Когда я ночью жду ее прихода, Жизнь, кажется, висит на волоске. Что почести, что юность, что свобода Пред милой гостьей с дудочкой в руке. И вот вошла. Откинув покрывало, Внимательно взглянула на меня. Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала Страницы Ада?" Отвечает: "Я".
— Я вас прошу, девушка, мне очень нужно, если не попасть к больному, так хоть узнать его самочувствие. Медсестра оценивающе смотрела на молодого человека, высокого, но от мольб этих сгорбившегося, упрашивая ее. — Вы не являетесь родственником, это конфиденциальная информация, — сказала, как отрезала. — Я молю! Единокровный родственник больного сейчас не в состоянии его проведать, мне просто… Нужно узнать, он пошел на поправку?.. — Жан обессиленно повис руками и отвернул голову в сторону, больше не желая распинаться. Девушка сощурилась, вновь осмотрела парня с ног до головы и опять сощурилась. Стояла в нерешительности что-либо предпринять, но если она уже задумалась о том, чтобы рассказать, значит щенячьи глазки посетителя все же подействовали. — Меня уволят. Меня точно уволят. Если узнают, конечно… — она посмотрела по сторонам и понизила голос, — Больной в стабильном тяжелом состоянии: в себя приходит редко и ненадолго. Прогнозы более утешительные, чем может показаться. Врачи еще выясняют причину, но есть предположение, что… — тут мимо них прошел человек в халате, явно в своих делах, поскольку двоих не заметил в упор, но медсестра решила перестраховаться и умолкла до тех пор, пока тот не скрылся из виду, — Ну, в общем, пока что точно ничего неизвестно. Жан стоял там и слушал это. Слушал и запоминал, чтобы передать все Эрену. Хотя в голове все еще оставался вопрос, что он в субботу забыл так далеко от дома. Да ничего, просто сегодняшнее утро вышло великолепным по своему сюрреализму, как и любое взаимодействие с Йегером…***
— Я никак понять не могу: тебе что, на месте-то не сидится? Ляг и лежи. Жан наблюдал за тем, как Эрен, подтирая сопли платочком, стоял в коридоре собранный, но от этого менее больным не выглядящий. Болезнь чуть отступила, у парня за день температура спала на нет, но основные симптомы не ушли, как и его упертость, к сожалению. — Мне нужно в больницу. — Ого! — Жан искренне удивился, — Наконец-то! Так бы сразу. Давай я тебя подвезу, а то ты в кусты какие-нибудь свалишься, потом по городу заебусь искать. — Тебе нельзя. — Это почему? — Я не для себя. Я… — Эрен все еще был в смятении и озвучивать такое не хотел, но вчера он и без того уже оговорился достаточно, поэтому сейчас скрывать было почти нечего, — К Зику я. Проведать. Кирштейн замер. Даже будучи в таком состоянии, Йегер все равно собирался навестить брата. Почему не позвонить? Почему это все нужно было делать себе во вред, как обычно? Жан не понимал, но где-то в глубине души ответ уже начал созревать. Ситуацию нужно было решать здесь и сейчас, ведь он-то пойдет. Больной, косой, с переломанной ногой - пойдет каким угодно, а Жан, почему-то, вдруг начал чувствовать ответственность. Странная хуйня, конечно, но о ее природе задумываться не хотелось - по крайней мере, не сейчас. — Ложись. Я поеду. — Так тебя не пустят, герой, — Эрен еще раз высморкался в платок, — Ты дальше приемного покоя не пройдешь тупо, там ведь только родственникам посещение открыто и то не всегда. — Ты еще не догадываешься о моих способностях к пиздежу, — Жан уже натянул джинсы и подошел к вешалке, стоящей возле Эрена, чтобы накинуть на себя пальто. — Ложись, я разберусь. — Откуда такое рвение решить все мои проблемы? — голос еще был немного хриплым, но уже имел бо́льшую силу, чем вчера, — Меня это начинает пугать. — Да-да. Я ж мамочка-наседка, мне больше заняться нечем, — он начал завязывать шарф, все-таки в этой квартире хватало одного больного, — Просто тешу свое самолюбие. Мы же вчера это обсуждали, помнишь? Я конченный эгоист. Ложись, я поеду. Эрен посмотрел на него, сощурившись, а потом поднял руки вверх, в некоем примирительном жесте "я сдаюсь", и начал потихоньку раздеваться. — У тебя не выйдет. Сниму только куртку, потому что уверен: через часик ты вернешься и в больничку чапать придется мне. Жан лишь хмыкнул на это заявление, - ну капец, в него не верят, да он сейчас горы свернет, лишь бы доказать обратное, что он сможет, что он не просто балабол, - и коснулся ручки двери, но остановился. Развернувшись в пол-оборота, он хотел было задать вопрос, но не знал, как его сформулировать так, чтобы получить хоть какой-то ответ, ведь Эрен же мог забраковать его по одному неверному слову. — Почему… Почему ты так о нем волнуешься? Не замечал, чтобы вы были близки. Йегер присел на край дивана в гостиной и посмотрел на парня, обдумывая, как бы ответить в своей полузагадочной манере. Долго не думал. Когда вся твоя манера речи строится на том, что бы либо недоговаривать, либо красиво посылать нахуй, над ответами не усердствуешь. — Если у тебя получится узнать о самочувствии моего брата, то расскажу.***
