Ты ебанутый?

Обнаженная и посиневшая спина с выпирающими позвонками повернута к толпе зевак, тощие руки прикованы металлическими креплениями, похожими на наручники, к каменному столбу, и темные волосы закрывали лицо стоящего на коленях парня. Огромные и влажные снежинки падали откуда-то сверху, а попав на ресницы тут же таяли, мешая нормально видеть происходящее. Чья-то рука грубо хватает Дотторе под локоть, вытаскивая из самых дальних рядов, куда-то ближе к происходящему. Алый хвост, подобно тряпке для быка, заставляет кипеть всё внутри парня, пусть последний и считал, что это давно сдохло в нем, как сдыхают птицы по зиме. Понедельник никогда никого не щадил. — Любуйся, Дотторе. — Шепчет Дилюк, не выпуская руки Дотторе из своей крепкой хватки, чтобы тот лично смог наблюдать, как его единственный друг пострадает. — Мне все еще безумно грустно, что там не ты. Пострадает из-за него? Имеет ли право Иль винить себя, что Скарамучча встал у столба? Имеет ли право Иль винить себя, что не ушел с ним с жалкого дополнительного по химии? Имеет ли право Иль винить себя, что испугался? Имеет ли право Иль винить себя, что чувствует? Не имеет. И никогда не имел. Но не он первый нарушает запреты. — Чем я тебе не угодил? — Тоже шепчет Дотторе, поддерживая столь интимную обстановку, возникшую между двумя парнями, испытывая друг к другу только ненависть. Чистую, тягучую и горячую. — В тебе есть что-то. И это что-то… Оно не дает мне покоя. — Не влюбись только, — подражая манере Скарамуччи, выдает Дотторе. До него доходит не сразу, что он только что выкинул. Зато боль в ноге, возникшая благодаря толстой подошве обуви Рагнвиндра, отрезвляет моментально. На сцене действия возникает мужчина в белом одеянии, местами специально укрепленным чем-то твердым. Рука в сероватой перчатке держит длинную плеть, а лицо мужчины слишком спокойно: причинять людям боль вошло в привычку, стало работой, а в работе не может быть глупых лиц, улыбок и лишних эмоций. Эмоции затуманивают разум, отключают мозг и не дают здраво оценивать всю ситуацию. Лишняя эмпатия — неповиновение. Будь то ребенок, девушка, женщина, парень или мужчина — человек провинился и должен ответить. Звук удара кожи о кожу. Люди едва заметно отпрянули назад, ожидая громкого крика, слез, соплей и крови, но получили только кровь, стекающую по спине паренька. Дотторе замер, боясь за Скарамуччу и еще больше боясь Скарамуччу за молчаливую реакцию. Илю еще не приходилось вставать у столба, подставлять свою спину, но ему хватает мозгов представить, что это больно. Второй удар. Снова ни звука не донеслось до ушей Дотторе. Только заметно напрягся Скарамучча. Ощутимо сжалась рука Дилюка на локте Дотторе. — Пусти меня. — Зачем? Побежишь его спасать? Рядом встанешь, придурок. — Мягко напоминает Рагнвиндр об опасности, хотя руку, почему-то, отпустил. — Можешь же быть послушным, когда хочешь. Дотторе показательно гладит себя по локтю, заставляя морду лица Дилюка скривиться еще больше. Необычайно яркая струйка крови, быстро стекающая по спине Скарамуччи, приводит Дотторе в чувство, возвращает его в реальный мир, кидая сразу лицом в асфальт. И тот едва не дергается, чтобы рвануть к телу на коленях. Мужчина, явно не довольный тем, что Скарамучча выбрал путь молчания, грубо хватает того за волосы, оттягивая его голову назад. Заставляет смотреть на него. Ухмылка. Короткий диалог, суть которого не было слышно. С громким матом мужчина вытирает свое лицо, грубо толкая голову парня. Наносит подряд сразу несколько ударов плетью по спине, отчего та только выгибается. Дотторе сам не осознает, как он уже оказывается возле самого столба, изо рта клубами валит белый пар, быстро растворяясь в воздухе. Испуганные алые глаза бегают от мужчины в белом, что уже достал свой пистолет, до покрасневших и опухших следов на чужой спине, размазанной по ней крови. — Рядом встать захотел? — Предупреждающе спрашивает мужчина, делая шаг к Дотторе. — Могу обеспечить хоть сейчас. Мужчина пытается быть устрашающим — у него это довольно неплохо выходит, коленки Торе подкашиваются — но разница в росте была в пользу парня. — Если Вы решили узнать о моих желаниях, то отпустите этого парня. Зубы от злости заскрипели. Дотторе уверен, что это были именно зубы мужчины, а не его здравый смысл. — Уходи… — Подает голос Скарамучча. Это был совсем не тот кричащий, громкий парень, которого вечно много и которого знал Торе. — Услышал? Даже этот дохляк просит тебя свалить. Иль отказывается отвечать. Молча смотрит на