую Левакову. Невеста поджала губы и прошипела матери на ухо: – Не имей привычку судить по внешности, – чуть не сорвалось с губ, что на самом деле этот «уголовник» сделал для Леваковой. И продолжал периодически это делать. Но удержалась. – И не будь столь критична. Между прочим, здесь его невеста. – Тянет вас в болото, отец был прав – вы с братом в этой Москве просто лишились разума. А ты – так подавно, – буркнула мать, расправив складки на платье, и поспешила покинуть женскую комнату отдыха. И очень вовремя – из уборной вышла Анна Павловна. Улыбалась, светилась сама. От нее исходило настолько осязаемое тепло, что Эмма не сдержалась, шагнула к ней с распростертыми руками, и мать Пчёлкина с чувством обняла ее. Вот такой, пожалуй, материнской теплоты не хватало Леваковой. – Волнуешься, милая? – аккуратно уточнила женщина над ухом невесты. – Нет, теперь совсем нет. – Я очень за вас рада. Очень! Витя так волновался, ты бы видела. А ты прямо бодрячком, – Пчёлкина оглядела Эмму с головы до ног и восхищенно закачала головой, – ты прекрасна! – и чуть сжала тонкую ладошку девушки. Очень скоро мужскую половину один из контролеров оповестил: – Прошу всех в зал. Церемония начинается. Из женских комнат гостей вывела Анна Павловна. Шествие тех, кто дожидался в гардеробе, возглавил второй контролер. По пути в колонны вливалась публика из фойе, просторного, но невысокого. – Ну что, Пчёлкин, готов? – Саня обвил друга за шею и стукнул кулачком по его плечу. – Как пионер. – Пацаны, а вам вообще верится во все происходящее? – хохотнул Космос. – Вот я лично в шоке. Фил, ты в шоке? – А то! – поддакнул, улыбаясь, Валера. – А она че решила, фамилию на твою менять, да? Витя с улыбкой закатил глаза. – Да. – Вообще не презентабельно, – скривил губы Холмогоров, – Лёва звучало эпично! А здесь Пчёлкина Эмма Альбертовна. – А я знаете, че вспомнил, – склонился к друзьям Белов, – когда вот это насекомое мне заявило – где я эту мегеру откопал. Так вот, Пчёл, я должен иметь свой процент с ваших подарочных, понял? Откопал-то то, что надо! Кладезь! – Все вопросы к моей будущей дорогой супруге, – спокойно развел руками Пчёлкин, – семейный бюджет – теперь по ее части. – Все, потеряли пацана окончательно, – горестно вздохнул Космос, – а я еще сокрушался, что он за зеленую бумажку удавится… – Тогда не так страшно сдавать в утиль. – Да, так Леву еще никто не называл, – прыснул Фил, откашлявшись, – тс, убрали свои глупые лыбы с морд, Эммка близко. Пока регистратор, напоминавшая своими формами Екатерину Великую, зачитывала напутствующие торжественные речи, иногда столь воодушевленно, что бригадиры с ее выражения лица не смогли не подхихикивать, Космос все осматривал огромный зал регистрации, с подозрением косясь на лепнины над входом. – Не отвлекайся, впитывай! – толкнул его в бок Фил. – Ты один у нас неженатик остался. – Говори это с более торжественной интонацией, – шепнул Кос. – Я еще стойко продержался. Точно, надо напомнить Пчеловоду о споре десятилетней давности. – О чем это вы там спорили, напомни? – покосился на него Белов. – Тебя вообще в столице-матушке не было, ты долг родине отдавал. А смысл был в том, что кто из нас двоих раньше сдастся в плен семейных уз – тот проиграл. – А спорили на че? – Тогда – на пять штук. Но за годы могли набежать премиальные. Не, Фил, ты глянь на эту лепнину – жуть… Этот зал, наверное, еще Сталин хотел отремонтировать, не успел – умер… Старинный Таганский дворец бракосочетания еще не успел пережить все процедуры модернизации, и над широкими дверями в зал до сих пор висел герб Советского союза. – У тебя детская травма от серпа и молота? – усмехнулся Саша. – Я боюсь, что какой-нибудь социалистической республикой кого-то