Сможешь ли ты мне помочь

Как выяснилось позже, да, кулинарные способности Квентина оставляли желать лучшего, но на приготовление горячего шоколада это не распространялось, ведь, боже, какой же он был вкусный. Питеру не доводилось его пить где-то с шестого класса: он постоянно забывал его приготовить, а Мэй решила, что он просто разлюбил этот напиток, и только сейчас Питер осознал, как сильно по нему скучал. Он скучал по этому вкусу, по этой сладости, свербящей в горле, и по ощущению тепла, растекающегося в груди и животе. — Похоже, тебе и впрямь нравится, а? — рассмеялся Квентин, прислонившись бёдрами к кухонной тумбе и бесстыдно глядя на Питера скрестив руки на груди. На этот раз Питер сидел на деревянном столе, но если Квентин едва касался ногами пола, то расстояние между его ступнями и полом было гораздо больше; он сидел слегка ссутулившись, обнимая кружку обеими руками. Питер тепло улыбнулся, посмотрев на лицо Квентина. — Даже не представляешь, как, — ответил он и опустил взгляд в кружку, потому что от пристального внимания Квентина ему вдруг стало неловко. Он несколько секунд сидел так, болтая ногами в воздухе, как ребёнок, позволяя тишине принять их с Квентином в свои объятия, пока не поднял голову вновь. — Так ты хочешь сказать, таинственный и смертельно опасный Мистерио коротал вечера за чашкой горячего шоколада? Квентин хмыкнул, пытаясь сделать самодовольный вид, но потерпел фиаско: его лицо приобрело лишь выражение смущения и робости. Питеру казалось это милым, потому что такой уязвимый и тихий Квентин действительно был милашкой, и иногда он забывал о скрывающейся за всем этим тьме. Тьме, которая, как он надеялся, оставила его мужчину. — Из вежливости скажу «да». — Ну конечно, — фыркнул Питер, с лёгким весельем тряхнув головой, и его губы растянулись в улыбке. — Я-то всё знаю. — Может, хватит меня разоблачать? Пожалуйста. Мне нужно ещё как-то поддерживать репутацию, — нарочито громко прошептал Квентин, для пущего драматизма приложив ладонь ко рту, словно выдавал самую страшную тайну. Он развернулся, чтобы убрать за собой, но от глаз Питера не укрылось его довольное выражение лица, и, честно, он не смог удержаться и улыбнулся ещё шире. Было так здорово наконец улыбаться с такой лёгкостью. Казалось, будто всё было хорошо, будто его жизнь не была полной катастрофой, а он был счастлив. Но так ли это? Одной прогулки было недостаточно, чтобы избавиться от скованности и лишней энергии, которую решил выработать его организм, но всё лучше, чем ничего. Она помогла ему немного расслабиться, привести в порядок пульс и перестать трястись, и Питер решил, что этого пока достаточно. Он правда был не готов выходить на улицу один: частично из-за того, что боялся, как бы его не настигли прошлые воспоминания, частично из-за страха увидеть новое, ещё более чёткое граффити с Железным человеком. К нему ещё не до конца вернулось его безрассудство. Он хотел, чтобы это ощущение того, что в его жизни сейчас всё так, как и должно быть, не заканчивалось. На этот раз он сам попросил у Квентина разрешение проверить его рану, на что получил удивлённый и изумлённый взгляд, который слегка напомнил ему взгляд дикого зверя. — Конечно, не вопрос, — ответил он и пожал плечами, однако Питер заметил промелькнувшее в его взгляде смятение. — Я хочу убедиться, что рана правильно заживает, — объяснил Питер, чувствуя подступающее смущение, и лицо Квентина вновь приобрело какое-то странное выражение, его черты немного растянулись, превращаясь в гримасу, которую Питеру было не под силу понять. — Я знаю, как она должна выглядеть, — добавил он внезапно, надеясь, что в этот раз его голос будет звучать увереннее, чем он себя чувствовал. И в принципе ему это удалось. Через минуту они с Квентином уже были в ванной комнате, Квентин сидел на краешке ванны широко разведя ноги, а Питер пристроился на корточках между ними. Толстовка