мужчину. Он не напуган. Больше не напуган. Ему нечего бояться, если Скар выживет. И с этого и начинаются проблемы. Опасность. Иль еще не гладил эти колени, чужие синяки и прозрачные вены. Его стеклянные пальцы так и не коснулись чужой души. Предупреждающий выстрел между ног заставляет отпрыгнуть назад и рефлекторно поднять руки. Очевидно, что хотел бы этот мужчина пристрелить Дотторе — уже сделал. Но дал шанс исправить ошибки. Иль всегда делает работу над ошибками, чтобы с блеском повторить их снова. — Ты плохо понимаешь?! — Мужчина поднимает пистолет на уровень лба Дотторе. Вся жизнь одним серым кадром пролетает перед глазами. Внезапно ожившее сердце, словно отказываясь во всем участвовать, ломает грудную клетку своим ритмом, пытаясь выбраться. — Оставьте их! Дилюк?! Дотторе оглядывается: действительно Дилюк. Впервые Торе видит его таким напуганным, взволнованным и неправильно живым. Поднимает руки сам, медленно шагая к этому мужчине, заметно ссутулившись. В то время как пистолет уже повернулся к Рагнвиндру, что немного успокаивает Торе. — Я не обязан! — Кричит мужчина. — Понимаю. Знаю. Но просто отпустите их. — Еще немного и Дилюк упадет на колени пред этим карателем. — Нет! Ты тоже захотел встать туда?! — Не хочу, никогда не хотел и делаю все, чтобы там не оказаться. — Скулит Рагнвиндр, оборачиваясь на испуганного Дотторе, что замер, в ожидании чего-то. Чего угодно. Выстрел уже был. Должен быть и второй. — Тогда в чем твоя проблема? — Это два полоумных придурка. Таких полно… Отпустите их под мою ответственность. — Откровенно умоляет Рагнвиндр, заглядывая в суровые глаза мужчины, источенные морщинами. Очень мило было со стороны Дилюка назвать Скарамуччу и Дотторе полоумными. Иль не оскорбится, если это поможет. Мужчина в белом жует свою щеку, смотрит по сторонам, словно ища что-то. Опускает пистолет, опускает свою голову, смотря на грязный бетон, коим залита площадь. Ожидаемо это или нет — ему донельзя безразлично. Он давно умер, причем умер молодым в аду, но поимел надежду переродиться в раю. Промазал. — У вас две минуты. — Он сплевывает, продолжая жевать свою щеку. Убранный с глаз пистолет — сигнал к действию. Оба — Дилюк и Дотторе — кинулись освобождать руки Скара, что был уже на грани потери сознания в лучшем случае. Рагнвиндр даже помогает Илю взять на руки расслабленное тело, что уж слишком мило с его стороны, можно даже забыть о том факте, что с минуту назад он назвал их полоумными. Ожидать помощи — признать свою слабость. Слабым не принято помогать, если не иметь широкой и теплой души, а такие душонки вырезали, как опухоль, уничтожали. Вместо нее вселяли черную и тягучую жестокость, громко обещая, что так будет проще. А кому было проще — не объясняли, будто это не было важно. Сохранить себя, свой рассудок, тепло и память — задача не для каждого. Сломаться под общим гнетом слишком просто, особенно если это делать с самых юных лет. Заберите у ребенка любовь — он будет забирать ее у всех. И однажды промозглым днем некогда живой взгляд становится похожим на пустырь, губы не дарят улыбок, а сердце становится холоднее рук утопленника. Это уже не человек. Это безвольная мертвечина. Верить мертвому — это все равно что верить радио. Сейчас такие технологии, что голос, записанный заранее, в итоге включится самостоятельно и в нужном месте. Не верите? — Уебывайте поскорее. — Стоило Дилюку удобнее расположить руки Скарамуччи на спине Дотторе, чтобы те не съезжали, как тот сразу же включил свое радио. Сейчас, когда Дилюк подлизал жопу не ради своей выгоды, он стал похожим на заложника чужого образа, словно в нем отсутствует он сам — мысли чужие, воспроизводящиеся его губами. — Уебываем поскорее. — Сразу же отвечает Дотторе, удобнее подхватывая Скара под бедра. — С тобой что будет? — Тебя это должно волновать в последнюю очередь. — Грубо. Наверное, впервые Торе благодарен за грубость. Мужчина, знатно заскучав от происходящих между парнями соплей, проводит по всей длине плети сжатой ладонью, чтобы собрать и стряхнуть с нее кровь, уже окрасившую его перчатку в бурый. — Навещать вас не буду. Ну и зачем оно все нужно было ему? Образ Рагнвиндра в голове Дотторе — это такой же, как и все, любитель хлеба и зрелищ, где кому-то больно. Каждый ему сочувствует, но каждый не желает быть на его месте. Только Дилюк еще имеет способность к созданию таких зрелищ. — Оно и не нужно, Рагнвиндр. — Прощается Дотторе, тут же разворачиваясь. — Куда мы идем, Торе?.. — Шепчет Скар тому на ухо. — Домой. Мы идем домой.