"Избегай удовольствия, которое рождает печаль", - Солон.
Жан пропал в думах своих на долгую неделю. В это время Эрен уже успел найти какую-то подработку или даже две – Жан так и не разобрался, но соседа своего наблюдал изредка по утрам и чаще поздними вечерами, – и общение их стало очень ограниченным. На радость Кирштейна, конечно. Он чувствовал себя крайне смущенно первые несколько дней после того инцидента с альбомом, но потом странное чувство "эволюционировало" и переросло в нечто большее. Жан все чаще подглядывал за Эреном, примечая его черты лица и тела, стараясь их запомнить и потом тайком нарисовать. Выводя день за днем на бумаге уже знакомые черты лица, сильные руки и ключицы, – все, что еще не казалось странным для рисования, – Жан вдруг осознал, что хотел бы еще раз нарисовать его торс. Это стало маленьким, но очень тревожным звоночком. — Нет, — отрицательно он сказал самому себе в пустой квартире, сидя на кухне перед альбомом, — Да нет. Ну нет, — слова звучали неубедительно даже для него самого, поэтому он громко повторил: — Нет! Вдруг захотелось перечеркнуть все наброски, сжечь треклятые листы со скетчами и забыть все напрочь. Но мысли: и о том, почему он продолжает ему помогать, и почему терпит его присутствие, и почему так увлеченно продолжает наблюдать и рисовать - ничего так просто не отпускало. Жан старался вообще не задумываться над всем, что пообещал себе "обдумать позже, а сейчас сделать, как велит сердце", но от себя не убежать, как не старайся. — Мне. Просто. Он. Кажется. Красивым. Все. Помогаю я потому, что больше некому и меня так воспитали. Забочусь… Потому что… Потому что… — он поплыл, ибо последний вопрос искал ответа, но никак его найти не мог. Вспомнился недавний случай, который все только усложнил в его сегодняшних попытках разобраться в себе…***
— Сасагео-сасагео… — Эрен тихонько напевал себе под нос, нервно постукивая ногой, — шиндзуо-о во саса-а-агео. — Что напеваешь? — Не знаю, песенку какую-то где-то услышал. Йегер резко встал, обрывая этот диалог, и начал расхаживать по гостиной туда-сюда, постепенно переходя на быстрый шаг, обходя диван. Жан наблюдал за этим недолго, потом встал и начал ходить за ним в том же темпе. Эрен вдруг остановился и повернулся к нему. — Ты че? — А ты че? — Курить хочу. — Ну так купи и не нервируй меня. Сам же еще и нервничаешь, к тому же. — Я бы купил, были бы деньги, — и дальше продолжил нахаживать круги по комнате, обходя каждый новый круг Жана стороной, чтобы не врезаться. Кирштейн посмотрел на это еще недолго, отошел в прихожую, достал что-то из кармана и вручил это Эрену. — Держи. — Что? — он рассмотрел то, что ему дают в руки, — Ну уж нет, я и без того тебе задолжал, чтобы ты еще и сиги мне за собственные покупал. — Считай это откупом. У меня голова начинает кружиться от твоего этого "туда-сюда-обратно". Йегер задумался. Надолго, причем, взвешивая все "за" и "против", вступая в дебаты с собственной гордостью и желанием курить. Победило второе. — Эх, если бы каждый, кого я бешу, откупался таким образом, то я бы сейчас не у тебя жил, а в своем собственном доме. — Иди уже, куряга несчастный. — Merci beaucoup, — сказал он, уже накидывая на себя косуху и вылетая из квартиры. *** — Он просто раздражал, вот я ему и дал возможность покурить. Какая же это забота: вкладываться в чужой рак легких? — он вспомнил еще пару подобных мелочей и раздраженно цыкнул, — Сука, Кир… — он несильно похлопал себя по голове, — …штейн, успокойся. Совсем уже с ума начинаешь сходить. Но в голове вновь всплыли воспоминания одного неловкого утра, когда Эрен беззвучно подошел к Кирштейну и тихо встал рядом, наливая себе кофе, а Жан чуть не отпрыгнул от неожиданности. Сердца стук звучал прямо в голове и очень бы хотелось думать, что от внезапности, но ощущение это не прошло и через пару минут. — Отлично, — констатировал он. — Это пиздец.***
— А можно мы наедине кое-что обсудим? В кабинете студсовета уже было малость почище, однако люди, там сидящие, все еще выглядели неважно. Работы, кажется, не убавлялось, помогай им хоть весь университет - приходилось работать в пять слаженных рук и, приплетая вечно недовольного Райнера, который в совете, в общем-то, не состоял, но эксплуатировался им частенько. На месте отсутствовала только Хистория, видимо, находясь сейчас не то у ректора, не то у декана - кто-кто, а она точно сейчас не отдыхает. Все были заняты своими делами, но когда приходил Кирштейн, одно ухо каждого грелось, в поисках новых сплетен. — Прости, Жан, не сейчас. Если хочешь что-то говорить, то говори - жду звонка, отойти