Квентина отправилась на стиральную машину, и теперь, как показалось Питеру, видеть его с голым торсом было немного непривычно. Это было нечто личное, более интимное, но не настолько, чтобы вогнать его в краску, однако стоило ему прикоснуться к обнажённой коже кончиками пальцев, как у него тут же перехватывало дыхание. — Выглядит неплохо, — пробормотал Питер, не осмеливаясь поднять на Квентина взгляд и обводя пальцами контур раны. Кожа вокруг неё была грубой и всё ещё более тёплой, чем на животе, но не опасно горячей, её температура не вызывала беспокойства, и в целом рана затягивалась хорошо. Питер уже и забыл, как тяжело ему было ухаживать за Квентином, не давая смерти схватить его своими цепкими лапами, все эти дни. — Тебе крупно повезло, — тихо добавил он и положил ладонь на живот Квентина. Квентин едва слышно хмыкнул, почувствовав его прикосновение. — Мне повезло, что ты тогда впустил меня, — пробормотал он, глядя на Питера сверху вниз и вынуждая того поднять голову. Его глаза блестели от радости, тронувшей его растянутые в лёгкой улыбке губы, и Питер снова вспомнил, как ему полюбились эти милые морщинки в уголках его глаз, подчёркивающие его возраст и делающие его ещё более привлекательным. Полюбились? — Знаю, я уже сто раз это говорил, но плевать. Я не устану повторять. Спасибо. За то, что в буквальном смысле спас мне жизнь даже несмотря на то, что несколько недель до этого я пытался забрать твою. Питер кивнул в ответ, сделав глубокий вдох и выдох, чтобы немного привести мысли в порядок. Он тоже об этом думал и был вынужден признать, что это было непросто. Поначалу он видел всё в чёрно-белых тонах. Он помогал человеку, пытавшемуся его убить, и единственное, что он тогда к нему чувствовал, — ненависть. Он был хорошим парнем, Квентин — плохим, и по их договорённости Питер должен был помогать Квентину всего неделю. Это было легко. Однако иногда Питер забывал, что жизнь — штука совсем непростая. Она слегка изменилась, не так ли? С того момента, как он понял, что этот Квентин (его Квентин) кардинально отличается от того Квентина, с которым он познакомился в Европе, что он больше не злодей, а простой человек, почти такой же, как он сам, — с этого самого момента он стал с трудом понимать, какое из принятых им решений было правильным, а какое — нет. И чем больше он над этим задумывался, тем больше путался. Может, ему стоило прекратить думать и начать прислушиваться к инстинктам. Может, так ему было бы проще всё это пережить и забыть, потому что его разум временами действительно не давал ему жить из-за слишком тёмных мыслей, которые он раз за разом ему подкидывал. Питер знал, что Тони хотел, чтобы он жил. И он чувствовал, что если он не попробует, то в конечном итоге пожалеет.

***

Этим вечером зеркало было безжалостно, понял Питер, пытаясь одеться после наспех принятого горячего душа. Ванная комната не отличалась большими габаритами, в ней был лишь небольшой островок выложенного плиткой пола, на котором можно было стоять, и иногда Питер забывал, как висящее над раковиной зеркало могло его буквально уничтожить. Первым ему в глаза бросились рёбра. С каждым днём они становились всё заметнее и всё отчётливее и отчётливее проступали под кожей, грозясь её разрезать, разорвать внутренности и заставить его истечь кровью. Ему было тошно от того, каким тощим, слабым и неготовым к битвам он выглядел из-за них. Хорошо, что это никак не отражалось на его силе, которая в любом случае не очень-то изменилась, но тем не менее, зрелище было не из приятных. Следующими на очереди были тазовые кости. Острые, словно лезвия, они казались шире его будто бы усыхающих плеч, и чем дольше Питер на них смотрел, тем больше ему хотелось плакать. Ему было противно от себя, от отражения в зеркале, от человека, который всё меньше и меньше походил на прежнего его, и в его груди разгоралось подавляющее чувство беспомощности, от