Заново уже не начать - фундамент проебан, Хотя мне казалось, что больше нечего проебать. Мой хрупкий мир был изрядно потрепан: Как книгу, что держит столешницу, могло потрепать... 2021
Небо было светло-серым, больница была ярко-белой, а асфальт отдавал черным оттенком. Кожа по цвету казалась блеклой, как и вся одежда. Эрен не чувствовал холода, находясь на улице столь долго. Не чувствовал своих ног, что шли, и рук, что безжизненно болтались. Не чувствовал горя или страха. Он вообще больше ничего не чувствовал. Кремировали Зика в тот же вечер, в больнице. Благо сумма была небольшой, и двоим, убитым горем людям, денег хватило. Условились, что Эрен сам закопает прах возле могилок его родителей. Пик чувствовала себя отвратительно, когда отсылала парня делать все самостоятельно, но найти в себе силы на такой поступок попросту не смогла - она извинялась много раз, но Йегеру было абсолютно на это плевать. У него была установка дойти до кладбища и сделать дело, а потом… А что потом? Умирать не хотелось, но и смысла продолжать жить не было. Окончить университет, найти работу, батрачить до седьмого пота до смерти, а ради чего? Чтобы в один день ему также сказали: "У вас рак, вам было отведено несчастные тринадцать лет жизни, а теперь осталось только четыре - крепитесь"? В лучшем из возможных исходов, конечно, ведь могло выйти и так, что узнал бы он слишком поздно. Даже позже, чем его брат. Хотя, на самом деле, Зик мог узнать об этом куда намного раньше. Быть может, он жил с мыслями о смерти долгие года, просто никого не хотел расстраивать? Как похоже на фамилию Йегеров. Отец был таким же - ушел из жизни, так никому и не сказав, что был болен. Он знал, он точно знал сколько ему было отведено. В этом были уверены все. Эрен вспоминал отца довольно часто. Тот был спокойным и рассудительным человеком, который относился к младшему сыну без особой строгости, но не балуя, и с гордостью, которую показывал крайне редко. Гриша в последние годы выглядел крайне уставшим, но никогда не смел жаловаться - крайне противоречивую философию мужчина сумел вложить и в своих сыновей. Были ли у них с Эреном хорошие отношения? Парень не помнил даже, каким последним был их диалог. Сейчас, глядя на его надгробие, он вдруг задумался. Был ли смысл в этом молчании, если отец умер в одинокой агонии, не смея сказать при этом и слова? — Надеюсь, тебе не холодно. Эрен мягко провел рукой по холодному камню, смахивая осевший на него снег. Такой же серый и однотипный, как и все надгробия на этом кладбище - стояли ровным рядом, безлико указывая на похороненных там людей. Парню хоть и не нравилось то, как это все выглядело, но некую философию он для себя все же нашел: перед смертью все равны - вот и ответ, почему кладбища у них выглядели именно так. Лопаты с собой не было, поэтому Йегер просто подошел к дереву и руками сначала дорылся сквозь холодный снег до почвы, а потом и землю начал откидывать в стороны, подготавливая небольшую лунку. Все это время он нес брата на руках - прах Зика покоился в миниатюрной урне, что Эрен прижимал к груди. Он высыпал остатки общих воспоминаний о нежных братских объятиях, о том, как Зик трепал его по волосам своей рукой и даже о небольших дружеских драках - все высыпал и закопал, хороня воспоминания не только о теле его, но и о личности. Парень не был до конца уверен в законности того, что делал, но ему было настолько глубоко на это плевать - также глубоко, как и засевшая в нем дыра, что проела сердце. Даже если бы его сейчас задержали за вандализм, даже если бы его арестовали или даже посадили за это… Да пожалуйста. Ничего уже не имело смысла и волнений в душе не вызывало. Одиноко, хоть и вся семья была наконец-то в сборе, будто отмечали нечто радостное впервые за