— А на поправку когда пойдет, не знаете? — Врачи дают сроки в пару недель, но все всегда зависит только от самого пациента, сами понимаете. — Понятно, – с небольшим облегчением вздохнул он. — А страховка полностью покроет… — Так, вы меня, конечно, извините, но уже перебарщиваете немного. Я и без того много информации выдала. Все, идите, — нахмурившись, сказала она и вежливо подтолкнула парня в сторону прохода, ведущего к лестнице. — Спасибо вам! — Жан не мог уйти молча, — Могу ли я узнать ваше имя? Медсестра приспустила маску, показывая свой нос горбинкой, который ее внешность совершенно не портил, а придавал даже какой-то своеобразный шарм - она была красивой, но вид был до того уставший, что хотелось ей предложить поспать недельку-другую. Синяки под глазами от долгой и не самой простой работы, на которой она, кажется, живет и чуть волнистые черные локоны - красивая и все тут. — Ага, а вдруг вы из проверки, а я вам все тайны выдаю. — Могу заплатить за такое беззаконие. — Не надо, — она улыбнулась, это было видно даже под маской, пока она не приспустила ее на подбородок, показывая лицо полностью, решаясь все же довериться, — Пик. — Спасибо, Пик. Вы мне очень помогли, — с искренней благодарностью в голосе сказал он. — Ну, раз помогла, то, может, и не страшно будет лишиться работы, в случае чего, — язвительно сказала она. — Идите уже. — Хорошо. Не болейте, — сказал Жан как-то нелепо на прощание, все равно, что доставщику еды на пожелание приятного аппетита ответить "и вам того же". — Да, — хихикнула она, — Тут не болеют, тут лечатся, — а потом, когда парень уже скрылся из виду, тихонько, про себя, добавила: — даже если это почти невозможно.***
Эрен утаивал правду. Он ничего ему не рассказал ни в этот же день, ни на следующий, ни даже еще через день – поблагодарил, правда, за крупицы информации, которые Жан все же смог достать, но не более. Так прошла неделя: Эрен болел, Жан после учебы его лечил, как мог, хоть и ближе к выходным тот уже предпринимал самостоятельные потуги к попыткам собственного выздоровления. Удивительное дело, что семейство Йегеров болело очень схоже, ведь почти никто и ничего не знал об их реальном самочувствии, кроме Жана, который за последнее время узнавал все больше и больше, иногда даже против воли собственной. Проснувшись субботним утром, он по привычке пошел на кухню, но на диване никого не обнаружил. Очень странно, ведь еще вчера Эрен уснул часов в восемь вечера и никаких ранних походов не планировал. "Сбежал что ли?" - с этим человеком такие мысли были в порядке вещей. Кирштейн прошел в прихожую, но заметил там висящую косуху и чужие кеды - немного успокоился. Прислушавшись, он понял, что из ванной доносятся звуки текущей воды и, супротив предыдущего чувства своего, вновь разволновался. Йегер же болел, вдруг уснет в ванне и утонет нафиг - если Жана бесило скрытничество Эрена, то вот Эрена бесил иногда явно проступающий гиперответственный не в тех моментах характер Жана. Почему-то идея ворваться туда и проверить все ли хорошо показалась ему здравой и даже логичной, потому, отодвигая шторку, он встревоженно посмотрел на Йегера, который спокойно себе мылся под теплыми струями душа. — Ты в порядке!? Эрен повернул голову и посмотрел на него немного удивленно. — До этого момента думал, что да. А что со мной, блять, может быть? — Я просто… — он пытался собраться с мыслями, — Я подумал, что ты ванну принимаешь, и немного запереживал, это… Ой, я долбоеб, короче, извини. — А, ну, — Эрен продолжал смотреть на него сквозь пару мокрых прядей волос, что прилипли к лицу, — тогда, может, дашь мне домыться? Если тебе тоже нужна ванна, то я уже выхожу. — Да, я… Да, конечно! — он резко задернул шторку, чтобы скрыть свой легкий румянец от смущения, и быстрым шагом удалился из ванной. "Ну и дебил, хоспади, – Жан встал у двери, прикидывая, как бы деликатнее извиниться за этот конфуз, – Зачем было вообще врываться-то? Почему не постучал перед этим? Ну дебил… Ну дебил!" За его размышлениями, он даже не сразу заметил, как Эрен вышел из ванной, мокрый, с повязанным на бедрах небольшим полотенцем, и прошел на кухню, чтобы налить себе воды. А Жан так и застыл, наблюдая за этим. В голове был полный штиль, он просто наблюдал за рельефным телом Йегера, не в силах отвести взгляд, даже когда тот подошел к нему, вновь открывая двери уборной. — У тебя лицо сейчас такое сложное, ты бы знал. Думаешь, хочешь ли в туалет? Ну, думай-думай, а я пока побреюсь, — и зашел, как ни в чем не бывало. Тишина. В мыслях и во всей квартире в