которого он никак не мог избавиться. Его спасением была безразмерная доходящая до середины бедра бордовая футболка, которая скрывала его изувеченный скелет. Так было лучше, и пусть в подобной одежде он выглядел, как бомж, зато его фигура была спрятана от глаз других. Однако Квентин действительно читал его как открытую книгу, чувствовал, что что-то не так, и спрашивал, но никогда не давил. Питер потихоньку привыкал к его беспокойству, которое тот не проявлял слишком открыто, нет. Оно парило между ними, словно лёгкий дымок, влажный и тёплый, как утренний туман, раскинувшийся над лугом, даруя ощущение покоя, в котором так отчаянно нуждался Питер. — Что происходит? — Этот вопрос разорвал тишину, повисшую в тёмной-тёмной комнате, голос Квентина был тих и успокаивающ, а рука мягко, но твёрдо опустилась на поясницу Питера. Они снова лежали в кровати Мэй, Квентин — на спине, Питер — наполовину взобравшись на него, прижавшись правой щекой к ключице. Так было теплее, решил про себя Питер, и в этом не было ничего плохого. Каждому из нас время от времени нужен такой лёгкий физический контакт. В тёмное время суток его разум становился более враждебным к нему, вытаскивая из потаённых закоулков и подкидывая старые воспоминания, управляя им, словно чокнутый кукловод, тянущий за ниточки. По спине Питера пробежал холодок, стоило ему вспомнить дикое жжение в носу, которое не отступало, пока не исчезал зелёный дым. — Ну же, хватит бойкотировать, — полушутливо сказал Квентин, по его голосу было ясно, что он улыбается, и Питер фыркнул. Он открыл глаза, немного склонив голову, чтобы осуждающе взглянуть на Квентина. — Я не бойкотирую, — пробурчал он, лениво растянув губы в улыбке. — Но я могу начать, если ты продолжишь меня допрашивать. — Ого, звучит угрожающе. Мне это не нравится. — Ты это заслужил, старикашка. Квентин драматично раскрыл рот и закрыл, словно умирающая рыба, и Питер не удержался и прыснул. — Эй, тебе бы не мешало поднабраться немного уважения, малыш. — Ещё раз назовёшь меня малышом, и я клянусь… В его словах не было ни капли злобы, и он с уверенностью мог сказать, что Квентин это понял, судя по широкой улыбке, которая сделала его лицо краше и углубила морщинки. Питер был бесконечно благодарен своему суперзрению, ведь он мог пристально рассматривать черты Квентина, будучи уверенным, что тот совершенно этого не замечает из-за ночной темноты. Когда Питер уже решил, что Квентин уснул, он услышал его голос, прорезавший холодный воздух в комнате Мэй. — Так что происходит? Расскажешь? Питер поджал губы и опустил взгляд на едва заметный клетчатый узор на футболке Квентина. Эту футболку ему купила Мэй, когда он только-только перешёл в старшие классы, если ему не изменяла память, и он ненавидел её за то, каким маленьким он в ней выглядел. Но Квентину она почему-то подошла, чуть натянувшись на бицепсах и как-то странно углубив его силуэт. — Ничего не происходит, — неуклюже соврал Питер, но с небольшой толикой уверенности. Он надеялся, что её достаточно, чтобы Квентин ничего не заподозрил, но ошибся. Одурачить его было трудно. — Питер. — Последовал тяжёлый вздох. — Я же вижу, что тебя что-то беспокоит. И я спрашиваю не для того, чтобы разозлить тебя или обидеть. Я хочу помочь. И, наверное, это было хуже всего, наверное, это и была причина, по которой Питер временами с трудом мог себя заставить говорить. Потому что Квентин хотел помочь, потому что ему было не всё равно. И иногда Питер чувствовал себя из-за этого обузой. Всем было бы легче жить без него. — Я худею, — признался он, спрятав лицо в тёплой-тёплой ткани футболки Квентина, глубоко вдыхая его запах. Он ожидал, что за этим последует какое-то раздражение или усталый вздох, потому что нужно смотреть правде в глаза: он и так уже столько проблем взвалил на плечи Квентина, что не удивится, если тот решит от него сбежать. Но никакого раздражения не