от стационарного телефона не могу. Ну? — Армин посмотрел на него, в ожидании очередного нудежа по поводу весьма известной в узких кругах личности. — Я даже не знаю… А как… М… Тебе кто-нибудь нравится? На мгновение Бертольд и Энни, которые что-то печатали на ноутбуках, замерли, но тут же продолжили, дабы не вызывать подозрений. Марко же с Райнером, стоявшие рядом со столом, и разбиравшие какие-то бумаги, чуть повернулись, чтобы все хорошенько расслышать. — Хороший вопрос, — сказал Армин, откладывая свой телефон в сторону, — думаю, что да: мне симпатичен один человек, но имя говорить не буду, — он наигранно посмотрел на своих друзей и громким шепотом сказал: — вдруг, это кто-то из студсовета, сам понимаешь, — услышав негромкие смешки, он удовлетворенно улыбнулся. — В чем суть вопроса? — А и… Ам… — Жан замялся, не в силах унять свой бешеный ритм сердца, — А как ты это осознал? Буквально все разом обернулись на него в немом шоке, не поверив в услышанное. Бертольд сидел за столом и располагался напротив Жана, потому, для лучшего обзора, быстро что-то нажал на ноутбуке – сохранил файл, скорее всего, – и закрыл его. — А-ха… Ты стебешься, — Энни смотрела с нелепой улыбкой на лице. — Этого просто не может быть, — с примерно похожим выражением лица сказал Бертольд. — Как же так… — Марко ошарашенно положил бумаги, что находились у него в руках, на стол. Больше всего выделился Райнер, который сел на стул, обхватил голову руками и громко изрек: — Я в ахуе, подождите меня, не продолжайте обсуждение. На то, что бы связать проживание Эрена с Жаном и такой его полунамек-полувопрос у всех не заняло и минуты. Все-таки, в студсовете работали лучшие умы университета - не дураки какие-то. Армин прикрыл рот рукой на минуту-другую, потом взял в свои руки ладони Жана и, глядя прямо ему в глаза, с максимально натянутой улыбкой, заговорил: — Скажи, что Микаса вернулась. Я прошу тебя, умоляю. Я, если… — он набрал в груди побольше воздуха. — Если я услышу имя, начинающееся на "Э" и заканчивающееся на "рен", то… Не знаю, убью его, наверное. Вот даже… Даже не произноси, хорошо? Скажи "Микаса". Скажи, пожалуйста. Жан увидел реакцию всех остальных, посмотрел на Армина и вдруг осознал, что мысль про пиздецовость ситуации действительно не выдумка, а вполне серьезный аргумент, чтобы начать стрессовать. — Отлично. А сколько мне молчать в таком случае? Энни не выдержала и, открыв ящик своего стола, достала оттуда две бутылки чего-то большого и явно алкогольного. Почему она вообще держит алкоголь на рабочем месте? Странно-интересный вопрос, который, зная Энни чуть ближе, в ответе, в целом, не нуждался. — Я такую хуйню на трезвую голову обсуждать не собираюсь. Браун, сгоняй-ка в магазин за добавкой, тут на всех не хватит. — Мать, ты в порядке? Рабочий день, какой алкоголь? — Уже вечер, во-первых, а, во-вторых, у нас тут, — она рукой указала на Жана, — горе, вообще-то. — Я бы даже сказал - поминки, — как всегда дополнил Бертольд. — Все не настолько плохо. Поминки чего вообще? — пытался успокоить себя Жан. — Ну как, — отозвался Армин, — как минимум, твоей стопроцентной гетеросексуальности.***
Эрен сначала не очень хотел рассматривать чужие вещи, но альбом, в спешке оставленный на кухне, манил. Он присел на стул за стойкой, и чуть провел рукой по чужому маленькому секрету. Йегер открыл первую страницу и поразился: углем нарисованный пейзаж ночного дождливого города был весьма хорош. На следующей странице его ожидал милый набросок какого-то зайчика, нарисованный, кажется, за минут десять - просто чтобы занять руки, в ожидании чего-то или кого-то. После этого уже была она. Эрен рассматривал каждый рисунок и невольно слегка улыбался, ведь Жан подмечал каждую мелочь, связанную с Микасой. Можно было даже проследить, в какой момент девушка отстригла волосы, когда начала ходить в платьях и когда… Когда выражение ее лица стало таким серьезным. Он помнил этот момент, хоть и предпочел бы не знать, с чем это связано, вовсе. Сначала было легко и приятно, потом чуть сложнее, а в конце уже было невыносимо: он никому не рассказывал об их отношениях с Микасой, потому что считал это мерзким и некрасивым поступком, но от такого благородства лучше не становилось. Эрен долго сожалел об этом разрыве, но то была исключительно вынужденная мера, чтобы никому не портить жизнь. Наверное, как раз с тех пор он больше в отношения и не вступал, боясь повторить уже пройденное. Перелистнув еще страницу, Йегер уже смотрел на собственный портрет, тяжело вздыхая, все листая и листая… — М-да… Треш… Эмоции были смешанными. Особой