долгие годы. Он подошел к могиле своей матери, также рукой убирая снег с камня, но с большим трепетом, всматриваясь в высеченные там слова. Мама была доброй. Воспоминания о ней были пропитаны лучезарным светом от нее исходившим. Ее улыбка, яркие глаза, которые всегда смотрели нежно на сына, что бы он ни творил. Улыбка… Прекрасная улыбка, померкшая в тот момент, когда после сильнейшего урагана на их дом обрушился один из столбов, ведущих к линии электропередач. Она тоже не попрощалась с сыном толком - спасатели не успели, женщина скончалась под обломками, истекая кровью. Эрен в тот день весьма сильно с ней поссорился и ушел из дома, хлопнув дверью с такой силой, что тонкие стены задрожали. Ураган пережидал в доме Армина, вместе с его дедушкой, волнуясь о маме, а когда все стихло, переживать больше было не за кого. В какой-то момент Эрен просто остался на попечении брата, который старался его поддерживать всеми силами. Сам Зик не особо грустил из-за смерти их общего отца, но за младшего переживал столь сильно, что иногда не мог нормально есть и спать. А Эрен был так груб с ним, говорил такие нехорошие слова, не слушал наставления… Жизнь никогда не учила молодого человека следить за языком. В третий раз, когда ему судьба преподнесла такой урок, принимать его уже казалось бессмысленным. Просто не осталось сил на мысли о том, что такое могло ему когда-либо пригодиться. Вся его жизнь показалось такой… Ничтожно пустой. Друзья уйдут, отношения будут разорваны, а вот семья - те люди, которые будут принимать тебя таким, какой ты есть, должны оставаться с тобой долгие годы. Эрен был самым младшим - в этом и заключалась его проблема. Рано или поздно именно он похоронил бы их всех. Просто не хотелось лишаться всего именно сейчас. Несправедливо! Почему именно он в столь молодом возрасте остался один? Были и другие, кто лишился родственников, но Эрену до них не было никакого дела. Его волновало - почему именно он. Это так… Так… Нечестно. Нечестно настолько же, как он поступал со многими своими знакомыми. Может, это просто его наказание? Будучи бессовестным эгоистом, такую жизнь к себе и притянул - одинокую, зато лишенную придирок со стороны близких. Эрен ощущал отвратительную потребность в том, чтобы разреветься. Он до того хотел выплеснуть свои эмоции, глядя на семью, что опустился на колени и заорал во все горло. И еще раз. И еще… Ни слезинки. Надо было подумать о своем одиночестве, о том, что теперь у него никого нет, о том, что будущее свое он больше не представляет - это же должно было вызвать эмоции? Снова пусто. Вдруг вспомнилось одно странное утро. Эрену тогда приснился какой-то кошмарный сон, но он совсем-совсем забыл его содержание. Куда-то бежал, кажется, везде была кровь… Мама упрекнула его с Зиком в том, что те опять насмотрелись ужастиков перед сном, а отец заботливо старался успокоить. Что же там было… Какой-то сон… Там был… Он? Перед глазами возникла мама, которая нежно поцеловала его в лоб и сказала, чтобы мальчик скорее возвращался домой, не задерживаясь на прогулке с другом. Из всех женщин в жизни Эрена была лишь одна, в которой он отчаянно нуждался постоянно. В ее поддержке, вкусной еде, что та готовила на всех, в ее ворчании на то, что парень делает что-то не так. — Мама, мне тебя не хватает. Мне вас всех не хватает, но, мама… Он сел рядом с ее надгробием, положив свою голову рядом с ее именем, и свернулся калачиком. Слезы наконец-то подступили. Сначала прорывая ком, взявший в горле, а потом окатывая новыми волнами, все глубже погружая его в этот омут печали. Эрен впервые плакал так долго и тихо, будто и вовсе его здесь не было - просто плечи чуть вздрагивали. Большие хлопья снега падали неспешно, образовывая небольшую горку на его макушке и на