целом. Кажется, даже был слышен звук скребущейся об бритву кожи, давая знать, что тут был хотя бы один человек, поскольку другой даже дышать перестал на мгновение. Жан, как в трансе, подошел к полке в гостиной, взял оттуда свой древний, ничем не примечательный альбом, отрыл там же какую-то шариковую ручку, которая пылилась совершенно без дела, и присел за стойку на кухне. Перед глазами было тело, - не человек или личность, - но красивые изгибы, которые сами будто хотели хоть как-то увековечить себя. Он так давно не рисовал, что совсем забыл о построении и адекватной штриховке - он рисовал не по правилам для реалистичности, он рисовал для удовлетворения желания. Вообще, он перестал брать карандаш в руки почти сразу после того, как из его жизни ушла самая главная муза – Микаса. Она вдохновляла Жана каждый день украдкой рисовать если не ее, то, хотя бы, очень похожие на девушку силуэты. Вглядываясь в ее глаза тайком, осматривая красивые темные волосы, провожая взглядом ее идущую по холлу… То была пора его самой сильной и самой болезненной влюбленности в кого бы то ни было, и он точно знал, что девушка никогда не посмотрит на Жана так же, как она смотрела на Эрена. Однако Микаса ушла, и удивительно сильные чувства пропали, став Кирштейну ненавистными. Он больше не видел смысла в таком бестолковом занятии как рисование, не желая притрагиваться даже к своему, когда-то горячо любимому, альбому. До этого момента. Жан быстрым наброском нарисовал бюст, лицо которого было отвернуто, будто не желая смотреть на него, потом лишь тело по пояс, лишив фигуры головы, вновь, будто не имея решимости взглянуть в глаза своему создателю, а потом, сдавшись, он очень легко, без четкой прорисовки, оставил небольшой портрет на углу страницы, глаза которого с холодным презрением наблюдали за таким жалким Кирштейном. И он сидел, и смотрел прямо в эти глаза. Вглядывался и осознавал, что, может и не идеально нарисовал, но лицо было живым, будто на него взирает вполне реальный человек, который, к слову, тихим движением положил руку на его плечо и также тихо сказал где-то рядом с его лицом, второй рукой указывая куда-то на набросок тела: — Красиво, конечно, но у меня здесь родинка. Могу показать, если хочешь. Жана как током пробило, он случайным движением скинул альбом на пол, а тот, в издевательском жесте, перевернул свои страницы, обнажая рисунки полугодичной давности. — Ты очень хорошо рисуешь, — сказал Эрен, поднимая его и всматриваясь в женский портрет, — Микасе бы понравилось, — со сдержанной улыбкой дополнил он. Кирштейн вырвал из чужих рук свой альбом и с громким звуком его захлопнул, боясь опозориться еще больше. — Да что с тобой? Ты сегодня все утро чудишь. Может, и ты заболел? — он приложил свою руку ко лбу Жана и на того это возымело очень отрезвляющий эффект. — Дуростью твоей заразился, — он легко оттолкнул его руку и, чуть успокоившись, положил скетчбук на кухонную тумбу. — Мне нужно было спросить разрешение, — сказал он, чуть отвернувшись, — не сдержался. Давно не рисовал, — Жан, сжав кулаки, посмотрел прямо в глаза Эрена, решив, что если сейчас этого не сделает, то следующие слова покажутся уж слишком двусмысленными в подобной ситуации, — у тебя красивое тело. Захотелось попрактиковаться. Йегер на такое заявление лишь не спеша обошел небольшую стойку и сел напротив Кирштейна. — За дополнительную плату можешь нарисовать меня хоть как одну из своих француженок. — Хах… Хаха… Хахахаха, – Жана немного прорвало с этой шутки, поэтому он начал заливаться смехом. — Спасибо, пока что не требуется. Ох… — все еще пытаясь отойти от смеха, выдохнул он, — Прости за это. Сам не ожидал от себя подобного. Рисование для меня ведь так, лишь небольшое увлечение. — Как и лезть в чужие дела, видимо. — Да. С некоторых пор это тоже стало моим хобби. У Эрена была неприятная для Жана привычка смотреть прямо в глаза собеседника, что почти у всех лишь вызывало желание отвести взгляд куда-то в сторону. — Да все нормально, — крайне спокойно сказал он. — Но в ванную можно было бы и постучаться. У тебя прикол такой: не ставить замки на внутренних дверях? — А от кого мне прятаться? Я же один живу. Жил… — Ох, ну извините, что так получилось, — и вновь язвительность в голосе, уже почти привычная. — Все-все, я понял, больше так не буду. Мне нужно немного привыкнуть. — Да, — сказал Эрен, украдкой взглянув на альбом, лежавший на тумбе, — мне тоже. После этого градус неловкости был снижен, и они принялись завтракать. Жан надеялся, что Эрен не подумает о нем ничего такого, но Йегер, хоть и виду никакого не подал, в голове галочку на эту странность поставил. "Очень хочется верить, что тогда я все же был не прав…" – подумалось ему, когда он вновь мельком взглянул на альбом Жана.