антипатии он не ощущал, но и приятно от такого внимания к себе не становилось. Ему вдруг стало немного страшно. Он боялся чего-то. Ответ, конечно, знал, но думать о нем не хотел. Есть такие мысли, которые лучше оставлять в подсознании и никогда их не обдумывать: как только ты допустишь это, они сразу претворятся в жизнь. Особый способ убежать от себя, который Йегер практиковал регулярно. "Пока еще совсем не поздно, нужно съезжать. Это все… Ни к чему хорошему не приведет", – подумал он. Дверь в квартиру резко, но не с первого раза, открылась, и на пороге показался Жан, которого тут же прибило к стенке. Пытаясь не сползти вниз, он всем телом прижался к опоре внезапно появившейся и так и остался там стоять. Эрен закрыл альбом и прошел в гостиную, чтобы посмотреть, что случилось. — Йо-об твою мать, — сказал он тихо, оглядывая уже лежавшего на полу Кирштейна, на которого сила гравитации все же подействовала, — ты зачем так нажрался по-скотски? Еще и в понедельник. — Я не… — алкоголь хоть и развязывал язык, но если очень нужно что-то удержать в тайне, то "стопарь" работает даже в настолько овощном состоянии. – Ну его нахуй, короче… — Понял, — хихикнул Эрен и присел на корточки. Конечно, он мог его оставить прямо так и спокойно лечь спать, но проклятое чувство долга перед Жаном просто не оставляло в покое. Постаравшись снять серое пальто и ботинки с этого полутрупа, Эрен усадил его на диван, подавая стакан воды. — Ты с кем-то или в гордом одиночестве? — Я… — он опрокинул голову назад, глядя куда-то рассредоточено, усиленно пытаясь вспомнить. — Со студсоветом. — М, — многозначительно изрек Йегер. Парень просто смотрел на пьяного своего одногруппника, примерно подсчитывая, через сколько тот поползет в сторону туалета. — Фу, блять, так плохо, — сказал Кирштейн, наклонившись вперед. — Лучше сходи на рандеву со сральником прямо сейчас. — Н-не. Это противно. Лучше потерплю. — А кому нравится блевать? Послушай совет бывалого алкоголика: полегчает почти тут же. У тебя есть резинка? Жан поднял голову и затуманенным взором посмотрел на него. На лице читался немой вопрос. — Не та, о которой ты подумал, придурок. Для волос, — Кирштейн покачал отрицательно головой. — Ясно. Эрен поднял его, потянув за руки, с дивана и повел в туалет, попутно, - случайно, правда, - уебав об стенной косяк, ибо амплитуда движений была непредсказуемой. Он снял с себя резинку, расплетая свой пучок на голове, и подошел к Жану вплотную, положив предплечья свои на его плечи, завязывая на ощупь сзади чужие волосы. У Йегера аж глаза начали слезиться от такого жестокого запаха алкоголя, но он не отступился, в попытках помочь Кирштейну. — Слишком близко, — выдал тот, — соблюдай… Дистанцию. — Вот сейчас блевать начнешь, хоть в другую комнату уйду. И, как по волшебству, после этих слов, Кирштейна скрутило в порыве извергнуть из себя все содержимое через рот, являя себя миру. Эрен присел на край ванны, доставая свой телефон. На Жана даже не смотрел - сам через такое проходил, поэтому прекрасно знал, что, когда за тобой наблюдают, становится вообще неебуче. Тяжело вздохнул, набрал номер. Послышались гудки, после которых, на его удивление, ему весьма трезво, но не особо радушно, ответили: — Привет. — Да. Привет, — каким бы мудаком Йегер не старался быть, но неловко могло быть даже ему, — Армин, я могу тебя попросить кое о чем? — Слушаю, — на выдохе сказал тот. — Завтра, кажется, Жан не придет. Можешь там… Ну, что вы обычно делаете в таких ситуациях? Мне-то всегда было похуй на успеваемость, но не ему. — Я знаю, что он не придет. Уж который раз пропускает пары, после того, как ты к нему переехал. Плохое влияние, предполагаю, — Армин так сказал, но язвительный тон он ведь тоже явно подхватил не от Марко. — Я? Очень интересно! Это же со мной он сегодня пил, да, Армин? — Спроси не с кем, а из-за чего. Знаешь… — Арлерт понизил тон, и теперь звучал более грозно, чем обычно. — Держись-ка от него подальше. Если еще один мой друг из-за тебя уйдет в закат далеко и надолго, то я тебе такое уже точно простить не смогу. Желваки заходили на скулах, пытаясь хоть как-то сдержать гнев, постепенно у Йегера закипающий. Он вжался руками в бортик ванной с такой силой, что проступили большие вены, явно видимые на светлой коже. — Не переживай, — сказал он, сквозь сжатые зубы, — я в процессе, — и скинул трубку, не попрощавшись. Жан в этот момент действительно немного протрезвел и, пытаясь привести в норму тяжелое дыхание, сказал: — Резинка оказалась полезной. — Dis-moi merci, — огрызнулся он и рывком вышел из ванной комнаты.