надгробиях, которые он с таким усердием от маленьких сугробов очищал. Ресницы обрамляли маленькие снежинки, а слезы, застывшие на щеках, начали неприятно щипать, обдумываемые редким, несильным ветерком. Эрен не чувствовал холода, сидя на могиле столь долго. Не чувствовал своих ног, что прижал к себе, и рук, что безжизненно болтались. Не чувствовал и слез, норовивших превратиться в маленькие сосульки, морозя лицо настолько, что даже губами теперь было тяжело пошевелить. Он чувствовал только, как сердце сильно сжималось от осознания, что в полной мере никто из знакомых его не поймет. А так хотелось вновь посмотреть в светло-серые, почти что черные и ярко-голубые глаза и рассказать, что плохо бывает до боли в костях. Плохо до тошноты, подступающей постоянно. Плохо до того, что мир терял краски. Плохо до отвратительных мыслей о том, что даже думать обо всем этом не имело ни малейшего смысла…***
В квартире было тепло, и дрожь, которая его колотила, постепенно начала уходить. Эрен прошел на знакомую кухню и открыл верхнюю полку, где точно было то, что он искал - заприметил еще давно, чем выел Зику все мозги. Там была почти полная бутылка дорогого коньяка с надписью "Когда будет совсем плохо - выпить залпом, не закусывая". Так парень и поступил, открывая одним движением крышку и выливая терпкий, неприятный напиток себе прямо в горло, вкуса не ощущая. Заливать горе алкоголем он прекратил очень давно, как и в целом пить. Эта история крайне тесно была связана с Флоком, о котором Эрен уже перестал думать. Напиться до беспамятства, забывая не только себя, но и происходящее вокруг него. Хотя бы вчерашний день забыть, будто ничего не произошло… — Эрен? Парню подумалось, что его глючит, и он слышит голос матери. Не обращая на это внимания, Йегер оторвался наконец от бутылки, упираясь руками в кухонную тумбу, в ожидании сильнейшего алкогольного опьянения. — Ты меня напугал, если честно, — вновь робко сказал женский голос, заставляя парня все же обернуться. Пик стояла посреди кухни в футболке Зика и его штанах, которые ей были явно велики и постоянно спадали. Волосы были растрепаны, а лицо помято с красными на нем, ужасно заплывшими, глазами. — Нальешь? Она села за обеденный стол, прямо на то место, где сидел буквально недавно сам Зик, принимая Эрена и Жана к себе в гости. До того стало мерзко от этого, что Йегер едва ли сдерживался от едких комментариев в ее сторону. Пик не имела права так поступать: трепать по волосам так же, как и он, ходить в том же, что и он, пристраиваться туда же, где садился он и лежать на той же кровати… Эрен поставил перед ней снифтер и наполнил его наполовину, усаживаясь рядом. Он не смотрел на нее, отводя взгляд куда-то в сторону. Совсем сейчас не хотелось пить с кем-то, но выгнать Пик у Йегера не было никакого права. Несмотря на противоречивые чувства к ней, Эрен все еще помнил, сколько она сделала для Зика. Помнил и уважал девушку за это. — Оставайся здесь - мне плевать, — сказал он глухо и безэмоционально. — Я не могу. Здесь все напоминает о нем. — Тогда какого хрена ты все еще здесь, сидишь на его месте и в его одежде? Парень лишь озвучил мысли, которые вырвались наперекор собственной воли, без желания как-либо ее задеть. Сейчас даже гнев, как само чувство, был блеклым и незначимым. — Это последний вечер, — она посмотрела на него, — я так прощаюсь. Повисла тишина, разбавляемая редкими тихими звуками их дыхания. Эрену нечего было ей сказать. Он вообще сейчас не хотел разговаривать. — Я пообещала Зику присмотреть за тобой первое время, — уголки ее губ едва поползли вверх, пытаясь изобразить улыбку, которая вышла крайне вымученной. — Весь день тебя ждала. Думала, что не справилась. Эрен потер свой все еще красный от мороза нос и никаких