последовало. Никакой злости. — Это резкое или постепенное похудение? — шёпотом спросил Квентин, начиная успокаивающе поглаживать поясницу Питера. И от этого ему стало только хуже, потому что Квентин был так мил и заботлив, а он отплачивал ему лишь поводами для ещё большего беспокойства. — Не знаю, — пробормотал он в ответ, его голос звучал приглушённо из-за футболки. — Я худею после Щелчка. Ещё быстрее стал худеть после Лондона. Я просто… не знаю, как заставить себя есть. Между ними снова повисла тишина, с каждой секундой всё больше и больше напрягающая Питера. Он чувствовал себя утопающим, чувствовал себя неудачником. Он боялся услышать в голосе Квентина разочарование, он бы этого не пережил. Мгновение тишины, ещё одно. Рука Квентина продолжала поглаживать спину Питера медленным и ободряющим темпом, отчего ожидание казалось не таким тяжёлым. — Тебя тошнит, когда ты ешь? — снова спросил Квентин прежним тоном, таким же терпеливым и тёплым, и Питер облегчённо выдохнул. — Бывает, но чаще всего я не чувствую голода. В школе ЭмДжей напоминает мне перекусить, а когда я прихожу домой, Мэй пишет, что оставила мне что-нибудь съестное, — тихо ответил Питер, повернув голову. Он замер, едва касаясь носом груди Квентина, и вдохнул холодный воздух. — Так они знают? — Да, и они решили типа за мной присматривать. Иногда это бесит. Чувствую себя ребёнком. Квентин задушенно прыснул, его грудь затряслась от тихого смеха. — А может, ты и есть ребёнок. — Ага, иди ты нафиг, — раздражённо пробормотал Питер, но не смог удержаться и растянул губы в весёлой улыбке. Он буквально чувствовал, как Квентин самодовольно ухмыляется. — Ладно, может, ты только мой ребёнок, а не их. «Мне конец», — подумал Питер. Он чуть не умер, услышав эти слова, его сердце бешено билось в груди и подскакивало, словно радостный щенок. Он шокировано распахнул глаза, но решил не давать Квентину очередной повод для самодовольства. Он тяжело сглотнул, пытаясь вернуть самообладание. Но чего греха таить, это было мило. Квентин был мил. — Но вернёмся к теме, — спас его Квентин, видимо, почувствовав его оцепенение и решив не смущать его ещё больше, за что Питер был ему дико благодарен. — Они знают, теперь это знаю ещё и я, что значит… Я в их команде? По заботе о тебе, я имею в виду. Он пожал плечами, с трудом подавив широкий зевок, грозящийся разомкнуть его губы. — Не знаю насчёт них, но я подумал, ты должен это знать. Я уже тебе столько всего рассказал, чего никто не знает, так зачем скрывать это. Квентин хмыкнул, соглашаясь с рассуждениями Питера, и потянулся второй рукой к его голове, чтобы погладить ещё слегка влажные кудри. — Я рад, что ты мне всё рассказал. И я постараюсь о тебе позаботиться, как только могу, — добавил он без лишних раздумий, подкрепив свои слова лёгким поцелуем в макушку, прижавшись губами к волосам Питера немного дольше обычного, отчего тот сладко зажмурился. На глаза Питера вдруг навернулись слёзы. Он хотел сказать, что Квентин уже заботится о нём. Он рядом с ним с самого его возвращения сюда, в Квинс, даже если поначалу их отношения оставляли желать лучшего. Боже, он стал о нём заботиться с тех пор, как к ним заглянула ЭмДжей, и даже если они не обсуждали друг с другом Питера, Квентин, казалось, знал о нём всё, знал, как его успокоить. Казалось, будто они с ним соединились, словно два кусочка пазла, как только Квентин сбросил свою маску злодея. Казалось, будто они идеально дополняют друг друга, несмотря на то, что они совершенно разные, и при этой мысли сердце Питера таяло от нежности. Несколько мгновений спустя раздался низкий храп, вырвавший Питера из раздумий. Квентин уже задремал, оставив Питера наедине с мыслями, но почему-то сейчас он не чувствовал себя покинутым. Он уже не чувствовал себя таким потерянным, и даже если сегодня он засыпал немного дольше, чем вчера, всё было хорошо. Он был не один. Всё было хорошо.