Гранд-отель Гилберта

~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Гилберт открывает глаза и думает, что делать этого ни в коем случае не стоило. Его двойник в одной из параллельных вселенных издевательски смыкает ресницы обратно и засыпает, чтобы проснуться вчера. Гилберт двойнику искренне завидует. У него-то самого уже беспощадное сегодня, которое всего пять часов назад казалось таким прекрасным и расплывчатым завтра. (Ещё у него груды документов, жалобы, предложения и отель с бесконечным количеством комнат. И список из двадцати трёх проблем — за исключением одной вычеркнутой вечность назад). Солнце за окном как обычно в зените. Сегодня его уже не закрывают тучи — снегопад кончился ночью. Две Алисы ходят по коридорам и рассматривают обои в аляповатых розочках. Под ноги они не смотрят. Вперёд — тоже. Гилберт натыкается на них и вздрагивает от неожиданности. Он абсолютно уверен, что секунду назад Алиса была одна. — Доброе утро, — дежурное приветствие и улыбка — залог отсутствия отзывов о грубости персонала, — У вас всё в порядке? — Мы запутались, — сообщают ему в ответ и идут дальше. Что ж, это многое объясняет. Реальность на миг моргает, розочки на обоях плывут лепестковыми фракталами. — Пол — это лава, — кричит пробегающий мимо Оз. Ада, Филипп и Эллиот, несущиеся за ним, ахают и прыгают по шестиугольникам, составляющим узор ковра, как кролики. Гилберт вздыхает и становится на руки, чтобы сменить систему координат. Потолок лавой не бывает. Винсент ждёт его в кабинете управляющего, лениво кидая дротики в мишень на двери. Дротики острые, с сине-красным оперением. Один из них летит Гилберту в плечо. Приходится уклоняться. — Ты мог бы просто его поймать. Он был неподвижен в каждый момент полёта, — смеётся Винсент. Глаза у него сияют сумасшествием, кровью и золотом. Гилберт подбирает дротик с дрейфующего в лаве коврового шестиугольника и закрывает дверь. — Ты нашёл нам финансирование? Вместо ответа Винсент выставляет на стол гранёный флакон. — Это яд, — говорит он и улыбается, — Смертельный. Но пить его не обязательно. Нужно только твёрдо намереваться выпить — и тогда нам дадут миллиард. Один старый безумец готов выписать чек хоть завтра, если я вознамерюсь отравиться сегодня до полуночи. Гилберт трёт переносицу. Брат всегда был хитрым, наверное, придумает, как сохранить намерение твёрдым, не собираясь вливать в себя дрянь из кокетливо-сиреневого пузырька. — Полагаюсь на те… — он не успевает договорить, выбивая из рук по-прежнему улыбающегося Винсента уже поднесённый к губам флакон, — Сдурел?! — Вот и всё, — Винсент хихикает, — Условие выполнено. Я твёрдо намеревался отравиться, но кто же мог знать, что добрый Гил мне помешает? — Задокументировано, — из-за занавески выходит штатный фотограф отеля Оскар Безариус и нервно вытирает лоб платочком, — В следующий раз предупреждайте. Винсент распоряжается отправить кадры будущему спонсору. Гилберт смотрит на часы и неодобрительно косится на брата. — Ты опять сказал секундной стрелке проходить за каждый промежуток времени только половину оставшегося расстояния до двенадцати? Винсент довольно жмурится. — Я просто хотел, чтобы братик побыл со мной ещё немного, — тянет он без всякого раскаяния. — Немного, да. Всего-то вечность, — хмыкает Гилберт, глядя на дёргающиеся в припадочных конвульсиях стрелки. Винсент фыркает и запускает в мишень на двери ещё один дротик. Вошедшая Цвай аккуратно перехватывает его в полёте и втыкает в центр. — Эхо убрала первую комнату и ещё несколько, — говорит она и кланяется, — Теперь все комнаты чистые. В системе понятий Цвай «несколько комнат после» может включать в себя сколь угодно большое количество номеров, поэтому Гилберт одобрительно кивает и отпускает единственную горничную отеля отдыхать. — Не провались в лаву, — говорит он ей напоследок. Ответом ему служит серьёзное выражение лица и благодарный кивок. Комнаты убраны, так что теперь можно закончить агонию часов и дать времени сбежать. К станции неподалёку от отеля подъезжает очередной бесконечный поезд. Рейм за стойкой портье как всегда безупречно выглажен, аккуратно причёсан и безукоризненно вежлив. В свете полуденного солнца цепочка на его очках золотисто поблёскивает. — Номер вашего поезда? Номер вашего вагона? Номер вашего места? Будущие постояльцы протягивают ему билеты. — Итак, поезд номер пятьдесят, вагон два, место тридцать один. Ваша комната — пятьсот три-ноль-двадцать один. Ни одной ошибки — Рейм точен и надёжен, как система самоуничтожения человечества. Максимальный сбой, который он может выдать — скулы, слегка зарумянившиеся под изучающе-насмешливым взглядом красноглазого альбиноса Зарксиса, спустившегося