Сможешь ли ты мне помочь

Дело в том, что никогда раньше Питеру не к кому было возвращаться домой. Конечно, у него была тётя Мэй, когда он был младше, всего лишь ребёнком, которого на первый взгляд из-за небольшого роста можно было принять за шестиклассника, счастливого и жизнерадостного шестиклассника. Мэй всегда ждала его возвращения, встречала вкусным ужином и любящими объятиями и дарила ему всё своё внимание. Тогда всё было хорошо, по-настоящему хорошо, тогда он в последний раз был действительно счастлив, тогда он ещё не был Человеком-пауком. Но это было много-много лет назад, в другой жизни. С тех пор она приобрела чёрно-белые тона с вкраплениями серого. Питер приходил домой в пустую квартиру, в которой царили тишина, тьма и холод, и чувствовал себя одиноким, как небрежно брошенный в воду камешек. Иногда ему звонила или писала Мэй, но на этом и всё, — по большей части он проводил вечера наедине с собой. ЭмДжей с Недом пытались привнести в его жизнь немного веселья, чтобы вернуть прежнего Питера по крайней мере хотя бы на мгновение. Они упорно не сдавались, но он знал, что они уже близки к тому, чтобы окончательно выдохнуться. Он в конце-то концов не был заядлым весельчаком. Но теперь его квартира больше не была пустой и тихой. Когда он вошёл внутрь, тихонько закрыв за собой дверь и щёлкнув замком, и сбросил обувь, он почти не узнал свой дом из-за царящей в нём атмосферы. Воздух был тёплым, но не горячим, достаточно нагретым, чтобы, сняв куртку, Питер не дрожал, из гостиной доносились приглушённые звуки включённого телевизора, какая-то музыка. В его груди что-то сжалось, но не болезненно, а как-то сладко, отчего сердце забилось где-то в горле. Атмосфера была невероятно домашней, и это было всё, о чём он мечтал. Но это ещё что, самым греющим душу среди всего этого было тихое пение, доносящееся с кухни. Питер на цыпочках направился туда, надеясь, что Квентин его не услышал, и не ошибся: тот стоял к нему спиной у плиты, сосредоточившись на готовке и слегка покачивая бёдрами в такт музыке. Пение, а точнее мычание, явно доносящееся не из телевизора, теперь стало громче, и спустя пару мгновений Питер, замерший у порога, наконец узнал мелодию. — Я и не думал, что ты фанат Леди Гаги, — поддразнил он Квентина и улыбнулся, когда пение резко оборвалось, сменившись удивлённым вскриком. Квентин обернулся, и Питер коротко мазнул взглядом по чёрной толстовке с красным логотипом Звёздной птицы Альянса. Её он точно ему не давал. — Ну, я и не ожидал, что ты узнаешь о моём прекрасном музыкальном вкусе, о котором можно только мечтать, — последовал игривый ответ, и Питер не смог удержаться от соблазна закатить глаза. Этот человек просто невозможен. И он целиком принадлежит Питеру, верно? — Я думал, ты придёшь позже, — добавил Квентин и развернулся к плите, слегка согнувшись над тумбой, чтобы спрятать от глаз Питера то, что стояло за ним на конфорке. Питер заметил, что его волосы стали ухоженнее и даже приобрели блеск после того, как Квентин воспользовался кондиционером, — он у них вообще был? — Я планировал сходить с ЭмДжей за кофе, но у неё свидание, — ответил Питер, отмахнувшись от мыслей о кондиционере и подойдя к Квентину. По пути он бросил рюкзак на один из стульев, чтобы ничто не мешало ему обнять Бека за шею, когда он, немного помешкав, замер перед ним. — Схожу в другой раз. Может, завтра. — Ты опять пойдёшь завтра в школу? — спросил Квентин и опустил ладони ему на бёдра, склонив голову набок, как любопытный щенок. Питер мягко улыбнулся, и Квентин тут