накроет… – Объявляю вас мужем и женой! – с придыханием заключила, наконец, регистратор, захлопывая огромную красную папку. – Поздравьте друг друга! Улыбки вспыхнули мгновенно. Ее – нежная, чуть лукавая, его – восхищенная. Под улюлюканье и аплодисменты всех присутствующих Эмма и Пчёлкин сблизились лицами, и Витя, нежно проведя костяшками по острой скуле уже-жены, поцеловал ее. – Поздравляю, жена… – выдохнул в ее губы. – Поздравляю, муж, – в унисон прошептала она. – Ты ведь знаешь, что теперь ты от меня никуда не денешься, да? Ты официально моя. Кобениться больше не получится. – А я и не собиралась. – Иди сюда, – Пчёлкин бережно сгреб ее в охапку и подхватил на руки под усиленный одобрительных гогот друзей. Гуляли загородом, на природе. Огромная арендованная закрытая площадь с белым шатром и парковой зоной была выбрана еще в июне. Организацией ответственно занимались Люда и Алиса под чутким руководством Пчёлкина. Место проведения должно было быть для Эммы сюрпризом. Гости вереницей проходили мимо виновников торжества, говорили им всякие теплые слова, целовались, обнимались, вручали подарки, которые затем передавались распорядителям и уносились куда-то. Потом, в том же порядке, гостей препровождали к длинным столам, и каждый оказывался возле места, отмеченного карточкой с его фамилией, именем и отчеством. Светлый пол устилали голубые дорожки, стены шатра от пола до мраморного пояска под самым потолком были убраны голубым шелком. Ряды стульев в белых чехлах сверкали серебряными бантами. И повсюду белые тюльпаны в высоких вазах из тонкого стекла. У противоположной от столов стены располагалась невысокая сцена, где музыканты наигрывали сначала что-то ненавязчивое и классическое. Последними к самым почетным местам во главе центрального стола подошли герои дня в сопровождении родителей. Музыка заиграла громче, внушительней. Те из гостей, которые успели сесть, встали. Музыка резко смолкла. Все замерли. Наступила мертвая тишина. – Дорогие друзья! Минуточку внимания! – Витя звякнул зубчиками вилки по еще пустой стопке и улыбнулся. – Все присутствующие прекрасно знают и помнят, какой сильный человек, – глаза в глаза с заинтригованной Эммой, – моя дорогая жена. Знают, какой у нее огромный спортивный опыт, знают, как она ломала каждый раз барьеры и шла к своей цели. Но никто почти не знает, кто помог ей давно поверить в себя и сделать ее такой, какая она есть сейчас… – он выдержал многозначительную паузу: – сегодня лично нас, а конкретнее – Эмму, приехал поздравить ее первый тренер – Павел Александрович, мы ждем вас! Короткий вздох изумления Леваковой – и бурные, дружные аплодисменты. Сбоку от сцены взметнулся занавес, и в зал вошел высокий, довольно подтянутый мужчина. Лицо – доброе, испещренное морщинками – улыбалось. Виски посеребрила седина, но Шевцов выглядел все так же бодро. В руках сжимал огромный букет красных тюльпанов. Эмма выбралась из-за стола и через пару мгновений угодила в крепкие руки своего тренера. Аплодисменты переросли в овации. Редкие гости увидели на щеках невесты слезы. Мужчина махнул рукой, и тут же стало тихо. – Дорогие гости, разве мне надо хлопать? Вот кому сегодня надо хлопать! – и указал на Эмму, к которой по кивку уже спешил Пчёлкин. Павел Александрович приобнял молодоженов. – Поздравляю, моя самая старательная ученица! По щелчку пальцев со стороны Белова в эти секунды за спинами гостей выросли фигуры официантов в черных фраках. В стопочках, как по мановению волшебной палочки, образовалась прозрачная водка, в фужерах – игристое, а в хрустальных стаканах — кока-кола и сок, каждому на выбор. В одной руке у Шевцова сама собой появилась большая рюмка, а в другой – стакан с шипучей минералкой. – Здоровье