к заселяющимся родственникам. Номера им достаются не рядом, но альбинос всё равно вызывается проводить. Девушка, следующая за ним, раздражённо вертит на пальце перекрученное колечко из атласной ленты. Пожилая женщина в инвалидной коляске только усмехается. — Наш добрый друг Август себе не изменяет, — говорит она и достаёт из крошечного ридикюля внушительного размера ножницы, — Если тебе не нравится, что у кольца только одна сторона, всегда можно его разрезать и сшить как хочется. Хотя я была бы рада носить на пальце модель Вселенной. Девушка по имени Шерон (если верить билету) от ножниц отказывается, и те снова исчезают в сумочке пожилой леди. Рейму думается, что кольцо, может, действительно всего лишь модель, но в бисерном ридикюльчике явно скрыта сама Вселенная. Как и в глазах Шерон. Официанты, разносящие блюда в ресторане на первом этаже, изумляются, как мало людей пришло на обед. Гилберт выглядывает в окно и морщится. После снегопада вокруг закономерно выросли чумы «северных кочевников». На самом деле они никакие не северные и не кочевники — просто отель стоит на равнине, и зимой здесь удобно зарабатывать деньги на доверчивых туристах, принимающих бутафорские шатры, обшитые шкурами, за жилища оленеводов, а раздвижные решётки с дешёвыми мясными обрезками — за барбекю из оленины. Сверху куски получше, снизу — похуже. Цены варьируются от одного до бесконечности, развод очевиден и абсолютен. Периодически незаметные мальчишки и девчонки в белом пробираются в городок неподалёку, чтобы купить ещё мяса. Туристы радостно выворачивают кошельки с суммами, многократно превышающими себестоимость поддельной оленины. Гилберт давно уже перестал жаловаться на мошенников — он отлично знает, что руководство городка имеет процент с прибыли «кочевников». Вместо этого они с Винсентом заключают сделку века и получают ещё денег за рекламу стоянки псевдо-оленеводов. Совесть молчит — Гилберт вырезал ей язык ещё когда только начал заниматься отелем. А Алиса любит мясо. Гилберт каждое утро встречает её, зачарованно смотрящую на рекламу. Одну — без белёсого двойника и, как обычно, без родителей. Никто не знает, откуда в отеле взялась Алиса (или Алисы). Она просто есть и всё. Что-то вроде полтергейста, видимо. И она любит мясо, которое ей никто не покупает. Гилберт клянёт себя слабовольным спонсором мошенников, когда ведёт её к ближайшему чуму. Взамен наевшаяся девочка по секрету рассказывает ему, что в последнем поезде приехала целая делегация кардиналов — и столько же убийц, планирующих убийство главного кардинала. Информация настолько же точная, насколько непроверенная. Алиса просто любит подслушивать. Гилберт думает, что поседеет. Кардинал Алеф улыбается и говорит, что среди них нет главного, потому что главного кардинала в принципе не существует в природе. Винсент тоже улыбается и объясняет, что у убийц ничего не получится ещё и потому, что их план — дурацкий. Недоучки, видимо. Иначе существование у них очереди на убийство ничем не объяснимо. — Вот смотри, — говорит Винсент и зажмуривает глаз, примеряя указательный палец, как стрелку, к циферблату, — Если жертва будет всё ещё жива, то первый планирует управиться за тридцать минут к часу дня, да? — Да, — Гилберт ненавидит себя за то, что, отправив Алису подслушивать дальше, он нарушил собственные принципы и о соблюдении личных границ постояльцев, и о запрете на эксплуатацию детей. Брат отмахивается от его терзаний, говоря, что девочке-полтергейсту можно будет просто купить ещё мяса, а допустить убийство в отеле они не могут. — Второй аналогично планирует управиться за пятнадцать минут к двенадцати тридцати, третий — за семь с половиной минут к двенадцати пятнадцати… Всё ещё верно? — Угу, — Гилберт кивает, постепенно осознавая, к чему идёт цепочка. — Значит все кардиналы не умрут! — довольно восклицает Винсент, — Потому что у нас бесконечно много убийц и каждый из них ждёт результата предыдущего. Хотя после двенадцати кардиналов будет нельзя назвать и живыми… Но главное ведь, что они не будут мертвы. Следовательно, к нам никаких претензий. Понимаешь? Гилберт понимает. Ещё он понимает, что голова у него идёт кругом, а, следовательно, скоро конец дня. У номеров Шерон и её бабушки ссорятся двое: Зарксис и приехавший вслед за леди рыжий мужчина в белом плаще. — У меня хроническая непереносимость лжецов, — шипит альбинос, очевидно, полагая, что это отличное объяснение происходящего. — А я вот очень люблю рыцарей, — сладко улыбается его оппонент. — Ложь, — Зарксис снова раздражённо щурится. — Я всегда лгу. Даже сейчас, когда говорю об этом, — рыжеволосый мужчина мягко смеётся, — Ты мог бы и привыкнуть, Кевин. Гилберт