же ответил ему тем же. — Да, я подумал, мне правда нужно походить на уроки. И ещё этот дурацкий тест в пятницу, так что химию ни за что нельзя пропускать. — Я уверен, ты бы и сам мог прекрасно подготовиться. Ты умный парень, — сказал Квентин со своей чёртовой ухмылочкой, и Питер едва смог побороть грозящийся разлиться по щекам румянец. Он покачал головой, немного вытянув шею в сторону, чтобы одним глазком взглянуть на плиту. — Ты, видимо, думаешь, что всегда и везде можешь добиться своего флиртом, да? — Но ведь это работает. — Ты ужасен, — пробормотал Питер, тяжело вздохнув, и, насколько позволяла их поза, подался вперёд, наконец замечая стоящую на конфорке кастрюльку. — Это суп? Квентин проследил за его взглядом и вдруг застеснялся, неловко почесав затылок. Он выглядел просто очаровательно, как признал позже Питер, но в данный момент он был слишком растерян (и слишком приятно удивлён), чтобы обращать на это внимание. — Должен был получиться суп, — подтвердил его догадки Квентин, рыская взглядом по всей кухне — лишь бы не смотреть на Питера. — Даже не знаю, всё ли правильно я сделал, но, по крайней мере, это съедобно. И, господи, в груди Питера вдруг так внезапно разлилось тепло, что ему даже стало неловко. Это суп. Если точнее, чёртов обычный куриный суп. Но Питер всё равно улыбался, как сумасшедший. — Ну, так нальёшь мне тарелочку, или мне обслужить себя самому? — поддразнивающим тоном спросил он и чуть не взорвался смехом, увидев выражение лица Квентина. Тот вырвался из объятий, как метеор, развернулся и со скоростью света налил тарелку супа, и Питер бы солгал, скажи он, что от этого действия его сердце не забилось со всем трепетом в груди. Чёрт возьми, с ним обращались, как с принцем. Во что превратилась его жизнь за эти последние несколько дней? Через минуту он уже сидел на свободном высоком стуле, перед ним на кухонной тумбе стояла тарелка с дымящимся супом, Квентин обнимал Питера сзади, с нетерпением ожидая, когда же тот попробует его стряпню. Его грудь приятно грела спину Питера, и тот удобно откинулся назад, на крепкие мышцы, ответом на что ему послужило низкое довольное «мурлыканье». — Кажется, ты говорил, что ничего не смыслишь в готовке, — тихо сказал Питер, не желая нарушать атмосферу спокойствия между ними, и потянулся к ложке. Квентин хмыкнул в подтверждение его слов, и Питер кожей головы почувствовал лёгкую вибрацию: Квентин опустил подбородок ему на макушку. — Я ничего не смыслю в готовке. Этот суп — единственное, что, как мне кажется, я умею готовить. — Кто тебя научил? И снова тишина, ставшая уже привычной, когда кто-то из них расспрашивал другого. Это не было чем-то плохим или хорошим, просто обычная реакция на вопросы, но внутри Питера всё равно зародилась тревога. — Мама. Она всегда мне готовила куриный суп, когда мне было плохо. И мне постоянно почему-то становилось лучше, — наконец сказал Квентин тихим-тихим голосом, слишком близким к печальному, как показалось Питеру. На мгновение повисла тишина, а затем он продолжил: — Это глупо, но я по нему скучаю. Питер нахмурился и сказал всё тем же мягким тоном: — Нет ничего глупого в том, чтобы по чему-то скучать. Или по кому-то. Мы все время от времени скучаем. — Да-да, я знаю, — прошептал Квентин, крепче сжав Питера в объятиях, и тот слегка испугался, что он сейчас заплачет. — Но прошло столько времени. И я уже взрослый, понимаешь? Ладно, возможно, испугался он совсем не слегка. — И что с того, что ты взрослый? Это не значит, что ты должен перестать тосковать, как только тебе