наших молодых! Совет да любовь! – выкрикнул он и осушил рюмку. То же самое сделали и все присутствующие. – Горькая, однако ж, водочка попалась! – подмигнув, заметил Павел Александрович. Все мгновенно подхватили намек и стали скандировать: «Горько! Горько!». Губы Эммы и Вити слились в долгом поцелуе. Пока все смотрели на них, Шевцов покосился в сторону парковых дорожек, а затем, когда молодожены отстранились друг от друга, аккуратно подхватил Эмму под локоть. – Уважаемый Виктор, – обратился он к Пчёлкину, – не сочтете за наглость, если я буквально на пять минут украду вашу жену? Витя улыбнулся, согласно разводя руками. – Если только на пять минут, Павел Александрович. Подхватив своего тренера под руку, Эмма зашагала вместе с ним по мощенной тропинке в сторону парковой зоны. Павел Александрович рассматривал с улыбкой свою ученицу. – Ты невероятно красиво выглядишь, девочка. Сколько мы с тобой не виделись? Левакова, смеясь, отмахнулась. – И не спрашивайте, Павел Александрович, столько не живут! А вы все такой же, нисколько не изменились. Я безумно рада вас видеть! А куда мы… Она не успела договорить, когда они вдруг остановились, и в этот момент из-за дерева вывернул Макс. Спокойный, свежий, с… улыбкой в глазах. Черная рубашка отлично подчеркивала белизну его лица. – Вот, Максим отказывается заходить, – спасал повисшую тишину между бывшими Шевцов, – попросил выкрасть тебя ненадолго, поздравить. И тихонько отошел в сторону. Бывшие Карельские еще пару мгновений глядели друг на друга. А в глазах… Боль, наверное. Ее частички точно. Но вскоре ее заволокло уважение. Искреннее уважение друг к другу. Так, именно сегодня, спустя столько лет, они могли смотреть друг на друга почти спокойно. По-взрослому. Макс вздохнул, будто решая что-то для себя. Еще несколько секунд изучал выражение лица Эммы, ее искрящиеся глаза и блестящие звездной россыпью веки, мягкую, едва заметную улыбку на пухленьких губах, после чего протянул букет ее любимых ромашек и легко сжал ее плечо: – Поздравляю, родная. Девушка чуть сжала его ладонь и только кивнула. Наверное, у обоих перед глазами пронеслись обрывки того, что сейчас вспоминать было нельзя. Но атмосфера и присутствие тренера невольно напомнило. – Спасибо, Макс. – Счастлива будь, хорошо? И он вдруг усмехнулся похолодевшим ртом. Усмехнулся совсем как она. И плевать, что сердце вот-вот остановится, потому что через секунду их уже разделяла парковка. Карельский просто ушел не оборачиваясь. – Павел Александрович! – крикнула Эмма. – Идемте за стол, все нас явно заждались! Когда Эмма вернулась за стол, Витя тут же взял ее за руку и мягко коснулся губами ее виска. Ничего спрашивать не стал, потому что знал – конспиратор Холмогоров на пальцах показал истинную причину недолгого похищения невесты. – Все хорошо? – только уточнил он и, получив согласный кивок, покосился на ее родителей. Только присутствие одного знакомого человека в лице Шевцова заставило Леваковых немного расслабиться и не буравить взглядами гостей со стороны жениха. Сейчас Пчёлкин знал – они должны будут говорить тост. И что-то подсказывало, что острый язык – это у Эммы наследственное. Что мог пожелать Альберт Давидович. Поэтому направился в сторону сцены. Музыканты смолкли, когда жених взял в руки микрофон. – Знаете, пока мы все еще твердо стоим на ногах и не посинели, – улыбнулся Витя, неотрывно глядя на Эмму, – я хочу сказать очень важное для моего любимого человека. Почему делаю это сейчас? Потому что позже мой словесный поток вы можете просто не выдержать, я могу говорить очень долго. Братки по-доброму усмехнулись, Анна Павловна, глядя на сына, украдкой промокнула уголки глаз платочком, ощущая мягкое поглаживание плеча со стороны