чувствует, как его мозг закипает. Во внутреннем дворике играют дети. Оз, Ада, Филипп и несколько новеньких. Хрустальный шар, явно купленный в отельном сувенирном, с жалобным звоном разлетается на осколки, когда чья-то неосторожная рука сшибает его с подставки. Ада готовится плакать, а Оз загадочно улыбается и собирает из осколков старого шара два новых — такого же размера, как предыдущий. Гилберт уже ничему не удивляется. А убийство всё-таки происходит. Правда, убитый — не кардинал, а обычный мужчина, но всё равно неприятно. Винсент ненавязчиво расспрашивает шестерых новеньких, на ночь глядя заселившихся в отель, но сдаётся после шестой версии показаний. Разбойник противоречит женщине, старуха плачет, монах описывает лошадь и узоры на ткани одежды не хуже художника, стражник и дровосек пытаются выстроить логические цепочки. Заглянувшая на огонёк прорицательница недолго думая зажигает благовония, достаёт хрустальный шар (один из тех, что собрал Оз) и выдаёт седьмую версию, якобы от духа убитого. Разумеется, новую. Теперь голова болит и у Винсента. В баре отеля ночью практически пусто. Бармен Джек задумчиво протирает снифтеры и в который раз отсылает куда подальше Лео — по документам мальчишке ещё не полагается никакого алкоголя, сколько бы столетних стариков Освальдов ни сидело в его голове. — Кто это? — шёпотом спрашивает Гилберт у Лейси, смахивающей крошки со столов, и кивает в сторону сгорбленной фигуры в дальнем углу бара. — Бывший армейский брадобрей, — в голосе девушки плещется океан усталого равнодушия, — Ему поступил приказ брить тех, кто не может побрить себя самостоятельно. Он побрил всех, но сломался на себе самом. Уволился неделю назад и с тех пор каждый вечер сидит здесь, думает. Лучше к нему не подходить, а то придётся поддержать беседу. — Я вижу тени незабываемого опыта в твоих глазах, — Гилберт хмыкает. — Ему явно уже хватит, — кивает Лейси, не желая развивать тему. — Вот что, — пальцы Гилберта в который раз за сегодня сжимают переносицу, — С этого момента, пока не протрезвеет, не берите денег и приносите по его заказам только бутылки Клейна. Благо у нас много декоративных. Их наполняли при изготовлении — так что для атмосферы сойдёт. А то только в стельку пьяных армейских брадобреев ему здесь не хватало. Рыцарь и лжец, судя по всему, не так уж друг друга ненавидят. По крайней мере, подслушивавшая Алиса возвращается крайне сконфуженной. Обе Алисы. Обе красные до кончиков ушей Алисы. — Мы снова запутались, — вздыхают они, и Гилберт наконец разглядывает, что пряди чёрных и белых волос в одном месте искусно сплетены в тонкую косичку. — Это всё Шум, — обиженно жалуются Алисы, когда он их расплетает, — Она нас не любит. Эхо гораздо лучше! — Просто не попадайтесь ей на глаза, — пожалуй, это лучший совет, который может дать двум полтергейстам обычный человек. — Мы спасали Чешира, — вздыхают Алисы, — Шум посадила его в коробку и положила туда шприц с ядом. Гилберт вздрагивает. Флакон, который он выбил из рук Винсента, ведь так и остался лежать на полу. Часть вылилась, конечно, но кое-что и осталось… Коту бы хватило. — А противный Эрвин ходил вокруг и рассуждал что теперь Чешир ни жив, ни мёртв, потому что мы не можем точно сказать ни того, ни другого, — продолжают ябедничать полтергейсты. — Ты решил пойти по стопам брадобрея? — вошедший в комнату Винсент мягко усмехается. Гилберт мотает головой, но продолжает своё занятие — узлов Шум навертела, не скупясь. — Кот с большей вероятностью остался бы жив, потому что шприц нужен для инъекций. А, значит, яд бы, возможно, пришёлся не на всего Чешира. Если, конечно, взять кота за бесконечность кусочков кота, — задумчиво роняет Винсент в наступившую тишину, — Хотя, с другой стороны, это же была смертельная отрава, а кусочки кота между собой взаимодействуют… — В любом случае, Чешир живой, — насупленно бурчит Белая Алиса, — И теперь он мой. — То есть, наш, — вставляет её темноволосая копия. — Значит, если я найду подранные обои и кошачью грязь, я буду спрашивать с вас, — меланхолично предупреждает их Винсент и удаляется, — Спокойной ночки, Гил. — Спокойной, — на автомате отзывается Гилберт и облегчённо вздыхает, распутывая последний узел из чёрно-белых прядей. Вечный полдень по щелчку мирового выключателя сменяется такой же вечной полночью, заставляя задуматься о границах власти божественного. Алисы симметрично целуют своего спасителя в щёки и исчезают. Спустя полчаса Гилберт мирно засыпает в своей постели, проваливаясь куда-то в глубину психоделического водоворота из кошек, кардиналов и убийц. Где-то в параллельной вселенной его двойник открывает глаза и думает, что делать этого ни в коем случае не стоило.