исполнилось восемнадцать, тридцать или сколько-нибудь ещё. Слушай, если я не ошибаюсь, Мэй уже около пятидесяти, а она до сих пор скучает по моему дяде. И я тоже, хоть мне уже восемнадцать и прошло много лет, — добавил он, сглотнув подкативший к горлу ком, положив свободную руку на предплечье Квентина. — Тебе никто не запрещает скучать по тому, кто умер, хоть всю жизнь, Квентин. Особенно, если это кто-то из твоих родителей. Снова повисла тишина, но на этот раз тяжёлая и неуютная. Квентин, по всей видимости, не собирался продолжать этот разговор, и, если даже Питер хотел его расспросить, надавить, чтобы узнать больше, он не стал этого делать. Квентин так никогда с ним не поступал, и он не будет. Поэтому он просто пододвинул тарелку с супом ближе к себе и отправил в рот первую ложку, тут же пожалев об этом, потому что суп был горячим, как раскалённая лава, но, боже, оно того стоило. Суп действительно был вкусным, хоть и слегка пересоленным и без зелени, но за это стоило винить Питера, потому что у него на кухне почти никогда не было ни петрушки, ни укропа, правда. Но в целом? Это был, наверное, его лучший ужин, который ждал его по возвращении домой. — Неудивительно, что тебе становилось лучше, — пробормотал он, отправляя в рот вторую ложку. — Твоя мама знала толк. — Тебе нравится? — последовал тихий и неуверенный вопрос, от которого сердце Питера разбилось на сотни мелких осколков. Он ободряюще сжал руку Квентина. — Вкусно, — так же тихо ответил он, но стараясь вложить в голос как можно больше нежности. Он почувствовал, как Квентин за ним пошевелился, а затем опустился на соседний стул, уставившись на Питера пристальным взглядом. — Приятно слышать. Я хотел бросить немного приправ, но не нашёл. И с морковкой было бы вкуснее, — добавил он, его чистые голубые глаза слегка заблестели, а черты лица расслабленно разгладились. Питер легко ему улыбнулся, надеясь, что это как-то его подбодрит. — А твоя мама что-нибудь в него добавляла? — осторожно спросил он, потому что знал, что так лучше. Лучше, когда тебя спрашивают о счастливых моментах и людях, по которым ты скучаешь. Лучше, когда ты вспоминаешь, что эти мгновения действительно были. — Она всегда клала петрушку, потому что она её любила, но, если честно, я терпеть не мог, когда он это делала, — признался Квентин, тихонько усмехнувшись. — А ещё ей нравился лавровый лист. И, помню, с ним было вкусно. Питер задумчиво кивнул, переключив внимание на тарелку с супом, потому что он никак не мог позволить, чтобы тот остыл. Он был слишком хорош для этого. — Думаю, нам пора прошвырнуться по магазинам? — предложил он с огромной улыбкой на лице, как-то соскучившись по ощущению крепкой груди Квентина у себя за спиной. — Я хочу попробовать этот суп со всеми специями, которые ты хочешь в него положить. Квентин рассмеялся, громко и счастливо, наконец являя его взору свою белоснежную улыбку. — Ты сейчас серьёзно? — Ну конечно! — ответил Питер, подняв на него взгляд и посмотрел в его тёплые голубые глаза. — Не хочешь быть моей прислугой? — Ты невыносим. — Квентин покачал головой, трясясь от смеха, но лёгкая обида, промелькнувшая на лице Питера, заставила его резко вскинуть руки в защитном жесте. — Да, я хочу быть твоей прислугой. По крайней мере, так от меня будет хоть какая-то польза, да? — В точку, — с энтузиазмом кивнул Питер и снова заулыбался, как дурачок, вернувшись к поеданию супа и чувствуя на себе пристальный взгляд Квентина, но ему было всё равно. Ему было приятно, что на него смотрят с такой теплотой.