мужа. – Эмма, – голос звучал чуть с хрипотцой, но настолько нежно, что Левакова ощутила, как в носу предательски закололо, – прекрасная Лёвушка, Терминатор ты мой в юбке… – улыбки и легкие, добрые смешки со стороны бригадиров и их спутниц, заставили улыбнуться еще шире. – Я так хочу, чтобы у тебя не болело. Чтобы все было проще, получалось само собой. Чтобы бесконечное чистое небо оставалось над головой. Я так хочу, чтобы у тебя не болело, чтобы было спокойнее, не зависело от других. И всем в пример твою смелость как прекраснейший ориентир! Я так хочу, чтобы все сложилось, ведь я искренне верю – ты сможешь себя спасти. Боль пройдет, нужно время, и на все тебе хватит сил. Я. Тебя. Люблю! Пока Эмма снова шла через весь зал навстречу к мужу под поддерживающий свист и аплодисменты друзей, а музыканты играли какой-то торжественный вальс, Леваковы переглянулись друг с другом, и мать, тяжело вздохнув, только кивнула супругу. Альберт Давидович следил за каждый движением рук Пчёлкина, за каждым его взглядом на дочь, отмечая невероятную нежность и одновременно силу от Вити, поэтому поднял свою рюмку и приблизился к молодоженам, немного откашлявшись: – Ну что, молодые, мы с Арпине, – мать медленно приблизилась тоже, – хотим пожелать вам благополучия. А вот сначала – Эмма, обними своего супруга руками за плечи. Левакова, переглянувшись с Пчёлкиным, усмехнулась и, встав за спиной мужа, обхватила его за шею. – А теперь ногами можешь? Под легкий гогот гостей Эмма как обезьянка вскарабкалась на Витю, и согласно кивнула. Леваков уточнил: – Чувствуешь опору в семейной жизни? – Чувствую. – А ты, – склонился к Вите, – ощущаешь весь груз ответственности? Пчёлкин хитро прищурился. – Своя ноша не тянет. – Сможешь выдержать? – Без проблем. – Тогда: «Горько»! После череды тостов, поздравлений, вручений подарков и танцев Алиса попросила молодоженов и всех гостей выйти в парк – фотографироваться. Ловила живые моменты, подбирая ракурсы и композиции. Гости вереницей плясали вокруг Пчёлкиных, шутили, смеялись, чокались бокалами, не упуская возможность нажелать еще чего-нибудь приятного во всех отношениях, воспрещенное для ушей старшего поколения. – Ты речь-то подготовил? – Космос, осушив очередную рюмку, игриво пихнул Активиста в бок. – Все на мази, – сдержанно кивнул Кирилл. Поймав сигналы глазами, Эмма улыбнулась, ставя свой стакан на поднос, и громко произнесла: – Дамы, мне пора бросать букет! – Что? – Алиса засмеялась. – Прямо тут? Еще же рано!.. – Ничего не знаю. Я могу его бросить, когда мне вздумается! Поэтому – сейчас! – Но это же делается в конце! Эмма поймала хитрый взгляд Пчёлкина, пока тот совершал перекур с бригадирами. – Сегодня парадом командую я, – наблюдая, как все незамужние девушки подтягиваются к полянке, кивнула Панфиловой: – А теперь встань-ка вот здесь, отдай уже Оле фотик. Будешь держать что-нибудь в руках – ничего не поймаешь. – Она повысила голос: – Тома? Я сейчас брошу букет, идет? – Идет, – беззаботно откликнулась Тамара. – Хорошая идея. – Встаем, барышни! – смех Эммы звенел колокольчиком, чем вызвал добрые улыбки женской половины, и те встали на холмик, как велели. Невеста подмигнула, развернулась спиной к женщинам, нарочито долго размахивая зажатым в руках букетом. Вдруг Алиса заметила, что Тома с Космосом обходят людей и что-то им нашептывают на ухо, - и вот уже все поворачиваются и выжидательно таращатся на Панфилову. – Все готовы? – Да! – донесся женский хор. – Кидаю! И когда уже женские руки в ожидании взметнулись вверх, Эмма развернулась, плавно шагнула к Алисе и вручила ей цветы. Букет куда больше и тяжелее, чем казался с виду, и мгновение Панфилова пялилась на него, наполовину (втайне) восхищенная, наполовину до