угрызений совести не почувствовал. — Если бы я умер по пути, ты бы и не узнала. Она на это лишь сделала большой глоток, почти допив свою порцию коньяка. — Я позвонила Жану, — прошлую тему Пик решила не продолжать, поскольку мыслей о смерти ей за последнее время было достаточно. — Зачем? — глупо спросил Эрен. — Потому что… — она нахмурилась. — Я не могу быть рядом с тобой. Не могу поддержать и не могу ничем помочь. — А он может? — Йегер поднял свой стеклянный взгляд на нее. — У Жана не было таких потерь в жизни. — Он любит тебя, — сказала она. — Он считает меня только другом, потому что с ролью парня я уже проебался, — глухо отозвался на это Эрен. — Почему на каждое мое слово ты находишь сотни отговорок?! Прямо как… — не выдержала Пик. — Не начинай, мам! Йегер тут же сам себе заткнул рот, осознав, как сейчас ее назвал. Просто совершенно случайно, подсознательно, этот диалог напомнил ему одну из ссор с покойным родителем и… — Прости, пожалуйста, я случайно, — извинился он. — Помирись с Жаном, я прошу, — она не обратила внимания ни на то, как ее назвали, ни на извинения, последовавшие после, а просто положила руку ему на плечо и сказала: — этого бы хотел и Зик. Глаза в миг покраснели. Нет-нет-нет, только не при ней, только не показывать свои чувства, держаться из последних сил, ему не плохо, ему просто замечательно, великолепно, никто не умер и все счастливы… — Я просто… — Пик плакала, почти не стесняясь, отводя взгляд виновато в сторону. — Я не могу на тебя смотреть, Эрен. Вы слишком похожи. Не внешне, но каждым словом… Каждым действием… — грудь ее тяжело вздымалась, не в силах сдерживать рвущуюся тоску. — Прости меня, Эрен… — она встала из-за стола и прикрыла рот рукой, пытаясь хотя бы не всхлипывать. — Я не могу, прости! Она скрылась в спальне, прикрывая за собой дверь и оставляя парня в одиночестве. В который раз за сегодня Эрен переживал горе исключительно с самим собой. — Как же там пелось, хм… Он смотрел в одну точку, пытаясь вспомнить строчки из песни, которую слышал не так давно, но по ощущениям уже вечность назад. — Как-то… We can't go back for nothin'… Take what you need say your goodbyes I gave you everything… Но допевать не стал, наконец-то чувствуя, как тело становится легким, и голову покидают тревожные мысли.***
Ноги сами довели до знакомой двери. Эрен облокотился об стенку, без возможности удерживать качающееся тело. Он бы мог прийти к Микасе, оправдываясь, что сейчас ему просто негде было найти ночлег, или вернуться в общежитие, выслушивая лекции Армина о его переживаниях. Но он пришел именно к той квартире, в которую его когда-то завела чужая заботливая рука. Он сжал один кулак, из второй руки не выпуская все еще недопитую бутылку коньяка, и замахнулся на дверь, дабы обозначить свое присутствие. Сейчас он постучится и оттуда выйдет растрепанный Жан, которого он оторвал от бурной ночи с той девушкой. Сейчас он постучится, и ему вовсе никто не откроет, потому что хозяин квартиры был не дома. Сейчас он постучится и Жан, открыв дверь, скажет лишь, что больше видеть его не желает, и Пик наглым образом соврала, пытаясь двух парней помирить. Сейчас он постучится и… Дверь открылась. Из квартиры вышел Кирштейн с точно такими же, как и у Йегера, синяками под глазами. Он чуть приоткрыл рот, увидев его, не в силах вымолвить и слова. — Прошу прощения за бесп… Эрен не успел закончить. Его сжали в крепких объятиях настолько сильно, что воздух выбило из легких. Бутылка выпала, разбившись о пол на лестничной площадке. Из приоткрытой двери лился яркий свет лампы. В прихожей стояли разные вещи Жана, но самое главное… Эрен увидел синий шарф парня, который тот когда-то забыл у него в комнате, в спешке собираясь. И вдруг заплакал, не сдерживаясь совершенно.