***

Питер терпеть не мог холод. Он кусался, посылал колкие мурашки по всему телу с каждым дуновением ветра, отчего волоски на его руках вставали дыбом, как колючки у ёжика. Он почти всегда чувствовал себя эскимо, такой же мёрзлый и застывший, с той лишь разницей, что он мог ходить. Ходячее эскимо. — Тебе правда уже пора надевать что-то тёплое под низ, — заметил Квентин и слегка замедлился, переключив всё своё внимание на Питера. Его идеальная причёска была скрыта под голубой шапкой-бини, подходящей под цвет глаз, руки были спрятаны в карманах старой куртки, а подошва тяжёлых ботинок с глухим стуком ударялась об асфальт. — Человеку-пауку нельзя болеть. — Человек-паук может делать всё, что он захочет, он Мститель, — парировал Питер и глубже сунул руки в карманы куртки, прекрасно понимая, что он ведёт себя, как ребёнок. Он ничего не мог с собой поделать, понятно? Он же всё-таки был ребёнком, по крайней мере, психологически. И, кажется, Квентин уже привык к его ребяческому поведению, потому что он громко рассмеялся и пихнул его плечом в плечо. — Ну конечно. А его парень приготовит ему суп, когда он заболеет. На этих словах Питер споткнулся и едва не упал, как клоун, встретившись лицом с мёрзлым асфальтом, и единственное, что его спасло, — чуйка, благодаря которой он успел-таки выпрямиться. Его парень? Вот кем теперь стал для него Квентин? Он спокойно так себя называл, даже несмотря на то, что почти три недели назад они были готовы убить друг друга? Квентин действительно, по-настоящему хотел быть его парнем? Парнем психически больного подростка? Значит, теперь и он — парень Квентина? — Ну, естественно, — выдавил наконец из себя он, тщетно пытаясь скрыть яркий румянец, заливший его щёки и нос. Но это можно было легко списать на мороз, так что незачем волноваться. Верно? Магазин, в котором они всегда затаривались с Мэй, был даже менее чем в пяти минутах ходьбы от их дома, им управляла пожилая пара, нанявшая прошлым летом молодого кассира. Сам магазин был маленьким и тесноватым, но что-то выделяло его на фоне крупных сетевых гипермаркетов в этом районе, возможно, дело в домашней атмосфере, которая окутывала тебя сразу же, как только ты переступал порог. Или, возможно, причина тому небольшое количество людей, отчего этот магазинчик казался каким-то тайным местом, недоступным для приезжих туристов. — Эй, у них даже есть шипучки! И, да, возможно, всё дело в шипучках. Питер был влюблён в это место с пяти лет. Оторвать Квентина от отдела со сладостями было той ещё проблемой, потому что, конечно же, они могли купить и шипучки, и мармеладных мишек, и чупа-чупсы (Питер и сам не мог сопротивляться этому соблазну), но чем дольше они стояли у витрины, тем больше вкусностей находил Квентин, а им — ну правда — нужно было купить что-нибудь существенное на ужин или обед. — Но мы можем поужинать и мармеладными бобами, если съедим много. — Ты жаловался, что у нас нет специй на кухне. Хватит теперь выносить мне мозг бобами. — Я не выношу мозг. — Я не буду с тобой разговаривать, пока ты снова не начнёшь думать головой. — Скучный ты, — последовало в ответ, и, честно говоря, Питер почувствовал себя отцом, пришедшим в магазин с ребёнком и тут же об этом пожалевшим. К счастью, Квентин не стал устраивать истерик из-за мармеладных бобов и, убрав их, направился в сторону зелени. Он замер у витрины, как обиженный школьник, скрестив на груди руки, пока Питер не подошёл к нему и не чмокнул в щёку, и этот лёгкий поцелуй был похож на касание пёрышка. От взгляда Питера не укрылась счастливая улыбка кассира, когда он отстранился от Квентина. — Кажется, тут кто-то не хочет лаврушку? — осмелился он пошутить, взглянув на лицо Квентина, которое уже озарила улыбка, хоть тот и изо всех сил пытался выглядеть обиженным. Мило. — Нет, я не хочу лаврушку, — ответил он тихо, наклонившись, чтобы забрать бумажный пакет. — Но я хочу поцелуй, когда мы вернёмся. Питер чуть не свернул себе шею, когда резко обернулся в сторону Квентина. Тот уже сидел на корточках, разглядывая нижние ряды овощей, но Питер отчётливо видел его улыбку. — С чего это вдруг? — Будем считать это компенсацией за то, что ты обижаешь меня, — ответил Квентин и потянулся за луком. — Кто знает, может, у меня появятся психологические проблемы из-за тебя. — Проблемы? Ну ты и смешной, — фыркнул Питер, не в силах сдержать широкую улыбку, растянувшую его губы едва ли не до ушей. Переведя взгляд с лука на Квентина, он заметил морщинки в уголках его глаз, от очарования которых его сердце пропускало удар. Он был очарователен. Боже, просто невозможно очарователен. — Не смейся надо мной. Помни, что я легко могу отравить тебя супом завтра. — Это уже угроза! — Это предупреждение, дорогой. Угроз ещё даже не было. Какой же дурачина. Но другого Питер и не хотел.