чертиков озадаченная. И тут что-то зацепило ее взгляд. Маленький конверт. Подписан – «Лисе из Зазеркалья». Конверт для нее в букете Эммы? Ошеломленная, Алиса перевела взгляд на невесту, та кивнула. Вскрыла конверт, пальцы тряслись. Внутри что-то объемное. Это… Кольцо, завернутое в вату. И послание – почерком Активиста. И гласило оно… «Согласна ли ты…». Блондинка смотрела на карточку, стараясь совладать с собой, но весь мир вокруг мерцал, а перед глазами плыли круги. Потрясенная, Алиса подняла голову. Головин пробирался к ней через толпу, лицо у него серьезное, но взгляд такой теплый… – Ну что, Лиса, – начал он, и все задержали дыхание. – Ты согласна… – Да! Да-а-а-а! Алиса услышала этот счастливый вопль еще прежде, чем поняла, что у нее открыт рот. Только голос почему-то совершенно не похож на ее. И вообще он больше похож на… Люда. Она обхватила подругу со спины, толкая ее в ребра. – Говори! Говори! Активист поравнялся с блондинкой, выудил из ее руки колечко и игриво повел бровью. – Примеришь, хитрюга? Под улюлюканье и новые аплодисменты Алиса наблюдала, как Кирилл с совершенно уверенным выражением лица нанизывает тоненькое кольцо с камушком на ее безымянный палец и целует ладонь, хитро поглядывая на нее исподлобья. – Ты такой грубоватый, Головин, – с той же эмоцией взглянула на него Алиса. – А ты меня поменяешь. – Ты по хозяйству можешь что-нибудь? – Мусор выкидывать хоть каждый день. – Мусор… Чашку хоть раз за собой помыл? – А я научусь. – А еще ты во сне пинаешься. – А ты свяжи меня или обнимай крепче. – Любишь? – вдруг с нарочито воспитательного тона она перешла на полу-шепот, абсолютно нежный, даже несколько наивный. И глаза, всегда лукавые, отдавали теперь радостными искорками. Активист опустил голову, улыбаясь. Кивнул. – Нет, ты скажи. – Я первый у тебя спросил. – Ну вы тут еще ромашку устройте: «Любишь-не любишь», – фыркнула Людочка, уже сгорая от нетерпения. – Панфилова! – Пусть скажет, – не сдавалась та. – Люблю, – молниеносно ответил Активист, но заметив взгляд Алисы, тяжело вздохнул, набирая в легкие больше воздуха, и громко пробасил: – Я люблю тебя, Панфилова! Снова свист и хлопки. И сквозь эту бурлящую нетерпением завесу прорвалось короткое, но мягкое: – Да. – Да? – Я согласна, Головин, согласна! Пчёлкин покосился на Космоса, который осушил очередную стопку, и затем наигранно всхлипнул, театрально утирая подушечками пальцев несуществующие слезы. – Пчёл, есть платок? – Только шторы. – Все, остался я один в поле стойкий воин! – взмахнул рукой Холмогоров. – Так насмотрюсь на вас всех – и тоже женюсь. – Давно пора, Космос, – подмигнула ему Эмма, – кто-то же должен официально держать твою неуемную энергию в узде! Витя вспомнил вдруг, как праздновали свадьбы Белого и Фила. С Саней, конечно, вспоминалось с содроганием, а вот у Фила… Эх, и хорошо же было тогда! А сейчас – тоже хорошо, только совсем иначе, и не только потому, что на этот раз все происходило с ним самим. Он довольно и тихо засмеялся, и Эмма посмотрела на него вопросительно и весело. – Ты чего, Пчёлкин? – А это я радуюсь, что могу теперь парировать тебе тем же, Пчёл-ки-на! Она засмеялась, плавно утягивая его в поцелуй, затем сверкнула глазами. А Витя молча любовался ею. Заставил отвлечься только подошедший сзади Иншаков. – Извиняюсь, молодые, что так кощунственно влезаю в вашу идиллию, – его голова просунулась между плеч обоих, а указательный палец был направлен в сторону Активиста, – что это за крепкий малый? – Активист… Кирилл Головин, – пояснил Пчёлкин. – Хороший малый. – Не тот, что заправляет «Эгидой»? – Он самый, – кивнула Эмма. – А ну-ка, невестушка, познакомь меня со своей легкой подачи. У меня есть одно предложения для вашего Активиста.